Ты демонов моих кумир.
Звон вилок по стеклянным тарелкам разрезал тишину. Салат, который терпеть не было сил, являлся обыденным и частым блюдом на обеденном столе. Всё это дополнялось лениво прожаренным стейком с ярким ароматом приправ, от которых нос щекотало. Конечным блюдом являлся, конечно же, десерт — чизкейк, купленный отцом по дороге домой из магазина. Последняя часть ужина нравилась больше вкусовым рецепторам, хотя Чонгука не жаловало сладкое. Загвоздка была в том, что когда очередь доходила до десерта, — переполненный желудок настырно протестовал. Папа готовил на редкость отвратительно. Ему приходилось это делать, иначе ведь скандала было не избежать. Старший Чон поставил условия работящему мужу: если мы сформировавшаяся семья — готовь и проводи время с ней. Тот сначала отнекивался, напоминал о нищенских навыках, но родитель был непреклонен. И вот уже два года желудок ликует, хоть и пришлось долго свыкаться. Родители работали в Министерстве обороны, и если отец был командиром отделения морской пехоты, то папу перевели в Белый Дом. Там-то он и погрузился в работу с головой, став чуть ли не самим чиновником. Такой расклад событий вел к новым связям, высшему кругу общества. Чоны оказались на грани развода. На глазах у всех они олицетворяли образцовую семью, но внутри стен дома разворачивалась абсолютно иная картина — царили скандалы, постоянные истерики, доходящие до угроз. В глазах родителей никогда не проносилась искра, называемая любовью, что уж тут говорить о доверии или уступчивости, а потому жить на пороховой бочке, представляющей собой постоянную тревогу, осточертело. В обществе они были картинно-идеальны, счастливы и улыбчивы. Чонгука тошнило от этой сладкой фальши, но отец сбавлял нагнетающее чувство своим вниманием: брал с собой на рыбалку, учил стрельбе из револьвера и лука. Перед сном всегда заходил и желал тёплых снов, зная, что без этого ребёнок долго не смог бы уснуть. Чонгук нуждался в родительской любви так же сильно, как и другие дети. — Как дела в школе? — тихо спросил папа, отпивая с бокала красное полусладкое. — Как всегда, — безэмоционально отчитался Чонгук, пытаясь вилкой пронзить стручковую фасоль. — Чем вас сегодня в столовой кормили? — ввязался в диалог отец, рассчитывая поддержать беседу. — Спагетти, — пожал юный альфа плечами по привычке, — сегодня военные пришли во время обеденного перерыва. Попросили всех разойтись по классам, поэтому десерт я не успел съесть. — Интересно... — в глазах старшего Чона недобрые огни заполыхали. — Не прошло и двух дней, а правительство посылает подручных к детям? — обратился, глядя на сына, хотя все понимали, что вопрос предназначался омеге. — Некоторые из них опасны, — на выдохе ответил родитель, отложив бокал в сторону и с опаской посмотрев на мужа. — Ночью выявили оранжевых. Они проникают в подсознание и контролируют разум. — Это дети, Чонин, — отрезал старший, хмуря брови у переносицы. — Если наш ребёнок окажется оранжевым, ты вызовешь спецназ? Чонгук перевёл взгляд своих чёрных глаз на папу, который широко распахнул веки от возмущения. В них без утайки плескалась необъятная боль от услышанного, которую отец проигнорировал. — Не говори так, я пытаюсь помочь государству и Министерству, но семья всегда стоит на первом месте! Кто бы что ни говорил, но омега был потрясающим стратегом и политиком и при этом отвратительным родителем. — В школу, где учится наш сын, приходят военные, которые контролируют процесс мутации и по возможности убирают тела, — отрезал Чон, скрепя зубами. — Отец... — умоляюще прошептал Чонгук, но его не услышали. — Мы вечером это обсудим, — просипел омега. — Мы это не обсудим вечером, не обсудим завтра, не обсудим даже послезавтра, — отец сжал вилку в ладони с такой силой, что послышался жалостливый скрип. — Никогда мы это обсуждать не будем, потому что ты, чёрт бы тебя побрал, всё время занят работой! — разразился крик, вслед за которым кулак с яростью приземлился на обеденный стол, обращая на себя внимание присутствующих. Долгая тишина дала время на осмысление. Старший выложил вилку с рук и положил свою большую ладонь на плечо сына в извиняющем жесте. Чонгук привык. Привык к постоянным стычкам взрослых, поэтому напряжение обходило его за километр. За два года его детская психика не только пошатнулась, но и окрепла. Ему быстро пришлось стать взрослым и бороться с потоком ярости в одиночестве. Он любил своих родителей по-особенному. Не как ребёнок, которому было десять лет. Отец всегда видел в глазах чада взрослую силу, которая с возрастом лишь даст проявить себя, поэтому ничего не скрывал. У них не было секретов друг от друга. Пандемия лишь скрепила кровные узы, и Гук был полностью уверен, что, даже будучи мутированным, старший альфа не отдаст его в лапы смерти или надзирателей. Он всегда будет рядом и выслушает. Омега подскочил на месте от неожиданности, когда на весь дом раздался пронзительный звонок в дверь. К нагнетающей обстановке добавилась щепотка страха, поэтому Чон встал изо стола первым и уверенным шагом двинулся к входной двери, распахнул её. Сначала послышались тихие голоса и всхлипы, затем — копошение и взволнованный тон альфы, после которого папа встал следом за сыном, подошёл ко входу и встретил на пороге заплаканного омегу. Чонгук, лениво хлопая глазами, так же глянул на незваного гостя, обводя его с ног до головы взглядом и отмечая его гармоничную красоту. За ним прятался ребёнок, крепко вцепившись в ногу своего родителя. Чонин двинулся с места и заключил незнакомца в объятия, всхлипнув с ним в унисон. Они долго стояли, безмолвно делясь своими мыслями и эмоциями, пока пришедший в себя гость не отпрянул. Разглядывая владельцев дома с вымученной улыбкой, он стёр с щёк влажные следы от слёз и плотно сжал тонкие аристократичные губы. — Киён, что случилось? — отец всё время стоял и молча зрел за картиной, не желая рушить идиллию долгожданной встречи. — Я ушёл, — ответил дрожащий голос. Он завёл руку за спину и погладил ребёнка по светлой макушке. — Что? Почему? — взволнованно спросил Чон. — Тэхён, ангелочек, посиди пока на стульчике, взрослым надо поговорить, — ласково взмолился Киён своему чаду, и тот сразу кивнул, отстраняясь от родителя и давая всем присутствующим разглядеть себя. Маленький поспешно сел напротив Гука, устало потирая глаза крошечными кулачками и зевая. Растрёпанные волосы придавали ему вид неопытного, только-только рождённого волчонка, не умеющего ещё охотиться. Эта естественность была незнакома, чужда, но в тоже время привлекательна. В обществе, состоящем из семей по типу Чон, детей с трёх лет обучали этикету и правилам жизни. Дети, повзрослев, становились жестокими и беспринципными, умеющими прогибать даже самого мудрого. Ни для кого не было секретом существование подпольных клубов, в которых сливки общества младше восемнадцати лет веселились от души. Развлечение состояло лишь в насилии да убийствах. Ребёнок напротив был возраста четырёх-пяти лет. Полная противоположность целой прослойке общества. Внешний вид сулил о богатой расположенности семьи на социальной лестнице, но в глазах не читались ни напыщенность, ни избалованность. Взрослые ушли в гостиную, оставив детей вдвоём. Тэхён водил нейтральным взглядом по столовой, а затем карамельная галактика глаз остановилась на Чоне. В зрачках прочитались интерес и любопытство, но не к богатству одежды, а к самой личности. Он будто пытался узнать то, что было спрятано у Чонгука внутри, взломать его замки и найти что-то ценное, не имеющее материального веса. Омега долго вглядывался, позабыв обо всём ровно так же, как и Чонгук. Эта борьба завлекала своей противоречивостью; ведь свет, столкнувшись с тьмой, преобразовывал искры из чистых эмоций. Они были честны друг перед другом, и каждый готовился вот-вот да открыть душу. — Тэхён, пошли, — послышался нежный голос сбоку, сбивая с толку обоих. — Мы уходим? — тихо спросил ребёнок, неуклюже сползая со стула к папе. — Сегодня мы переночуем здесь, малыш, — Киён ухватился за ладонь своего подошедшего сына и напоследок улыбнулся уголками губ Гуку. Тот проводил их нечитаемым взглядом. Родители продолжать ужин не стали и отвечать на вопросы Чонгука тоже. Они отправили сына в комнату и больше не заходили к чаду, что дало возможность осмыслить всё произошедшее часом ранее. Он не знал, кем были те незнакомцы и кем приходились его родителям, но их поведение явно было не схоже с тем постоянным кругом лиц, который окружал Чона: ни со знакомыми, ни с потенциальными партнёрами. В омегах теплилась жизнь, согревающая всю округу. Чонгуку понравилось их мимолётное общество, что-то подсказывало ему, что, будь его папа таким же внимательным и чувствительным, его детство и юность сложились бы иначе. Отец так и не пришёл. Заснуть всё никак не удавалось; постоянные терзания то и дело не давали спокойно уместиться на кровати. Они вились, словно черви, в голове, напоминая о разных событиях: начиная Сокджином, единственным другом в школе, и заканчивая маленьким омегой, спящим за стеной. Книга Нила Геймана «Американские Боги» была откинута в сторону. Альфа рассчитывал прочитать хотя бы одну главу, но из-за дум приходилось перечитывать одно и то же предложение по несколько раз в попытке сконцентрироваться. Тихий, но слышимый звон часов сулил о полночи. Чонгук, поняв, что не уснёт ещё ближайшие два часа, встал с кровати и спустился вниз по крутой лестнице. Его встретила привычная темнота столовой и шелест фантиков около приоткрытой двери кухни. Оттуда, через маленькую щель, виднелся, завлекая к себе, пробирающийся тусклый свет. Тихо ступая к дверному проёму и заглядывая внутрь, Гук затаил дыхание, боясь спугнуть ночного грызуна. Тэхён с набитым ртом что-то наспех пережёвывал, оглядываясь вокруг в поисках надвигающей опасности и страхе быть пойманным. Тени на его лице мягко гармонировали под свечением лампочки, а вымазанный рот чуть ли не с блаженством растягивался в улыбке, предназначенной своим мыслям. Чонгук протянул руку и, коснувшись дверного поручня, потянул его в левую сторону от себя. Дверь чуть скрипнула, режа слух и приковывая к себе внимание. Тэхён дёрнулся, но, увидев Чонгука перед собой, тут же расслабился. Его душа была пропитана невероятной чистотой, которую невозможно было спрятать от внешнего мира. Омега хлопал глазами и смотрел так наивно, немного встревоженно, боясь, что его отругают за ночную кражу. Весь вечер голову Чона посещали мысли о нём: местами появлялось желание зайти к мальчику и успокоить, узнать его поближе. И эти желания граничили со строгостью. Его нужно было научить суровости, которая правила обществом; законам страны, неправильности иллюзорности мира. Пускать такого омегу в общество было страшно — сожрут да не подавятся. Другие пятилетние дети уже умели показывать клыки да огрызаться, а в нём будто всё вымерло — один лишь ангел проживал в глубине его сердца и охранял маленького от любопытных глаз. Но от Чонгука было не скрыться. Тем более в его собственном доме. Покусывая нижнюю губу, испачканную кремом, опустил голову, когда нависла тишина. Раскаивался, даже не подозревая, какую смуту в сердце альфы нёс. И он готов был в омут окунуться, погрязнуть в млечном пути этой карамели, потому что только так способно было прийти успокоение после тяжёлого ужина с родителями. После будней в школе и смертей. На дне зрачков — глоток свежего воздуха нашёл. Хотелось быть ближе и ощущать тепло, которого не хватало обоим детям. Гук не встречал ещё такую чистую душу и вряд ли встретит. — Вредно перед сном кушать, — первым заговорил альфа, проходя вглубь кухни и наливая из графина в стакан воды. — Я не усну, если не поем, — тихо оправдывался, не поднимая глаз, а Чон мысленно умолял его взглянуть на себя. — Вырастешь — пампушкой будешь, — без зла усмехнулся старший. Тэхён поднял на него испуганный взгляд и рефлекторно положил на живот руки, погладил, будто иллюзорно представляя себя таковым. — Хорошего человека должно быть много, — покраснев, снова глаза в сторону отвёл, вызывая долгожданную улыбку. Первую за день. За неделю. — А если в дверь не влезешь? — Тебя о помощи попрошу, — надул губы омега. — А вдруг я плохой человек, — хмурился Чонгук, — если я обижу и в спину нож воткну. Младший посмотрел на него исподтишка и пробубнил, также сводя брови у переносицы, чем вызвал лёгкий смешок. — Все ножи спрячу и закрою врата Ада персонально для тебя. И вообще, как можно нож воткнуть. У каждой вещи есть своё предназначение. Вот у ножа — помогать повару делать вкусную еду, — взгляд малыша на мгновение повёл к столу, где лежали хлопья и баночка с бисквитным кремом, — в играх нельзя брать рандомный предмет и тыкать в спину обидчикам. В школе же я ручкой не тычу в Джексона... я ей пишу, — размышлял Тэхён, озвучивая вслух каждую посещавшую его голову мысль без стеснения. Чон вслушивался в каждое слово. Каждый тембр непрорезавшегося голоса. Вот она, успокаивающая услада для ушей. — Наивное предположение, — откашлялся Гук после минутной паузы. — Мы живём не в играх, и каждый сам вешает ярлык на ту или иную вещь по своему желанию. — А ты вешал? — глаза чужие блеснули, но старший замялся. Шум в стороне гостиной заставил детей встрепенуться. Тэхён сел на корточки, прижавшись к тумбе и прячась, а Гук сел напротив. Близкие детские очертания лица приковывали интерес: пухлые щёки, маленький подбородок, аккуратный нос и большие глаза. Не глаза, а пуговки. — Ему надо помочь, Чонин, — совсем близко заговорил отец. — Я знаю, знаю. И завтра я сделаю всё от меня зависящее, — устало проговорил папа, шаги которого отдалялись. Через непродолжительное время родители скрылись в глубине дома. Тэхён погрустнел, мял тонкие крошечные пальцы и поджимал грязный рот. Старший взял одной рукой его вспотевшую и липкую ладонь, второй же рукавом кашемировой водолазки вытер рот мальчика. — Пошли, — тихо шепнул Чонгук, поднимаясь на ноги и помогая встать ребёнку. Тот не сопротивлялся, встал следом и поднял подбородок, глядя в самую душу. — Меня накажут? — Не накажут, я не позволю, — уверенно ответил Чон, сжимая чужую ладонь в своей и заглядывая в светло-карие зрачки. Тэхён долго смотрел в ответ, грелся теплом и делал шаг вперёд к доверию. К доверию между двумя противоположностями. Рот омеги растянулся в широкой квадратной улыбке с ровным рядом зубов, отчего почудилось, что свет за его спиной вспыхнул ярче. Чонгук завороженно запоминал каждый момент того дня, рисовал в памяти рисунки неумело и обещал, что никогда не забудет эту улыбку и свои же слова. Чон Чонгук улыбнулся в ответ. Иблис распахнул веки так же резко, как и присел на просторную койку. Перед глазами все ещё стоял образ давно похороненного прошлого, снившегося и напоминавшего о месте быть раз в год. Правда, в тот раз произошёл сбой, и пятый раз кадры не давали спокойно отдохнуть и набраться сил. На электронных часах пробила полночь, мышцы затекли от напряжения. Поднимаясь на ноги и разминаясь, потирая шею, альфа прикрыл глаза. В беспроглядной тьме он видел повзрослевшего Тэхёна, который устроился на первом этаже по настоянию Чимина. Он узнал его сразу. И теперь пуще прежнего думал лишь об одной личности. Как бы себя ни корил, но иначе не получалось. Мальчишка засел так глубоко где-то в душе, что под пушечным выстрелом Чон не был способен убрать с него клешни очарования. Иблис был слаб перед ним, а встреч было всего три — двенадцать лет назад, месяц назад и неделю назад. Самому смешно было сознаваться перед собой, но лишь перед собой, ни перед кем другим. Поняв, что поспать не удастся, альфа натянул на себя штаны-карко, чёрную футболку и спустился вниз. Здание погрузилось в сонное царство; лишь на улице доносились диалоги охранников. Выходить по ночам на вылазки было опасно, но Иблиса не пугала темнота природы, тем более сейчас, когда округа опасалась с ним встречи. Двинувшись в правую сторону крыла за бутылкой воды, он словил взглядом пробивающие сквозь прозрачное стекло лунные блики. Это время суток — его любимое, потому что в нём можно спрятаться, затеряться. Ночью просыпаются вдохновение и силы. На кухне, куда он завернул, витал запах, который хотелось вдохнуть глубже. Сладкий, манящий, спускающий рычаги любой сдержанности. Ещё неделю ранее на улице, где его верные люди следили за каждым движением своего лидера, Чонгук не отказал себе в соблазне приблизиться. Наполнить лёгкие дурманом гуавы. Мальчишка с того времени избегал альфу, как огня, и правильно делал. Мозги на место встали, но тяга сводила мышцы тела и искала встречи, хоть и глазами. Как и сейчас, они долго смотрели друг на друга, не прерывая зрительный контакт. На дне зрачков Тэхёна страх плескался, соблазнял Иблиса и вынуждал подойти ближе. Младший завёл руки за спину в попытках спрятать то, что кушал минутой ранее, побитым зверем боясь рот открыть. Иблис следил за ним всё время, что тот здесь пребывал. Даже сейчас. Каждую минуту. Исключал любую угрозу поблизости, а людям советовал не лезть к омеге, предупреждая: не хотите поздороваться с гневом Преисподней — не надо. Все его слышали, но не каждый услышал. В три длинных шага он сократил расстояние и навис над Кимом непробиваемой скалой, опираясь руками по обе стороны от чужой хрупкой фигуры. Тот прижался поясницей к столешнице в попытке увеличить расстояние. Склянка с ослабших пальцев упала со звонким эхом, пугая пуще прежнего. Омеге пришлось поднять голову, чтобы глаза цвета ночи видеть, тонуть в них и таиться. Его маленький рот, измазанный бисквитом, приоткрылся, глубоко втягивая кислород с нотками природного аромата альфы. Чонгук от такой близости вмиг потерялся, вновь вселенную с созвездиями увидел, захотел познать все её просторы и прелести. Его вело от Тэхёна, как от лучших наркотиков на всём земном шаре, и мальчишка напротив явственно это осознавал. Алел, нервничал, но не отстранялся, потому что знал, что ему не позволят. Демоны ещё не насытились. — Я не знал, что ночью кушать не положено, — тихо прошептал омега в поиске оправдания. Положено. Каждому, кто пожелает. — За такое наказывают, ангелочек, — прохрипел Чонгук, язык за щеку толкнул, водя глазами вдоль линий лица: по скулам, щекам и подбородку. Остановился на персиковых губах и застыл. — Накажи меня, Иблис, — невинно проговорил, а сам дрожащими пальцами ткань футболки смял в страхе снова ощутить боль. Но Чонгук никогда не посмел бы её причинить и другим не позволит. — Повтори, — согнувшись в спине, приблизился к самому лицу, рассматривая манящий рот. Готов был вот-вот да с цепи сорваться и съесть лакомый кусочек. — Зачем ты издеваешься надо мной... — Тэхён непроизвольно облизнул сочные губы языком, страшась отвести взгляд. — Если я что-то делаю не так, то скажи. Чонгук руку поднял и ладонь положил на шею напротив. Кожа под ней бархатистая, тёплая. Большой палец лёг на нижнюю губу и повёл вниз, стирая сладкую начинку от пирожного. Ким вздрогнул, часто моргая ресницами. Он был похож на жертву в капкане, не способным защититься от дальнейшей устрашающей участи. Альфа усмехнулся, слизал с собственного пальца сладкий вкус и смаковал его, погибая глубоко внутри. Грудь его разрывал самый настоящий Ад. Горячей лавой по венам разливал восторг. — С завтрашнего дня я буду тебя наказывать за каждую маленькую провинность, чтобы твоя нескончаемая доброта познала границы, — сквозь зубы сказал Гук, поднимая взор к любимым глазам, придавая взгляду строгости. — Это чудовищно... — Иногда надо быть чудовищем, чтобы остаться человеком, — процедил и неохотно отстранился, открыл холодильник и взял бутылку с жидкостью. Омега стоял на месте с опущенной головой, пытаясь прийти в чувство, не не мог. Боялся Иблиса, но смотрел страху в глаза, ища в нём спасение. — И ещё, — собираясь покинуть помещение, кёнгидонский бог на мгновение остановился, — если каждую ночь лопать, легко можно раскабанеть. Ким повернул голову в его сторону и хмыкнул, закусывая нижнюю губу, дабы сдержать улыбку. — Хорошего человека должно быть много. Ответил и первым покинул помещение, оставляя Чонгука наедине с ворохом мыслей и сбившимся дыханием. Иблис погибал второй раз за день. Что первый, что второй — из-за ангела, от рук которого умереть было не страшно. Страшно было умереть и забыть о нём.***
День проходил быстро. Ближе к вечеру к Иблису приехал Намджун, которого встретил Хосок крепким рукопожатием. Оба альфы хорошо ладили, часто бывали на одной волне и внушали лидеру идентичные теории. Рабочие и охранники вокруг сворачивали лавочку в надежде отоспаться к завтрашнему дню. Брели в здание: кто поесть, кто — по своим койкам. Чонгук следил за каждым, в частности — за Тэхёном, который вызвался помогать и не терпел отказа. Солнце уже скрылось за горизонтом, а сверчки напевали песни волшебной ночи. Кабинет альфы находился рядом с местом их обитания отдельной постройкой, куда он и зашёл. Намджун и Хосок о чём-то переговаривались, перебирая пожелтевшие листки бумаги с информацией о детях-мутантах. Иблис остановился у стола и пробежался глазами по второй кипе доков. Оба замолчали в ожидании слов от кёнгидонского бога, пока у одного из них не сдали вдруг нервы. — Они, рано или поздно, но нападут, — сверлил Хосок взглядом, хмуря брови и поднимая одну и ту же тему, — от мальчишки надо избавиться. Они видели тебя. Чонгук не обращал на друга ровным счётом никакого внимания, стоя спиной и бесстрастно изучая чёрные буквы, информируясь. — Даже избавившись от него — они придут, — массировал блондин шею. — Тогда что вы предлагаете делать? — развёл Чон руками, напряжённо вставая с места, переводя взор на Намджуна. — Принять бой, — сухо отзозвался Иблис. Повисло молчание. Альфа был уверен в своих словах. Время тикало, пора было разобраться с правительством и расставить все точки над «и» — Тэхён был лишь камнем преткновения. Чон долго шёл к этой цели, и на пути его всегда возникала помеха, пусть даже незначительная. Осторожностью и терпением альфа отличался от других, но всему были пределы. — Ты рехнулся? Их там четыре сотни! — взорвался Хосок. — А нас и ста не наберётся! — Но они люди, а мы мутанты, — бесцветно ответил лидер, разворачиваясь лицом к двоим. — Намджун прав. Нет смысла убивать оранжевого, но есть смысл дать отпор и показать силу, которую мы взрастили трудом. Друг громко выдохнул через ноздри в попытке успокоиться и сел обратно. Он не был согласен, не хотел идти на риски, но противиться воли Иблиса был явно не в состоянии. Чон пойдёт за ним в самое пекло преисподней, закроет спину от опасности и будет всегда рядом. Вот она — роль правой руки, которая подходила парню. — Недавно я связывался с поселением к северу от нас, — задумчивый вид Джуна привлёк внимание альф. — Хан сказал, что за месяц они трижды наткнулись на гору трупов охотников. Но это ещё не всё, — блондин достал из кармана кожанки несколько снимков и кинул их на стол перед собой. — Две штаб-квартиры подорваны с государственными охранниками и сторожами. У всех отсутствовали конечности. Свидетелей нет, а если и были — также убиты. Хосок взял снимки расчленённых тел в руки. Вид мёртвых никогда не наводил мерзкое чувство во рту, но сейчас вязкая слюна застряла в горле, заставив поморщиться. — Их пытали? — Да... раны мне кое-кого напоминают, но характер у них абсолютно другой. Либо это пародист, либо чувак свихнулся. Хотя, всё может быть... Квезаль в последнее время не стесняются проявлять себя, — хмыкнул Джун, облокачиваясь спиной о стул и скрещивая руки на груди. — Боюсь, как бы и они не стали нашими врагами. Группировка сильная. Они хоть и созданы для сопротивления, но главная цель была и остаётся одна — поиск вакцины. Чонгук взял в руки протянутые снимки. На лицах жертв застыл живой ужас, а тела были искалечены множествами порезов. Кисть рук без ногтей валялась рядом, демонстрируя хладнокровие убийцы и безжалостность. — Кто убийца? — Чонгук сел напротив Намджуна, откладывая снимки в центр стола. — Синоби. Лучший воин Квезаля. Пять лет назад он помог моему поселению. Тогда погибло много детей, сгорев дотла, — его карие зрачки полыхнули от света ламп и воспоминаний. — Он убил красного. Я не видел его лица, поскольку не положено, но тогда передо мной предстал маленький щуплый мальчик с безжизненными глазами и пустым сердцем. — Омега? — не скрывая удивления, спросил Хосок, — Квезаль не берут омег. — Для альфы он слишком мал. После того случая со мной связался Чи Хо, глава Квезаля, и уточнил о своём воине. Тот пропал на три месяца, а вернулся, как позже выяснилось, с новыми шрамами. Не смотря ни на что, он один из самых сильных мутантов, — обратился уже к Чонгуку, взирующему без интереса. — Сильнее меня? — криво усмехнулся Иблис. — У Министерства есть информация в базе данных, которая гласит о том, что не один ты можешь подорвать этот мир к хуям, — смотря куда-то сквозь, сказал Намджун. — В Квезале не просто так один синоби. — Один-единственный сильный боец, и тот омега, — не веря, сказал Хосок и нервно засмеялся. — Сказки. Откуда взяться силе в человеке, которому природой дана слабость? — А об этом ты его спросишь при встрече, — съязвил блондин. — Не думаю, что он тронет, — бесцветно произнёс Чонгук. — Он преследует свои цели. — Но точной уверенности в этом нет, Иблис, — Джун хмуро посмотрел на лидера. — Ты пытался его найти два года назад, а он тебя пять лет назад, вот только желания поменялись. Ты стал ему не интересен. А причина? Может, она кроется в терактах? — Ты преувеличиваешь. Между нами ничего не стоит, чтобы пускать кровь, — сухо отозвался Гук. — Тем более, охотники — наши враги. — Просто надо быть осторожными. Совет Хана. — Хан что только не несёт. И знаешь что? В основном всякую хуйню, — сплюнув, Чон перевёл взор тёмных глаз то на одного, то на другого. — Его бы сразу нахуй посылать. Желательно далеко и надолго. Чонгук глянул на друга и тихо усмехнулся. Им нужен был план.***
Ткань чёрного кимоно пропиталось кровью. Лицо стягивало от алой жидкости, принося дискомфорт и лёгкое покалывание. Впереди его ждал Ыйджонбу. Город, где правил всеми известный кровожадный и холоднокровный Иблис. Правил не только по совести, но и по чести, сжигая всё живое на своём пути. Юнги ненавидел красных. Они источали яркие воспоминания о шрамах, которые всегда ныли перед дождём. Как бы ни хотелось забыть — не получалось. Воспоминания становились лишь чётче. Входить в эти владения пять лет назад было с самоубийством сравнимо, сейчас же омегу ничего не остановит. Он сам являлся богом и смертью чужих жизней, которые забрал сравнительно недавно. Каждый молил о пощаде и доказывал о невиновности, о непричастности, но внутренние демоны вторили обратное. Толкали хозяина на пролитие крови и умывание ею, дабы смыть непроходящую боль. Утрата повлияла на омегу сильнее, чем показалось изначально. Мин почти не останавливался, всегда был в дороге и не отдыхал. В редкие минуты перерыва мысленно обращался к Тэхёну, просил чуточку подождать своего появления и спасения. Он извинялся, сотни раз просил прощения и, знай он хоть одну молитву, помолился бы Киёну, встал на колени. Свечу за упокой не удалось поставить в храме, потому что и её пришлось огорошить кровью охотников, скрывавшихся там. Неподалёку протекала река Чуннанган, куда Юнги намеревался пойти и смыть следы своих грехов, смешавшихся в квинтэссенцию безумия. Достигнув её быстрее, чем ожидалось, омега стянул с себя чёрную форму, а следом маску, вслушиваясь в музыку природы. Два идеально-вычищенных острых меча аккуратно улеглись поверх ткани, оставляя там же кинжалы. Вокруг никого не было, кроме его бледной обнажённой фигуры, вдоль которой свисали локоны отросших по пояс платиновых волос. Вода под ногами была ледяной, покрывала тело мурашками и сводила судорогой мышцы пресса. Рыбы под водой расступились по сторонам перед незваным гостем, а полная луна красиво освещала водную гладь. Тело быстро свыклось с пониженной температурой, смывая пот, кровь и слезы с изнеможенного, но крепкого тела. Окунаясь с головой, омега задержал дыхание и подался воле всхлипов. Вынырнув, мысли прояснились, а слёзы остались где-то там, на дне озера. Лицо вновь обрело оттенок холоднокровия и пустоты. Он стоял по пояс в воде и водил кончиками пальцев по поверхности реки, задумчиво опустив подбородок. Душа так и не очистилась и вряд ли освободится, пока Тэхён далеко. Он молился Дьяволу, чтобы с Кимом всё было в порядке, иначе жизнь его больше никогда не найдёт истинный смысл. Хруст позади заставил Юнги повернуть голову вбок, скрывая пол-лица за острым плечом, и напрячься. Сквозь беспроглядную тьму виднелся медленно приближающийся силуэт в его сторону, отличающийся от омеги своим двухметровым ростом. Медленно сгибая колени и опускаясь ниже, пряча обнажённые участки кожи, Юнги нервно облизал губы, не отводя взора. Когда незнакомец ступил ближе, позволяя лунному свету показать чёткий вид и цепляющую внешность, послышался неконтролируемый судорожный вздох из собственной глотки. Альфа смотрел на его вещи и сводил брови у переносицы, заметил оружие синоби и блеск лезвий. Первое правило синоби — не показывать своего лица. Если лицо было обнаружено — убить. Незнакомец поднял зрачки цвета ночного неба, сталкиваясь с чужими. Юнги слишком резко отвернулся, часто моргая ресницами. Сердце готово было вот-вот вырваться из груди предательским кульбитом. Перед глазами плыло, а спину знобило от чужого взгляда. Тишина лишь сильнее давила. Пальцы на дне наткнулись на тяжёлый камень с бугристой поверхностью, ожидая нападения со спины, но ничего не случилось. Лишь тяжёлый взгляд продолжал буравить. Юнги боялся. Впервые за месяц боялся не дойти до Тэхёна.