„Этот день я начну с того, что опять себя ненавижу”
Изо дня в день он просыпается, и единственное, что ему хочется делать проснувшимся – никогда не существовать. Не было бы его никогда, и не ощущал бы он сейчас всю бренность бытия. Каждый свой новый день он лишь влачит своё жалкое тело, что вполне может сойти за существование. Именно за существование, ведь он и не живёт вовсе, а лишь существует, во всяком случае полноценной жизнью это назвать нельзя.„Да, я знаю и точно вижу свои комплексы наперёд”
Он наконец поднимается с кровати, пролежав в ней после пробуждения ещё полчаса. В глазах ненадолго всё потемнело, а к боли в суставах он давно привык. Еле как доходит до ванной комнаты. Смотрит на своё уродливое отражение в зеркале, которое выглядит ещё более нелицеприятно из-за слишком яркого освещения, что делает идеально видимым все неровности лица. А ещё и эти некрасивые глаза, он всегда презирал свой отвратный цвет глаз, надо же было уродиться с карими глазами из всех таких прекрасных, существующих оттенков. Да ещё и эти извечные круги под глазами, которые и без всего прочего придают ему болезненный вид. Ещё в его список недостатков входят безобразно кудрявые волосы, которые как не расчёсывай всё равно будут торчать в разные стороны, за что его часто и дразнили в детстве, и именно эти нелепые кудряшки он считает ещё одним проколом природы в нём.„Шрамы белые на запястьях заменяют давно мне счастье”
И из всех способов уйти от проблем Осаму выбирает самоистязание. В моменты крайней слабости он проходился лезвием по своей тонкой коже. Что являлось иллюзорным отвлечением от насущного, и вправду, боль пеленой окунает сознание и мозг больше ни о чём не может думать кроме болезненного места. Дазай решил, что пора бы сменить бинты, всё таки не хочется, чтобы люди глядели на то, как он со стрессом справляется. Разматывать старый слой бинтов неимоверно больно, порезы не успевают зажить, и поэтому вновь начинают кровоточить. Он делает это быстро, чтобы не смотреть на белёсые шрамы, которые считает ещё одним позорным напоминанием, что его жизнь никчёмна и катится в беспросветную бездну. Но он не может обойтись без бинтов не только потому что хочет скрыть неприятное напоминание того, что он неполноценный...„Чтоб желудок мой не был полон, чередую ПП и голод. ”
Следующим его действием, повторяющимся изо дня в день, в общем-то как и у других людей, становится завтрак. Он и сам не помнит, когда в последний раз он питался нормально. Часто бывает, что Осаму и вовсе длительное время ничего не ест. И отказ от еды, даже не его сознательный выбор, он сам иногда задаётся вопросом «А когда я ел в последний раз?», и ему от самого себя становится не по себе, ведь в такие моменты он осознаёт, что весь день и не ел вовсе. Но ничего не может с собой поделать.„Сколько я себя только помню я всегда была чёрт-те что.”
Дазай и сам прекрасно знает все свои недостатки, но тем не менее не может их до конца принять, ведь это означает, что ты официально признал, что у тебя есть комплексы и ты не идеален, а признаться в этом окружающим считается постыдным, а что уж говорить и о самом себе. Он идёт по улице и видит эти снисходительные взгляды, бросаемые на него. Он знает, что эти прохожие смотрят на него с осуждением, и от этого ему становится противно находиться в собственном теле, представив только какие ужасные мысли могли подумать о нём люди. Осаму быстрым шагом, но не переходя на бег, стараясь выглядеть максимально естественно, добирается до детективного агентства, и когда его никто не видит спешит скрыться. Но не тут-то было, его при входе встретил Куникида, а там как некстати и другие детективы. Он ощущал себя нескладно, как будто его выставили оголённым перед толпой. – Опять проспал, – по-снобски произнёс Куникида, – небось опять занимался невесть чем? – Что-то ты совсем неважно выглядишь, – невзыскательно сказала Акико и подойдя ближе, тихо продолжила, – бинтов ещё больше стало, всё хорошо? – Знаешь, Дазай, тебе бы следовало взять выходной и отдохнуть, твоё самочувствие оставляет желать лучшего, а это может сказаться на работе агентства, – отметил Рампо. – Этому расточителю бинтов ещё и выходной, он хоть принёс какую-то пользу? – в своей обычной манере, открытым текстом на повышенных тонах выдал Доппо. Дазай всё это время, словно застывший, отчуждённо стоял у входа и настороженно вслушивался в каждое слово. И такие банальные, казалось бы, замечания, могли пошатнуть целый многолетний прогресс. Представить сложно, как такие неделикатные упоминания рушат чью-то повседневную жизнь, ведь обыкновенно жить дальше не получится, когда есть постоянное напоминание своей несостоятельности в глазах общества. Осаму тяжело взглотнул, пытаясь сдержать готовые вот-вот проступить слёзы. Он выбежал из здания под недовольные возгласы Куникиды, но он уже не особо в них вслушивался.„Каждый пунктик намертво вгрызался в мою кожу, в мою память и сидел во мне.”
В жизни сироты Ацуши не было белых полос, которые чередуются с серыми как у некоторых людей – его жизнь одна большая чёрная беспросветная полоса. В общем-то так же как и у других детей из приютов. Он всю свою сознательную жизнь считал себя ущербным, а считал он, что его сознательная жизнь началась с того, как дети постарше рассказали ему о том, кто попадает в приюты. У каждого своя история, но у всех есть одна общая черта – все, кто были в приюте никому не нужны, даже самим себе. И эта проблема не только Ацуши, но и других многочисленных детей, поэтому он считает, что несправедливо приписывать себе мученические страдания, когда вокруг тебя есть люди с судьбой гораздо хуже твоей, но и это не повод обесценивать свои переживания.„Все не так я совсем убогий”
Разница Ацуши и тех детей в том, что они смогли абстрагироваться, создать компании, в которые Накадзима не мог влиться, поэтому ожидаемо стал изгоем, которого часто плохие детишки выбирают в качестве объекта для травли. А травят лишь тех, кто слабее агрессора, не может дать отпор, демонстрируя своё мнимое превосходство. В этот раз, как и в любой другой до этого, Ацуши никого не трогал, сидел в сторонке и спокойно рисовал, когда его взяли за шкирку и поволокли в укромное место. Тогда его грубо кинули на пол, а один из хулиганов взял его за запястье и больно сжал. – А ну говори, – задира тряс его руку из стороны в сторону, а когда Накадзима заплакал, почувствовал своё превосхождение, – это ты рассказал воспиталке, что мы тебя избили?„Неуверенность как в могилу, наконец я могу дышать”
Он решает прекратить быть жертвой и берёт себя в руки. Ацуши вырывается из хватки одного из мальчишек и замахивается на него. Но тот ожидаемо, не дал Накадзиме его ударить, вместо этого он дал ему пощёчину. Ацуши горько заревел и буквально захлёбывался слезами. В это время один из отморозков закурил покоцанную сигарету и медленно начал преподносить её к Накадзиме, который стал вырываться, но безуспешно. И вот опять он позволил своим обидчикам надругаться над ним. Нападки со стороны воспитанников приюта ещё куда ни шли, по сравнению с психологическим давлением, которое исходит от воспитателей, а они порой тоже применяют физическое насилие. Ацуши всегда с горечью тихонько ощупывает пальцами места ожогов от кочерги, напоминающие о печальном опыте. Ему порой кажется, что всё это будет продолжаться изо дня в день, пока он не умрёт в стенах приюта. До того всё это приелось.„Чистыми слезами капал на футболку, криками в подушку вырывался вновь.”
Только в своей комнатке он может предаться выплеску своих чувств. Не стесняясь своих слёзок рыдать. Такая жизнь ему надоела, он понимает, что надо что-то менять. Поэтому окончательно отчаявшись, решается на побег из приюта. Тогда он не представлял как и на что будет жить, но он думает, что жизнь вдалеке от мест, напоминающих ему о неприятных вещах, гораздо лучше. Постоянное напоминание окружающими о его якобы ущербности не осталось пустым звуком. Ацуши долго боролся со своими страхами и комплексами. Он оказался настолько забитым, что не сразу готов был распрощаться с такими условиями жизни. Сбежав из приюта, он скитался по улицам враждебного города, где чувствовал себя неуютно. Каждый взгляд прохожего в его сторону резал лучше, чем ржавый нож, стащенный из приютской столовой. В его рутинное существование вмешалось тело, движущееся по течению реки. Не долго думая, он спасает тонущую тушу из цели получить возможную выгоду. Но кто тогда знал, что эта судьбоносная встреча колоссально изменит жизни сразу двух сломленных людей? Прошел один год. С тех пор как Накадзима вступил в детективное агентство его жизнь круто поменялась. Он нашёл близких людей и осилил свои боязни. Пусть его коллеги тоже не лишены странностей и своих травм, хоть он и отыскал а них семью, справиться с комплексами выше его сил, словно они впились шипами глубоко в каждый сантиметр кожи. – Слушай, а почему ты никак не подстрижëшь свою чёлку, – поинтересовался Кенджи, и другие детективы уставились на него в ожидании ответа. – Да, всегда было интересно, ты теперь не приюте так почему бы не состричь еë, если появилась возможность? – не в обиду спросил Танидзаки. Ацуши начал нервничать и обильнее потеть. Хотел было что-то сказать, но заикание помешало. – Извиняю, но мне срочно нужен Ацуши, – неожиданно появившийся Осаму вырвал его и отвёл подальше. Когда они оказались только вдвоём, Накадзима положил голову на грудь Дазая, прислушиваясь к его биению сердца. – Эй, тигрёнок, ну что ты? Осаму тепло обнял его и положил свою голову к нему на макушку. – Я не хочу состригать ничего, потому что она напоминает мне о прошлом, которое я переборол. – У всех нас есть груз из прошлого. Это вовсе не повод останавливаться на пути становления. Шрамы Дазая останутся покрывать его узорами, но это будет служить напоминанием через что он прошёл и не сдался. Осаму плотнее прижал его к себе; он наслаждается родными объятьями и ощущает себя в безопасности. Он ласково улыбнулся и с теплотой от сердца сказал: – Каким бы ты ни был, я приму тебя любого.