Красавцы и никаких чудовищ (18+)

В Большом зале готового к бою Сокджина никто не встретил. Стол накрыт был на одного, и чопорный Хусан, который прислуживал господам обычно за завтраком (если таковой случался), объяснил что все как-то ещё не вставали. — Из-за приезда моего любезного брата Тэхёна? — тяжело вздохнув, спросил Сокджин. Хусан лишь приподнял бровь и чуть нагнул голову: трепаться с господами по поводу других господ он не считал допустимым. Это вам не Гону. Суп из курочки был хорош, так что Сокджин, наплевав на испорченное настроение и разочарование, поел с аппетитом, сожалея лишь о том, что бедненького Чонгука Сохён вряд ли покормит столь же вкусно. Эта мысль заставила Сокджина задуматься о своей первой полноценной ночи с мужем. Сказать, что не всё прошло гладко — это сделать им с Чонгуком незаслуженно большой комплимент. Да, альфа сказал, что ему было хорошо, очень хорошо с Сокджином, но насколько можно было доверять его словам? С одной стороны, можно было бы списать что-то на его неопытность, но ведь его папа уверял Сокджина, что Гук чуть ли не всех омег перетрахал в их родовом замке, а потом и в Столице. Да, омеги в возрасте склонны слегка преувеличивать достоинства своих детей, но... Кстати, а можно ли вообще считать кобеливость сына его достоинством? Наверно, если сын — альфа... Не отвлекаться! Даже если допустить, что Банджо преувеличивает, понятно, что на пустом месте такое не придумаешь, а значит, у Чонгука есть опыт общения с омегами. Близкого, так сказать, общения. И нет, сейчас Сокджин думал не о том, почему же ему было так плохо и больно с мужем, которого он искренне хотел и который был с ним, видимо, и терпелив, и ласков. Давайте будем честными и вспомним, что, прежде чем боль завладела его телом, он кончил, да ещё как... Никакие радости с собственной рукой, даже по молодости, не приносили Сокджину и четверти того удовольствия, что доставил ему вчера молодой муж. Так что он бы потерпел, конечно. Помня о том, что он бета, помня о том, что вот как раз с бетами у Чонгука никогда ничего точно не было... Может, того, что он вчера сделал для Сокджина (от воспоминаний о кое-чём из этого бета вспыхнул мгновенно и суетливо оглянулся, боясь, что кто-то сможет подслушать его ужасные мысли) — может, этого было бы достаточно для любого омеги. Омеги... Сокджин горько вздохнул. Омега, уже даже просто почуяв запах Чонгука (кстати, интересно, как же он пахнет...), возбудился бы настолько, что всё бы прошло на ура.. Нет, нет, дело не в этом. Почему альфа сказал, что ему ни с кем не было так хорошо, как с Сокджином? Солгал? Зачем? Ведь все бы поняли, если бы он промолчал. Не могло ему быть хорошо верхом на кряхтящем от боли и мучительно поджимающем задницу муже.... Не могло. А он сказал... Сокджин болезненно улыбнулся, прикрывая глаза. И как часто будет лгать ему Чонгук? Чтобы не ранить его душу? Чтобы он не обижался? Чтобы вымолить у него очередной полноценный раз? Нет, нет... Нельзя. Мальчику нужен муж и нужна возможность брать его тогда, когда он захочет. А постоянно бегать к Сохёну рубить дрова не выход. Сокджин невольно усмехнулся от мысли о том, что сейчас Чонгук пытается одновременно и дров нарубить, и о нём думать, раз обещал... Правда, если Сокджин правильно всё понял, это вещи взаимоисключающие. И как бы ни старался, сколько выдержит Чонгук, боясь сделать ему больно? Нет, нет. Он решил сегодня с утра, что будет бороться. А разве есть что-то, что стоит бОльших усилий, чем его брак? Его мужу нужен полноценно дающий ему нижний, который будет хотя бы притворяться правильно, чтобы бедный юноша не чувствовал себя плохим альфой. Только вот чтобы притворяться, надо знать, как вести себя правильно. Как бы узнать-то... Вариант с папой отпал сразу. Тот наверняка знает, но не поймёт и не оценит. Тэхён? Сокджин желчно усмехнулся. Вот уж кто точно будет счастлив такому вопросу, так это распрекрасный принц Ким Тэхён. — Что, Сокджин, осознал, наконец, что ты бета и тебе ничего не светит? Брр.. Нет уж. Но тогда... Ах, ну, да. Сокджин покраснел и нахмурился. Не думал он, что до этого дойдёт, но...

***

В библиотеке было свежо и тихо. Пахло столь обожаемыми Сокджином старыми книгами и деревом — просто пьянящая смесь, которая всегда улучшала Сокджину настроение и давала силы жить дальше. Он не одинок. Здесь вокруг были его лучшие и часто единственные друзья — книги. Они утешали, они давали надежду, успокаивали, дарили мудрость и радость... А сейчас они должны были научить бедного убогого бету притворяться перед люби... мхм... перед дорогим его сердцу альфой так, чтобы тот почувствовал себя самым счастливым. Заветный шкафчик был закрыт на ключ, а ключ был спрятан в потаённом секретерчике, о котором мало кто знал. Сокджин взял в руки старую книжку, сел так, чтобы его не было сразу видно от двери и он, если что, успел бы закинуть эту книжку под стол у окна. "Приключения юного омеги-куртизана"... Ага. Это были достаточно мучительные и одновременно, наверно, самые познавательные два часа в жизни Сокджина. Он много чего узнал и, главное, вынес из чтения трёх очень забавных, как выяснилось, книжонок. Первое — то, что очень странно, что он выжил в прошлую ночь. Они с Чонгуком не просто всё сделали не так — они вообще ничего не сделали, чтобы получилось хоть как-то! И то, что у Сокджина задница осталась непорванной, а Чонгук не повредился и даже получил удовольствие — это лишь потому, что всё-таки оба были сверх всякой меры терпеливы. Если верить книжкам, случиться должно было следующее: Чонгук, отозвавшись на явный призыв мужа к действию, должен был напасть, сделать всё со звериной страстью, жёстко, быстро и кроваво, как бы бета ни орал и ни сопротивлялся. Альфе, в его животной поре, попытки явно более слабого супруга воспротивиться были бы нипочём. И Алая ночь состоялась бы в полном объёме. У Сокджина мурашки огнём побежали по телу, когда он себе это представил. Кажется, это папа что-то там говорил про "готовиться надо"? Да, чёрт возьми, Сокджин! Готовиться надо было, а не сопли жевать по поводу своих страданий! И желательно всё это надо было прочитать перед Алой ночью! Перед тем, как ложиться в постель к альфе! Ты просто нереальный везунчик, Ким... Чон Сокджин! И муж у тебя – золото в чистом виде. И если ты его упустишь... — Не упущу! — хрипло сказал, хмурясь, Сокджин. — Так захомутаю, что не вырвется. Это мы ещё посмотрим, кто у нас жеребец, а кто наездник. Он быстро собрал книги, наспех затолкал их в шкафчик, закрыл и торопливо вышел из библиотеки. Он быстро шёл по коридору к своим покоям, отягощённый новыми и крайне смущающими знаниями, а также заботой о том, как теперь всё это сделать. И главное — как решиться на всё это ужасное... развратное, но обещавшее какой-то просто потрясающий результат. – Господин Чон! Что же вы проходите мимо и даже не пытаетесь сделать вид, что рады меня видеть! Что-то печально звякнуло и разбилось эхом вдали. Это была надежда, что у него всё получится без осложнений. Осложнений было три в одном: Ким-Тэ-Хён. То есть он был один, но неприятностей от него было обычно как от троих. Сокджин закрыл и медленно открыл глаза, так же медленно и очень тихо выдохнул, натянул спокойную улыбку — и повернулся. Тэхён сидел с ногами на подоконнике стрельчатого высокого окна — одного на всю сплошную стену небольшого коридора, ведущего из белых покоев (ах, да, точно, ему же именно их отвёл папа — добрейшей души человек, ведь они как раз рядом с покоями Сокджина, ага) — к общей лестнице в большой зал. Брат был немного бледен, немного встрёпан, немного небрежно одет. Явно было, что никого покорять и завораживать в ближайшее время он не собирался. Впрочем, они не виделись два года. Тэхён ни разу не навестил его здесь, в Версвальте, а на прощание они не сказали друг другу ни одного доброго слова, так что и писать друг другу было бы странно и нелепо. И за эти два года многое могло измениться. Вот, например, в глазах Ким Тэхёна поселилась тоска. Настоящая. Воющая диким степным ветром. И Сокджин уловил, увидел — учуял её, такую знакомую и почти родную, едва заглянул, подходя, в эти самые глаза. Самые красивые глаза из всех, что он когда-либо у кого-либо видел. — Я рад видеть вас, братец, здесь... — немного растерянно из-за этого начал Сокджин. — А может, не будем начинать с наглой и откровенной лжи? — поморщился Тэхён. — Ни ты мне не рад, ни ... — Он вдруг умолк и с каким-то жадным удивлением посмотрел в лицо Сокджину, а потом недоверчиво окинул взглядом его фигуру. — Хотя нет... Кажется, я не так чтобы не рад тебя видеть... братец... Он вдруг ловко спрыгнул с подоконника и в два шага приблизился к совершенно растерявшемуся от такой его прыткости Сокджину. Омега распахнул объятия и поиграл бровями: — Обнимемся, милый братец? Мы столько не виделись! Сокджин, до глубины души изумленный столь горячим приветствием, зеркально повторил его жест — и оказался в крепких, по-хозяйски прижавших его руках, а потом ощутил на шее мягкие губы Тэхёна. Кажется, братский поцелуй получился слишком... Слишком нежным. — Ты по-прежнему самый красивый человек из всех, кого я видел, — прошептал ему на ухо Тэхён и сжал его крепче. — Может, чёрт с ним... А? Хотя бы ты... Наплевать, наплевать на всё... Лишь бы не он... не он... Тэхён, немного отстранившись, заглянул в расширившиеся от удивления глаза совершенно обалдевшего от происходящего Сокджина и... ухватив его за затылок, впился в его губы поцелуем, а вторая его рука мгновенно нашла естество брата, беспомощно и безвольно дёрнувшееся ему навстречу, и сжала плоть, начиная мягко, но настойчиво её проминать. Сокджин невольно схватился за омегу, чтобы не упасть, и проиграл этот бой вчистую, потому что Тэхён тут же толкнул его на стену, навалился, продолжая терзать испуганно поджатые губы беты, и его рука на ширинке старшего брата стала наглой, полезла к поясу, чтобы расстегнуть, пробраться и... овладеть. А потом Тэхён сделал ошибку: забывшись, он зарычал и укусил Сокджина за губу — сильно, до крови. И тот вздрогнул, очнулся от ступора, затрепетал, вытянулся, схватил ненормального братца за плечи и оттолкнул изо всех сил от себя. Сокджин был сильным, всегда сильнее Тэхёна. Так что тот отлетел к противоположной стене и, глухо ударившись об неё спиной и затылком, сполз на пол, медленно, прикрыв глаза и облизывая окровавленные губы. У Сокджина ныло естество, звенело диким, странным возбуждением тело, саднило губы и гудело в голове. Он в бешенстве отступил, тяжело присел на подоконник, с которого перед нападением спрыгнул Тэхён, вытер широким жестом губы и прошипел: — Всегда был сумасшедшим, но вот сейчас, я смотрю, совсем крыша поехала, да? Его потряхивало, ему хотелось плакать, потому что он с ужасом понял, что только что очень даже неплохо его тело ответило на приставания родного братца, пусть и больного на всю голову, и омегу — но отозвалось очень даже мощно. И это было так ужасно, что — ну, да, хотелось завыть. Тэхён сидел у стены, даже не пытаясь подняться, с прикрытыми глазами и подтянув к себе одно колено. — Ты вкусный, — тихо сказал он. — Вкуснее многих, кого я пробовал до тебя... — Я безвкусный бета, забыл? — выплюнул ему зло Сокджин. — А ты тупой ненормальный омега, который всегда был злобным мерзавцем, а сейчас стал похотливым злобным мерзавцем, кидающимся на собственного брата! — Вот и поговорили... — вдруг очень горько усмехнувшись, прошептал Тэхён. — Спасибо, братишка... Он попытался встать, но у него, очевидно от удара о стену, закружилась голова, он пошатнулся и рухнул в руки быстро подскочившего к нему Сокджина. — Отпусти, — мучительно глотая слёзы, потребовал Тэхён. — Отпусти, проклятый бета, пусти меня... немедленно... Ненавижу... У Сокджина внутри всё перевернулось: таким беззащитным, таким израненным, измученным — таким сломленным... Он не просто таким никогда не видел Тэхёна — он никогда и не думал, что тот может таким быть. — Я тоже тебя очень люблю, братишка, — пробормотал он, неся теряющего сознание и вновь приходящего в себя омегу к высокой двери Белых покоев. Сокджин уложил несопротивляющегося Тэхёна, не раздевая, на постель и, устало вытирая вспотевший лоб, присел рядом в кресло. Омега лежал с открытыми глазами и тусклым взглядом смотрел в потолок. — Пить хочешь? — тихо спросил Сокджин, отыскивая взглядом графин с водой. — Яд есть? — равнодушно спросил Тэхён. — Есть, — кивнул Сокджин, встав, чтобы налить себе воды. — Дать? — Полбокальчика, пожалуйста. И вишню сверху не забудь. Чтобы было красивенько. Голос Тэхёна был совершенно безжизненным, как дальнее эхо в горах, страшно далёким и чужим, хотя и говорил знакомые слова. Они так уже как-то шутили. Было дело. — Это ты так... из-за замужества? — спросил Сокджин, присаживаясь снова на кресло и протягивая омеге стакан с водой. — Ваш яд, дорогой герцог, угощайтесь. — Спасибо, братец, — вздохнул омега, сел и залпом выпил воду. — А теперь — исповедь, — решительно сказал Сокджин. — Не помирать же тебе без отпущения грехов. — К дьяволу исповедь, — покачал головой Тэхён, улёгся набок, отвернувшись от Джина и утыкаясь лицом в подушку. — Не хочу. Ад так ад. — Что, там все свои будут, да? Все родные? — насмешливо спросил Сокджин. Тэхён промолчал, но бета не собирался сдаваться. — Что не так с твоим женихом? Слишком старый? Слишком злой? Толстый? Тощий? Некрасивый? Блудливый смердящий пёс? Кого там нашёл тебе наш драгоценный отец? — Маркиз Пак Чимин, — с дикой тоской проговорил Тэхён. И так он произнёс это имя, как будто было оно именем самого страшного его врага. — Ненавижу, ненавижу! Ненавижу... — В голосе брата снова растерявшийся Сокджин уловил глухую безнадёжную тоску. — Что с ним не так? — тихо спросил он. — Он не... Он не Намджун, — выдохнул Тэхён. Это было как удар под дых, это было больно и крепко дало Сокджину по голове. У него тут же пересохло во рту и мучительно заныло сердце. Он какое-то время пытался прийти в себя, а когда пришёл, понял, что Тэхён плачет. Горько так. Тихо. Жалобно. Безнадёжно. — Ты... Ты что, ждёшь его? — еле смог выговорить Сокджин. — Я люблю его, — сквозь рыдания, сжимая пальцами подушку, проговорил омега. — Люблю... Люблю его! Только его люблю! — Но ведь он... Он далеко, он... — Он тоже меня любит, — внезапно помотал головой Тэхён. — Мы с ним... мы с ним дружили всё это время. Он был у нас в гостях и... И я говорил с ним! Он... понимаешь?.. Он... — Подожди, разве он не за границами Империи? Разве... — У Сокджина перехватило дыхание и тоскливо отозвалось горечью в душе. — Значит, он вернулся? — Давно вернулся, давно! — почти выкрикнул Тэхён. — А ты надеялся, что он, как вернётся, к тебе, что ли, побежит?! — Он сел на постели и уставился на Джина злым кошачьим взглядом. Сокджин прикрыл глаза... Он — ждал? Ждал. Конечно, ждал, конечно. Долго ждал, два года. А потом тоска была. А потом она стала глухой и больше похожей на тень. А потом он затолкал её на дно души, во мрак и смрад отчаяния. Ждал? Ждал. Он — ждёт? Нет. Больше не ждёт. И совершенно точно знает, почему не ждёт. Чон Чонгук. У него есть теперь тот, кто размёл мрак, кто сказал, что его счастье — главное для него. И он бы никогда не оставил вот так своего бету. Никогда. Сокджин открыл глаза, ясно посмотрел на Тэхёна и совершенно искренне пожал плечами: — Надеялся? Давно когда-то да, но сейчас... Не бойся, я больше тебе не соперник. Как ты тогда и сказал. Прекрасное лицо Тэхёна исказила горькая боль, он закрыл глаза, и по его щекам снова побежали слёзы. — Его заставляют взять замуж омегу из рода Хван. Ненавижу... Я ненавижу этого Хёнджина! Он всегда вертелся около нас, всегда был... Назойливым! А теперь добился своего! А как же я?! Как же я, а? — Он яростно сжал кулаки и ударил себя несколько раз в грудь: — Что мне вот с этим со всем делать, с тем, что тут болит, а?! Да, Сокджин всегда его недолюбливал, ибо было взаимно. Но сейчас... Это был младший братишка. Омежка, которого обидели, глубоко, грубо надругавшись над чем-то светлыми и истинным у него в душе. И поэтому Сокджин и сам не заметил, как оказался рядом с ним на постели, как подхватил его в свои объятия и зашептал, замурлыкал, забормотал ему что-то дурацкое, утешительное, гладя по вздрагивающей спине, по пытающимся то ли оттолкнуть, то ли прижать покрепче рукам, по мокрым от напряжения волосам на затылке — кудрявым и очаровательным, как всегда. — Подожди реветь, ну, Тэ! — шептал ему Сокджин. — Это же ты! Если тебе надо, ты и Великую Башню перешибёшь, эй! Мы все это знаем! — Д-да, зн-наем, — всхлипывая, сквозь рыдания проговорил Тэхён, — а т-толк-ку... если отец... отец убежал сюда, чт-тобы не вид-деть меня... Что-тобы я его не д-доставал... — Аа... А? А-а-а! — протянул Сокджин. — Так вот, что они тут у меня делают? Это они от тебя скрываются? — Д-да, от меня, — шмыгал носом Тэхён, — только напрасно! Всё напрасно! — А что... — Сокджин прикрыл глаза и глубоко вздохнул: — А что Намджун? Тэхён притих. Он уткнулся носом Сокджину в плечо и заплакал снова — тихо, жалобно, безнадёжно. — Ясно, — прошептал Сокджин. — Наш послушный Джуни... Понятно. — Он Первый в роду, понимаешь? — сквозь зубы и рыдания проговорил Тэхён. — Но что мне-то делать? Мне-то что? Его родители потребовали, чтобы меня выдали за кого-нибудь, чтобы я не мешал ему принять верное решение! — Ого, — изумлённо и с неожиданным уважением сказал Сокджин. — Так значит... Значит, он к тебе неравнодушен? Он... Раз ты можешь... э-э-э... помешать? — Не знаю, не знаю я ничего, понимаешь, ничего не знаю! — снова заревел Тэхён. — Он ничего мне не говорил, ничего! Он об этом молчал и... и мне было так хорошо рядом с ним! Он только обнимал — а мне целый мир был в этих его объятиях! — Ясно, — тихо сказал Сокджин. Ему невыносимо жаль было омегу в своих руках, но он совершенно не знал, чем он может ему помочь. А потом он вдруг встрепенулся и решил, что может хотя бы немного его отвлечь: — Так чего ты ко мне-то полез? Тэхён вжал голову в плечи и кинул на него исподлобья сердитый взгляд: — Чего... Я не хочу, чтобы у меня первым был этот изнеженный и румяный, как омежка, малолетка-альфа! Он меня на два года младше! Пусть уж лучше ты! Ты на альфу больше похож! — И тут же торопливо добавил: — На очень красивого альфу! Сокджин со вздохом покрутил у виска: — Ты совсем тю-тю? Я ж твой брат! — И что?! — с вызовом спросил Тэхён. — Что теперь, мне и поцеловаться с тобой нельзя что ли? — Нельзя, — пожал плечами Сокджин, — ты что там, в своей столице, совсем потерял стыд? — Ты же бета, — успокаивающим тоном ответил ему Тэхён. — Даже если бы — всё было бы без последствий. Сокджин в смятении посмотрел на него и, увидев в его глазах сумеречные огоньки, с облегчением выдохнул: — Был придурком — им и остался. Тэхён хихикнул и слез с его колен. — Но ты поверил. — Я тебя об стенку башкой приложил. — Фи, что за выражения... — Умолкни, а? Не тебе меня учить манерам после всего, что ты тут натворил. — Чёртов бета. — Чёртов омега. — Вот и поговорили. — Ага. Умойся поди, а то папаня увидит — измучает вопросами. — А купальню можно? Подготовишь братишке? — А слуг попросить? — А долг хозяина? — А... А... — Я победил. Иди, сделай мне чан поароматнее. Хе-хе. — Чёртов омега. — И я тебя люблю, братишка.