— Это ничего не значит, Джин, — хрипло сказал Юнги и опрокинул остатки вина себе в рот. — Он может запирать меня сколько угодно, но я всё равно выберусь. И заберу себе Хёнджа.
— Я слышал, что там с Намджуном тоже они сладить не могут, — тихо ответил ему Сокджин. — Бунтует Намджун.
Он стоял у окна и смотрел на открытый прямо перед ним вид на поля и лес позади Тропоке. Темнело, непонятная сероватая мгла медленно овладевала дымками дальней деревни, забирала под себя поросший молодым ельником берег Трикса, небольшой реки, что текла через все владения герцога Ким и питала их. Снова поднималась вьюга, и Сокджин невольно подумал, что надо бы узнать, все ли гости, столь важные для его родителей, уже прибыли в Тропоке. Кажется, этой ночью февральская вьюга будет ещё усерднее трудиться над тем, чтобы помешать проклятому Объявлению семей Ким и Пак.
Кстати вот, недавно, где-то полчаса назад, Сокджин увидел, как в нижние ворота въехала карета маркиза Пака и он, ловко выскочив из неё, повёл высокую фигуру, укутанную с головой в тёмный тёплый плащ, к чёрному входу в замок. "Как-то быстро удовлетворился граф Чон", — рассеянно отметил для себя Сокджин, но тут же устыдился: и того, что как будто подсматривает, и того, что бог знает, о чём думает.
В это время как раз Юнги принесли его сильно запоздавший обед (слуга бледнел и извинялся, сказал, что герцог отчего-то долго решал, что именно отнести поесть его сыну), и Сокджин отвлёкся, раздираемый бешенством: отец, видимо, решил ещё и голодом Юнги морить. Но тот лишь пренебрежительно усмехнулся и пригласил Сокджина разделить с ним весьма скромную трапезу.
Полкурицы, несколько картофелин, полграфина вина и полкаравая хлеба и правда богатым обедом было трудно назвать. Сокджину же, который вдруг вспомнил, что за разговором с Юнги пропустил обед, как назло страшно захотелось есть. Поэтому он, виновато жмурясь, с огромной благодарностью принял приглашение брата.
Они успели поговорить обо всём. Юнги всегда был с Сокджином снисходительным, но раньше не очень-то любил долгие разговоры. А сейчас... Впрочем, и сейчас он сначала больше слушал бету. А того почему-то внезапно понесло. Этому сильному, мужественному человеку со страшно грустными, прекрасными глазами хотелось рассказать обо всём.
Нет, Сокджин не жаловался, просто... Он вдруг осознал, что Юнги поймёт его. Теперь — поймёт. И альфа и впрямь сочувствовал ему: ненавязчиво, иногда поглаживая плечо Сокджина, прикрывая от жалости свои кошачьи глаза и качая головой, немного сжимая пальцы брата — и не говоря ни слова, что очень облегчало Сокджину задачу.
Когда бета, горько усмехаясь, рассказывал о том, как убеждал его отец "согласиться" на брак с Чонгуком, Юнги всё же не смог удержаться. Закусил губу и отвернулся, коротко и мучительно прорычав, но подавил порыв, чтобы не напугать брата. А у Сокджина внезапно что-то тёплое в груди разлилось: ему мало в жизни кто сочувствовал, и такое стыдливое проявление этого чувства от сурового и мрачного Юнги он воспринял как настоящее откровение. Сокджин знал: этот человек понимает его, как мало кто другой.
Вот сам он, наверно, не смог бы раньше понять Юнги. И только теперь... Когда бета попробовал на минутку представить, что его насильно разлучат с Чонгуком и отдадут какому-то другому альфе... Вся кровь, казалось, прилила к его щекам и омыла волной боли его сердце. Нет, нет! Лучше умереть! О, боже, братишка...
Он скомканно рассказал о приставаниях свёкра — и Юнги совершенно спокойно сказал, как о деле решённом, что, как только сможет, вызовет Чон Чонджина на бой.
— Я понимаю, что твоему мужу несподручно убивать своего отца, — холодно сказал он обмершему от ужаса Сокджину. — Но я могу вступиться за тебя. Я же твой брат. — И он ободряюще приобнял Сокджина, а потом, посмотрев на его искажённое страхом лицо, усмехнулся: — Ну, ладно, ладно. Убивать не буду. Просто кастрирую. Он старый. Зачем ему...
Сокджин выдохнул и толкнул его в плечо, переводя дух и улыбаясь.
— Не надо, — сказал он. — Поверь, мой альфа за меня заступился.
Юнги удивлённо посмотрел на него, но ничего не сказал.
— Ты сам-то занимаешься мечом? — спросил он чуть позже, когда они уже мирно наслаждались вином, которое, кстати, было отличным, с юга откуда-то, судя по сладости и густому цвету.
— Нет, — с сожалением ответил Сокджин. — Как-то не получилось продолжить без тебя.
— Жаль, — вздохнул Юнги. — Из всех, кого я когда бы то ни было учил этому, ты был самым способным учеником.
— Ты говорил, что я тупой бета! — возмутился Сокджин, пиная его под столом.
Юнги хохотнул.
— Это был такой способ заставить тебя трудиться усерднее! — уверенно ответил он. — Но он только на тебе, честно говоря, сработал. Вот Хёнджин не повёлся вообще, хотя и достиг очень многого, но там больше из-за упрямства своего...
Они помолчали. Юнги явно собирался с силами, и Сокджин не мешал ему. Лишь мягко взял его длинные красивые пальцы в свою ладонь и ободряюще сжал их.
— Я влюбился в него сразу, — тихо начал Юнги. — У нас в казармах потоп был, нас расквартировали по богатым купеческим домам, чтобы толстосумы могли доказать свою верность королю и королевской гвардии, что их защищает. — Юнги усмехнулся и осуждающе покачал головой. — Совершенно тупая мысль, как по мне, дисциплину нам посадили тогда страшно, наши просто на дармовщину вразнос пошли. Но с герцогом Со спорить дураков не было, так что вот. И нам достались Хваны. — Он мечтательно прикрыл глаза. — Я его в саду увидел тогда. Встал, чтобы побегать и потренироваться с мечом. А он под вишней сидел. Читал. Рано, пять утра. Воздух ... — на лице у Юнги появилось мечтательное выражение. — Мм... такой воздух был тогда. Но чувствую: пахнет странно, маняще, завлекательно. Только как будто фруктовым чем-то, сладко-терпким... опасным...
Юнги вдруг смутился и кинул косой взгляд на Сокджина. Но тот смотрел в сторону, легко улыбаясь и мечтательно прикрыв глаза. Мягкий, низкий, урчащий голос альфы просто уносил его — и он представлял всё, о чём рассказывал Юнги, как на картинке.
Альфа между тем продолжил:
— Во-о-от... Пошёл на запах, а там — он... Ему запретили выходить, сказали, что альфы неотёсанные в доме, в саду... Но разве мой... хм... разве он вообще слушается хоть кого-то — Хван Хёнджин? Выскочил. Весь в чём-то таком... ну... как будто облако. Я издали смотрел, подойти не решался. А он как посмотрит на меня, да как крикнет: "Эй! Глазеть невежливо! Хотя бы представьтесь, лейтенант!" Я ведь не робкого десятка — а испугался почему-то. Но подошёл. Представился. Познакомились. — Юнги снова горько улыбнулся. — Влюбился я, брат. Пропал, понимаешь? Совсем пропал. Как будто околдовал меня этот мальчишка. Всюду только его видел. Только о нём и думал. Всё искал в воздухе дыню. Виделись мы с ним не так чтобы редко: из одного в общем-то круга, семья его уже всюду принята была, он везде как завидный жених выставлялся. — Юнги порывисто и зло вздохнул. — Хваны — торговцы. Вот и его сторговать подороже хотели. Одевали как куколку. Пытались заставлять альфам глазки строить. Только плохо они его, видимо, воспитали! — В голосе старшего зазвенело настоящее торжество. — Мой Хёндж никогда ни с кем не заигрывал, был холоден и равнодушен ко всем... кроме меня. — Последние слова Юнги произнёс с особой, тихой, но искренней гордостью. — Мы на всяких званых вечерах виделись, но не высшего света, не двора, а попроще. Тэхён туда любил ходить, потому что там можно было с Намом встречаться без любопытных глаз дядюшек да друзей отца и папы ... И меня туда таскал. Ну, то есть сначала таскал, а потом уже я и сам.. Бегал от Хёнджа сначала, боялся себя. Он ведь совсем ещё дитя был... А потом понял: не могу. Не могу без него. И всё. Пропал, брат, совсем без него пропал бы.
Юнги усмехнулся и налил себе ещё вина, поднял бокал к свету ярко сияющей свечи и тоскливо вздохнул, приподнял его чуть выше и кивнул замершему во внимании Сокджину:
— Твоё здоровье, братишка. — Сокджин тоже отпил, а Юнги продолжил: — Тэхён бесился, думал, что Хёнджин под Намджуна клинья подбивает. Боялся наш милашка Тэхёни, что Нам поддастся очарованию моего принца... А Хёнджу он никогда не был нужен — Ким Намджун, Первый альфа в благородном роде Ким. — Последние слова сочились горькой насмешкой, а потом Юнги вдруг убеждённо посмотрел в глаза Сокджину. — Он меня любит, брат. Он... Он только меня любил с самого начала. Ничего не говорил. Мы с ним вообще мало говорим. Словами — мало. С ним мне и не надо. Только бы смотреть на него: как он читает, как смеётся и головку свою запрокидывает, как в задумчивости пальчиком трогает родинку эту свою под глазом... — Юнги невольно притронулся к левому нижнему веку. — Вот здесь... Столько я её целовал... — Он смутился и торопливо продолжил: — Только бы смотреть, как на звёзды свои глядит — сам, как красивейшая звезда... Как ест груши свои любимые...
Сокджин улыбнулся и посмотрел на него, а Юнги закивал:
— Ну, да, да. Поэтому, может, и приглянулся я ему с моими... грушами в дыму... Он как-то говорил, что это как копчёные груши. Я ему: звучит фигово. А он мне: ты не пробовал, вот и молчи. Я ему: а ты пробовал? А он: я сижу и сейчас пробую, и мне вкусно. Поговори с ним... — Юнги снова блаженно улыбнулся. А потом снова горестно вздохнул. — Я его намного старше, ему ведь девятнадцати еще нет. А он говорил: и что? Мальчишки его круга — надоели, лезут, лапать хотят... — Юнги невольно скрипнул зубами, но тут же смутился. — Ну, предположим, лапать и мне хотелось, но...
Он замялся и Сокджин улыбнулся:
— Но это другое?
— Да! — с вызовом и как-то обиженно ответил Юнги. — Потому что я всегда знал, даже когда пытался отказаться от него, — знал, что он будет моим и только моим. И знаешь... — Он тяжело вздохнул. — И он ведь это знал. Ещё с той встречи в саду. Так и сказал мне, когда я его...
Юнги смущённо умолк, а Сокджин похолодел от страха, а потом медленно произнёс:
— Юнги... Юнги, ты его что... Ты с ним... Вы...
— Мы, — тихо ответил Юнги. — Да, мы. — Он отвёл взгляд от ищущих глаз Сокджина твёрдо сказал: — Я не хотел. Можешь не верить — я и сам бы не поверил, — но я почти сопротивлялся. А он сказал, что хочет, что только так можно, ведь иначе его отдадут Намджуну, а он не хотел... Он плакал, рвался, целовал, умолял... А я что... — Он вздохнул и еле слышно закончил: — Я же не железный. Он умеет убеждать. Он... Он у меня всё умеет. И никого никогда не слушается, мой маленький принц... Мой прекрасный принц... — В последних словах было столько тоски, что у Сокджина невольно на глазах выступили слёзы. А Юнги тряхнул головой и твердо сказал: — Никому не отдам. Не уступлю. Отдадут за Намджуна — вызову его на бой и... — Сокджин ахнул, но Юнги лишь нахмурился. — Нет, конечно. Нам мне друг... Я ему и так морду за тебя набил, пока он не признался, что это отец ему от ворот поворот дал, а он пытался. Ещё и как.
Сокджин в ужасе уставился на него и переспросил:
— Ч-что?
— А то, — упрямо ответил Юнги. — Бил. Потому что ты тогда страдал. Тэхён, правда, тоже страдал, но мне всегда было в этой истории жальче тебя.
Сокджин недовольно фыркнул, но Юнги тут же улыбнулся.
— Только, говорят, всё к лучшему, да? Тэхён твоего альфу тоже хвалил. Сказал, что Вселенная на его стороне, раз дала ему такого чудесного истинного. Жаль, сказал, что нахрен он ему не нужен — но хорош.
Сокджин возмущенно вскинулся, но потом посмотрел в озорные глаза Юнги, которые наконец-то хоть чуть-чуть подобрели, и засмеялся вместе с ним.
***
Сокджин выходил от Юнги с твёрдым намерением помочь ему. Надо посоветоваться с Чонгуком. Надо, в конце концов, попросить помощи у всемогущего, чёрт его дери, маркиза Пака — да всё, что угодно, чтобы освободить брата, чтобы дать ему возможность вырваться из Узкой башни — и поехать к своему Хёнджу.
Потому что Юнги любил. Любил страстно, нежно, безудержно. Сокджин, всё время, пока слушал его торопливое, сумбурное, отчаянное признание, не мог отвязаться от мысли, что не узнаёт брата. Он ведь помнил, каким Юнги бывает, когда кем-то увлечён. Правда, это случалось редко. Когда Сокджин жил рядом, Юнги был развесёлым гвардейцем, молодым, вечно погружённым в дела службы — или пьяным. И дно бутылки интересовало его часто гораздо больше, чем обтянутые шёлком и бархатом задницы придворных омег или красавчики-шлюхи со столичной Красной улицы.
Да, у него была достаточно долгая связь с сыном графа Мин — Дохёном, капризным высокомерным, но чертовски красивым омегой, за которым Юнги ухаживал с упоением, хотя основной своей цели не скрывал: ему хотелось затащить Дохёна в постель и доказать, что королевская гвардия получше всяких там расфуфыренных неженок из придворных будет. Дохён, правда, сопротивлялся долго, так что Юнги успел влюбиться. Стал ухаживать серьёзно, добился от отца признания своего права взять Дохёна замуж.
В постель он его затащил. И даже не раз. А потом узнал, что Дохён одновременно с ним спал ещё с его командиром и одним из сослуживцев. В общем, отдавал долг любимой королевской гвардии много и охотно. Ну, и не без последствий. А так как он сказал своему отцу, что беременен от Мин Сыхо — как раз сослуживца Юнги, который приходился омеге каким-то там четвероюродным братом — то за него Дохёна и выдали.
Отец тогда знатно поиздевался над Юнги, пройдясь коваными сапогами по самолюбию юноши и припоминая ему уверения, что, если семья его не поддержит, он из дома уйдёт, откажется от наследия и родового имения — всё равно Версвальт, который Юнги любил всей душой, не меньше, чем Сокджин, отдали брату, так что... И вот тогда отец ему и напомнил обо всём.
— И ради этого шлюховатого омеги ты был готов отказаться от семьи! — грохотал он на весь замок, не стесняясь ни слуг, ни Тэхёна, ни Сокджина, который собирал вещи для переезда в Версвальт в соседней комнате, в своих покоях. И слышал, как молчит Юнги. Как ни на одно издевательское слово отца он не отвечает ни звуком. И это молчание тогда заставило Сокджина ещё больше уважать своего брата. А вечером он наткнулся на него в коридоре...
Так что да, Сокджин видел Юнги влюблённым, упоённым своими чувствами, увлечённым своими желаниями — и это всё было не то. Сейчас за словами о Хван Хёнджине слышалась нежность. Робкая, пугливая, осторожная. Он боялся за любимого. Он готов был оберегать его. И не его вина была в том, что единственным местом, где, по его мнению, омега Хван был бы в безопасности, были руки самого Юнги. Он считал так искренне, он в это по-настоящему верил.
— Знаешь, он ведь у меня совсем не беспомощный, нет, — торопливо, почти шёпотом говорил Юнги. Он выпил, его немного вело. — Я его на мечах научил, а шпагой — этой игрушкой для придворных — он и до этого владел неплохо. Он ведь высокий! — В голосе Юнги прозвучала гордость. — И гибкий, и сильный. Он не то, что всякие там изнеженные Пак Чимины...
Юнги произнёс это имя с презрением, и Сокджин было вскинулся, чтобы укорить его, но старший быстро продолжил:
— Он у меня настоящий! И ещё он полгода был в Восточной Аталасе. Там его отец налаживал торговые связи, брал его с собой. И там его научили драться руками. Не как наши пьяными морды друг другу месят в трактирах — а по-настоящему, изящно, так красиво... — Юнги мечтательно прищурился. — Когда ты его увидишь, то непременно влюбишься, Джинни. Ты таких, как он, наверно, любишь. Он читать любит. Как ты. — Юнги мягко улыбнулся и продолжил, виновато косясь на Сокджина: — Это ведь он научил меня немного писать, чтобы я тебе письма мог написать...
И только тут до Сокджина дошло: когда они расстались, когда Юнги обидел его, альфа не умел писать. Письма стали приходить недавно, где-то год назад... И Сокджин так был потрясён самим фактом того, что Юнги ему хочет что-то сказать, что даже не заметил очевидного: Юнги написал ему! Написал!
Альфа усмехнулся, глядя на широко раскрытые глаза брата и тихо добавил:
— И это он подсказал, что надо извиниться, несмотря на то что прошло уже столько времени и я потерял надежду на то, что когда-нибудь смогу получить твоё прощение.
Так что Сокджину даже не понадобилось видеть этого самого Хван Хёнджина, чтобы он ему понравился. И такой омега точно заслуживал счастья рядом с Юнги, который говорил о нём с трепетом, который готов был рискнуть всем, отказаться от всего — только чтобы быть рядом с ним.
Но вот как это сделать?..
— Я всё здесь осмотрел, — тоскливо сказал Юнги. — Я могу, конечно, отсюда сбежать, мне силы хватит и на слуг, которые приносят обед, и на этого горе-охранника, который уже выболтал мне всё, что я хотел. Знаешь, какой у них "секретный" знак, чтобы пускать ко мне слугу?
Юнги встал, полез в комодец, что стоял у стенки рядом с узкой постелью, и швырнул на стол небольшой, особым образом связанный сине-красный, в цвет дома Ким, бантик.
— Вот это слуга должен цеплять на свой воротник, чтобы этот придурок его пропустил. И украсть, как ты видишь, мне это не составило труда.
— Я возьму? — спросил Сокджин, вертя в руках бантик.
— Зачем тебе? — вздохнул Юнги. — Тебя ко мне, как видишь, и без этого пустили.
— Пока не знаю, — ответил Сокджин. — Но... Но у меня есть возможность кое с кем посоветоваться, так что...
— Я знаю, что Намджун собирался сбежать из своей вынужденной поездки и попробовать похитить Тэхёна с Объявления, — вдруг напрямую сказал Юнги. — И он говорил, что у него есть несколько друзей, готовых ему помочь. Но вот для меня... — Альфа тяжело вздохнул. — Боюсь, что для меня это ничего не будет значить: отец всё равно ни за что не разрешит мне официально взять замуж моего Хёнджа. Мне придётся делать всё тайно. И я кое-кого жду, мне должны привезти вести от Хёнджа. Я сделал ему... я предложил ему бежать со мной, — тише добавил он и тут сурово глянул в широко раскрытые глаза Сокджина: — Ты... ты ведь не выдашь меня?
— Нет! — возмутился тот. — Но это безумие! Ладно ты, но он! Мальчишке нет двадцати, он полностью зависим от родителей! Как...
— Или от мужа, — тихо перебил его Юнги. — Я ведь замуж его зову. Сразу. Мне должны передать его ответ, так что как только — я сразу бегу отсюда. И никто и ничто меня не остановит, если он согласится. — Юнги сжал кулаки и стукнул ими по столу: — Никто! И если отец думает, что я его боюсь или что он смог запереть меня здесь надолго, то он о многом забывает. Например о том, что я гвардеец. Что я военный. Что я альфа.
Мог ли Сокджин не проникнуться таким им — Юнги? Нет, конечно. Надо было срочно искать Чонгука и просить помощи. Если они с Чимином что-то придумали в отношении Тэхёна, может, помогут Сокджину и Юнги.
***
Заговорившись с Юнги, Сокджин совершенно забыл и о Чонгуке, и о его планах, о которых он хотел разузнать, занежив альфу и выведав всё не силой, так лаской, и о разговоре Чимина и Тэхёна — а ведь он собирался предупредить брата быть осторожнее: маркиз Пак был хитрым и действовал точно в своих интересах. Тэхён был сейчас уязвим как никогда, оставалось лишь молиться, чтобы интересы Чимина как можно дольше совпадали с интересами Ким Тэхёна. Хотя, конечно, положа руку на сердце, Сокджин не верил, что Пак будет вредить как-то омеге, так как их счастье было взаимозависимым.
С этого вопроса он и решил начать, когда попрощался с Юнги, подбодрил его словами о том, что теперь он полностью на его стороне, что он такой не один (правда, о чём-то более точном говорить не стал: сначала он выяснит всё сам и только потом будет давать надежду человеку, и без того находящемуся в отчаянном положении).
О том, что что-то не так, он догадался уже на подходе к покоям Тэхёна.
Во-первых, в комнате для слуги, которая открывала покои, не было Хоно. Но о нём Сокджин подумал лишь мельком, так как услышал совершенно ужасные звуки из комнаты брата: там явно кто-то дрался или подвергался нападению. Забыв обо всём, Сокджин ринулся туда и, распахнув дверь, застыл на пороге.
Посреди комнаты, у стола, сцепились две фигуры: высокие, явно сильные, и одна точно принадлежала альфе, которого Сокджин тут же узнал: это был Хо Хёнгу. А вот вторым был незнакомый ему юноша. Хёнгу держал его поперёк торса и силой пытался нагнуть на стол, пока тот, отбиваясь, хрипел и скидывал то один предмет со стола, то другой, стараясь не оказаться полностью под телом альфы.
Злобный, яростный крик "Хо Хёнгу!" вырвался у Сокджина непроизвольно, но прозвучал дико и чуждо посреди звуков этой совершенно животной, молчаливой драки, где были слышны только хрипы, звериное рычание и глухой или звонкий стук скинутых на пол письменных принадлежностей, бокалов и тарелок.
Вздрогнули на крик оба, но неизвестный юноша оказался проворнее. Воспользовавшись отвлечением внимания противника, он вдруг ушёл из захвата, смещая вес тяжёлого альфы вбок, дёрнул его руку на себя, всхрипнул от напряжения — и ловко перебросил Хёнгу через плечо. Тело альфы приземлилось с тяжёлым, жутким грохотом, так как ему попался на пути перевёрнутый ими ранее столик. Хёнгу коротко вскрикнул, простонал — и замер, очевидно, потеряв сознание, так как ещё и ударился головой о ножку кресла, валявшегося перевёрнутым тут же.
Неизвестный тут же выпрямился, развернулся и замер, уставившись бешеными, полными ярости, боли и страха глазами на Сокджина. Бета за пару секунд охватил тревожным взглядом лицо и крепкую, гибкую фигуру юноши, оценил порванные рукава его дорожного дублета, разорванную на груди робу, длинную царапину на шее и сбитые костяшки пальцев, судорожно сжатых в кулаки и чуть выставленных навстречу Сокджину. Омега (а то, что красавец был омегой, Сокджин понял как-то сразу) собирался дорого продать свою жизнь, если бы вдруг новый человек, так удачно вошедший в комнату, попробовал напасть. И — да, юноша был необыкновенно, волшебно, ангельски красив, несмотря на то что выглядел крайне потрёпанным.
Его волосы были в беспорядке. Чёрные, до плеч, они свисали на высокий благородный лоб, липли к пухлым, совершенной формы, идеально алым губам, которые были искажены подступающими рыданиями, волосы коварной змейкой вились и по измазанной в крови щеке, на которой тоже, видимо, была цар... нет, там был укус: слишком явно выделялись следы зубов. Сокджин дрогнул от ненависти: его Хёнгу тогда тоже очень болезненно укусил в щёку.
Наконец, он посмотрел в глаза юноше. Дивные огромные полумесяцы, в которых плескалось отчаяние, тоска и ярость — они были просто прекрасны. И хотелось тут же смахнуть с этих нежных на вид ресниц омрачившие их злые слёзы, а потом утонуть в этом взгляде, вернув ему для начала безмятежность и покой. А ещё ужасно хотелось коснуться очаровательнейшей маленькой родинки, что чернела под левым глазом.
