Красавцы и никаких чудовищ (18+)

Никогда в жизни Сокджину ещё не было так стыдно. Его щёки горели, губы постоянно сохли, и он чувствовал, что готов провалиться сквозь каменную глыбу Первой башни прямиком в ад. А вот этот жутковатый маркиз Пак, кажется, совсем не чувствовал всю странность и опасность ситуации. И это было странно: Сокджин вообще-то невольно раскрыл его двойную (тройную? четверную?) сущность, и что теперь с этим делать, должно было его заботить больше всего. Но на его чудесно красивом лице была только ласковая усмешка, хотя в глубине глаз и горел какой-то странный и очень смущающий Сокджина огонь. — Я не подслушивал, — несмело начал бета, истомлённый молчанием маркиза, который, поставив его перед собой в центре круглой комнаты, ни слова ему не говорил, лишь задумчиво скользил по нему взглядом и поигрывал ножнами на поясе. — Я здесь был первым. Это вы пришли, а я... Я вынужден был спрятаться. — Розочка, приличный и благородный человек, конечно, должен был бы поступить иначе, и мы с тобой оба это знаем. — В голосе Пака было сожаление и как бы милый укор взрослого нашалившему дитяте. — Ты должен был дать нам знать, что находишься здесь. И тогда ты многого бы избежал. — В глазах альфы блеснул острый огонёк и тут же исчез, прикрытый ресницами. — И мне бы не пришлось сейчас думать о том, как исправлять то, что произошло. То есть — чуть не произошло, как ты понимаешь. — Сокджин залился новой волной жаркой краски. Пак же показательно загрустил, а потом, увидев состояние беты, бесстыже решил добить его: — Не это самое печальное, но ты ведь понимаешь, что чуть не стал свидетелем весьма пикантной сцены. И многое мог бы для себя открыть, если бы я не почуял запах своего любезного женишка, странным образом смешанный с запахом милого крольчонка, который, кажется, является моим будущим братцем? — Как вы могли почувствовать? — сгорая от стыда, пролепетал Сокджин. — Тебя именно это волнует? — изумился маркиз. До этого его взгляд внимательно скользил по стенам и окнам, он как будто что-то прикидывал, а сейчас уставился прямо на бету. — А ты не так невинен, как я думал. Впрочем, наверно, уже неважно, — с сожалением вздохнул он, — просто к бесконечному списку моих способностей, который ты уже, конечно, начал вести, можешь смело добавить тончайший нюх, моё благословение и моё проклятие. — Почему же проклятие? — невольно сорвалось у Сокджина, который мог только мечтать хоть о каком-то нюхе, а этот наглый альфа, который подбирался к нему всё ближе, ненавязчиво, обходя то с одной стороны, то с другой, — он считал это чем-то дурным! — Ну, например, не будь его, как я уже и сказал, мне сейчас бы великолепно отсосали, а ты получил бы последний в своей жизни суровый урок, что тоже весьма полезно. Я бы ведь всё равно тебя обнаружил в конце концов. Но уже после того, как меня бы ублажили. У Сокджина после первых же слов бесстыжего альфы зашумело в голове, и он тяжело опёрся спиной о стену, залившись алым от стыда, кажется, от макушки до пяток. И только тогда понял, что Пак прижал его, отрезав пути к отступлению, к самому дальнему от двери окну. — Вы... Ты... Как не стыдно! Как вы смеете... — только и смог выдохнуть он и под невыносимо пристальным взглядом альфы, который просто ел его глазами, прикрыл лицо руками. Напрасно. Проклятый маркиз как будто только этого и ждал. Он сделал оставшиеся решительные два шага, подошёл к Сокджину почти вплотную, окончательно зажав его у окна. Он без разрешения взял руку беты, нахально отрывая её от его лица. Изумлённый Сокджин, который никак не ожидал этого, лишь вздрогнул и испуганно заметался взглядом по круглой комнате, понимая, что совершенно беспомощен перед этим властным и явно не по-доброму настроенным альфой. А тот поднёс его запястье к лицу и с явным наслаждением вдохнул. — Ты спросил, розочка, — я ответил. — Пак легко прикоснулся губами к запястью Джина, а потом чуть сжал тонкую кисть пальцами. — Ммм... это ведь идеальное смешение запахов, розочка... Вишня и старинное дерево... странно. Такое ощущение, что это очень дорогие и невероятно чудесные духи... А скажи мне, прекрасный мой бета, твой муж и мой женишок... Они не истинные ли? Сердце у Сокджина заколотилось так, что он невольно поднес свободную руку к груди, но голос его почти не дрогнул, когда он резко, слишком, честно говоря, резко, спросил: — С чего вы взяли? — О, розочка, — лукаво усмехнулся Чимин и снова с явным наслаждением приник носом к его запястью, — твоё сердечко только что чуть не пробило твою грудь, так что ты мне сам только что в этом признался. А ведь до этого у меня были только мои подозрения. Наверно, тебе несладко приходится? — В его голосе не было сочувствия. Только любопытство и что-то тёмное, томное. — Судя по всему, делить своего милого крольчонка ты ни с кем не хочешь, не так ли? — Даже не думай об этом, — тихо и стараясь придать голосу всю природой положенную ему суровость, ответил Сокджин, переходя от бешенства на "ты", и резко вырвал руку из цепких пальцев альфы. — Мне, как и твоему любовнику, показалось, что ты уж слишком пристально смотрел на моего мужа. — А ты бы предпочёл, чтобы я так смотрел на тебя? Так ты невнимательно слушал. Мой любовник сказал, что я именно на тебя так и смотрел. И честно говоря, прав он, а тебе показалось. Это твой милаха был внимательнее тебя и, кажется, и впрямь узнал меня. Ну, да это нестрашно. С ним одним мы сладим. Сокджин неожиданно даже для себя вдруг глухо рыкнул от ярости, но, кажется, Чимин этого не заметил. Он быстро облизнулся и кинул взгляд в окно, а потом, принуждённо улыбнувшись, снова обратился к Сокджину: — На самом деле на твоём месте я бы беспокоился не столько о том, как я смотрю на твоего мужа, сколько о том, чтобы я так не смотрел на своего жениха, не так ли? — приподнял бровь альфа. — Или ты всё же хотел бы, чтобы мне нравился твой беременный братишка? — И пока Сокджин с отчаянием собирал с пола разбитую вдребезги челюсть, он продолжил, лениво щурясь: — Ну, скажи мне, моя ревнивая розочка, хотел бы ты, чтобы я получил его в свои руки и свою постель на дообручение? Срок у него мал, ни один альфа обычный и не заметит второй запах. Кроме истинного. И меня. У малыша Тэхёни, кстати, будет, скорее всего, омежка с приятным и ненавязчивым запахом яблочек и чего-то бражного. Альфы будут в восторге. И наглый альфа снова, нарочито медленно потянувшись, ухватил руку Сокджина и лениво стал целовать его запястье, пользуясь тем, что от ужаса и отчаяния бета не в силах был на резкие и решительные движения. — И что, — прошелестел Сокджин, — ты собираешься делать? — Ну, насколько я понимаю, — снова остро стрельнул в его сторону взглядом Пак, — вы это пытаетесь скрыть. Только отец твой не в курсе? Или и папа тоже? Собирались подсунуть братишку под меня, чтобы я сделал своё дело, поимел его, а потом с ублюдком в животе взял за себя и дал ему своё имя, позволил избежать позора и публичного унижения? Отличный план, Джинни. Бедняжка Тэхён участвовал в его создании? Его альфа далеко, и непонятно, успеет ли он хоть что-то предпринять, а главное — непонятно, хочет ли делать хоть что-то, да? Как поступить несчастному омежке? — В голосе маркиза появилось настоящее презрение, а глаза уже откровенно загорелись недобрым огнём. — Правда, с чего бы мне его жалеть? Он на меня ни разу не то что ласково — по-доброму-то не взглянул. А уже сегодня утром... Мм... Был просто феерически мной почему-то недоволен. А уж как твой братишка умеет унижать одним взглядом и как относится к тем, кого считает недостойным себя, — тебе ли не знать, да, моя розочка? Сокджин снова замер, пораженный в самое сердце. Он знал... О, да, он-то точно знал... Боже, что уже успел натворить Тэхён? И что теперь собирается делать этот чёртов альфа, который сейчас с таким откровенным и ужасно неприличным наслаждением дышит у запястья Сокджина и прикасается к нему своими пухлыми и мягкими губами, пуская невольные мурашки по тонкой коже. Чимин вдруг исподлобья взглянул на Сокджина, а потом осторожно лизнул его запястье. Бета вздрогнул, мучительно сглотнул противный ком страха и оскалился, в бешенстве раздув тонкие ноздри. Он резко выдохнул и снова попытался вырвать руку: — Пусти! Я замужем! Как ты смеешь?! — Вкусно, — прошептал Пак и, не спуская с лица Сокджина пристального взгляда, сжал его руку так, что тот простонал от боли. Альфа был ниже его, но сейчас ему казалось, что маркиз не только выше, но и мощнее его раза в полтора, и явно гораздо сильнее. Поэтому Пак без труда в ответ на яростные попытки Сокджина вырваться, вдруг дёрнул его к себе, заводя его руку в захвате ему за спину, и прижал бету к себе так, что губы альфы оказались прямо около его уха. Сокджина невольно шатнуло, и он ахнул от боли и неожиданности. — Не дёргайся, розочка, — тихо и очень страшно сказал маркиз Пак. — Я вкратце обрисую наше положение, чтобы ты всё правильно понял. Спрятавшись за этой чёртовой деревяшкой, ты очень сильно усложнил нам всем жизнь, потому что услышал и увидел чересчур много. Сейчас ты очень неприятный и опасный свидетель, солнышко, понимаешь? И по-хорошему, от тебя надо срочно избавляться, чтобы ты нас не выдал. И я сейчас, милый, не о себе. Мне совершенно наплевать, что и как ты обо мне расскажешь. Но есть люди, чьей репутацией я дорожу гораздо больше, чем собой. И я бы не хотел, чтобы ты открывал рот о том, что увидел здесь. А самый надёжный способ обеспечить это — сбросить тебя прямо отсюда, на твой выбор: в окно или с лестницы. Вопреки жуткому смыслу этих жестоких слов, голос Пак Чимина был мягким, он размышлял, почти сожалея о том, что приходится принимать такие печальные решения. И именно поэтому Сокджин, облитый льдом ужаса и замерший жёстко прижатым к телу альфы, совершенно ему поверил. Если решит, этот человек сделает то, о чём только что сказал: он убьёт Сокджина, не задумываясь, — убьёт, чтобы никто не узнал о том, что они с Чон Хосоком гораздо больше, чем друзья. И что у них есть какие-то планы... Горячие, сияющий злым огнем глаза вдруг приблизились, и Сокджин, обмирающий от страха и отчаяния, сквозь пелену слёз отчётливо увидел в них откровенный и тревожный интерес. — Ты так красив... — Голос маркиза внезапно дрогнул. — Знаешь, мне кажется, что если бы мне отдали тебя, то я смог бы быть счастливым с тобой... Мой бета... Такой нежный и разумный. Ещё там, в твоей спальне, я понял, что ты манишь меня своей чистотой и искренностью. Ты не пахнешь, от тебя не несёт ни страхом, ни похотью, ни презрением — ты, как ангел, невинен... Ты помог бы мне стать собой, как помогает он. И помог бы мне его забыть, да, розочка? Он тоже добрый и солнечный, он послушным бывает, дарит мне счастье каждым вздохом и взглядом своим— а потом уходит, бросает меня моим демонам... А ты бы не бросил, да? Ты был бы верным и честным со мной... И я полюбил бы тебя, а его бы забыл. Потому что он снова обманет меня. Все альфы — обманщики. Вот с тем искренним и чистым взглядом, с которым сейчас ревновал, — с ним же он снова вспомнит о своей семье, о своём отце... Я ведь не сказал ему, что стащил эту тварь прямо с тебя. Понимаешь, он не выдержит и наделает глупостей, а я не хочу, понимаешь? Не хочу разрушить своей любовью его жизнь... И он снова уйдёт, даже не обернувшись, как тогда... Сокджин слушал его, широко раскрыв глаза, и со страхом понимал, что всё повторяется, как тогда, в комнате: чем больше Чимин говорил, тем труднее Сокджину было сопротивляться ему. Альфа как будто забирал у него своими словами силы, он выпивал их из бедного беты, который таял помимо воли под мягким жаром этих искренних слов... — А ты бы не ушёл, да? — тихо продолжил Чимин. — Почему я раньше не узнал тебя, Ким Сокджин? Почему? Я бы не отпустил тебя, я бы никому тебя не отдал... В твоих глазах столько печали, ты... ты точно бы понимал меня. Он открытый и честный, он прекрасен, но никогда не станет моим. А ты... С тобой бы я поладил... — Взгляд, отуманенный страстью, прожигающей Джина до сердца, опустился, и Чимин быстро облизнулся. — Твои губы... Ты ведь так и не подарил мне поцелуй, мой бета... Один поцелуй — как дар погибающей душе? Это ведь ничего? Это ведь — можно? Пухлые страждущие губы почти касались губ Джина. Но в его мозгу билась, рвалась и тянулась в тенётах, где запутал его этот ужасный альфа, одна мысль: "Он хочет меня убить! Он убьёт, не задумываясь... получит своё — и убьёт! Всё равно убьёт, чтобы сохранить тайну своих отношений с Хосоком, так что..." — Нет, — задушенно шепнул Сокджин. — Ни за что! И он в каком-то смертном ужасе отчаяния оттолкнул маркиза изо всех сил — и вырвался. Отскочил к противоположной стене, затравленно оглядываясь в поисках хоть какого-нибудь оружия, но не успел, так как альфа снова ринулся на него, пытаясь схватить и прижать к стене, однако Сокджин увернулся и попятился к двери, вытянув руки и боясь отвернуться и бежать — чтобы снова не догнали его и не сжали в этих сильных до ужаса руках. — Не подходи! Не... Не смей ко мне подходить! Но Пак и не двинулся с места, он смотрел на него, зло щурясь и с явным сожалением на лице. Потом вдруг выдохнул и прикрыл глаза, покачав головой. Сокджин, не понимая этого его поведения и думая, что альфа собирается с силами, чтобы снова напасть, растерянно и умоляюще крикнул: — Я ничего и никому не собираюсь говорить! Я люблю брата! Я пойду против воли родителей, чтобы ему помочь! Чтобы вам с ним помочь! Не трогайте меня! Я тоже не хочу, чтобы ваша свадьба состоялась! Мар... Чим... Чимин, прошу вас! Отпустите меня! Я клянусь, что никто не узнает, что вы украли бумагу и о вас с Чон Хосоком! Маркиз вздрогнул, вздёрнул голову, лицо его мгновенно исказилось яростной досадой, и он злобно стукнул кулаком по стене, около которой стоял. — Заткнись! — крикнул он. — Глупый бета! Он закатил глаза и застонал в тоске. А на плечи Сокджину внезапно легли чьи-то крепкие руки и сжали его. И ему не надо было угадывать, кто стоял позади него. Эти теплые и такие родные ладони он бы узнал в любом состоянии и виде. Он всхлипнул, развернулся и нырнул в объятия, как ныряют в спасительную тьму беглецы, как ныряет рыбка, упущенная неловким рыболовом, уходя вглубь и наконец-то чувствуя себя полностью в безопасности — дома. — Гук, — шепнул он, ощущая, как укрывают его руки его альфы, прижимая и даря счастье. — Гуки... — Что здесь происходит? — Судя по голосу, Чонгук был на грани и едва сдерживал бешенство. — Что, сука, здесь происходит?! — А то ты не понял, граф, — вдруг как-то совершенно устало и печально ответил маркиз Пак — так что Сокджину захотелось посмотреть на него. От злости, лени, коварства и откровенной угрозы в его голосе ничего не осталось. Была только безнадёжность. С налётом отчаяния. — И давай переставай делать вид, что ты меня не узнал. Или что забыл нашу встречу в чудесном шатёрчике за стаканом бражки. — Я и не говорил, что не узнал тебя, — ледяным тоном ответил Чонгук, совершенно не теряясь. Он с силой прижал к себе мужа, а потом подтолкнул его за себя, за свою широкую спину. Сокджину безумно хотелось спрятаться прямо под плащ, который был накинут на плечи Чонгука, но он понимал, что это неправильно и странно, так что просто прижался сзади к нему, обнимая за талию руками и пряча лицо в кружеве его воротника. Чонгук между тем положил одну руку поверх обнимающей его руки Сокджина, а вторую — на эфес меча и напряжённо спросил у пристально следящего за всем этим хитрыми глазами-полумесяцами Пака: — Что вы здесь делаете? И какого хера ты преследуешь моего мужа?! От этой грубости, которая так спокойно была произнесена альфой, на сердце у Сокджина вдруг стало странно тепло. Ругается... злится... сильный... Не уступит, не отдаст, защитит. И он уткнулся Чонгуку носом в волосы на затылке, прижимаясь сильнее. — Если так разобраться, — почти обиженно ответил Чимин, — так это не я его, это он меня преследует. Мы просто... просто говорили. — Просто? — зло переспросил Чонгук. — Я слышал иное: ты угрожал ему. Он просил его не трогать. И что-то сказал про украденную бумагу. — Да, да, — поспешно ответил Чимин, бросая быстрый взгляд на Сокджина, который выглядывал из-за спины мужа и с интересом прислушивался: ему и впрямь хотелось узнать, как выпутается маркиз. То, что муж будет спрашивать с альфы, а не с него, его вполне устраивало, так как многое он не смог бы объяснить, не пострадав. Маркиз Пак между тем выдавил улыбку и сказал: — Мы немного повздорили. Я ... Милейший Сокджин узнал, что именно по моему приказу похитили бумагу о дообручении, потому что я не хочу, да и не собирался никогда брать замуж омегу из рода Ким — Ким Тэхёна. Я... ну, надо признать, что я испугался, что ваш муж, граф, выдаст меня своим родителям, тогда мне было бы трудно избежать и позора, и скандала, и потери из-за этого своего положения при дворе. К тому же возможен был бы вызов на бой от кого-то из альф вашего благородного семейства. Может, даже ваш вызов. А как вы понимаете, драться я не очень люблю. И я посмел... ну, — Чимин снова принуждённо улыбнулся и слегка поклонился. — ...вынужден признать, что повёл себя неподобающе, что посмел пригрозить вашему мужу, чтобы он никому не говорил о том, что узнал случайно и не совсем правильным и благородным способом, нечаянно подслушав мой разговор с моим другом. Но он уверил меня, что зла не желает ни мне, ни брату, так что мы как раз разрешали это недоразумение, когда вы так эпично появились здесь. Кстати, как вы нас нашли? Объяснение было идеальным. И Сокджин не мог этого не признать, при том что он безумно злился на Чимина, продолжал его бояться, так как прекрасно понимал, что тот всерьёз рассматривал возможность убить его, чтобы сохранить позорные секреты Чон Хосока. Сокджин полностью поверил Паку насчёт того, что тому наплевать на то, что скажут люди о нём лично. Чимин и сейчас защищал того, кого, видимо, искренне, до боли любил, мастерски разбавив ложь правдой — и выдав весьма убедительное объяснение. А учитывая то, что это было сделано с ходу, да при таких обстоятельствах... Сокджин не мог невольно не восхититься умом и сообразительностью маркиза Пак Чимина. И тему он вроде как ловко перевёл. И Сокджин уже было перевёл дыхание... Вот только, высоко оценив Чимина, он явно недооценил своего мужа. — Искал и нашёл, — холодно сказал Чонгук и пристально посмотрел на маркиза. — Только вот я вам не верю. Я знаю мужа, он, хоть и бета, достаточно сдержан. А сердце его колотилось так, что я его спиной чувствовал. И есть всего несколько ситуаций, когда его сердце так бьётся. Сокджин обмер от неожиданности и страха. Что за... А Чонгук между тем продолжил: — Да и запах здесь такой... Мой муж не пахнет, но вы, любезный маркиз, — ещё как. Вы не просто пригрозили ему, здесь было что-то иное, не так ли? И я сейчас говорю не об угрозах, как вы понимаете. Чимин тяжело вздохнул, закатил глаза и чертыхнулся, а Сокджин попробовал быстро убрать руки с талии мужа, чтобы отойти от него, пышущего гневом и становящегося слишком угрожающим. Но Чонгук крепко ухватил его за руку, дёрнул, и бета просто впечатался лицом в его затылок. — Не спешите, супруг мой. — Голос альфы был угрюмым и холодным. И снова это "вы"... Чон Чонгук явно был на грани. — Я жду объяснений. Внятных и подробных. И не думайте, господин маркиз, что ваши взгляды на моего мужа сегодня утром там, на лестнице, остались мной не замеченными. Да, я узнал вас. И, несмотря ни на что, то, как вы смотрели на моего бету, было непозволительно! Поэтому я и ледяных капель не стал капать в обед. Не хотел ничего упустить. И, как я вижу, не напрасно. — В голосе Чонгука появилась горечь, а злоба почти уступила место боли. — То есть не вижу — чую. Он потянул руку Сокджина к своему лицу и показательно втянул носом. Бета от отчаяния готов был плакать, но сделать уже ничего не мог: это была именно та рука, которую терзал маркиз своими поцелуями. И что за запах был на ней, было ясно. Чонгука чуть передёрнуло, и он стиснул многострадальную ладонь так, что Сокджин вынужден был сжать зубы и зажмуриться на секунду, чтобы не застонать от боли. А Чонгук между тем глаз не сводил с отвечающего ему столь же пристальным и очень недобрым взглядом Пак Чимина. — Вы знакомы, не так ли? Маркиз молча перевёл взгляд на Сокджина. И тот растерялся. В этом взгляде было... сочувствие. Не просьба молчать. Не угроза. Не раздражение или злость — сочувствие. — Послушайте, граф, — тихо сказал Чимин, — поверьте: не в ваших интересах продолжать этот допрос с пристрастием. Иначе придётся сделать больно тому, кому вы бы точно не хотели сделать больно. Последние слова, которые Сокджин вообще не понял, были произнесены тише и не так внятно, а Чонгук в ответ на них выпрямился и зло мотнул головой, попытавшись перебить Пака. Но Чимин не дал этого сделать, начав говорить жёстче и громче и не сводя больше взгляда с лица своего противника: — Я даю вам слово, что ваш муж ни в чём перед вами не виноват. Он был лишь жертвой и заложником кое-каких неприятных обстоятельств. Он верен вам так, как мало кто сейчас верен своим мужьям, поверьте, я точно это знаю. Я... — А вы проверили на верность и его? — перебил с мучительной усмешкой Чонгук. — У вас привычка такая, да? Испытывать тех, на кого вы и смотреть не имеете права, не то что прикасаться! На последних словах муж оттолкнул руку Сокджина так, что тот вынужден был отступить на несколько шагов, а альфа между тем, обнажив меч, рванулся к маркизу. Тот на удивление быстро отскочил и вытащил свой нож из ножен. И на лице его не было ни страха, ни удивления: только утомление, раздражение и разочарование. — Нет! О, боже, нет! — крикнул Сокджин и сделал шаг, в ответ на что Чонгук, не оборачиваясь, рявкнул: — Стой на месте! С тобой позже! — Да что ж ты такой упрямый, граф, — вдруг тихо и мягко сказал Чимин, ловко перехватывая нож и усмехаясь. — Ты же воин, о тебе разговоры шли... И так с ума сходить от такой мелочи? Просто поверь: твой супруг был сильнее и сообразительнее, чем ты. И с ним у меня не получилось провернуть то, что я смог сделать с тобой. Я и пальцем его не тронул. Слышишь? Я не... — Что сделал? — крикнул Сокджин, до которого не сразу, но дошло то, что сказал Пак. — Что... что ты с ним сделал? — У него кругом шла голова, сердце колотилось загнанным зверем и от злобы дрожали пальцы. Он кое-как схватился за дверной косяк и смотрел на двух стоящих друг напротив друга альф, взгляды которых были направлены на него. — Ты... — Он посмотрел на Чонгука. — Ты что... Ты с ним... — Нет! — крикнул оскорблённо Чонгук и злобно оскалился на Чимина. — Ты лжёшь! — Эх, граф, — покачал тот головой, — я же попросил тебя остановиться, тогда мы бы это не обсуждали. Ты меня не понял. И это было бы полбеды, но ты, кажется, имеешь наглость угрожать своему мужу? Это ты-то? — Голос Чимина потерял теплоту и стал жёстким и злым. — Я не собираюсь драться с тобой, граф Чон. Бесчестно с твоей стороны было даже вынимать меч из ножен: мне нечем защититься! Впрочем, я спущу тебе это с рук как совсем помешанному на своём прекрасном бете, потому что могу тебя понять. Но, уж прости, не могу понять одного: как ты осмеливаешься злиться на него, после того как позволил мне себя полапать и почти дался поцеловать! — Поцеловать? — растерянно произнёс Сокджин. — Нет! — страстно крикнул Чонгук. — Я не дал! Он лез, но я не дал! И ни за что не дал бы!.. — Конечно, — кивнул насмешливо Чимин. — Я же тебе говорил, Сокджин: я увидел на нём твою метку. И остановился. Он бы меня, конечно, потом попробовал убить, но... Но воспользоваться его милой наивностью и откровенной глупостью хотелось безумно. — Да я и без меча тебя убью! — рявкнул Чонгук и, отшвырнув своё оружие, кинулся на Чимина. Но тот был меньше и более ловким. Он увернулся от медвежьих объятий Чона, нырнул ему под руку и подставил подножку. Однако Чонгук не повёлся, пнул его ногу и ухватил за плечи, развернув и зажав шею. Чимин вцепился в его руки пальцами и нажал. Глаза у Чонгука полезли на лоб от боли, он охнул, но не отпустил, а лишь перехватил по очереди, не без труда выдернув руки из захвата пальцев противника. Тогда Чимин коротко пнул Чонгука по колену сначала одной, а потом и другой ногой, так что тот коротко прохрипел и выругался, а Пак между тем завёл руку за голову и зажал голову Чонгука в захват. В ответ Чон нажал на его горло так, что Чимин захрипел и лицо его стало медленно наливаться кровью от натуги. Сокджин никогда не дрался, тем более так неприлично для благородного человека — руками. Но он не выдержал. Он смотрел на этот короткий бой с ужасом, широко раскрыв глаза. Его губы тряслись в безнадёжной попытке что-то крикнуть, остановить. Как раз, когда оба альфы, кряхтя от натуги, стали просто медленно душить друг друга, не желая уступать, он кинулся к ним, понимая, что ему, скорее всего, сейчас сильно повредят, хотя он вряд ли сможет сделать хоть что-то, но больше вынести этого ужаса он просто не мог. Однако в этот момент кто-то ухватил его руку и очень болезненно дёрнул её, откидывая его назад, прямо на стену. Мимо него мелькнула высокая гибкая фигура, которая врезалась в намертво сплетённые тела двух противников, и они все вместе покатились по каменному полу Первой башни.