Красавцы и никаких чудовищ (18+)

Чонгук запретил ему вмешиваться. Чонгук приказал идти в покои и сидеть там, ждать его. Он вывел его из зала, повёл по длинному коридору в сторону большой лестницы, ведущей к этим покоям. Они увидели по дороге герцога Хо, деда Хо Хёнгу, величественного старца с белоснежной бородой и гривой седых волос, кипенно-белых, как воротничок и манжеты его безупречного наряда. Стоя в огромном холле, через который они проходили, он о чём-то разговаривал с мрачным высоким альфой, одетым в чёрное и красное — цвета семейства Хо. У него были злые чёрные глаза и узкие, кривящиеся неприязнью губы. Он злобно окинул Чонгука высокомерным взглядом и едва посмотрел на Сокджина, к которому всегда относился презрительно. Это был Хо Мунён, отец Хёнгу, и по выражению его лица сразу стало понятно, что Чонгука он считает чуть ли не главным врагом семейства Хо. А вот старший герцог, наоборот, Чонгука не одарил и долей внимания, зато мягко и сочувственно улыбнулся Сокджину, быстро скользнув глазами по крепко сжатой на его запястье руке мужа. Дальше по коридору они увидели Чимина и Намджуна, которых остановило семейство До — отец, папа и юный омега До Кёнсу, который, несмотря на возраст, был очень серьёзным, даже мрачным, кидал на своих родителей нетерпеливые взгляды, и было видно, что его совершенно не интересует то, о чём они с таким оживлением расспрашивали молодых альф. Намджун мягко и вежливо улыбался, а Чимин даже смеялся, о чём-то мило рассказывая До Наёну, очаровательному, несмотря на свой возраст, старшему омеге дома До. Сокджин невольно удивился этой милой картине. Понятно было, что Чимин и Намджун были друзьями, но они ведь должны были сейчас решать очень насущный вопрос о том, как быть с навязанным им поединком. Они вообще-то уже должны были быть в оружейном зале, а не изображать светский раут прямо посреди главного коридора Тропоке. Чонгук прошёл мимо них молча, он решительно вёл за собой Сокджина и лишь слегка кивнул из вежливости старшему альфе До, который им улыбнулся, в то время как супруг его, увлечённый почти откровенным флиртом с Чимином, не обратил на них никакого внимания. На площадке лестницы второго этажа Чонгук остановился и развернул Сокджина к себе, крепко обхватив его плечи. Он заглянул в глаза мужу и сказал твёрдо и холодно: — Вы сейчас идёте в наши покои. Я вернусь, как только будет решено с маркизом и герцогом. И мы с вами поговорим. — Чонгук, я не... — начал было Сокджин, в груди у которого теснилось столько всего, дрогнувшим голосом. Но Чонгук вдруг зло нахмурился и резко перебил его: — Я хочу, чтобы вы пошли в наши покои, супруг мой. И вы это сделаете! Это пока всё. Он резко развернулся и почти побежал вниз по лестнице, а потом — Сокджин невольно проводил его высокую фигуру, перегнувшись через перила, — скрылся в коридоре, ведущем к выходу из замка. И если бы он кинул на Сокджина хоть один ласковый или ободряющий взгляд, если бы хоть руку его сжал понежнее — бета немедленно бы пошёл в их покои, сел бы на постель в своей спальне и ждал бы его преданной собакой, но... Но против этого грубого приказа, окрика, против этого гнева супруга, который вроде как в столовом зале немного оттаял к нему, а здесь снова превратился в каменную глыбу, — всё поднялось у Сокджина в душе против Чонгука в тот момент. Что, в конце концов, он сделал такого? Что? Он не был любовником Намджуна, эту ложь сказал отец — и все в зале после слов младшего герцога Кима в защиту беты это поняли! Да, Сокджин не рассказал об их странных отношениях Чонгуку — но почему должен был? Разве сам альфа рассказывал ему о своих любовных похождениях, что были у него, пока он жил в Столице? Как там сказали о нём? Много омежьих сердец разбил? Трахался налево и направо? Младший сын — главный кобель в семье, так, кажется, говорят? Чонгуку, кажется, тоже и в голову не пришло рассказывать об этом, не так ли? Хотя ему и было о чём! А что было у несчастного, жившего полжизни затворником Сокджина? Всего-то одна ночь, наполненная душевной беседой с человеком, который ему безумно понравился и которого у него отняли? Он ведь даже не любил Намджуна так, как потом полюбил мужа! Так что при всём желании это трудно назвать распущенным или легкомысленным поведением! Неправда, что он должен был о чём-то там рассказывать! Это было задолго до того момента, как Чонгук во дворе Версвальта поднял глаза на окно и Сокджин влюбился в эти глаза. А теперь они, эти глаза, смотрят на него с таким холодом, с такой злобой... Как будто Сокджин изменил мужу! Как будто отказался от него! Но это ложь! Ложь! Это Чонгук, ведя себя как маленький, непонятно на что обижающийся ребёнок, отказывается сейчас от всего, что было у них с Сокджином! Это он, ведя себя как ревнивый баран, требует непонятно чего от Сокджина, который и мысли никогда не допускал о ком-то, кроме него самого! Покорность? Да Сокджин бы и покорился, если бы Чонгук хоть объяснил, почему он не хочет, чтобы муж участвовал в делах, напрямую касающихся его, Сокджина, семьи! Послушание? Сокджин — не омега, чтобы тихо блеять послушной овцой, поддаваясь атаке запахом или чувствуя на загривке крепкие зубы своего альфы! Да, может, он и должен понять, что его муж — глава семьи и что слушаться его надо безоговорочно и не размышляя, только вот Сокджин это и так знает. Однако с самого начала он уважал Чонгука, потому что прежде всего доверял ему, думал, что муж станет ему поддержкой и опорой в его сложных отношениях с семьёй. Но Чонгук, как они приехали в Тропоке, всё время пытается только командовать, требовать, строить своего бету, он явно, не скрывая этого, старается сделать из мужа того, кем Сокджин не является! Он бета! Ясно? Бета! Ему не свойственно природное желание омеги в любой сложной ситуации просто лечь и пошире раздвинуть ноги перед своим хозяином и господином, чтобы увидел покорность, простил и был доволен! И если Чонгук этого не понимает, тем хуже для Чонгука! И Сокджин решительно сбежал вниз по другой стороне лестницы и нырнул в узкий коридор, ведущий к оружейному залу. Он видел, что семейство До — дай им бог здоровьица — ещё держат в своих объятиях Чимина и Намджуна, а Чонгук умотал куда-то к выходу. Так что Сокджин успеет.

***

Эта комната, где хранилось сломанное оружие, была сквозной: через неё по небольшой лестнице можно было зайти в оружейный зал прямо с улицы, но знали об этом немногие. А Сокджин знал. Там было темно, потому что не было в ней окон, но зато можно было приоткрыть тяжёлую дубовую дверь, и весь оружейный зал был как на ладони, потому что она была чуть выше, чем его каменный пол, на втором ярусе толстой каменной кладки. Сокджин снова возблагодарил господа за то, что у него нет запаха и что он совершенно беспрепятственно может нарушить приказ Чонгука, а потом ещё и успеть в свою комнату — раз уж его мужу так хочется, чтобы он там его ждал, как пёс на привязи. И никто ничего не заметит и не узнает. Пока бежал сюда, он немного вспотел, так что быстро достал платок и судорожно вытер дрожащими от страха и внезапного возбуждения руками лоб и лицо. В это время в зал вошли Чимин и Намджун. В руках у них были шпаги, но они вполне себе мирно разговаривали. То есть говорил Чимин. И нет, не мирно, это Сокджину сначала только показалось так. На самом деле Чимин был явно раздражён, а Намджун пытался успокоить его и оправдаться. — ... теперь-то что? — сказал Чимин и сделал в воздухе несколько свистящих взмахов шпагой. — План был как план, простой и надёжный как ворота Грата. А теперь из-за каприза твоего омеги... — Он беременный, — негромко и с тоской сказал Намджун. — Он плачет постоянно. И я страшно боюсь, что это повредит ребёнку. Тэ... Бледный и такой несчастный, разве я мог... — А твоя смерть от руки его папаши случайно не может повредить твоему ребёнку? — огрызнулся Чимин. — Или ты скажешь, что рассчитывал на благородство старика? Ты? Он тебя терпеть не может ещё с истории с Сокджином, как мне Хоби говорил! С чего ему не воспользоваться случаем было? Удивительно, что он сам тебя не грохнул! Сердце у Сокджина огнём полыхнуло после слов Чимина, и он замер, вжимаясь в холодный камень стены у двери. Ему вовсе не хотелось ничего подобного подслушивать, он ведь только хотел убедиться, что всемогущий хитрюга-маркиз придумает что-то, чтобы все поверили, что они дрались — и они разойдутся. Но вот же... — Я виноват перед ним, перед дядей, — тихо сказал Намджун, — я тогда вышел из себя, я... я не знаю, что нашло на меня. Я угрожал ему, я сказал, что украду Сокджина. Этот мальчик... Этот бета... Он мне не просто понравился. Я влюбился в него, как ненормальный. Шальной ходил, думать ни о чём не мог, когда понял, что он уехал из столицы, а я даже не сказал ему, что буду бороться за него. Еле довёл дело с договором о землях Римсвальт до конца, чуть не сорвался прямо посреди миссии... Сокджин пошатнулся и яростно ухватился за острый камень, выступавший из стены, чтобы не упасть. Ладонь больно царапнуло, но за болью сердечной он не заметил ни боли, ни крови, что осталась на камне. — Ой, избавь меня от этих излияний, — мотнул в нетерпении головой Чимин. Он снова и снова взмахивал шпагой, как бы пробуя воздух на прочность, и свист его лезвия остро резал слух Сокджина, который еле на ногах стоял от внезапно накатившей слабости. Чимин же продолжил: — Для человека, который обрюхатил его братца и сегодня рискнул ради этого омеги своей головой, ты не очень-то похож на безумно влюблённого в очаровашку-бету. — Тэтэ... Мой Тэтэ... Это другое... В голосе Намджуна засияло солнце. Иначе Сокджин, который затыкал себе рот, чтобы не взвыть, ладонью, и не мог бы сказать. Тепло, нежно, так мягко... И на лице Намджуна, которое бете было видно лишь наполовину, появилось ласковое выражение, а на щеках сверкнули ямочки. Никуда они не делись, нет. Он вспомнил о Тэхёне — и они снова осветили его лицо таинственным мерцающим сиянием. — Мой Тэтэ меня выбрал сам, — глухо сказал Намджун. — И очень давно, Чимин. Я уже Хоби рассказывал... — Не называй его так, — вдруг с неприязнью отозвался Чимин и искоса глянул на Намджуна. Тот лишь лукаво улыбнулся и покачал головой: — Ладно, ладно, ревнивец. Хосок вот меня понял и... помог. — Напомню, — скрипуче отозвался Чимин, явно вредничая, — что он помог тебе за счёт моей несчастной задницы, которая из-за него чуть не оказалась под реальной угрозой ужасного замужества за этим монстром, которого ты сейчас так явно мысленно трахаешь. — Ты кобель просто охеренный, — вздохнув и совершено не сердито сказал Намджун. — И как только Хосок тебя выносит? — Он меня любит, — гордо ответил Чимин. — Почти как ты любишь своего Тэтэ, только больше. — Не называй его так, — в свою очередь нахмурился Намджун. — Он мой жених, — возразил Чимин, поджимая губы. — Могу, имею право. — А, ну, тогда я всё расскажу моему дорогому другу Хоби. — Сука, — прошипел Чимин, злобно скалясь на насмешливо поигрывающего бровями Намджуна. — Если я узнаю, что вы с ним снова... — Да что снова-то? — деланно приподнял бровь Намджун. — Один раз по пьяни переспали... Сокджин прикусил себе губу до крови от неожиданности, вытаращил глаза, а потом даже присел от визга Чимина: — Врёшь! Всё врёшь, сучий потрох! — Чимин с силой ткнул хохочущего Намджуна в плечо, от чего тот невольно отступил на несколько шагов, но не перестал смеяться. — Не было ничего, мне он говорил! Ты только целовать его лез! И всё! — Ах, я... — протянул Намджун и ещё шире оскалился в ухмылке. — Ну-ну... ну-ну... — А что, не ты что ли? — вдруг очень зло и насторожённо спросил Чимин. — Это он полез? Отвечай! — И он вдруг ловко приставил острие шпаги к шее Кима. — Я полез, конечно, я, — тут же смиренно согласился Намджун и провёл пальцем по острию шпаги Чимина, а потом покаянно заморгал на него глазами. — Пьян был, как сволочь, прости, я всего лишь пытаюсь хоть немного развеяться от всего этого мрака. — Я убью любого, кто на него посмотрит, — вдруг очень уверенно и с горечью сказал Чимин, но, вопреки своим словам, шпагу опустил, и она как-то безвольно стукнулась о пол в его опавшей руке. Да и голос потерял уверенность и зазвучал скорее жалобно, как просьба, когда он продолжил: — Теперь он только мой, слышишь? Только мой! Он обещал! Он... он поклялся мне! — Как скажешь, — с внезапной печалью ответил Намджун. — Как скажешь... Чимин помолчал, ковыряя носком щегольского сапога камень зала. — Ты думаешь... это невозможно? — тихо спросил он. Намджун только вздохнул и прислонился спиной к стене, запрокидывая голову и прикрывая глаза. — Увези его из столицы, — тихо сказал он. — Теперь ты свободен. Увези его. Хоть силой. Хоть на край земли — только подальше от его семьи и той жизни, которую он там ведёт. Иначе его поганый отец... Брр... ненавижу этого ублюдка... — Намджуна явно передёрнуло. — Тэхён о нём рассказывал, да я и сам его несколько раз заставал в весьма паршивых делах. Он не оставит тебе Хосока. Он ни перед чем не остановится. Тогда... Тогда меня остановило только то, что герцог Ким сказал, что мой папаша пригрозил убить Сокджина, если я буду настаивать или попробую взять своё силой. Тогда я был нужен ему — моему отцу... — В голосе Намджуна была горечь полынного ветра, лёгкая и какая-то несерьёзная. — Слава богу это кончилось. И теперь я могу быть с тем, кто любит меня больше жизни. Кто согласился стать моим без всякого обещания с моей стороны, просто — стать моим. Я полюбил его именно после этого. Когда понял, что он готов отдать мне всего себя, не требуя ничего взамен, — просто потому, что дороже меня для него никого нет. Никто и никогда не любил меня вот так — бескорыстно, преданно, искренне. Намджун кинул косой взгляд на Чимина, явно боясь, что тот снова начнёт смеяться или язвить, но тот молчал, бездумно глядя на высокое окно под потолком. — Хосок тебя любит, — тихо продолжил Намджун. — Я уверен, Чимин, правда. Тебя я не очень хорошо пока знаю, кроме как то, что ты по его слову оказался способен ради меня и моего любимого подставиться и влезть в неприятности на грани настоящей беды. Ты спас Тэхёна, а он всё это время тебя презирал и ненавидел. Ему сейчас ужасно стыдно за это, но истина одна: ты прекрасный человек и настоящий друг. И не только, — тихо и твёрдо добавил он, помолчал и снова убеждённо заговорил: — Не подумай, что хочу утешить. Граф Чон Хосок — лучший из всех, кого я знаю, настоящий воин, воплощение мужества и чести. И он безумно в тебя влюблён. Но... Ты должен иметь в виду: он — старший сын своей семьи. И тебе трудно его понять: твоя семья, как говорил Хосок, завидуя тебе, — хорошая, добрая, крепкая и любящая тебя. Твоя семья не рвётся сделать тебя, старшего сына, тайным советником короля или кем-то вроде. А вот отец Чон Хосока по стольким головам прошёл, чтобы протолкнуть его повыше, что просто так он не отступит и точно не отдаст тебе его даром. Чон Чонджин — подлый и хитрый мерзавец. И я боюсь за тебя. Как когда-то испугался за Джина и отказался от него. И буду жалеть об этом до конца жизни, знаешь. Я люблю, безумно люблю Тэхёна, я умру за него, я убью за того, кого носит он под своим сердцем, но... Первая любовь, говорят, не забывается. Хотя сейчас она вызывает у меня скорее желание защитить Джина, чем... обладать им. Сокджин почувствовал, как слёзы застилают его глаза — и он не понимал себя, его чувства, смешавшись в один большой страшный ком, мешали ему дышать. Он невольно схватился за грудь, сжимая в пальцах дорогую ткань одежды в тоскливой и безнадёжной попытке достать из болезненно трепещущей грудной клетки эту странную боль, а другой рукой снова зажал себе рот. Почему?.. Зачем он сюда пришёл? Зачем? Зачем услышал всё это? Зачем, боже, зачем?! Не надо было... ох, не надо было... А альфы между тем продолжали разговор, не зная, не чувствуя, как из-за их слов умирает рядом от страха и боли что-то важное в одном глупом непослушном бете. — Ну, и защитил же ты его, — недовольно сказал Чимин. — Ты видел, как смотрел на тебя его муж? — Герцог при нём солгал, что мы с Сокджином были любовниками, — с горечью сказал Намджун. — Старый дурак... Чимин присвистнул и покачал головой. — Бедняга бета... Несладко ему будет объясняться с мужем. У Чонгука предгон, так что он и так бешеный, а тут ещё и это. — Предгон? — удивился Намджун, а Сокджин вдруг почувствовал, что разучился дышать. Снова. Герцог Ким между тем продолжил: — Ты уверен? Я ничего не почуял, хотя рядом с ним стоял. — Мой нос, детка, меня никогда не обманывает, — высокомерно ответил Чимин и вдруг тревожно заёрзал. — А вообще где они? И почему мы должны ждать, в конце концов? Давай я тебе бедро порежу, а ты мне... ну, не знаю... Можешь колет вот здесь разорвать, он всё равно старый. Да и разойдёмся с богом. Намджун усмехнулся. — А я всё думал, как ты предложишь выпутаться, — сказал он. — Бедро значит? — Я — оскорблённая сторона! — возмутился Чимин. — И скажи спасибо, что я до "тихого" поединка додумался, а то публично я бы убил тебя нахрен совсем, репутация-то дороже, сам понимаешь. — Он ухмыльнулся, а потом доверительно сказал укоризненно приподнявшему бровь Намджуну: — Я же должен хоть какую-то компенсацию получить? — У меня бедро ранено, — задумчиво и очень серьёзно ответил Ким. — Правое. Вчера подрался с крестьянином в таверне, он попробовал поприставать к Тэхёну, а когда тот ему в нос плеснул горячим грогом, достал нож. Одёжка-то была простая... Ну, я его и вырубил, но он мне успел ножом полоснуть по ноге. — Хорошо, — покладисто сказал Чимин. — Рука? Плечо? Могу мордашку попортить? — И на недовольное фырканье Намджуна убеждённо сказал: — Шрамы украшают альфу! Поверь! — Давай я тебе оставлю такое украшение! — обиженно отозвался Ким. — Мне не пойдёт, — быстро сказал Чимин. — Я миленький. А ты — красивый. И шрамы только красивых украшают, а миленьких они портят. — Ну, ты, конечно, хитрозадый! — восхищённо сказал, смеясь, Намджун. А потом снова сник. — Всё это, конечно, весело, рука так рука. Только вот что же мне Тэхёну сказать? Я уехал в замок утром, оставил его на попечение Хоно и Трако, приказал не говорить, куда еду. Он так плакал вчера из-за моей ноги... Говорил, что только несчастья мне приносит. Говорил, что это лишь потому, что мы не благословлены в домашней часовне. Он почему-то в это верит, понимаешь? — Ой, ну было бы от чего переживать! — небрежно отозвался Чимин. — Попроси у своего любезного Сокджина венчаться в его замке. Кажется, у него что-то такое есть. Хосок говорил, что, правда, замок теперь принадлежит его братцу, который к рукам прибрал беточку твоего. — Он осёкся, но Намджун лишь сжал губы и отвернулся. Чимин виновато цокнул и положил руку ему на плечо: — Ну, прости, ладно? Я болтаю, сам не знаю что. Потому что переживаю: где там эти братья Чон. А насчёт замка Сокджина ты подумай! Он своим муженьком, наверно, крутит, как хочет: Чонгук, конечно, кремень, но мужа обожает страстно. Просто с ума по нему сходит. Он снова закатил глаза, но Намджун внезапно повернулся и пристально посмотрел на него: — Правда? — тихо спросил он. Тяжело вздохнул и снова спросил: — Ты уверен, что... что этот Чон Чонгук любит Сокджина? Откуда ты знаешь? — Я знаю, — твёрдо ответил Чимин. — Поверь. Ты можешь быть спокойным за Тэхёна. — Он пристально посмотрел в глаза Намджуна, и тот, немного смешавшись, кивнул. Да, Чимин догадался правильно. — Его истинный полностью покорён своим бетой, так что ни тебе, ни Сокджину ничего от этих двоих не угрожает. — Я не сомневаюсь в Тэхёне, — тихо и смущённо, едва слышно пробормотал Намджун. — Ревновать к истинному нормально, — понимающе покачал головой Чимин. — Тем более, если ты ещё и за Джина переживаешь. Чонгук... Он, может, и сам не осознает пока, насколько сильно он влюблён в своего мужа. Но против Чон Сокджина и впрямь трудно выстоять, он... он чудесный... Голос Чимина приобрёл лёгкую мечтательность, а Сокджину, который выслушивал это ни жив ни мёртв, находясь в каком-то оцепенении, вдруг захотелось бежать отсюда, куда глаза глядят, — так стыдно и одновременно до жути сладко ему стало. Бежать... Бежать? Нет, нет! Он хочет ещё... скажи, скажи, что Чонгук любит его! Скажи, что Сокджин нужен своему мужу, что он страстно готов на всё ради своего глупого непокорного беты! Скажи, Пак Чимин, ну же! — скажи, что Чонгук простит его, за всё простит! Несмотря ни на что! Ну... ну, пожалуйста! И Чимин как будто услышал его: — Он любит его, Намджун. До боли и до желания убивать любого, кто покусится на этого очаровательного юношу. Надо признать, что Чон Сокджина невозможно не желать защитить. Он слишком гордый и независимый, слишком не похож на омежку, но всё же такой чистый, светлый и нежный, что ни один сильный альфа на самом деле не сможет устоять, если он захочет его покорить. Только он не захочет больше. Потому что... — Чимин замялся, но Намджун молчаливым взглядом приказал ему говорить дальше: — Потому что он так же страстно, жарко и верно влюблен в своего мужа, как и тот влюблён в него. И это... Это просто чудо, учитывая то, что их замужество было злым насилием как с одной стороны, так и с другой. Но вот понимаешь ты... судьба... — Судьба, — тихо повторил Намджун и вдруг улыбнулся — светло и невыносимо печально. — Пусть он будет счастлив... Ким Сокджин... Моя первая прекрасная любовь... Это было последним, что услышал Сокджин. Потому что не выдержал и кинулся из комнатки. Он чуть не свернул шею на лестничке, выбежал, отбежал до угла, прислонился к стене, жадно вдыхая жуткий, колючий морозный воздух. Он пытался привести дыхание в порядок, но у него не получалось, так что, задыхаясь от комка слёз в горле и тяжести в груди, он быстро побрёл к чёрной двери на заднем дворе, через которую выходил. Он быстро шёл по полутёмным коридорам нижнего этажа, чтобы добраться до лестницы на свою половину замка, слуги, попадавшиеся ему навстречу, низко кланялись, но он мог лишь, сжав зубы, следить за дорогой впереди, чтобы ни на кого не налететь. Он и не помнил почти, как добрался до дверей в свои покои. Гону почему-то не было в комнате для слуг, Сокджин рванул дверь на себя и зажмурился от того, что на него обрушился яркий свет только что вышедшего из-за туч солнца. На подгибающихся ногах он зашёл и тут же, нащупав рукой стену, тяжело опёрся о неё спиной и медленно опустился по ней на покрытый богатым ковром пол. Из глаз его лились и лились слёзы, которым он наконец-то мог дать во... — А вот и вы, — раздался ледяной голос откуда-то справа. — Расскажете, где вы гуляли, вопреки моей воле, супруг мой?