Македонский: грех и грешок

«Ты молодец, … . Какое твоё отношение к Закону о … ? Третья часть внутри скворечника …» Выбраться на улицу было непросто. Заляпанные ручки не поворачивались, хлипкие входные двери заперли, но вот окно заброшенного туалета было приоткрыто и зафиксировано журналом. Македонский распахнул его, обдав лицо холодным воздухом, сел на пыльный подоконник и свесил ноги наружу. Один метр — и переход ко второму заданию. «Мне это не нужно», — нужно. Толчок — и он прыгнул вниз, провалившись в снег по лодыжки. «А если это тот, с кем я не хотел бы общаться?» — нельзя же знать наверняка. Он подался вперёд и еле удержался на ногах. «Письмам год, а вдруг автору уже не нужно с кем-то знакомиться?» — но тогда бы он, наверное, избавился от них? Вдох и выдох. Македонский оглянулся вокруг, как любопытный ребёнок: на улице он выходил редко. Несмотря на это, февраль был его любимым месяцем: это хвост зимы, ослепляющее солнце в окнах, радость Лери и Табаки от игр в снежки. И каждый год наступает это особенно уютное и атмосферное время… Но сейчас зубы вцепились в заусеницу на пальце, зрачки расширились. Не ночью же гулять! Каркнула ворона: Македонский задрал голову и попытался найти чёрную птицу в чёрном небе. Пустота. Даже в снежки никто не играет, даже Слепой не бродит. Здесь неприятно, отчужденно, каждый звук звучал глухо. Заснеженные голые кусты напоминали силуэты гоблинов или лис. А кусты и деревья — да это армия! — везде! Неверное движение — и нападут. А над всем этим нависли облака. Македонский чувствовал, что должен сделать все задания самостоятельно (даже Волк куда-то пропал)! Первое далось с огромным трудом. Он ожидал неприятных и душных диалогов в стиле «Зачем ты сюда пришёл?». Пришлось найти спокойные часы, пока стае ничего не нужно, затем кое-как найти чужие спальни и, краснея, солгать о потере рецепта в каком-то чужом учебнике. В Шестой Македонского сначала не узнали, но потом кто-то хлопнул его по спине и показал фантик от мятного леденца. «Помните, он снабдил Кролика конфетами, когда тот заблевал весь коридор!». Книги были предоставлены без вопросов. Проще всего было с… Крысами. Прыгающие под музыку, трясущие головой, им было плевать на неяркое пятно в виде Мака. Рыжий любезно проводил его на чердак, где валялись порванные учебники и горка пепла. И там было больше всего слов — целых пять! Уж не Крыса ли автор?.. Птицы источали гостеприимство. Македонского успели усадить на кровать, укрыть пледом и что-то налить, как Стервятник приказал всем заниматься своими делами. «Красного мальчика» оставили в покое, подоставали книжки и вели себя тихо-тихо. Все. Кроме Стервятника, с которым у Мака далёкие связи. Он присел рядом и долго-долго расспрашивал об обезболивающих, их дружбе с Волком и призраках, похлопывая шокированного Мака по плечу. А вот Фазаны стёрли все рисунки и надписи, чтобы никому не было обидно. И потерял Македонский три слова из пятнадцати. «Ты молодец, … . Какое твоё отношение к Закону о …? Третья часть внутри скворечника …» — получилось собрать какое-то такое предложение. Буквы в учебниках оставались такими же большими, выведенными на трафарете. Но не покидало ощущение, что автор на самом деле пишет косым и размашистым почерком, с идеальной грамотностью — начитанный? Может быть, они с автором несовместимы? В записках говорилось, что выполнять эти задания увлекательно и удобно. Но лучше бы Македонский вживую наткнулся на одного человека, чем поздоровался с тремя стаями, а потом пошёл делать что-то в полном одиночестве. Так получилось, что обыскивать все скворечники — единственный выход. Но если бы Македонский знал, что его ждёт при выполнении этого задания, то пошёл бы наперекор Судьбе. Высоко задирая ноги, он добрался до скользкой дорожки у крыльца и пошёл дальше. За углом Дома показался по-зимнему мёртвый сад: осинки, окрашенные белой краской. На них и висели скворечники: коробки из-под сока, деревянные сарайчики, крохотные картонные домики (творение девочек). Им не год и не пять, а гораздо больше, их не десять и не двадцать, а маленький птичий город. В некоторых прыгали воробьи. Заметив Македонского, они испуганно пискнули и улетели, мазнув крылышками по куртке. Он изумлённо улыбнулся и покачал головой. И завис.       Однажды Македонский бежал вдоль этого сада.       Слева, справа — везде рябила зелень, скворечники были как кляксы, у него вот-вот случится приступ эпилепсии. А спереди…шмель!       Стоило развернуться назад, как огромное насекомое впечаталось в затылок и зигзагами улетело восвояси. Македонский приоткрыл один глаз, увидел вдалеке железную калитку с помятой травой, и медленно выдохнул. Никого.       — Ну-ка!       Дед. Он напрыгнул сзади, вцепившись острыми когтями в плечи. И попал Мак в капкан, как заяц. Замер, часто дыша и боясь оглядываться.       Дед. С кровью под ногтями, с зубастой улыбкой, с животными повадками. Он был сзади, но он же умер! Он в Доме, но кто его пустил сюда?       Одна рука болезненно обхватила горло и лицо, не давая Македонскому повертеть головой. Стоило покорно зажмуриться, как послышалось мальчишеское горячее дыхание у уха:       — Отрок, чёрт возьми, чем я тебя напугал?       Голос звучал взволнованно, но сама фраза казалась издевательством, и Македонского разрывало между раскаянием и стыдом. Если Волк узнает, что поведением он похож на мёртвого деда, то обидится…или разозлится, или ударит, или просто спросит, кто такой этот дед. Но говорить о наружных вещах нельзя: это запрещено, это гарантируемые слёзы. Как быть?       Волк ослабил хватку, отдыхиваясь после бега, как вдруг тихо застонал. «Спина», — вспомнил Македонский, и почувствовал себя ещё хуже. Нет, не стоило им прогуливать обед и проводить время в саду. Вырываться уже не было смысла, так что Волк обогнул его, встал перед его лицом и стыло посмотрел в глаза.       — Эй! Говори, почему убежал, а то сейчас вынесу гитару и сыграю соло «Призывательное», чтобы сбежался ве-есь Дом!       Македонский смотрел на свои ноги, по которым ползали муравьи. Волк со своим бесстрашием никогда не смог бы понять такие вещи. Как же стыдно перед ним…и как же мутило от волнения и паники.       «Сколько раз нужно повторять, что в Волке нет ни единой черты, которая напоминала бы мне деда, что в Доме нет ни одного психопата, что вспоминать о прошлом запрещено. Ты не имеешь права так думать о любом здесь, ты мечтал об этом, почему ты сейчас избегаешь обычного лидера?»       — Так, — Волк уселся в позу лотоса и задумчиво побарабанил пальцами по колену Мака. — Это какой-то новый загон? Я такого ещё ни у кого не видел. Обычно бегут ко мне, а не от меня. Ты лучше объясни, а то загоны станут проблемой.       Македонскому стало полегче. Дед касался его очень редко, только на людях мог притянуть к себе и погладить по голове. А сейчас вокруг не было зрителей, ведь огромная стена скворечников с одной стороны и обилие листвы с другой укрывало ото всех. Оказывается, Волк наедине такой же, как и в компании.       — Личное, — выдавилось как-то само.       Волк заломил бровь.       — Объясни хотя бы ещё одним словом.       Почему молчание Сфинкса понимают, а его — нет?       — Наружность.       Македонский обессиленно присел на землю: все силы ушли на то, чтобы постараться не вспоминать всё творившееся с ним до Дома, о чём он поклялся никому не говорить, но в то же время так хотелось. И шептал извинения, потом начинал оправдываться, хотя Волку это и не нужно, ведь наружную жизнь нужно обсуждать, неужели этого не понимает тот идиот, который установил правила Дома?       Руки, совсем уже тёплые, притянули Македонского к себе. Так и началась дружба с Волком — первая, почти настоящая. Тихий шелест веточек, хруст снега под ногами и перекликивание птиц. Чем-то это напоминало Клетку: Македонский один за пределами бетонных стен и не может уйти к людям. Да, глаза велики, кишка тонка, он рыцарь со страхом и упрёком…но записка-то есть. Верный знак, что надо двигаться дальше. Кто он такой, чтобы пресмыкаться под собственными хотелками? «Лучшая сила — это сила оптимизма-а-а!» — однажды Волк вообразил себя супергероем. Македонский тяжело вздохнул. В детстве он насмотрелся на людей, которые пережили что-то страшное и пытались видеть в этом плюсы. Кому-то стало легче, а кто-то больше не приходил в церковь, и за них дед ставил свечи. А свечей было много. Так Македонский понял, что оптимизм — не выход. Иными словами, можно не успеть обследовать все скворечники за два часа, но если попытаться… Но — просто чтобы понять Волка — он попытался сделать это. Поверить, что «вотпрямщас» и «воттакпросто» всё получится. «Ничего страшного, если ты необщителен, плевать на статус», — он всё равно житель Дома, а значит, лучший из лучших! Македонский посмотрел на самый крайний скворечник, висевший в районе его груди — картонный с нарисованными окошками. Взял его, осмотрел стороны, дно, потом запустил руку и прощупал всё внутри. Бумага не ощущается, идём дальше. Впервые в жизни Македонский делал что-то новое с уверенностью в своих силах. Сначала она была зыбкой и пугающей, затем переросла в улыбку и распирание в груди. Какие интересные вещи про него шептали? «Он здешний, здешнее всех нас, хотя здесь всего ничего!». Сейчас на нём ботинки, которые отдал Чёрный. А штаны чьи? И фисташковый свитер связал Горбач. И старая куртка с неизвестно каких времен (в каждом кармане леденец, наушники или ещё что-то для других). И глаза, не просто небесно-голубые, а электрические. Он похож на «своего» уже по внешности, которая, как и у всех, позаимствована у других. И выглядит Мак немного заболевшим и истощённым, как будто вся усталость и тревожность вот-вот заставят хрупкое тело повалиться на землю. Стоп, уже не выглядит. Вчера Стервятник поздравил Македонского с выздоровлением. То есть, переживать смерть человека — это болезнь? А выздоровел ли он? Подходит ли трус и убийца в друзья кому-то? — Стоп! — закричал Македонский и вцепился в волосы. Дупло скворечника и рассыпанная крупа на миг поплыли черными пятнами. Он крепко зажмурился и осторожно сделал вдох. Уже в какой раз мысли приводили к этому моменту, от которого всё сводило внутри, руки опускались и хотелось плакать, плакать до изнеможения. Надо бы успокоиться и не дать ужасу вылететь наружу новым приступом паники…когда, когда он станет сильнее и переборет их? — Хлоп! — запоздало крикнул Волк.