Красавцы и никаких чудовищ (18+)

— Как ты его терпишь? — спросил Сокджин, всё ещё обиженно дуясь в сторону захлопнутой перед его носом двери в домишко Сохёна. Они ехали обратно в замок, темнело, холодало, было давно пора возвращаться, но они не спешили. Почему-то здесь, на тропинке Версвальтского леса, бок о бок, на лошадях, и Сокджину, и, видимо, Чонгуку было уютнее, чем там, куда они ехали. Хотя Версвальт и был бесконечно дорог Сокджину, присутствие там стольких не очень приятных ему людей явно портило всё. А здесь... Чонгук в его богато украшенном плаще и этом чёртовом берете... Его мягкая улыбка, которая вдруг осветила по-новому его лицо... — Он напоминает мне моего деда, — негромко и мечтательно ответил альфа. — Меня ведь дед растил. До четырнадцати. В Ростоши, это, знаете, на востоке Империи, далеко от столицы... Дед по отцовой линии. Простой барон, настоящий рыцарь, как в легендах. Мой отец ведь рано уехал из дома, стыдится своего рода, он просто смог пробиться в Столице, захомутать птичку не своего полёта... Вдруг Чонгук умолк, растерянно поглядывая на Сокджина. Кажется, вырвались у него последние слова случайно, он досадливо поморщился. Но Сокджин лишь улыбнулся: — Тогда понятно, почему вы так красивы. И умолк с тем же выражением на лице, что до этого было у Чонгука — в досаде прикусив губу и бегая взглядом. Он не хотел этого говорить. Точно не хотел. — Почему? — наивно приподняв брови, спросил Чонгук. Кажется, он не воспринял эти слова как... признание. Сокджин выдохнул и почти небрежно сказал: — Ну, знаешь... Знать в столице красой не блещет. Особенно высокородная. Ты видел придворных благородных господ? Серые мыши! Натянутые улыбки на узких намазанных губах, вытянутые лица, блёклые глаза... — Как мой папа? – благожелательно улыбнувшись, спросил Чонгук. — Эээ... — растерялся Сокджин, – я не это имел в виду... — Но ведь это правда, — пожал плечами Чонгук. – Но знаешь, он пользовался большим успехом у альф при дворе по молодости. Как-то он мне, перепив бражки, рассказывал. — Мхм... ясно, — смущённо ответил Сокджин и открыл рот, чтобы перевести тему. Но Чонгук продолжил: — А вообще вот Хоби, например, очень красивый, хотя и похож именно на папу. — Кто такой Хоби? — спросил удивлённо Сокджин. — Ну, Чон Хосок, мой старший брат, наследник рода Чон, — гордо ответил Чонгук. — Аа... — Сокджин кивнул, а потом нахмурился: — Так, а почему Хоби? — Ну, все так называют его дома. Правда, он разрешает так себя называть только самым близким, а так может и на поединок вызвать, посчитав за непочтительность. — На лице Чонгука появилась горделивая улыбка. — Твой брат... Вы с ним... как? — осторожно спросил Сокджин. — Он прекрасный человек! — горячо ответил Чонгук. — Он единственный, кто вступился за меня, когда меня решили отдать Кимам в заложники! Он даже с отцом поругался! Сказал, что это унизительно, что нельзя так со мной, тем более соглашаться на брак! На такой брак! Он... — Чонгук осёкся и с ужасом метнул взгляд на Сокджина. А у того всё внутри завернулось в странную мешанину. Ему и больно было: неприятно же такое услышать, согласитесь. И смешно: глаза у Чонгука были как у испуганного оленёнка — дикие и чудно большие... Поэтому Сокджин закатил свои глаза и цокнул. — Что, испугался? — спросил он насмешливо. – Думаешь, сейчас я тебя бить буду за такие слова о нашем благословенном всеми богами браке? — Сок... Сокджин, я ведь только.... Тогда так думал! — вдруг очень серьёзно и очень грустно сказал Чонгук. И Джину сразу расхотелось смеяться. — Я тоже тогда именно так и думал,—тихо сказал он. — Только вот за меня никто не вступался. Некому было. Они какое-то время ехали молча. Чонгук лишь изредка взглядывал на Сокджина внимательно, а тот пытался найти силы в душе, чтобы продолжить непринуждённый разговор. Но Чонгук снова опередил его. Он чуть обогнал Лёну, тронув поводья. Его лошадь перегородила дорогу, он снова опёрся на луку и одной рукой обнял смущённо отвернувшегося Сокджина за плечи сзади. — Прости меня, — шепнул он куда-то в шею бете. Обниматься на лошадях было неудобно, но Сокджин не стал вырываться. — Простишь? — Я не сержусь, – тихонько ответил старший, прикрывая глаза. — На правду не стоит обижаться. Брак со мной не лучшая перспектива для молодого, сильного и... такого хорошего альфы. Чонгук мягко хмыкнул ему в ухо и снова шепнул: – Я хороший? Сокджин лишь кивнул. А потом всё же решился: — Почему тебя не у Чонов воспитывали? Чонгук вздохнул, отпустил его, и они снова поехали неспешно рядом. — Меня готовили к службе в армии Его величества. А там не должно быть тех, кто привык к дому и сладкой жизни. Вот меня и отправили подальше от этого дома, от жирных столов, развлечений и старшего брата-наследника, чтобы я не стал ему завидовать. А мне было так хорошо у деда... Он добрый был. Он меня учил многому. Только вот лекарскому делу не мог — не знал. И толкового лекаря по округе не смог найти. Я, когда на охоте на Сохёна наткнулся, знаешь, как обрадовался! Он, правда, долго отговаривался, да мялся, да цену набивал. Но я, если надо, могу быть настойчивым и убедительным! — Я знаю, — буркнул Сокджин. Чонгук хохотнул и посмотрел на него победительно. — Выглядишь, как мальчишка, выигравший в прыгунки, — уязвлённо сказал Сокджин. В глазах Чонгука зажглось любопытство. — Это что за игра? — спросил он. — И да, я выиграю, если что. Сокджин закатил глаза и фыркнул: — Я не сомневаюсь. А на сердце... Сладко и нежно было у него на сердце: этот юноша... Такой наивный, сильный, добрый... Он был его мужем. Он принадлежал ему, Сокджину. Он пугал, восторгал, возбуждал и... ласкал его душу — одновременно. А Чонгук между тем продолжал пытаться произвести на него впечатление. — Так-то я много чего могу. Даже ковать умею. У меня есть, знаешь... — Он вдруг умолк и хитро улыбнулся. — Впрочем, неважно. Ладно. Во-от... Дед мне много рассказывал обо всём. О жизни, о путешествиях своих, об оме.. Мхм... — Чонгук внезапно смутился и торопливо добавил: — Он умер, когда мне было четырнадцать. Иначе я его не покинул бы. Мне дом Чонов... Они мне так и остались чужими. Кроме Хосока. — В голосе Чонгука снова заиграло солнечное тепло. — Ты его увидишь и поймёшь: он отличный человек. Добрый, улыбчивый. Он совсем не похож на родителей. Хотя папа любит его до безумия. А отец... Они не ладят. Они слишком разные. "Это определённо значит, что Чон Хосок — отличный человек", – подумал Сокджин, ёжась и вспоминая жадный, мерзкий взгляд Чон Чонджина. Они ещё поговорили о детстве Чонгука. Ну, то есть альфа с восторгом вспоминал о нём, о деде, о том, как учил его старый альфа охоте, любить лес, беречь и уважать животных и деревья, владеть самым разным оружием... Сокджин слушал его и поражался тому, как складно и вдохновенно говорит Чонгук. Как же... — Почему же он не научил тебя грамоте? — спросил он вдруг, перебивая альфу на каком-то моменте его восторженного рассказа. — Так он и сам её не знал, — добродушно и наивно улыбаясь, сказал Чонгук. — Откуда? Он почти всю жизнь королю служил. Честно выслужил себе поместье и титул, а так... семья хоть и в столице жила, ютилась в небольшом доме. Слуг и не было почти. Рады были уехать, как дом и угодья в Ростоши появились. Отец, кстати, так и не приезжал ни разу к деду. И в доме своём всё завёл иначе. Больше всего в жизни гордится принадлежностью к роду Чон, папиному. Наверно, если бы фамилии не совпали, он бы готов был взять фамилию папы. И дома всё уж так аристократично, так по-снобски, что... Поэтому мне и было там всё так чуждо. — Он помялся. — Противно как-то было. Особенно отношение отца к... — Он прикусил губу и быстро посмотрел на Сокджина. Тот слушал внимательно и понял альфу. Опустил голову и дал ему возможность не договаривать, кивнув. Чонгук снова тронул его за рукав: — Я не такой... Поверь мне. Я был, не скрою, но... Я не буду таким, никогда больше не буду! Сокджин слабо улыбнулся. Очевидно. Это слишком очевидно, что даже и изначально не был таким.

***

Их встретили удивлённые лица слуг и возмущённые — Чон Банджо и Ким Бомгю. И нет, возмутило их не то, что поздно вернулся непонятно откуда Чонгук: к этому они привыкли. Они были возмущены тем, что Сокджин, никого не предупредив, исчез из замка, а теперь возвращается не пойми когда из леса. — Но я же приехал с собственным мужем, — зло сказал Сокджин. — И он в курсе, где я был. — Но слуги, дорогой! — чопорно покачал головой Банджо. — Какую молву, какую славу они разнесут о тебе и твоём супруге? Раньше — да, ты был свободным, вольным бетой, почти никого, уж прости, не интересовало, где ты пропадаешь, но не теперь! Теперь твоё поведение интересует слишком многих! — Да что изменилось-то? Разве мы не вольны поступать так, как нам заблагорассудится? Ведь я был с мужем! Да, я уехал раньше, но... — еле сдерживаясь, сквозь зубы процедил Сокджин. — Разве… — Джини, милый, но ты мог бы нас предупредить! — сурово отрезал Бомгю. — Мы тут подняли всех на уши. И твой этот глупый Гону ничего не смог нам сказать, кроме как того, что ты велел подготовить лошадь — и уехал! Приличный оме… Приличный бета! Замужний — один, без сопровождения старшего или альфы, в лес! Что о нас подумал благороднейший отец семейства Чон? Что при нашем попустительстве его зять мотается непонятно где? Что он подумает о твоём воспитании?! «О, конечно, благороднейший граф Чон просто с ума сходил от беспокойства за моё воспитание», — злобно подумал Сокджин, но глаза подобающе опустил и вежливо принёс свои глубочайшие извинения папе и свёкру. В это время в дверь постучал личный слуга Бомгю и передал ему, что господин Ким ждёт его в их покоях. Папа укоризненно посмотрел на Сокджина, и тому стало ясно, что отец тоже в гневе и сейчас через папу этот гнев проявит. Бомгю вышел, а вот Банджо, наоборот, удобно уселся в кресле напротив стоящего у окна Сокджина. — Дорогой, ты ведёшь себя неподобающе твоему высокому положению! — начал старший. Его лицо — вопреки значению его слов — излучало почти странную мягкость: роль ментора, поучающего нерадивого молодого мужа, явно нравилась омеге. — Тебе пора понять, что высокое звание беты дома Чон накладывает на тебя ответственность! Слушаться мужа, оберегать всеми силами его честь и достоинство, высоко нести знамя его имени! Вот три дела, которые должны служить тебе опорой в твоей семейной жизни! Мне казалось, что все благородные омеги должны это знать! И ты, хоть ты и бета, но раз уж тебе повезло обрести мужа, да ещё и высокородного, ты обязан помнить о них! Каждую минуту своей жизни! А что я вижу от тебя? Ни капли почтения к супругу! Да, ты старше, но разве это имеет значение? Сегодня ты отверг его руку, когда он подал тебе её — чтобы оказать честь и лично проводить до места за столом! Это было дерзко! Это было высокомерно! Это было недостойно и обратило на себя внимание всех присутствующих! А потом ты холодно приказал ему не провожать тебя! Он тебе не мальчик на побегушках — он твой супруг! Это для других он заложник и младший в роде, но для тебя он муж, а значит — твой хозяин! Это ты должен усвоить, чтобы стать счастливым и разумным нижним супругом! Сокджин с ужасом чувствовал, как тает в его груди глыба терпения. Он не выдержит. Он не сможет. Он сейчас откроет рот — и скажет, выскажет этому ужасному человеку всё, что думает и о нём, и о браке с родом Чон, и об унизительной роли, уготованной, по мнению Чон Банджо, ему в этом браке. Он сделает это — и … И впутает Чонгука в эти отвратительные омежьи разборки между свёкром и зятем, не сошедшимися характерами. Жалкие и грязные, они не смогут вызвать у мужа ничего, кроме унизительной жалости и уверенности в том, что Сокджин ни с чем в жизни не может разобраться сам. Что он тот же убогий омежка-муж, который чуть что бежит ныть своему альфе, что его обижают. Восемнадцатилетнему мальчишке-альфе, который ничего не сможет сделать и никак не сможет ему помочь, потому что и сам не очень-то в ладах со своей семьёй. А если Сокджин ещё добавит дровишек в этот огонёк… Нет уж. Он сжал губы и опустил глаза. Банджо говорил что-то ещё о том, насколько холоден и неуклюж Сокджин в своём отношении к мужу, что он не желает прислушиваться к добрым советам старшего, что Чонгук по-прежнему не пахнет ничем, кроме себя, и не надо говорить, что бета не пахнет: удовлетворённый альфа и неудовлетворённый пахнут по-разному. На этом моменте Сокджин, слышащий об этом впервые, изумлённо поднял на Банджо глаза, и тот, заметив это, истолковал это по-своему: — Да, дорогой, да. Мы и не надеялись, что ты сможешь полностью удовлетворить аппетиты моего Чонгука, он всегда невероятно силён как альфа, и многие омежки-слуги, да и не только, испытали на себе это. Правда, лезли они сами, ведь он такой очаровательный, это правда, но все были просто счастливы! А ты… — Банджо смерил Сокджина сожалеющим взглядом и прямо в глаза выдал: — Дорогой, одной красоты, которой тебя наделил господь, ведь недостаточно, чтобы сделать альфу счастливым. И он вполне очевидно страдает от того, что ты… что ты бета. Ты ни в чём не виноват, я не устану это повторять моему супругу, который тоже обеспокоен этим, но, наверно, надо что-то делать с этим! У альфы есть потребности! У альфы есть желания, которые должны удовлетворяться! Особенно в молодости! Ведь Чонгук юн, горяч, он хочет… мм... понимаешь, он хочет постоянно! Нет, нет, ясно, что тебе не понять этого — и, честно говоря, поверь, это твоё счастье. Даже мне не понять! А ведь ты не знаешь даже, что такое течка! Так что да, я всё понимаю, но ты должен подумать, хорошенько подумать, Чон Сокджин, как вести себя дальше! О том, что можно и что нельзя, я думаю, я тоже вполне чётко дал тебе понять! Не место замужнему бете в лесу! Замок, своя комната. Рукоделье, чинные беседы, послушание старшим, их мудрые отеческие советы — вот, что должно быть основой своей жизни. А блажь — одинокие прогулки да книги твои. Я посмотрел, что ты читаешь, это просто… Зачем? Трактаты из истории? Комедии и трагедии древних? Я думал поначалу, что ты читаешь благочинные какие книги или учишься по ним правильному поведению и благонравью, но нет. И ведь всё это пустое! Лишнее! Только супруг в твоём одиноком и бездетном существовании беты сможет стать тебе прямым утешением в жизни, только он составит тебе старость в почёте. И это должно тебя волновать больше, чем всё остальное! Банджо внимательно посмотрел на застывшего ледяной статуей Сокджина, на его побелевшие сжатые губы и пальцы, сжимающие пояс перевязи. — И я бы на твоём месте попробовал одеваться как-то более… По-омежьи, что ли? — добавил он. — Этот костюм — он ведь чисто альфий. Хоть бы кружева какие… пуговички… Сейчас модно пуговицами украшать рукава, мелкими. Зайди, я отдам тебе пару своих роб и сюркотов. Есть и несколько дублетов поярче, так что зайди. Конечно, будь мы в столице или большом городе, я бы перешил тебе гардероб, но пока будем довольствоваться тем, что имеем. А то… — он с сомнением покачал головой, показательно вздохнул и гордо вышел. Дрожа от тоскливого, безысходного гнева, Сокджин присел на край своей постели и уткнулся в холодные ладони лицом, стараясь успокоиться. Сколько ещё продлится это издевательство над ним и его бесконечным, видимо, по их мнению, терпением холодного беты? Сколько? Он не выдержит. Нет, он сорвётся… Он обречён. Всё волшебство, вся трепетная радость, что была у него по дороге в замок – от всего этого странного и такого чудесного дня, – всё это развеялось поганым помелом оживших обид и тревог. Слова Чон Банджо, его тон, его взгляд… Сокджин содрогнулся, вспоминая их. Они разрушили всё, что он сегодня смог построить. Абсолютно всё. Когда они подъезжали к Версвальту, Чонгук спросил у него — робко и тихо: — Вы сегодня... Ночью… Где хотите ночевать? — Я не хочу вас мучить, — смущённо ответил Сокджин и выжидательно уставился на его опущенный профиль. Альфа недовольно нахмурился и прикусил губу. Но потом всё же произнёс: — Но… Если я всё же… А знаете, — вдруг поднял он голову, — если вы не против, может, вы мне почитаете то, что читаете так увлечённо? Мы можем встретиться в библиотеке? После ужина? Сердце Сокджина запело от счастья, но он лишь приподнял бровь: — Вы думаете, что нам достанется ужин? Вы очень светло смотрите на эту суровую жизнь, супруг мой. Чонгук засмеялся, но потом уверенно ответил: — Ваш Гону не оставит вас без еды. Мой Тони, конечно, не так хорошо чувствует себя пока в Версвальте, но и он наверняка что-то да притащит мне с кухни. — Ну, тогда, может, объединимся и вместе поужинаем, чем бог послал… то есть тем, что украдут для нас наши верные слуги? В библиотеке? — спросил, улыбаясь, Сокджин. Чонгук радостно кивнул, и тогда бета добавил не так уверенно: — И после, если вы всё ещё будете этого хотеть, я могу вам… почитать. — Отличный план! — закивал Чонгук. Было видно, что он хотел было обнять Сокджина, но они уже въезжали в ворота, поэтому и бета отклонился, и сам Чонгук прервал это движение на взлёте. «Надо срочно отправлять всех по домам!» — зло подумал тогда Сокджин. А вот теперь он сидел на своей постели, оскорблённый, растоптанный, как будто всю ту солнечную силу, которой напитал его Чонгук за этот день, из него вытянули… высосали… уничтожили без следа. Он осторожно, как будто боялся сломаться окончательно, стянул с себя вязаный балахон и прилёг на свою постель и отвернулся к стене, прикрывая глаза. Может, ему всё, что было в лесу, просто приснилось? И кроме Банджо, папы и ненависти к унизительному браку с чужим человеком у него ничего и не было в жизни?