INFO
KNPA — политическое ведомство в Южной Корее — последний орган власти корейского государства, оставшийся после вспышки идеапатической острой нейродегенерации. Агентству подчинены Министерство обороны и Министерство контроля заболеваний. Местоположение: Южная Корея, Сеул. Квезаль — военизированная группировка, созданная против KNPA. Их публичный призыв требует восстановления всех государственных органов власти и упразднения военного гнёта. Ведя безвыигрышную войну, они сражаются с KNPA, которых считают тиранами. Квезаль — одна из немногих групп, которая до сих пор без корыстных умыслов занимается поисками вакцины и обучением избранных мутантов боевыми навыками (синоби). Они готовы пойти на крайние меры, дабы достичь цели. Сами боевики рассеяны по всей стране, их командным центром является больница бывшей КНДР. Местоположение: Северная Корея, Пхеньян.***
Они кричали, что люди изменились после пандемии. Юнги же считал, что они показали своё истинное лицо. Каждая личность имеет за спиной ящик с трупами. Вот только раньше всё скрывалось, а сейчас в этом не было никакого смысла. Судный день растянулся на года. Каждый человек при рождении обретал навык — самозащиту и жизненную позицию; как характеристику — эгоизм. До истерического смеха доводило, когда какой-нибудь индивидуум вешал на Юнги ярлык «эгоиста», будто не подозревая, что сам таковым является. А далее всё, как по сценарию: мольба о пощаде, молитвы мнимому Богу, переговоры. Первое время омега наивно полагал, что если он кого-то отпустит, то карма ему засчитает сверху палочкой за хорошее дело, но стоило на пару секунд повернуться спиной, как нож летел точно в цель. Свою жертву нельзя прощать, нельзя отпускать живой, потому что стоит только расслабиться — она почувствует власть и попробует тебя убить. Из-за обиды или же злобы — не важно. Даже тратить усилия на осмысление сего не хотелось. Радовало только одно — Юнги был лучшим из лучших убийц в северной части Южной Кореи. И не только Южной. Северная Корея четыре года являлась почти «домом». Именно там находился улей и главный эпицентр Квезаля. Юнги пошёл туда и заключил контракт с одной целью — чтобы выжить. Чтобы спрятаться. Его жизнь с раннего возраста не оказалась намазана маслом — отец-алкаш, папа-наркоман. «Неблагополучная семья», — шептались за спиной учителя и сверстники. Поначалу слова больно вторгались в сознание и детскую психику, а потом, когда отец начал поднимать руку не только на мужа, но и ребёнка, вес разговоров ни о чём утерялся. Боль хочет, чтобы её чувствовали. С ней Юнги ходил за руку каждый день. Двадцать четыре часа в сутки. Единственной отдушиной детского успокоения была комната, погружённая в хаос и бесконечный мрак. В ней он не прятал своих внутренних демонов и спускал их с поводка. Они нашёптывали ему различные пытки, от которых живые существа могли захлебнуться собственной кровью. Рисовали картины, в которых преобладали цвета красного и чёрного. Семилетний юноша кормил собственных демонов, позабыв, в какой стороне свет. Пандемия укрепила в озлобленном мальчике социофобию. Глянуть в его сторону побаивались, отец даже пальцем страшился коснуться, отрываясь по полной на папе и лишний раз доказывая, кто в доме хозяин. Постоянная ругань действовала на нервы, но не переходила грань дозволенного. Омега каждой частичкой своей души ненавидел семью и лишь раз призвал к Богу с единственным вопросом: почему он родился у безнравственных животных? Ответа, само собой, не последовало. Жизнь продолжалась. Силы пробудились поздней ночью, когда невменяемый родитель позабыл, что дети нынче опасны. Он избил Юнги до полусмерти в приступе слепой ярости и неконтролируемой злобы. Каждый удар сопровождали наполненные ядом слова: — Где твой папочка, маленький ублюдок? Или: — Вырастешь такой же шлюхой. Слёз в организме не осталось, оттого оставалось лишь терпеть да соскребать остатки сил. Никто не догадывался, откуда в зашуганном мальчике столько вражды. Не подозревал, как внутреннее кровотечение ломает личность. Юнги все оттенки боли и злости на собственной шкуре почувствовал, как и электричество, циркулирующее по венам. В ту ночь руки нащупали тупой столовый нож, блеснувший реактивными элементами. Глаза отца тем временем яснее не становились; даже самозащита тормоз отцепила, став для омеги зелёным цветом. Лезвие неохотно вспарывало плоть родителя, но ярость, вспыхнувшая в душе ребёнка, придавала ножу сил. Первый раз Юнги убил в семь. Его рот в ту ночь растянулся в кровавой счастливой улыбке, больше походившей на безумную. Тело ни на секунду не расслаблялось, а взмахи продолжались раз за разом, пока лицо отца не превратились в мясное рагу. Кровь украшала стены, разливалась по полу и улыбающемуся лицу мальчика. Демоны души молчали, потому что сами не ожидали такого исхода событий. Юнги для внутренних демонов стал олицетворением Ада. Они преклонили перед ним головы. Выпустив из дрожащих рук раскалённый нож, омега рассмотрел тонкие линии на запястьях. Он не жалел о содеянном, пустота в груди теперь заполнилась свободой и детской радостью. Тем, чего не хватало всё то время для счастливой жизни. Неужели для того, чтобы почувствовать себя ребёнком, нужны правильные люди рядом? Он ушёл. Оставил вещи, прошлое. Всё позади. Человечество на улице в тот день взирало на него с опаской, некоторые люди при виде него кричали. Женщина вдали вызывала специальное подразделение по душу Юнги, который беззаботно дефилировал, выворачивая свою израненную душу наизнанку. Душу, пропитанную кровью отца. Энергия в жилах бурлила, вслед за тенью омеги ползли частицы материи: электроды, позитроны и протоны. Они охотно подчинялись ребёнку, шли в руки и выполняли любое пожелание, первым из которых стало отключение электричества во всем городе. Мальчику впервые в жизни было глубоко наплевать на всё. Единственное, чего жаждало его тело, — темноты и уединённого места. Места, где никого нет. Места, где он почувствует себя человеком. Группировка Квезаль нашла его за тридцать минут. Бойцы не навязывались, их оружие покоилось за спинами. Чи Хо, вышедший с вытянутыми ладонями, оказался главным в группировке. Именно он растолковал мальчику всю суть их существования и собственных требований, не забыв упомянуть, что Юнги также может выдвинуть в ответ свои. — Энергия подчиняется тебе — это редкий случай. Мы можем сделать тебя самым сильным из мутированных, в свою очередь, от тебя требуется лишь выполнение трёх пунктов: верность, подчинение и желание разработать вакцину. Омега не понимал тогда, что значит верность. Не знал о вакцине ровным счётом ничего, а что касается подчинения... Это слово априори не существовало в его лексиконе, и Чи Хо это понимал. Лишь он (чего нельзя было сказать о других возмущённых и осуждающих всё подряд бойцах). Глава группировки была готова взять на себя ответственность, и это читалось в его блестящих радостных глазах. — Мои требования таковы: отдельная комната, меньше людей, отсутствие контакта с окружающим миром и тишина. — После тринадцати у тебя начнутся задания с выездом, контакт у тебя будет в любом случае. Контакт не только с союзниками, но и заказными. Юнги поморщился в ответ на такое заявление, но уверенно сказал, хотя и не знал посыла. — Раз уж я буду сильным, то справлюсь и один. Так и началось его скудное существование, путь к постижению силы физики и духа. Мин оказался первым. Полгода в большом тренировочном зале Юнги познавал теорию и практику в полном одиночестве. Чи Хо всячески поощрял мальчика, пытался быть к нему ближе, стать другом и залезть ребёнку в душу, но попытки увенчались провалом. Альфу удивляли хладнокровность и безэмоциональность. Безразличие Юнги в ответ на любые слова не вызывали в главаре обиду. В омеге жили все параметры убийцы, которые оказались на руку Квезали. Уже через год мальчик показывал большие успехи, а результат порадовал не только мастеров, но и вышестоящее начальство других стран. Темнота была верным другом ребёнка. В ней он питал силы и скрывался от любопытных взглядов, хозяева которых за спиной шептались. Его боялись. Каждый новенький и будущий убийца обходил Юнги за километр, зная, на что был способен жёлтый. Зная, что он прирезал собственного отца. Мрак прикрывал все изъяны потрёпанной души. Он с ней был на «ты», и она в ответ на доверие позволяла пугать обидчиков и закрывать им гнилые рты; если и не навсегда, то хотя бы в его присутствии. В комнате, где не было света, Мин зализывал раны прошлого, но с каждым появлением новобранца они снова начинали кровить. Ряды детей в группировке пополнялись. Каждый месяц в тренировочном помещении появлялись новые лица, которых Юнги бесцветно обводил взглядом лишь раз. Омег под крыло никогда не брали, поэтому Мин был одним-единственным не только по силе, но и по гендеру. Некоторые альфы, не отличающиеся сообразительностью и умом, пытались возвыситься в глазах Юнги, что вызывало усмешку у Чи Хо. — Юнги первый, кто вступил к нам. И пока что он единственный, у кого сил больше, чем у всех вас, вместе взятых. Его ненавидели. Омега чувствовал это по взглядам. Осуждающие, пытающиеся стать сильнее его новобранцы не вызывали ровным счётом никаких эмоций. Было несколько попыток демонстративно вызвать на поединок, а также сотни тысяч — покалечить исподтишка. Все терпели поражение. Юнги пускал кровь, сразу уничтожая корень желаний завистливых подростков. Были и те, кто формировался в группу и нападал, потому что по одному новобранцы ничего из себя не представляли. Устраивали засаду там, где беспроглядная тьма обитала. Там, где демоны Юнги врата Ада открывали. Несколько таких групп Квезаль долго искал, но быстро бросил попытку, когда услышал истину из уст своего лучшего ученика. В возрасте двенадцати лет Юнги познал искусство ниндзюцу. Искусство скрытности. Искусство шпионажа. Искусство диверсионной работы в тылу врага. В том же возрасте Квезаль повысил омегу до должности «синоби». Первой и единственной среди всех, поскольку никому не давалось ниндзюцу. Юнги стал разведчиком-диверсантом, шпионом, лазутчиком и наёмным убийцей. Взрослые уважали юношу, невзирая на возраст. Относились, как к равному, а Чи Хо тем временем переживал и волновался. — Ты ещё мал для специальных заданий. Дай время организму сформироваться, есть ещё в твоём сердце не полученные знания. А Мин был уверен, что изучил абсолютно всё. А то, что ещё изучено не было, могло познаться с течением времени. Второй раз Юнги убил в тринадцать. Хладнокровно, не жалея. Жертвой оказался государственный военный, которому не свойственно было вырабатывать мозговую жидкость, но свойственно было насиловать. Омегой был отрок его возраста с синими заплаканными глазами и большими, выделяющимися устами. Потерянный, запуганный — он искал место успокоения. Человека, который сможет защитить и всегда быть рядом, но Юнги в няньки не записывался. — Возьми меня с собой. Молила омега. — Ты мне не нужен. С теми словами Мин ушёл, оставив жертву обстоятельств на попечение судьбы. В третий раз Юнги убил в четырнадцать. В нём проснулась жалость, и он за неё поплатился. Квезаль дал задание убить «красного», сжигающего поселения сбежавших мутантов. Заказной, как позже выяснилось, пытал таких, как он, — детей с приобретёнными силами. Из-за злости, ненависти к самому себе и ужасной жизни отрывался на невиновных, хорошо играя роль жертвы и надевая маски в нужные моменты. Пока Мин слушал душещипательную историю о тяжёлой жизни и слёзные мольбы о прощении, развернулся спиной, чтобы уйти. Юнги хотелось верить. Он не ожидал подлянки в виде острого ножа, который умело разрезал его плоть и тонкую кожу на лице. Тогда боль казалась неисчерпаемым источником того времени. Омега быстро убил мутанта, обезглавив, но глубокие ранения уйти «домой» не позволили. Он волочил своё раненое тело по горам и степям, теряясь во времени и пространстве. День сменялся ночью, желудок прилипал к позвоночнику, а в горле стояла непроглядная засуха. В какой-то момент даже показалось, что это конец его пути. Что он совершил всё, что уготовила ему судьба. Смерть на пятки наступала, грозясь с собой забрать. В лицо усмехалась, пока его грязных волос и лба не коснулась тёплая ладонь. Настолько тёплая и заботливо-поглаживающая, что глаза вдруг защипало. Перед ним склонился омега, ангелу подобный. Его природный запах успокаивал, расслаблял. Глаза чужие излучали чистое беспокойство и страх за жизнь Юнги. Те непривычные чувства волной по телу прокатились, отчего непрошенные слёзы брызнули и скрылись за смоляными волосами. — Я попробую тебя поднять, если ты чуточку потерпишь и облокотишься о моё плечо. Голос набатом звучал в голове. Такой же тёплый и до неправильности ласковый. Призывающий юного омегу лишь к одной маленькой просьбе. И Юнги помог незнакомцу. Помог, чтобы спастись самому. Омега не знал, сколько они шли. Каждый раз спутник тормозил и давал отдышаться, успокаивал, говорил, что осталось совсем немного. Порой нашёптывал небылицы, дабы отвлечь от боли. И у него это получалось. Ангелоподобный привёл синоби к своему убежищу, но сил противиться и куда-либо бежать от него не было. В голове образовался рой неблагоприятных мыслей, а демоны разрывали грудь, о неправильности вторя. Он ожидал новые пытки, был к ним готов. Набрался духа, пока дверь открывалась. Все убеждения рухнули скопом; дом встретил уютом, теплотой и приятным ароматом. Кадры сменяли друг друга. Жизнь показалась под другим углом, и, как бы Юнги ни противился, у него не получалось. В незнакомом доме его вымыли, залатали, подарили ему тепло, о котором тот даже не просил. Боль отошла на второй план, а привычное безразличие растворилось, будто его никогда и не было. Омега тридцати лет сидел на краю кровати и перевязывал последнюю рану на слабом теле. На дне его карамельных зрачков таился свет, к которому хотелось впервые в жизни прикоснуться. Старший ещё несколько раз внимательно осмотрел Мина на признаки увечий, а затем провёл своими тёплыми пальцами по острым скулам Юнги. От того жеста всё внутри будто перевернулось. На красивом лице показались горькие слезы. Слёзы, которые впервые в жизни предназначались Юнги. — Моё имя Киён. Если будет больно, просто позови, я приготовлю отвар, который её ослабит. А Мин просто слушал, упиваясь голосом и запоминая. Повторяя мысленно имя неоднократно и сдерживая слёзы. Киён поднялся на ноги. Перед тем, как уйти, решил неосознанно добить синоби, наклонившись и оставив родительский поцелуй поверх повязки на правой стороне глаза. Сердце впервые за семь лет подало признаки жизни: отбило кульбит так, что щёки вдруг залились алой краской, а дыхание участилось. Вся жизнь пронеслась перед глазами, а слёзы, всё не переставая, текли рекой. Из-за истерики раны отдавались новой болью, трезвели разум, который не менял своего мнения на всё произошедшее. Время протекало быстро, и его отчаянно хотелось замедлить. Юнги кормили, лечили, обхаживали. Спаситель жил с сыном, который редко попадался на глаза. Несвойственное любопытство при разговорах чужих людей порой злило омегу, накатывало новой волной слёз. Киён часто заглядывал к нему, разговаривал о пустяках и не задавал вопросов. Ему не было интересно, кем Мин является. К нему относились, как к члену семьи. — Как ты мог догадаться, у меня есть сын. Мы живём вдвоём. Он очень любопытный мальчик и никогда не видел кого-то, кроме меня. Поэтому извини, если он проявляет много интереса по отношению к тебе. Его голос был пропитан родительской любовью. Любовью, которой так не хватало Юнги в своём детстве. Он завидовал мальчику, которому посчастливилось стать сыном такого светлого и любящего человека. Быть рядом с Киёном — бесценный дар, который только мог обрести человек. И этот дар, хоть и ненадолго, но был у синоби. Он хватался за каждую секунду, проведённую с ним, записывал их разговоры в ленту памяти как нечто чистое и светлое в жизни. Прятал безумно глубоко, чтобы мрак никогда не коснулся. Неделя. Вторая. Становилось паршиво и хорошо одновременно. Мысли постоянно мучили, вторили, что омега не достоин места рядом со взрослым спасителем. Тоска по ночам душила в объятиях, а одиночество клеймило. Лишь сердце рвалось, завывало, просилось к теплу, к которому за тот короткий промежуток времени привык Мин. И мольбы были услышаны. В его тёмное царство, сконструированное из одеяла, ворвался грабитель. Не побоялся трапезы чертей, блуждающих вдоль и поперёк. Не отпрянул от мерзлявого дуновения, колкого взгляда и презрительного шипения. Юнги всегда считал любопытство губительным. И если бы не глаза напротив, полыхающие жарким солнцем Африки, — сломал бы руку, касающуюся его мокрых щёк. Оранжевый. Сын Киёна был оранжевым. Опасным. Тем, кого надо убивать без промедления. Воспользовавшись замешательством, мальчик прокрался в голову синоби. Прокрался и больше оттуда не вылезал. Ребёнок мастерски протискивался в подкорки льда воспоминаний Юнги, не вороша те, что были залиты кровью. Цепляясь лишь за самые тёплые. Будто для него это было обыденным делом. Быть с кем-то в собственном сознании оказалось непривычным явлением, сродни фантастики. Эйфория сковала тело в цепи, и Юнги поддался. На губах заиграла облегчённая улыбка, набирающая обороты. Чи Хо занимается Иайдо с омегой, пропускает удар меча и валится спиной на мягкий мат. Альфа звонко смеётся, поощряюще глядя на своего ученика с долей гордости. Великий человек, стоящий перед ним со строгим взглядом, но крепко держащий руку Мина в знак уважения. Майкл Фостер, создатель Квезаль. Выдаёт форму синоби и с величием обращается ко всем присутствующим, знакомя с легендой. Кадры прошлого один за другим мелькали перед глазами, которые вновь наполнились горькой влагой. Жизнь не стояла всё время на месте, и, несмотря на её терзающую мрачность, в мире были моменты счастья, которые Юнги игнорировал. Делал вид, что игнорирует. — Юнги, меня зовут Юнги. И с того самого дня два спасителя стали его второй семьёй, принявшей парня со всеми недостатками. Мина всегда ждали, готовили к трапезам вкусную еду и смеялись над плоскими шутками. Киён всё время беспокоился и искал новые увечья на теле, а когда находил — лечил без слов, иногда глотая слёзы. Тэхён оказался бальзамом для души — моральной поддержкой и целителем израненного сознания. Светлый мальчик с распростёртыми руками принял Мина и назвал братом, не отлипал и всегда согревал после тяжёлых рабочих дней. Чи Хо заметил изменения в синоби, но не интересовался причиной. Был только рад такому преображению. Год за годом жертв Мина становилось всё больше, а кровь на руках всё сильнее въедалась в кожу; но стоило только появиться в маленьком доме Кимов, как двое начисто оттирали следы. Если Тэхён ничего не понимал, то Киён видел омегу насквозь, поджимал губы и мирился. Старший любил Юнги. Юнги сбился со счёта, скольких он погубил и скольких ещё придётся погубить. Казалось, жизнь налаживается. Всё чаще проводя время в новом доме, Юнги начал думать о том, чтобы подать в отставку. Демоны смирились с таким положением вещей и сложили оружие, тоже полюбив Киёна и Тэхёна. И омега решил, что через два месяца скажет Чи Хо об уходе. Возвращаясь после очередной вылазки, которая затянулась на четыре дня, Юнги смотрел на деревья — лес встречал тревожной тишиной. Птицы не голосили звучным пением, а животные будто попрятались. Мгла окутала небосвод и застилала звёзды, которые не наблюдались даже под зорким глазом. Внутри всё замерло, а шаг невольно ускорился, подрываясь на бег. Дыхание сбилось, а тело покалывало от плохого предчувствия. Предчувствия, свойственного только тому, кто владеет искусством ниндзюцу. Деревянная дверь была приоткрыта. Сердце затарабанило на слуху, всё больше оповещая о надвигающей опасности, а черти за спиной вторили: не заходи-не заходи. Внутренности обливались кровью, разрывались под давлением трещин магмы. Юнги зашёл и замер. Ноздри расширились от металлического запаха крови, пороха, горечи и смерти. Перед кофейным взором, у самой стены напротив входа, лежала хрупкая фигура вокруг лужи засохшей крови. Волосы старшего развевались над напольным сквозняком, утеряв блеск, но храня шелковистость. Голубая блузка обволакивала окаменелые плечи и тонкие руки, подчёркивая воздушность и достоинства носителя.FLASHBACKS
Киён взял плёнку с подарочной лентой и искоса глянул на синоби, чуть надув губы в неконтролируемом смятении. — Это мне? — У тебя завтра день рождения, а я не смогу быть рядом. Это подарок, — кивнул младший на вещь в руке. Ким неуверенно потянул за край ленты, поглядывая то на Юнги, то на содержимое, закусывая нижнюю губу в предвкушении. Щёки порозовели, приковывая внимание и лицезрея очарование зрелого человека. Когда Киён вытащил голубую ткань и развернул её, чтобы получше разглядеть, по лицу побежали влажные дорожки, а рот растянулся в мягкой широкой улыбке. — Юнги, дорогой, — дрожащим от волнения голосом вымолвил старший, не скрывая эмоций и прижимая мягкий подарок к груди, — спасибо. Спасибо за всё. Мин опустил глаза к полу, задорно усмехнувшись и заводя руки за спину. Он понимал, что Ким говорит обобщённо, а не о единственном подарке. Понимал, каким может быть сентиментальным и искренним. — Надеюсь, с размером я угадал, — хрипло ответил, — записку внутри прочтёшь завтра. Там много всего, что я не смог выразить за пять лет. Благодарить должен не ты, а я. Синоби вздрогнул, когда его плеч аккуратно коснулись, а затем заключили в объятия, прижимаясь к нему. — Нет, — чувственные рыдания Киёна были от нескончаемого счастья, принесённого убийцей, — я очень счастлив, что ты появился в моей жизни и жизни Тэхёна. Появился ты, сынок. От дрожащего голоса и признания Юнги зарыдал, как маленький ребёнок. Руки, что покоились за спиной, крепко обняли старшего, хватаясь за ткань и сжимая её дрожащими пальцами. Слёзы обоих впитывали кимоно и домашняя футболка, оставляя следы тонкой, но крепкой связи. Связи не по крови, а по обстоятельствам. Юнги приобрел родителя, Киён — второго сына. Все они со своими изъянами и мрачным прошлым были любимы друг другом. Всхлипы обоих эхом раздавались по помещению, и никто не тревожил уединённые сердца.NOW
Первый всхлип прорезал тишину. Синоби бесшумно подошел к Киёну и упал на колени, роняя слёзы на голубую ткань, моментально их впитывающую. Сладкий трупный аромат кружил голову, раскрывая шрамы сознания и вырывая плоть. Хриплый, протяжный стон боли скривил губы в гримасе муки и скорби. Тело от сильного плача не шибко дрожало, а глаза горели от страданий души. Юнги бережно взял ладонь уцелевшей руки, проходясь мокрыми, солёными губами по ледяной коже и каждой костяшке изящных пальцев. Он пытался согреть, прижимался щекой и ждал минуту. Вторую. Пять минут. Двадцать минут. Но старший Ким по-прежнему не подавал признаков жизни. Вопли раненого зверя доносились по всей округе, пугая любого, кто был в радиусе двух километров. Синоби рыл яму, заливаясь слезами и неверием. Мысли возвращались к Тэхёну, которого не удалось найти. К утру грянул ливень, умывая омегу с головы до пят. Он хоронил родителя, которого только приобрёл и которого оказалось так мало. Юнги ещё долго сидел у могилы, обнимал колени и прижимал тело к груди. Пел осипшим голосом детскую песню, которую любил Киён и истерически дёргался временами. Эта ночь оказалась самой долгой в его жизни. И самой болезненной. Теперь Мин понял истинное значение слова «боль». Он найдёт Тэхёна и перережет всех, кто встанет у него на пути. Напоит землю кровью. И каждый пожалеет, что разрушил святыню этого мира. Каждый виновный лишится рук и глаз, каждый, кто посмел отобрать у воина единственное ценное... Не жизнь самого убийцы, а семью. Да откроются врата Ада, которые пять лет были плотно запечатаны.***
Тэхён проснулся с криком на белоснежной односпальной койке. По вискам стекали капли пота из-за кошмара, а тело ломило от озноба. Целый месяц он не мог спать спокойно, постоянно видя кровавые картины подсознания. Они преследовали его, не давали оправиться и хоть ненадолго забыться. Люди, испытывающие боль в сознании, стремятся уснуть как можно быстрее, передохнуть. Но даже этой сладкой участи не ждать омеге. Теперь некуда было прятаться от событий пережитых ранее двух месяцев. Ни стереть из память, ни убежать — никуда не деться. Ким каждый день проживал смерть папы: в воспоминаниях, во снах. Каждую ночь ревел в подушку и кусал костяшки пальцев, дабы заглушить зуд под сердцем, но всё было тщетно. Тело было лишним доказательством издевательств, которые, казалось бы, никогда не прекратятся. Отвлечься ненадолго Тэхёну помогали мысли о Иблисе. Альфа за неделю ни разу не посетил его временное убежище, зато посылал надоедливого молчаливого омегу с большими губами. Незнакомец три раза в день менял повязки и делал уколы, наносил мазь на раны и покидал комнату, оставляя Тэхёна в полном одиночестве. Иногда в голову закрадывалась мысль, что он является любимым человеком альфы. От неё же и страдал по неизвестным самому причинам. Чем чаще Иблис вертелся в голове, тем сильнее омега желал его увидеть. Узреть мужскую красоту, которую видел только в журналах: подтянутое накаченное тело и сжигающий взгляд. Это было сродни азарту — окутываться в аромат тлеющего сандалового дерева и плавиться самому. Пальцы по сей день горели от жара тела Иблиса, будто тот оставил ему ожоги через ткань одежды. Жестокий взгляд не обещал рай на земле, но гарантировал быструю смерть. В итоге Тэхён оказался в его клетке. Как пленник или как гость — ещё осталось выяснить. У Иблиса зрачки чёрные, чернее ночи. Если Альтер Эго сжигал своим пламенный красным, то природный цвет провожал убитые души по реке Стикс. И всё это в совокупности подогревало ещё большее любопытство и влечение. Вокруг царил полумрак, поскольку окна в комнате не подразумевались строителями. Время показывало одиннадцать утра, а сил по прежнему не было. Вчера Тэхёну удалось сходить в душ и переодеться, разглядеть собственное отражение в зеркале спустя почти два месяца. Синяки под глазами неестественно прокладывали тени, исхудалое тело потеряло жизненный оттенок и былую привлекательность. Показываться в таком виде омеге не хотелось, но и просиживать штаны в планы не входило. Приведя отросшие волосы в зрительный порядок, заколов на затылке маленький пучок, поспешно вышел в коридор. Попутно надевая вязаный белый кардиган, он медленно шёл и оглядывался, изучая стены помещения и редко шедших навстречу ему людей. Все обыватели разглядывали его с неподдельным интересом, вмиг забывая о своих делах и провожая взглядом. Хотелось быстрее покинуть поле зрения, но ещё незажившая рана притормаживала хозяина. Выйдя в большой холл, стены которого состояли из стекла, Тэхён на мгновение замер. Его дом в лесу и близко не стоял с современным дизайном, как этот, но из-за папы там всегда витали нотки уюта и тепла. Здесь же кипели работа и выживание — никто из присутствующих не обладал жалостью и смирением. Жестокие и холоднокровные воины. Подстать Иблису. За стеклом виднелись макушки густой зелёной листвы деревьев, привлекая внимание омеги. Он вышел через парадную дверь, и его сразу же встретил прохладный осенний ветер, ласкающий открытые участки кожи. Звуки голосов и работы исчезли, освобождая место тишине. Тридцать пар глаз обратились на Тэхёна, заставив поёжиться и пробежаться по каждому робким взглядом. Он никогда не был в эпицентре внимания и никогда не видел такое количество людей вокруг. Для него это в новинку — чувствовать социальную принедлежность, но не быть к ней приученным. Сердце предательски забилось в груди из-за страха, пока карамельный взор не наткнулся на объект постоянных мыслей. Альфа зрел в ответ своими бездонными углями, давая возможность открыто пробежаться по фигуре. Иблис стоял в одних чёрных карго-брюках, демонстрируя перед ним обнажённую грудь с чёрными рисунками и надписями. Вдруг захотелось укрыться, посмотреть на флору вокруг, прекратить скользить глазами по чужим крепким рукам. Нет. Остановиться он не мог. Тэхён по линиям вёл взглядом дальше, пробежался по выделяющимся кубикам пресса. Заставил себя вновь взглянуть в опьяняющие глаза, утопая в них без возможности на спасение. А затем застыл. Альфа безэмоционально изучал бледное лицо, которое не утеряло красок болезненности. Их цвета кожи кардинально отличались. Прошёлся маловажным взглядом по домашнему образу и не дал прочесть мысли в мрачных глазах. Ким быстро хлопал ресницами, затем увёл взор в сторону, находя любопытным лавочку, стоящую вдоль забора. Держался на дистанции, не двигался с места, хотя хотелось бы оказаться чуть ближе, но страх преобладал. Боялся услышать что-то жуткое с уст Бога Кёнгидо. Иблис за десяток секунд сократил расстояние между ними, а затем встал в двух шагах от омеги, а тот продолжил смотреть мимо, страшась задохнуться от обнажённого вида напротив. Они молчали долгие минуты. Ким ощущал на себе пристальное внимание прищуренных глаз, заставляющих натягивать струны нервов до предела. Руки девать было некуда — он по привычке водил пальцами по краям кардигана, пытаясь нащупать поддержку и опору. — Знаешь, почему ты здесь? — с хриплым спокойствием спросил чужой голос, отчего омега шире распахнул глаза, но не рискнул вновь глянуть в омуты глаз. — Не знаю... — ответил Тэхён и поджал губы, держа глаза на ясной глади неба. — Тогда может ты в курсе, кем являешься? — получил омега ещё более неприятный вопрос от брюнета. — По твоему виду не скажешь, что жизнь тебя закалила. — Очень не хотелось бы знать, кто я есть на самом деле, — с лёгкой дрожью в голосе признался Ким. — Незнание не избавляет тебя от ответственности. Альфа усмехнулся и сделал шаг вперёд, сокращая расстояние и выбивая воздух из лёгких. Ким перевёл карамельный взор на мужчину и тяжело сглотнул, больно зажав зубами нижнюю губу. Он следил за бликами в таинственных суровых глазах, смотрящих на него, как на нечто убогое. — Я слышал разговоры охотников. Они говорили о том, что я... — запнулся омега, давясь незримой обидой. — ...оранжевый. — Бинго, ангелочек, — сквозь зубы выкинул прожигающее слово, от которого передёрнуло. — А что с такими, как ты, делают? — Я не знаю, — почти шёпотом промолвил омега, приоткрыв рот и хватая им воздух, которого катастрофически не хватало. — Я отвечу за тебя. Убивают, — также шёпотом произнёс альфа, будто в издёвке. Выгнул бровь и посмотрел прямо в лицо Тэхёна, считывая каждую эмоцию. Убивают. Липкий страх прошёлся вдоль позвоночника, не оставляя после себя место рассудку. Ким неотрывно смотрел на Иблиса и не мог сдержать влагу, щипающую веки. — Ты убьешь меня? — задал риторический вопрос, не желая знать на него ответа. — А сам как думаешь? — альфа обходил омегу вокруг, неотрывно глядя. А Тэхён не думал. Не хотел думать, потому что реальность пускала жизнь под откос. До этого дни всегда шли вперёд, без каких-либо нареканий под другим углом обзора. Любые столкновения с жестокостью разглаживались папой, служивший щитом их совместной жизни. Юнги, который порой пугал своей силой. Сейчас он находился один на пути, где хищники готовы были горло ему перегрызть, и один из них явно готовился к прыжку. От него кровь стынет в жилах, но желание быть рядом не уходило. Тэхён мазохист. — Я не разделяю людей по цвету, — строго и безэмоциональность продолжил вещать Иблис, а затем приблизился и наклонился, опаляя ушную раковину горячим дыханием. — Но разделяю по силе. — ... чтобы с ним увидеться, надо быть сильным духом. Иблис не терпит слабаков и избавляется от них на своём пути. — Я знаю, — еле как зашевелил губами Тэхён, поворачивая голову к альфе, стоящему за спиной, и взирая снизу вверх, боясь упустить из виду. — Тогда ты должен знать, что твоя жизнь для меня ничего не значит, — он выкапывал могилу Киму каждым брошенным словом, скользил чёрными глазами по красивым линиям лица омеги и плотно смыкал губы, выделяя скулы. — Однако я ещё жив, — почувствовал, как кончик чужого носа прошёлся по виску, собирая запах страха и гуавы, лекарств и свежести. — Даю тебе время, — послышался голос совсем рядом. — Время на что? — замер, чувствуя, что вот-вот упадёт прям здесь. — Повзрослеть и спасти себя, — холодно отрезал Иблис и отстранился, позволяя ветру отрезвить мысли. Тэхён обернулся и посмотрел на отдаляющуюся обнажённую спину, собрал всё свое самообладание и унёсся в комнату склеивать разбитое сердце. Его пугает и влечёт одновременно. Он хочет быть рядом и осыпаться пеплом.