Love is

— Ну, вроде и все, — в последний раз огляделась Люмин. — Ничего не забыла. Немудреный багаж был собран в дорогу, и в этой спальне, которую она за последние месяцы незаметно приучилась в мыслях называть своей, даже мелочей, напоминающих о ней, не осталось. Только, может, книга, раскрытая посреди недочитанной вчера ночью главы. — Возьми с собой, если хочешь, — неправильно истолковал Дилюк заминку. Он стоял в дверях — руки скрещены на груди, взгляд спокойный, без намека на грусть от нового, может, долгого расставания. Само воплощение равнодушной, непрошибаемой сдержанности, и немало потребовалось Люмин дней, немало трудов, чтоб однажды понять, как же мало образ этот его соответствует тому, что внутри. — Дочитаю, когда вернусь, — рассмеялась она негромко, нежно; потерлась щекой о его плечо, даже сквозь рубашку ощутив приятное тепло тела. — Ты только не закрывай страницу. В ответ он неожиданно мягко ей улыбнулся, отвел с щеки приставший, мешающий локон. — Твой смех такой… такой живой, знаешь? Мне будет его недоставать в этих стенах. — Люмин и Паймон непременно вернутся, мастер Дилюк. — весело хихикнула Паймон, совершив вокруг них очередной кульбит. — Пироги госпожи Аделинды во всем Тейвате самые вкусные. И в этом доме у Паймон тоже есть своя личная, просторная комната. Или даже две, — бросила она в их сторону хитрый, веселый и все-все понимающей взгляд. — Люмин в своей все равно не спала ни разочка, ни единого разу. Едва заметно Дилюк нахмурил брови — всякий раз, когда кто-то касался его чувств, самой этой так внезапно и странной возникшей их близости, это вызывало у него смутное, болезненное раздражение и желание до самой Селестии выстроить вокруг себя — вокруг них обоих — неприступные башни, оборонительные укрепления и щиты.  — Ты же знаешь, я не очень, когда дело доходит до чего-то… романтического… — наконец, произнес он с неловкостью и словно в извинение грубыми, жесткими от привычки к оружию пальцами коснулся руки Люмин. — Это точно, — снисходительно закивала Паймон. — В таких вопросах тебя даже Рэйзор быстренько переболтает. — Просто береги себя. Напиши, когда будешь на месте. Если что-то пойдет не так, воспользуйся теми контактами, что я тебе дал, это может оказаться полезным. Он говорил скупо, коротко, не сбиваясь на цветистые клятвы и признания, но в этой короткой емкости простых слов искренности и заботы было больше чем в самых пышных речах, и от этого изодранное в лоскуты сердце, усталое в долгом одиночестве странствий, залечивало понемногу свои кровоточащие раны. Заживало. Переставало болеть. — Обещай, что если все выйдет из-под контроля, то дашь мне знать, и я… Внезапно Люмин вытянулась на носочках, руками крепко обняла за шею, не в силах сдержать в себе этот внезапный всплеск чувств, и он запнулся, потерял мысль. Ответное объятие было надежным и теплым. А молчание — полным ненужных в общем-то слов. — … я приду чтоб помочь, даже если ты окажешься на другом конце света. — уткнувшись носом в ее висок, Дилюк глубоко вздохнул. Дыхание, горячее, влажное коснулось щеки, голос стал чуть тише и глуше. — Я не буду просить тебя остаться и не рисковать больше собой, Люмин. У каждого из нас есть то, что должно быть сделано любой ценой, есть цель, и я никогда не позволил бы себе побуждать тебя от нее отказаться. Но я буду скучать. И, наверное, я слишком редко говорил что люблю тебя… — Ни разу не говорил! — пискнула забытая ими обоими Паймон и тут же съежилась, юркнула в свое подпространство под одинаково уничтожающими взглядами двух пар глаз. С улыбкой Люмин сосредоточенно пошевелила губами, свела брови к переносице. — За последние десять минут, мастер Дилюк, ты сказал мне это… — по одному она загибала палец за пальцем в подобии счета и потом снова, как будто желая проверить себя. — Ты повторил это по меньшей мере пять раз и по-разному. Может кому-то показалось бы мало. Но я не настолько уж избалована. Мне достаточно.