Красавцы и никаких чудовищ (18+)

Крик герцога Кима замер под сводами малого зала, и на него опустилась мутная тишина, разрываемая лишь тихими всхлипываниями Бомгю. Правда, Сокджину казалось, что ещё все слышат, как колотится его взбешённое, исходящее лютой тоской от бессилья сердце. Намджун медленно поклонился и, чётко, по-военному развернувшись, пошёл к двери. Но дойти не успел: дверь распахнулась ему навстречу, и в зал решительной походкой вошёл маркиз Пак. Не дойдя до замершего от такого неожиданного его появления Намджуна, маркиз тоже остановился и воззрился на него с нечитаемым выражением. Зато как будто очнулся Ким Джиюн. — Приветствую вас, господин маркиз! — недобро усмехнулся он и торжествующе посмотрел на снова опустившего голову Намджуна. — Что же, сама судьба даёт вам шанс наказать своего обидчика! — Что вы имеете в виду, господин герцог? — с бледноватой, но всё ещё любезной улыбкой спросил Чимин. — Альфа, что стоит перед вами, похитил и обесчестил вашего жениха, любезный маркиз! Это он виноват в том, что сегодня дом Ким, честное имя семьи и рода будут покрыты несмываемым позором перед десятками гостей! Лучших, знатнейших людей Империи! В голосе отца звучала неприкрытая боль и тоска, так что Сокджин даже растерялся, потому что вдруг почувствовал, как трепетно отозвалось на эти слова его неспокойное и странное, глупо непоследовательное сердце. Этот человек, что сейчас судорожно отпивал из тяжёлого кубка только что налитое дрожащей рукой вино, немногим ранее обидел его, разрушил, как казалось, совершенно всё, что было между ними. Но эти его слова... Сокджин по-прежнему будет называть этого человека своим отцом, и сейчас этот альфа, вернее, его слова, вдруг вызвали у беты жалость и мучительные сомнения. Он только что ненавидел этого человека всей душой, а теперь… За всеми своими обидами, за переживаниями по поводу судеб бедных своих братьев, Чон Сокджин, ты ведь как-то ни разу и не подумал о том, что предстоит теперь пережить твоему отцу и его гордыне? Однако сейчас было важнее, наверно, даже не это. Сейчас Сокджин, затаив дыхание, смотрел на застывших друг перед другом маркиза Пака и герцога Ким Намджуна. Ведь для отца и папы Сокджина именно Чимин был самой пострадавшей от действий Намджуна и Тэхёна стороной. Да, все остальные в этом зале, кроме них, знали, что Пак Чимин и был тем, кто организовал похищение своего собственного жениха и передачу его в руки Первого в роде Ким. Но, по всем законам дворянской чести, оскорблённый Чимин сейчас же, немедленно должен был вызвать Намджуна на поединок. И желательно убить его там, чтобы смыть позор и обиду. — О, боже, как я вовремя, однако, — приподнял бровь маркиз, переводя ленивый взор с застывшего лица Намджуна и его опущенных глаз на пытливо глядящего на них со злорадной улыбкой Ким Джиюна. — Господин герцог, я не совсем вас понимаю: вы призываете меня вызвать на поединок и убить человека, от которого сейчас буквально зависит судьба вашего сына? Или господин Первый в роде привёз своего — прошу заметить, господин герцог, уже именно и только своего — омегу в замок? И он снова в ваших руках? — Нет, конечно, — зло ответил Ким Джиюн, тяжело присаживаясь на своё место во главе стола. — Этот мерзавец не настолько глуп. Но мне всё равно, что теперь станет с моим беглым сыном. Конечно, я ни в коей мере не прошу и у вас снисхождения к нему: понятно, что после такого его подлого в отношении вас поступка он не имеет права рассчитывать на ваше желание иметь с ним дело. Ким Джиюн горько усмехнулся и снова жадно припал к кубку: очевидно, жар злости и обиды обжигал его и у него сохло горло. Выпив, он махнул рукой в сторону Намджуна: — Так что да, любезный господин маркиз, я разрешаю вам удовлетворить свою оскорблённую честь и убить этого недостойного альфу прямо в моём замке. Любым удобным вам способом, любого типа поединком. Клянусь, что все свидетельства об этом бое будут исключительно в вашу пользу, потому что это наименьшее, что я могу сделать для вас — благородного и бесконечно уважаемого мною человека, которого столь жестоко оскорбили у меня в замке и мои же родственники! Джиюн, не выдержав, ударил кулаком по столу, его ноздри раздувались, он снова впадал в бешенство. Сокджин, раздираемый противоречивыми чувствами, среди которых снова ведущими были страх и раздражение против отца, всем телом ощутил, как дрогнул в его руках и снова прижался к нему папа, едва сдерживающий горячие горькие слёзы. А старший Ким между тем продолжал громко разглагольствовать, обращаясь исключительно теперь к Чимину, которого, очевидно, считал единственным, кто не провинился перед ним: — У меня, господин маркиз, есть отличный оружейный зал, там есть всё, чтобы этот бой состоялся. Вон, господин граф утром уже оценил его уединённость и все достоинства тамошнего освещения. Голос Джиюна обрёл злобно-иронические ноты, и он кинул тяжёлый взгляд на Чонгука, который уже к этому времени снова занял своё место за столом, успел обмыть из графина с водой свою рану на ладони и сейчас медленно наматывал на неё чистую салфетку, чтобы остановить кровь. Джиюн снова стукнул кулаком по столу. Он явно слегка захмелел, его немного вело, и голос его стал громче, более рваным и истеричным. — Не так ли, господин граф? — окликнул он снова Чонгука, видя, что тот никак не отвечает на его издёвку. — Вы ведь тоже считаете, что господину маркизу следует убить мерзавца, лишившего его жениха? Чонгук спокойно посмотрел прямо в красные от злости глаза свёкра и покачал головой: — Нет, я так не считаю. — Ким Джиюн насмешливо фыркнул, но не успел ничего сказать, как Чонгук продолжил: — Я думаю, что господина Первого в роде надо как раз заставить нести ответственность за свои деяния иным способом. — Он умолк, и все невольно затаили дыхание, ожидая продолжения. Но Чонгук молчал и снова принялся осторожно перематывать повязку на руке. — Ну, и каким же? — почти крикнул в злобе Ким Джиюн. — Раз уж считаешь, что вправе советовать мне, сынок... — Это слово он выговорил с откровенной издёвкой. — ...так уж договаривай до конца! Что бы могло полностью восполнить нам утраченную по его вине честь? — Замужество с вашим сыном и переход под крыло вашего дома в качестве младшего герцога, — чётко и спокойно ответил Чонгук. — С полным отказом от претензий как на приданое Ким Тэхёна, так и на наследство. В зале снова воцарилась тишина. Ким Джиюн налил себе ещё вина и припал к кубку. Ему явно было неприятно то, что сказал Чонгук, хотя решение, предложенное младшим альфой, было наиболее разумным и на удивление идеально ложилось на положение вещей, разрешая все имеющиеся конфликты. Однако именно идеальность этого решения, на самом деле не подразумевавшая никакого наказания ни для явно влюблённого в Тэхёна Намджуна, ни для самого Тэхёна, который вообще оставался в этом случае в своих полных правах, — видимо, как раз эта идеальность и уязвляла больше всего жаждущее мести и крови сердце Ким Джиюна. И он пошёл в атаку с другой стороны. — Какой у нас, однако, умный сынок появился в семье, — иронически сказал он. — Только вот вы забываете, милейший граф, что господину маркизу по-прежнему обидно и больно от того, что его жених оказался такой дрянью... — Я прошу вас, — вдруг хрипло, негромко, но очень явственно сказал Намджун. — Я умоляю вас, господин герцог, перестаньте так говорить о своём... о моём будущем муже. Вы можете как угодно говорить обо мне, но... — Молчать! — гневно крикнул Джиюн. — Этот щенок — мой сын, так что я могу называть эту неблагодарную тварь так... Сокджин правда не хотел больше вмешиваться, вот правда. Но он не мог. Чистые, ясные, наполненные слезами печали и боли глаза Тэхёна стояли перед его мысленным взором и укоряли его: как ты можешь молчать? Как можешь не вступиться за меня, брат?.. — Вы отказались от него, отец! — громко сказал он дрогнувшим, но не сдавшим его голосом. — И теперь вы оскорбляете только моего брата и жениха господина герцога! Не своего сына, потому что вы сами... — А ты заткнись, заткнись немедленно! — тут же, как будто даже обрадовавшись его словам, взревел Ким Джиюн. — Ты вообще никто здесь! Ты замужем — вот пусть и говорит твой альфа! Он у тебя такой умный, как оказывается! Вот только тебя так и не смог приструнить, невоспитанная, дерзкая, не знающая своего места... — Ах, прошу вас, господин герцог! Давайте пожалеем уши дорогого нашего омеги, герцога Ким Бомгю! Голос Чимина, капризный, высокий и вроде как даже не особо громкий, внезапно перекрыл это жуткое рычание. И очень вовремя, потому что у Сокджина от слов отца почти уже сорвало все наспех навешанные им на клетку со своим внутренним бунтарём замки — замки, которые держались только потому, что их запирал властный, ледяной, полный невысказанных угроз взгляд Чонгука, который повелительно требовал молчания. Но даже этот взгляд... Сокджин невольно снова посмотрел на мужа, который по-прежнему сидел за столом почти напротив него. И... О, боже, он опять смотрел на Сокджина так, что у того всё внутри ухнуло вниз: тяжёлый, мрачный, полный подозрения и усталого бешенства, его взгляд обещал столько всего, что бета лишь смог судорожно выдохнуть. Ему было не жить, это было ясно. Сокджин прикрыл глаза и почувствовал, как снова подступают к ним слёзы боли и обиды. Он вдруг понял, что они с Чонгуком давно на грани, переступив которую, они никогда не найдут дорогу в тот Версвальт — чудесный, освещённый румяным закатом и огнём камина в библиотеке, согретый их нежными объятиями и томной страстью — в тот дом, из которого они так напрасно уехали... А Чимин между тем подошёл к столу и изящно на него опёрся, закинул голову и прикоснулся, как бы в раздумье, пальцем к своим пухлым красивым губам. — Я понимаю ваш гнев, — доверительно сказал он, глядя на Ким Джиюна, который, недовольный, что его оборвали, сидел, сжимая кулаки и кривя рот. Чимин чуть нахмурил брови и сказал более уверенно: — Но я меньше всего хочу стать причиной ссоры внутри вашего прекрасного семейства. Я мечтал... — Он в печали опустил голову. — ...искренне мечтал стать частью вашей семьи и познать счастье в объятиях вашего милого сына... — Глухой рокочущий рык послышался за его спиной: терпение Намджуна явно подвергалось сегодня слишком серьёзному испытанию и не выдерживало. Но Чимин не обратил на него никакого внимания: — Но, увы, он почему-то, несмотря на мои неземные достоинства, предпочёл мне того, кого знал давно и полюбил задолго до того, как вашему милому супругу... — Он поклонился Бомгю, который, подавшись к нему всем телом, слушал его и вытирал слёзы дрожащими пальцами. — ...пришла в голову идея выдать его замуж. Признаться, предложить для этого свою скромную персону было для меня не очень обдуманным порывом, но я был уверен, что должен попробовать всё, что от меня зависело, чтобы попытаться сделать вашего сына счастливым. На самом деле, — он вдруг совершенно очаровательно улыбнулся, — в конце концов, несмотря ни на что, именно так и получилось. Умоляю вас, дорогой герцог, не плачьте! — внезапно очень мягко и искренне сказал Чимин, глядя на Бомгю. — Я не держу зла ни на вашего милого сына, ни, конечно, на вас — человека, от которого я видел лишь внимание и ласку и никогда не смогу забыть ту доброту, которой вы почтили меня! — Значит ли это, маркиз, — ядовито спросил Джиюн, — что вы спустите оскорбление, которое нанёс вам Ким Намджун? Что не станете отстаивать свою честь в честном бою? Я начинаю думать, что о вас правду говорят, что вы скорее поговорить любите, чем доказать что-то делом! — Ах, дорогой герцог, одно другому может ведь и не мешать. Прошу вас быть осторожнее в своих предположениях. — Голос Чимина вдруг из мягкого и доброжелательного стал опасным, негромким, но в нём зазвенело такое железо, что Ким Джиюн только сглотнул торопливо и, болезненно нахмурившись, снова припал к бокалу. — Я никогда не прощу ни сына, ни этого альфу, что так умело сейчас играет смиренника перед вами, — поморщился он, сделав несколько торопливых глотков. — Так что напрасный труд изображать здесь благородство, маркиз. Всё зависит исключительно от вашего желания. — А я и не говорил, что желания нет, — спокойно сказал Чимин, и Сокджин невольно напрягся, чувствуя, что силы оставляют его: слишком многое уже случилось за это дикое утро. Он сжал папину руку чуть крепче, думая о том, на что способен милый и весь такой из себя нежный Пак Чимин на самом деле: пожелай он что-то кому-то доказать, Намджуну может и не поздоровиться. А маркиз между тем продолжил, обращаясь уже к младшему Киму: — Не угодно ли вам будет дать мне удовлетворение, герцог Ким, в "тихом" поединке через полчаса в оружейном зале сего замка? — Как вам будет угодно, господин маркиз, — ответил Намджун. — Я полностью к вашим услугам. — Кто же выступит свидетелем с вашей стороны? — любезно спросил Чимин, как будто приглашал его на прогулку. Намджун растерянно посмотрел на него, а потом перевёл взгляд на остальных свидетелей этой сцены. И его взгляд, заскользив по ним, почти добрался до Сокджина, когда в тишине, снова воцарившейся в зале, прозвучал холодный голос Чонгука: — Могу я предложить вам свои услуги в этом деле, господин герцог? — О, да, прошу вас — с облегчением радостно воскликнул Намджун. Челюсть Чонгука дёрнулась, и Сокджин, с тревогой смотревший на него, явственно увидел, что он-то как раз не рад такому обороту событий. Но додумать эту неприятную мысль он не успел, потому что услышал вкрадчивый и насмешливый голос маркиза Пака: — Могу я тогда попросить вашего драг.. хмм... вашего супруга, господин граф, стать свидетелем с моей стороны? — Нет, не можете, — спокойно и твёрдо ответил Чонгук и пристально посмотрел в глаза Сокджина. — Мой супруг не будет вмешиваться в эту историю. И хотя Сокджину страстно, до одури хотелось как раз вмешаться в эту историю, он даже уже и рот было открыл, чтобы попросить у мужа не отказывать за него так... "Стоит ли оно того, Чон Сокджин?" — явственно спрашивал у него взгляд Чонгука. И бета молча опустил глаза и сжал губы. Нет. Не стоит. Не стоит. — Ах, какая досада, — манерно вздохнул Чимин и, чуть подумав, сказал: — Тогда, наверно, мне стоит попросить помощи у вашего брата, дорогой граф? Он почти пришёл в себя после гона, к счастью, у него он обычно короткий. — Ну, вам, конечно, виднее, — едва слышно процедил Чонгук, охлестнув Чимина, как плетью, цепким и острым взглядом. — Да, — невинно улыбнулся тот. — Мы с ним давние друзья. И секретов у нас с ним нет. — Он изящно поклонился герцогу Киму, который о чём-то задумался, мрачно сверлил взглядом то маркиза, то Намджуна, а то переводил подозрительный взгляд на Чонгука, и звонко сказал, привлекая его внимание: — Нам надо подготовиться к поединку с господином Намджуном, герцог. Позвольте же нам вас пока покинуть. Я отведу своего уважаемого противника в оружейный зал, а сам поднимусь за господином Хосоком. Ким Джиюн лишь мрачно кивнул, и Чимин с Намджуном вышли из зала. Как только за ними закрылась дверь, старший герцог тут же неприязненно кинул Чонгуку, который тоже встал вслед за маркизом и Намджуном, чтобы уйти: — Ну, и зачем ты вмешался? Не понимаю, граф, не понимаю тебя. На твоём бы месте я как раз наоборот хотел бы применить свой хвалёный военный талант и убить этого мерзавца Ким Намджуна лично. Он язвительно усмехнулся и перевёл слегка пьяный, глумливый взгляд на Сокджина, который слушал его вполуха, так как пытался придумать, как он может всё-таки помочь Намджуну и Тэхёну. И у него была только одна мысль, но ... Но её невозможно было осуществить без помощи Чонг... Слова отца даже не сразу дошли до него: — И хотел бы я это сделать на твоём месте, милейший мой граф, хотя бы для того, чтобы привести в себя своего горе-супруга, который так и пялился кроличьими глазками на этого недоальфу всё это время! Ты же не слепец, чтобы не заметить этого! Сокджин вздрогнул от этих жестоких слов, как вздрогнул и Бомгю в его руках. Бета неверяще, испуганно посмотрел на отца, думая, что ослышался, но нет, судя по какому-то бездумному торжеству, отразившемуся на лице Ким Джиюна, когда он понял по мгновенно побледневшим щекам и запрыгавшим губам сына, что удар попал в цель, — судя по этому, отец сказал именно то, что хотел сказать. И Сокджин понял его правильно. И тут Бомгю вдруг развернулся к своему супругу и с неожиданной злобой, яростно сжимая пальцы в кулаки сказал: — Хватит молоть ерунду, Ким Джиюн! Хватит выставлять себя злобным монстром, ненавидящим своих детей! Хватит... — Молчать! — заверещал Ким Джиюн и швырнул в супруга тяжёлый бокал, который только что снова наполнил вином. Сокджин успел дёрнуть папу за себя, и тяжёлый, с гравированным рисунком на серебряной окантовке бокал ударил его в невольно выставленное плечо. И ту же секунду зал наполнил яростный рык Чонгука, который сорвался с места и в мгновение ока очутился перед Сокджином. Он схватил его руку, облитую вином, и тревожно заглянул бете в глаза, полные мгновенно выступивших от боли слёз. — Больно? — спросил он хрипло и, прикусив губу и сведя на переносице страдательно брови, стал мягко ощупывать руку по всей длине, не обращая внимания на заахавшего и заплакавшего рядом Бомгю и злобно ворчащего что-то Джиюна, которого явно развозило от выпитого вина. А потом он снова нетерпеливо спросил: — Скажи, Джини, тут? А тут? Больно, малыш? Больно? — Нет, нет, прошу, Чонгук… Всё хорошо… — пролепетал Сокджин, сгорая от смущения, но при этом… искренне желая, чтобы это не кончалось. Оказывается, это было сейчас самым важным для него: чувствовать, что Чонгуку всё равно, что там сказал о нём его отец. Понимать: Чонгуку важно только одно — в порядке ли Сокджин, не больно ли ему, не повредил ли ему бешеный альфа, который сейчас просто исходил злобой, наблюдая за тем, как тот, кого он так жестоко провоцировал, показывает полное равнодушие к нему. Более того, он проявляет искреннюю заботу о сыне, вызывающем у Джиюна почему-то особую неприязнь. Сокджин, не отрываясь, смотрел в любимое лицо, и вся душа его рвалась от желания обнять сейчас Чонгука, прижаться к его сильному плечу, уткнуться носом в его шею — и чтобы муж укрыл его ото всех и всего. Что там нужно от него, чтобы иметь право так сделать? Покориться ему? Он покорится. Быть послушным? Да боже мой, чтобы видеть вот такую нежность и заботу, такое беспокойство за него на лице своего альфы, Сокджин готов слушаться его беспрекословно во всём. В носу у него защипало, к горлу подкатил слёзный горькой ком, и он шепнул: — Всё хорошо, Гук. Не больно уже, ведь ты рядом. Поэтому всё хорошо. Чонгук замер и поднял на него взгляд. В нём было... изумление? недоверие? испуганная радость? Знакомое такое выражение... Как будто всё это уже с ними было когда-то... Когда? Чонгук смотрел на Джина так всего несколько секунд. А потом сжал губы и крепко вцепился в его запястье. Но не больно, как до этого за столом, а плотно, но бережно, как будто боялся упустить. Он медленно развернулся и нашёл тяжёлым взглядом Ким Джиюна. — Я просил, — начал он глухим, урчащим, жутковатым тоном, — я требовал, чтобы вы не трогали моего супруга! — А я и не собирался его трогать, — зло ответил Джиюн. — Он сам подставился. — Я повторюсь, — не слушая его, внятно и громко сказал Чонгук: — Если вы ещё раз попробуете причинить ему вред, если ещё раз позволите себе поставить под сомнение его честное имя, его безупречное прошлое и верность мне, я разорву с вашим домом все связи и откажусь от подчинения вашей ветви рода, господин герцог! — Да как ты смеешь, щенок! — чуть не задохнулся от возмущения Ким Джиюн. — Ты! Ты! Ты заложник! Ты никто! Ты… — Вашей волей, — холодно ответил Чонгук, чуть плотнее обхватывая руку Сокджина, переместившись с его запястья на ладонь, — я теперь полноправный член вашей семьи. Кроме того, замужество с вашим сыном дало мне право претендовать на герцогский титул и полную власть и над Сокджином, и над его имуществом. — Ты не посмеешь, — сквозь зубы процедил герцог Ким, кажется, даже трезвея от гнева и страха. — Имя и титул герцогства Ким не даются, это родственная привилегия! — Да, так было, это ваша традиция, и я помню, что вы мне настойчиво не советовали связываться с этим. Но если я ещё раз в вашем доме почувствую неуважение к себе, моему слову или моему супругу, которому я верю безоговорочно и гораздо больше, чем вам, потому что он меня никогда не обманывал и никогда не пытался выгадать за мой счёт что бы то ни было, — так вот если! — Чонгук сделал значительную паузу, и никто не посмел его перебить. Так что он сам продолжил: — Я потребую в Столице через суды и двор своё право, я разорву все связи с вами — и буду настаивать на новой ветви рода Ким! — У тебя никогда не будет наследников! — закричал, плюясь слюной от злобы старший герцог. — Ты никогда — слышишь? — никогда не станешь… — Чтобы завести ребёнка и сделать его наследником, есть разные способы, — отрезал ледяным тоном Чонгук. — И вы это прекрасно понимаете, господин герцог. И вот тут уже Сокджин, который до этого все силы своей утомлённой души тратил на то, чтобы не начать блаженно и счастливо улыбаться, невольно сжал руку Чонгука сильнее: слова альфы болезненно тронули сердце беты, и он почувствовал, как ревность тонкой, дымной, зелёной плетью хлестнула по его душе. Но Чонгук даже не посмотрел на него и продолжил: — Я не сказал, что собираюсь это делать. Но мне надоело слышать и видеть, как обижают в этом доме моего мужа, как унижают его честь и достоинство у меня на глазах, очевидно, считая, что я никак не могу его защитить! А он … — Чонгук кинул на Сокджина нечитаемый взгляд. — А он заслуживает этого! — тут же гневно перебил его Джиюн. — Мне ли вам объяснять, зятёк, что ваш супруг ведёт себя недостойно! Он лезет в дела, которые его не касаются, пытается вести себя как альфа, ставя под сомнение и вашу власть, и ваше слово над ним! И ладно, пока он это делает здесь, в кругу семьи! Но если он и дальше не научится вести себя подобающим образом, что о вас будут думать люди? Каково придётся вам? Сокджин лишь краем сознания отметил, что отец сменил тон. Чонгук явно задел его, напугал и… усмирил. Больше в его голосе не было язвительной усмешки: он пытался показать, что хочет только добра Чонгуку, глаза его больше не блистали гневными молниями, а лицо не кривилось злобной гримасой. И Чонгук в ответ тоже стал говорить спокойнее, а не рычать диким зверем: — А я уже отвечал вам на это, что сам разберусь со своим супругом и примерно накажу его за все его прегрешения. Но не вам, отец, это делать. Не вам. И прошу впредь относиться к моему семейству с достаточным уважением, потому что иного отношения мы ничем не заслужили... И вот тут голос слегка подвёл Чонгука. Он дрогнул, а альфа быстро отвёл глаза и слегка покраснел. И вдруг Сокджин с болью в сердце впервые осознал: Чонгук совершенно не умеет лгать… Более того, ложь доставляет ему очевидное страдание. И это значило, что всё, в чём он вынужден был участвовать с момента приезда в Тропоке, видимо, вызывало у него душевное отторжение, ненависть и даже… боль? И это Сокджин был виноват во всем: это его семья, его брат, его отец и папа — они своими неправедными действиями, взывая то к справедливости, то к жалости в нём, заставили Чонгука делать то, чего он не хотел… Ну, правды ради надо сказать, что руку приложил и его брат, ради которого в основном Чонгук и пошёл, видимо, на весь этот спектакль с похищением Тэхёна и маскарадом Чимина, но… Сокджин, повинуясь какому-то странному необоримому желанию прильнул к руке мужа и уткнулся лбом в его плечо. Чонгук слегка дрогнул и лишь крепче сжал его ладонь, а потом погладил большим пальцем его запястье. И огонёк маленькой надежды глянул из глубины души Сокджина, освещая её и прогоняя прочь безнадёжный мрак.