Красавцы и никаких чудовищ (18+)

Сокджин был готов к тому, что Тэхён радостно улыбнётся ему, обнимет покрепче, учитывая их забавную предыдущую встречу. Да что там — даже поцелуй в щёчку, чего уж, и то, как говорится, был бы вполне уместен. Но к тому, что он бросится к нему в объятия как к единственному защитнику, что спрячется в его руках на глазах у всей семьи, на глазах у семьи своего жениха, на глазах у Чонгука, застывшего с открытым ртом рядом, — вот к этому Сокджин точно не был готов. Он ведь даже и рассмотреть никого не успел. Они проспали с Чонгуком. Ну, вот так. После их любовных игрищ Гону и Тони не смогли их добудиться. Чонгук швырнул в них две подушки, попал и в того, и в другого, они, оскорблённые в лучших чувствах, скрылись за дверьми, а альфа уложил почти силой почти оторвавшего голову от подушки Джина себе под бок, рыкнув: "Спать!" — и тот почувствовал, что слушаться мужа — это, оказывается, его призвание. И поэтому, когда к ним в комнату залетел Ким Бомгю с криками по поводу того, что все уже собрались, ждут только их, они вскочили испуганные, заспанные. Под причитания старшего омеги Гону и Тони их живо вымыли в больших комнатных тазах — каждого за своей перегородкой, естественно, тщательно умыли, одели в ещё вчера подготовленные одежды, не давая падать и закрывать глаза. Бомгю, пользуясь полуневменяемым состоянием Сокджина, уложил его волосы "по моде", напомадил ему виски, чего тот, естественно, никогда не делал, напудрил его и мазнул ему по губам чудесным кармином. Но когда он полез к глазам Сокджина с тонкой кистью в чёрной краске, тот, слава богу, проснулся и вовремя увернулся. Потому что Чонгук и так тихонько ворчал по поводу кармина, но возмущаться по-настоящему не смел: всё-таки свёкра он побаивался, видимо. — Ни один уважающий себя высокородный омега не позволит себе ни один приличный парадный выход с блеклым и невыразительным лицом! — высокомерно заявил Бомгю. Чонгук пробухтел что-то по поводу того, что лицо его беты невероятно прекрасно и без мазни, в ответ на что ему многообещающе улыбнулись. Улыбка Сокджина пообещала рай ночью, а улыбка Бомгю — ад днём, если он не умолкнет. Чонгук тяжело вздохнул и решил ждать ночи. Молча. И вот они спускаются по огромной парадной лестнице в сопровождении Бомгю, который вдруг поспешил вниз, протягивая руку кому-то, стоящему недалеко от лестницы. Сокджин же лишь успел увидеть, насколько пёстрое, неожиданно и неприятно многочисленное общество собралось в Большом зале, — и среди всех этих лиц бледное лицо Тэхёна сразу приковало к себе его внимание. А дальше он мог смотреть только на то, как меняется оно, как отражается на нём — до этого отчаянно несчастном — столь же отчаянная радость, как он, как будто в замедлении, кидается к лестнице и — Сокджин, вырвав свою руку из руки Чонгука, ловит его и невольно кружит, чтобы не упасть, а потом, испуганный и изумлённый, осторожно ставит на пол. Тэхён тут же уткнулся ему в шею и прижался, дрожа, как ребёнок, напуганный страшной сказкой о привидении. — Спаси меня, — шепнул он, дрожа и жадно поводя носом. — Спаси! Я не смогу, понимаешь? Они требуют меня прямо сейчас! Понимаешь? В замок, к нему! Они хотят дообручения! Не могу, не могу! Джин, спаси меня! Сокджин нахмурился, пытаясь понять. Дообручение — старинный обычай, нужен был, когда свадьбе что-то могло угрожать, а родители хотели заручиться поддержкой друг друга. И тогда они сводили альфу и омегу — женихов — до законной свадьбы. Обычно это бывало, если у омеги начиналась течка — и таким образом альфа рвал и вязал его одновременно, делая иной исход для них невозможным. Изначально так делали люди победнее, зависимые, низшие вассалы, чтобы сюзерену или просто господину не пришло в голову помешать сговору, чтобы они не смогли требовать право первой брачной ночи (было и такое, но давно и в очень тёмные времена). Для того, чтобы дообручение состоялось, нужны были дополнительные ручательства с двух сторон от кого-то ещё из рода того и другого женихов. А сейчас требовалась ещё и бумага-согласие семьи жениха-омеги с отказом от претензий, показывающая, что эта семья отдаёт своего омегу в дом будущего мужа-альфы добровольно. Так что это было хлопотно, мало кто к такому прибегал. Да и что могло помешать этой свадьбе? Отпрыскам герцогского рода и рода маркизов — кто может стать помехой? И что — разве Тэхён в течке? Он... Сокджин резко обернулся к Чонгуку, который несколько от него отстал, когда он заторопился навстречу брату. Альфа стоял бледный, чуть прикрыв глаза и, очевидно, стараясь не дышать. Как истинный, течного он учует первым. Даже если течка лишь в начале. Даже если до неё несколько дней. И мало что сможет ему помочь. Этого они не учли. Почему они этого не учли?! Да и Тэхён, наверно, хотел броситься под защиту именно к нему, к своему истинному, но всё же включился разум — и он повис на Сокджине, который, наверно, пах Чонгуком, хотя и слабее, благодаря травам и шарикам снадобья. Но предтечному Тэхёну хватило и той малости, что была на Джине. И в сторону Чонгука он не смотрел, прикрываясь от него именно братом. Сокджин растерянно прижал к себе юношу, прикрывая его, когда мимо него внезапно торопливо двинулся Чонгук — навстречу тому человеку, которого спустился приветствовать Бомгю и который сейчас шёл к ним, широко улыбаясь. Он был высоким, худощавым, но явно сильным и гибким, как молодой дубок. "Вот ведь — просто солнышко", — подумал Сокджин, невольно заглядевшись на его белозубо сверкавшую улыбку, очень приятно и ласково освещавшую открытое и невероятно благородное лицо. И тут же, ещё даже не посмотрев на мужа, понял, кто перед ним. — Брат! — воскликнул, проходя мимо них Чонгук. Он поспешно спустился на несколько ступенек и своей широкой спиной прикрыл Сокджина и тычущегося ему в шею слепым котёнком Тэхёна от остальных гостей. Чон Хосок крепко обнял Чонгука, но глаза его были устремлены за его плечо — на его мужа. И то восхищение, которое явно там светилось, сразу сделало этого альфу любимчиком Сокджина. На него часто смотрели с восторгом, с похотливым жаром, с неприкрытым желанием, но восхищение Хосока было чистым, искренним, даже немного детским: так смотрят малыши на огромную сияющую рождественскую ёлку. И Сокджин, снова инстинктивно прижав к себе чуть поскуливающего непонятно от чего Тэхёна, улыбнулся Хосоку в ответ. И улыбка на лице старшего Чона тут же стала ещё ярче. Их представление друг другу было несколько смазано тем, что Сокджин по-прежнему обнимал Тэхёна, а Бомгю в это время пытался вынуть омегу из его рук, уговорить его отпустить брата. Хосок, хотя и немного растерянный и с беспокойством посматривающий на Чонгука, отнёсся к этим странным сложностям с пониманием, быстро поклонился, коротко представился Сокджину и выразил надежду, что у них будет время ещё переговорить и узнать друг друга. Сокджин благодарно улыбнулся ему и повернулся к папе, злому и ужасно смущённому крайне неподобающим поведением Тэхёна. — Я отведу Тэ в его комнату, ему явно... — начал Сокджин. Но Бомгю его перебил: — Это невозможно! Сейчас должен быть сговор на дообручение! На нём будут вручены все бумаги семье Пак! Они и так неприятно поражены наверняка тем, как твой брат себя ведёт! — Бомгю возмущённо кивнул на Тэхёна, который продолжал обнимать Сокджина и благостно вздыхать у его шеи. — И что они уже подумали о нас — непонятно! — У господина Кима, видимо, скоро течка, — вдруг тихо сказал Чонгук, который не пошёл вслед за братом вниз, к другим гостям, а остался на лестнице, правда, стоял, прижавшись к перилам, и старался дышать в сторону. Но Сокджина не бросил. — Именно это нам и нужно для дообручения! — сердито сказал Бомгю. — Пап... — Сокджин неверяще посмотрел на него. — Вы... вызвали у него... Вы.... Это же опасно! — Никто ничего не вызывал! Просто хорошо подобранные травы, постоянный круг течки— и удачная дата! Мы живём в просвещённом веке, сын, — несколько высокомерно ответил ему Бомгю. — И сейчас есть средства, которые и не такое помогут осуществить! И недешёвые, отличные средства, смею заметить! Всё будет именно так, как решили старшие в этом роду! Так было испокон века — так будет и сейчас! И не вам, молодой человек, с нами бороться! — внезапно зло обратился он к притихшему и вжавшемуся в Сокджина Тэхёну. — И не вашему дрянному братцу! Ему тоже пора давно смириться с тем, что он не получит того, кого хочет получить! Потому что он предназначен другому! И всё за него давно решено! Как и за тебя! И Сокджин почувствовал, как вздрогнул Тэхён в его руках. Испуганный, совершенно потерянный взгляд сверкнул из-под его густых ресниц в сторону высокомерно вздёрнувшего подбородок Бомгю, который, изогнув надменно бровь, добавил: — Ты же не думал, что мы не знаем о глупых мечтаниях Юнги? И даже не надейся: он заперт надёжно, так что больше он тебе не помощник! — Бомгю немного нервно поправил локон, упавший на его лоб, и добавил презрительно: — Заговорщики! Пф-ф! Скажи спасибо, что отец его не убил! И помни: тебя как омегу, конечно, никто не тронет, но каждый альфа, что попробует вступиться за тебя, пострадает так, как пострадал твой брат! И поделом! Надо уметь смиряться и с благодарностью принимать то, что старшие считают благом для тебя и для рода! Ты выйдешь замуж за маркиза Пака! И никто не сможет этому помешать! — А кто хочет помешать? — тихо спросил Сокджин, который был в полной растерянности и ужасе: он был уверен, что папа будет на стороне Тэхёна, если дело дойдёт до чего-то подобного! Да, он знал, что папа почти всегда одобряет все решения отца, какими бы спорными они ни были, потому что привык покоряться ему. Отец всегда был очень сильным альфой, хотя вот на Сокджина его внутренняя сила совсем не действовала, чему папа всегда поражался. Сам он боялся самой мысли о сопротивлении воле главы семьи и, видимо, считал это чуть ли не страшным грехом. Но всё же... Сокджин был убеждён, что он, конечно, воспротивится дообручению, которое было для омеги ещё тяжелее, чем даже Алая ночь, потому что подразумевало вязку. Сразу! С невинным омегой! И то, что на это Бомгю так убеждённо готов отдать своего сына, было полной неожиданностью для Сокджина. Неожиданностью, которая просто выбила его из колеи. Он чувствовал, что вообще мало что понимает. Он чувствовал себя обманутым и... преданным? — А ты у братца своего спроси! — гневно ответил между тем старший омега. — Нечего было идти против отца и интересов рода! А теперь как миленький отправится под венец повязанным! И пусть скажет спасибо, что жених ему достался такой милый и такой понимающий! — Бомгю посмотрел куда-то за плечо Сокджина, а потом вдруг приторно улыбнулся и сказал громче: — Маркиз Пак! Вот и вы. Позвольте представить вам моего среднего сына Чон Сокджина! Как видите, мы стали свидетелями встречи братьев, которые так любят друг друга, что любая разлука весьма их печалит и делает встречу сладкой и долгожданной настолько, что они оторваться друг от друга не могут. За эту приторность и сладость, которой так и сочился голос папы, что только что был злым и жестоким в отношении своего сына, за то, как вздрогнул и сжался в его объятиях Тэхён, — за всё это Сокджин уже терпеть не мог того, кто сейчас, очевидно, стоял за его спиной. Но прежде чем повернуться, он кинул быстрый взгляд на Чонгука и удивлённо отметил, что тот смотрел на подошедшего к ним человека с какой-то растерянностью и напряжением. Это заставило Сокджина повернуться резче, а Тэхён тут же вынырнул из его рук и спрятался за его спину, обняв тут же его за талию и уткнувшись ему в затылок своим носом. Юноша, которого так любовно поприветствовал Ким Бомгю, был очень красив, лощён и очень модно и дорого одет. Его тёмно-синий сюркот был заткан серебром, бархатные шоссы с парчовыми вставками по бокам ловко и удобно облегали очень крепкие бёдра и стройные ровные ноги, а жемчужные пряжки на туфлях стоили целое состояние. Недлинный нож, небрежно свешивавшийся в драгоценных ножнах с пояса, был явно украшением, а не настоящим боевым оружием. Руки и ступни у маркиза Пак Чимина были небольшими и очень изящными. Сам он был невысоким, стройным, но почему-то казалось, что очень сильным. Вообще с первого взгляда Сокджин увидел, что есть в его фигуре, в том, как он поклонился, как горделиво выпрямил спину, как ладно и красиво встал на неудобной лестнице — во всём этом была странная, еле уловимая грация дикого лесного зверя, не тигра — а пумы или рыси. Его поза, бесшумные шаги (Сокджин совершенно не слышал, как он подошёл), чуть настороженный наклон головы и чуть высокомерно приподнятый подбородок — всё выдавало в нём знатное происхождение и какую-то внутреннюю силу, непонятно откуда взявшуюся у изнеженного придворного мальчика на побегушках у принца-омеги. А когда Чимин выпрямился после поклона, Сокджин смог заглянуть ему в лицо. Да, он был потрясающе красив. Но не хищной и гордой красотой Чонгука, не светлой и чистой красотой Хосока. Это была утончённая, хрупкая и острая красота на грани между детской миловидностью и дерзкой порочностью. Высокие скулы, прямой нос, чётко прочерченные пухлые губы... "Губы... чёрт, чёрт, где я... губы... почему они так...? Неважно, нет". Дальше. Выражение на лице было несколько надменным и принуждённо-усталым. А губы (о, да что такое? почему?) тут же сложились в лёгкую капризную улыбку. Но потрясающе красивого лица она не портила. Оно по-прежнему было достойно кисти художника. Только... только вот какому художнику удастся передать живой, непокорный и горячий огонь, который на мгновенье — короткое, еле уловимое — промелькнул в больших узких глазах с выразительно загнутыми ресницами? Этот взгляд, который быстро окинул Сокджина с ног до головы и заставил его немного сжаться в непонятном волнении, был таким чужим и странным на этом напудренном, идеальном лице, что бета невольно моргнул пару раз — прогнать наваждение. И прогнал. Лицо снова было безмятежно-приличным, а улыбка — вежливой и благостной. До противности. — Я счастлив познакомиться наконец-то с прекрасным бетой семейства Ким, о котором столько приятного слышал, — произнёс маркиз и чуть склонил голову, явно ожидая, когда Сокджин, согласно этикету, подаст свою руку для поцелуя. Сокджин был именно бетой, мог и не делать этого, но... Но сделал. И в глазах альфы, который взял её и галантно поднёс к своим невероятным губам, мелькнула — чёрт, это точно! — удовлетворённая усмешка! Сокджин наблюдал, как мягко губы Чимина касаются его руки и в смятении думал, что не так прост этот альфа, ох, не так прост. — Надеюсь, — между тем снова заговорил Пак чуть тише, — мы сможем стать единой семьёй и найти возможности для прекрасного времяпрепровождения. Совместного и приятного... Голос... Этот голос! Негромкий, мягкий, очень приятного тембра. Казалось, что-то ласково позвякивает и греет душу, когда ты его слушаешь — как монеты чистого чеканного серебра в кошеле. И Сокджин чуть не застонал от разрывающего его странного ощущения. Он был ему знаком — этот голос! И бета представления не имел откуда! Он точно не знал этого изнеженного придворного, распрекрасного маркиза Пака! Тот и впрямь своими мягкими повадками и утончённой красотой был похож больше на этакого сильного и немного необычного — но омегу! Так что да, в чём-то Сокджин понимал Тэхёна. Его братцу это прекрасное произведение искусства по имени маркиз Пак Чимин совершенно не подходило: слишком самоуверенный, слишком изящный, слишком... залюбленный какой-то, избалованный. И говорит какими-то странными, как будто заученными и миллион раз повторёнными фразами. Но голос... Этот голос покорял. То есть к нему невозможно было не прислушаться. И наверно, когда маркиз применял альфий голос, ему нельзя было не покориться. Это понимал даже Сокджин, хотя и был бетой и на него альфий голос, как и остальные альфьи фокусы, не действовал. Но он почувствовал, как чуть дрогнул за его спиной Тэхён. Как крепко вцепились его пальцы в бока Сокджина. Предтечному, ему, конечно, этот голос о многом говорил, хотя Чимин всего лишь проявлял обычную и приличествующую случаю вежливость. И это было ужасно! Тэхён всей душой ненавидел саму мысль о том, что будет принадлежать этому высокомерному юнцу (Чимину было от силы девятнадцать, и выглядел он именно на свой возраст, хотя и была в его лице какая-то надменная утомлённость, которую не раз Сокджин замечал у придворных альф и омег — всё на свете познавших и много чего повидавших). Но если бы сейчас маркизу Паку пришла в голову блажь приказать что-то альфьим голосом, Тэхёну было бы ужасно трудно не подчиниться. А скоро, когда ударит течка, он и вообще будет не способен на это. Сокджин горько усмехнулся и нахмурился. Однако маркиза, казалось, совсем не интересовал его жених. Он, не отрываясь, теперь смотрел на Чонгука, которого ему представлял Бомгю. И снова взгляд... Проницательный, живой, горячий, он поразительно не подходил общему вежливо-равнодушному выражению лица. Альфы раскланялись и подали друг другу руки. Сокджин посмотрел на Чонгука. Видимо, рукопожатие у Чимина было внушительным, потому что брови Чона дёрнулись вверх от удивления. Рука-то у Пака была воплощением изящества, она почти утонула в широкой руке Чонгука, но при этом Чимин играючи повернул их ладони — и его рука оказалась сверху. Глаза у Чонгука чуть расширились и ноздри трепыхнулись, раздуваясь: ему было неприятно, но, видимо, интересно. Он смотрел на Чимина упорно и пристально, а тот вдруг чуть приподнял бровь и усмехнулся уголком губ — быстро, едва заметно, но Сокджин увидел. И ему внезапно почему-то захотелось подойти и разъединить эти сведённые в слишком уж крепком альфьем рукопожатии руки. На две секунды — но они держались за руки дольше положенного по этикету, вот точно! Сокджин был уверен: явно дольше положенного. Но это были очень странные и очень неправильные мысли, поэтому он загнал их подальше и сосредоточился на подрагивающем за его спиной и очень нуждающемся в нём братишке. — Я прошу прощения, маркиз Пак, — вежливо сказал он, прерывая странный внутренний поединок между Чонгуком и Чимином, которые по-прежнему пристально смотрели друг на друга, а от его слов оба одинаково чуть вздрогнули. Сокджин снова почувствовал какую-то глухую тоску, но пересилил себя и изобразил на лице улыбку. — Моему брату нехорошо, я должен проводить его в его покои. — Разве мы сейчас не должны пройти в столовую на сговор по поводу дообручения? — приподнял бровь Чимин. — Мне казалось... — Да, да, конечно, маркиз! — торопливо подхватил Ким Бомгю, сердито кидая взгляд на упрямо сжавшего губы Сокджина. — Мой сын... — Вашему сыну очень плохо, папа, — тихо и твёрдо сказал Сокджин. — И я думаю, что его присутствие необязательно на столь ... — Он проглотил, слава богу — проглотил слово "неприятном", иначе папа бы его убил. — ...столь чувствительном для него событии. Прошу вас... — Господин маркиз, конечно, войдёт в положение своего жениха, — неожиданно для всех вступил Чонгук. — И как настоящий альфа примет его отсутствие как досадную мелочь, ни на что не влияющую. Не так ли? Чимин опустил глаза и по губам у него змейкой пробежала язвительная усмешка, но когда он снова прямо посмотрел на Сокджина, на лице его снова было равнодушно-вежливое, хотя и несколько принуждённое выражение. — Конечно, уверяю вас, я — не без труда, конечно, — но смогу это... пережить. — А вот слова он, конечно, подобрал не очень удачные. Насмешка была слишком явной, такой, что даже папа удивлённо посмотрел на идеального своего и безупречного, желанного зятя. Но тот обезоруживающе ему улыбнулся, пару раз взметнулись его потрясающе красивые ресницы — и Бомгю снова заулыбался, зарумянившись. Сокджин, поняв, что его отпустили, кинул благодарный взгляд на Чонгука, поймал его нежную и тёплую улыбку и ободряющий кивок головой — и, поспешно подхватив Тэхёна за локоть, повёл его обратно, в его покои, наверх по лестнице. Мысль о том, что он оставил Чонгука в руках этого странного альфы Пак Чимина, он не без труда, но отогнал. Он верит Чонгуку. Он верит. Да и что за ерунда?! Маркиз Пак — альфа! В голове появилась какая-то странная и явно знакомая фраза: "... мне нравятся красивые люди. Неважно, кто они: омеги... альфы... ", но в это время Тэхён коротко и зло выругался и метнулся к своей двери, вырвавшись из рук Сокджина так быстро, что тот только ахнул и поспешил за ним, думать забыв о своих смутных воспоминаниях. Омега склонился над умывальным тазом, его тошнило, мучительно и болезненно. Он содрогался, как будто пытался выплюнуть свою душу. Сокджин в смятении быстро налил ему воды и спросил: — Пить будешь? — Тэхён поднял на него измученный, но очень ясный и чёткий взгляд, в котором и тени не было того предтечного тумана, который он только что так удачно продемонстрировал всем, кто был рядом. Сокджин замер. — Ты... — Яд? — перебил его Тэхён, кивая на стакан и блёкло улыбаясь почти белыми губами. — Вода, — покачал головой Сокджин и, глядя, как жадно глотает Тэхён воду, как течёт она по его подбородку вперемешку со слезами, внезапно хлынувшими из его глаз, спросил: — Ты... Ты что... — Я беременный, братишка, — мучительно вдыхая и выдыхая ответил Тэхён. — И, как ты понимаешь, не от чёртова маркиза Пака. У Сокджина от ужаса жутко заколотилось сердце, он схватился за спинку кресла, около которого стоял. — Нам... Намджун? — тихо спросил он. Тэхён кивнул, подошёл к графину и налил себе ещё воды. — Но как же... — Голова у Сокджина шла кругом, в ней роился миллион вопросов, он не знал, с какого начать — и стоит ли начинать. — Когда? Сколько? — Почти месяц, — тихо ответил Тэхён, между жадными глотками. — Как приехали от вас... Он пришёл через день. Сам не свой, потому что узнал, что меня отдают замуж всерьёз, что это дело решённое. В нашем доме в Столице мы и... Мы были в отчаянии. Мы сошли с ума. Он сказал, что любит, что не может, что не отпустит. Я посопротивлялся... но он сильнее и смог... убедить. — Тэхён коротко и болезненно хмыкнул и добавил горько: — Убедить смог, а вот вынуть вовремя — нет. Ну, и вот. Узнали неделю назад. Я столько не пил, чтобы так блевать. Его услали по службе на месяц на границу Империи — по просьбе его родителей. Юнги послал гонца к нему, но того перехватили. А наше письмо мне кинули в лицо сегодня ночью, когда мы прибыли сюда. — Он тяжело присел в большое дубовое кресло и устало опустил голову. — Слава богу, мы ничего там не писали о моём состоянии — просто просили всё бросить и срочно приехать. Мы договорились с ним... У нас было слово, как пароль... И я его там написал. Оно значило, что я в большой беде. А о беременности не писали. А то бы... Наверно, отец бы меня убил. Юнги он избил и запер в Узкую башню. Сокджин вздрогнул. Узкая башня была местом наказания для них и в детстве. Там было холодно и страшно, так как окна были старыми и ветер, завывая, почти срывал их с ржавых, жутко скрипящих петель. Заснуть было невозможно: трудно спать на холодной, жёсткой кровати под единственным одеялом. И Сокджину, когда он там оказывался (редко, реже гораздо, чем тот же Юнги, — но было), казалось, что лучше бы его били. Ничего не изменилось, видимо. И теперь там был Юнги. За то, что хотел помочь брату, попавшему в безвыходную ситуацию. Сокджин кое о чём вспомнил и испуганно приподнял голову: — Тэ, папа... он сказал, что они вызвали у тебя течку... А как же... — Мне мой Хоно помог, — тихо сказал Тэхён. — Он видел, как папа что-то подливал мне в питьё. Сказал мне — я и не пил. А вчера по разговору понял, что они давно нас подозревали и поэтому договорились на дообручение. Понял, что они всё просчитали, что у меня должны уже быть признаки предтечки. А я о течке вообще и забыл... Ну, я и разыгрываю сегодня. Потому что не знаю, что мне делать. — Он сдавил голову руками и, мучительно и коротко простонав, с отчаянием добавил: — А у них даже бумага-согласие давно готова, и даже заверена печатью рода. Сейчас они вручат её Паку и... — Тэхён прикрыл глаза и заплакал. Сокджин быстро подошёл к нему, присел рядом и обнял. — Я не позволю, — тихо сказал он. — Я... Я не дам им с тобой так поступить. Тэхён поднял на него глаза, и Сокджин увидел в них печальную благодарность, смешанную со вполне очевидной безнадёжностью. Он дёрнул упрямо головой, прогоняя колючий ком из горла: — Так скажи папе! Скажи, что беременный, что от Намджуна! — Ребёнка вытравят, меня всё равно отдадут Паку, раз согласие подписали и обо всём договорено. Ты его видел... — Тэхён горько вздохнул со всхлипом. — Ему наплевать на меня. Он тоже брака не хочет, но слушается папеньку! Полуальфа! — В голосе Тэхёна была злоба и неприкрытая ненависть. — А ведь будь я в течке — трахнул бы меня только так со своим этим голосом... Сокджин не мог, не хотел верить, что всё напрасно, что выхода нет! Ведь то, что предстояло Тэхёну пережить, если он так и будет пытаться не выдать себя и не раскроется перед женихом, это же... Сокджин даже зажмурился от ужаса и отвращения. Что может быть хуже? — Что же Намджун? Может, надо было ещё одного гонца послать? Может... — начал было он. Но Тэхён лишь покачал головой. — Намджуна всё равно отдадут Хванам. Они уже и бумагу-согласие на дообручение подписали для него. Намджун и Хёнджин, считай, тоже повенчаны. Вернётся Намджун — их просто запрут вместе и всё. Мне вчера отец проговорился... во зле он у нас болтлив. — Тэхён отчаянно всхлипнул, снова уткнулся носом в грудь Сокджина и тихо продолжил: — И будет даже неважно, трогал ли Намджун Хёнджина ночью или нет. Дообручение будет считаться состоявшимся, а брак — неизбежным. Ведь Джин будет в течке. А какой альфа устоит? Тэхён зажмурился и забился в приступе плача. Сокджин и сам хмуро вытирал слёзы и лишь прижимал к себе брата, понимая, что всё пропало. Что выхода нет. Если бы можно было предупредить как-то Намджуна, чтобы он не ехал домой, то... Но всё равно: к тому времени, как он вернётся, Тэхён уже проведёт ночь в комнате маркиза Пака, на что альфе сейчас передают торжественное согласие его родители. Когда плач немного отступил, Тэхён, всхлипывая, тихо сказал: — Ты знаешь, наш Юнги... Он влюблён в Хёнджина. И тот... Оказывается, вовсе не мы с Намджуном его интересовали, когда он крутился около нас на балах и прогулках. Ему Юнги ужасно нравился. А наш дурачок от него шарахался сначала, пытался убедить себя, что Джин — ребёнок: Юнги же его на семь лет старше. Хёнджину восемнадцать. Только вот с самого начала наш братишка был настолько по уши в него, что никого, кроме себя, обмануть не мог. Никогда его таким не видел — как с этим омегой. Джин ведь, знаешь, очень решительный и милый мальчишка. И потрясающе красивый, гад. Сокджин невольно фыркнул, хотя только что чуть не упал от этой новости о Юнги, от которого ничего подобного не ожидал совершенно. Хотя за это утро на него уже обрушилось столько всего неожиданного и странного, что он, кажется, утомился изумляться. Тэхён тоже невольно бледно улыбнулся, но потом снова погрустнел. — Они с Юнги хотели тайно обвенчаться, — тихо сказал он, приведя Сокджина в очередной ступор. — Юнги хотел его сюда забрать, как будто на моё Объявление, а тут найти часовню — и обручиться. Но не вышло. У Хёнджина братец есть, троюродный что-то вроде. Ты должен его знать, Хо Хёнгу, наш двоюродный — помнишь, как-то гостил здесь, а ты ему чуть язык не откусил за то, что он к тебе целоваться полез, и чуть евнухом его не оставил, зарядил коленом по причинному, помнишь? — Сокджин поёжился и кивнул. И Тэхён с тоской продолжил: — Жаль, что тогда ты его не убил. Он подслушал разговор Юнги и Хёнджина на балу у Хванов. И сдал их отцу Хвана. Юнги оттуда еле ноги унёс. Джина заперли. И, кажется, нажаловались нашим родителям. По-моему, оттуда и пошло всё: стали следить, перехватили гонца... — Тэхён снова всхлипнул. — Мне жаль Хёнджина. Он такой юный и пылкий, такой... знаешь... Когда Юнги на него смотрит, мне плакать хочется. Наш Юнги... Он рядом с ним таким прекрасным рыцарем становится... Он так любит его — этого мальчика. А вот... Обречён этот мальчик, как и все мы... В это время в дверь постучали — настойчиво и торопливо. Сокджин и Тэхён вздрогнули и испуганно посмотрели друг на друга. И бета, ни слова не говоря, рванулся к тазу, рывком открыл окно и выплеснул содержимое. Секунду подумал и выкинул туда же таз. Ну, а куда? Помыть никак, а объяснять его содержимое — как? Только зря он это сделал. Это был Чонгук. Он был растерян и очень взволнован. — Что случилось? — обмирая от дурного предчувствия, спросил Сокджин, когда альфа, откликнувшись на хриплое тэхёново "Войдите" оказался перед ними. — Уже всё? — с тоской спросил омега. — Ничего не было, — вдруг сказал Чонгук. — Сговора не было. Дообручение откладывается. Тэхён вскочил с кресла, на котором сидел, и, покачнувшись, чуть не упал. Чонгук вовремя подоспел и, подхватив его на руки, отнёс на кушетку. Помог сесть — и тут же отошёл подальше. — Что случилось? — нетерпеливо спросил Сокджин. — Ну? — Бумага пропала, — ответил Чонгук. — Ну, согласие. Она была в комнате вашего отца, в кабинетной, что рядом с нашими покоями. А теперь.... А теперь её там нет.