По мосту через млечный путь

Крови не было, но я её и не ждала. Я знала, что онрё бесплотна, и ощутила только лёгкое дуновение ветра мне в лицо. Тёплого, будто ушедшая в иной мир девушка хотела погладить меня напоследок. Это был конец. Конец страданий онрё и конец моим мечтам. Я, школьница из двадцать первого века, спасла век двадцатый, выдав свой главный секрет и пожертвовав билетом домой. Что я увижу, открыв глаза? — Всё получилось, не бойся, — робкое поглаживание по руке сопровождалось голосом Геньи. — Ты молодец. Ты сделала то, что нужно. Поняв, что я и так выставила себя дурой, и обратно пути мне уже нет, я всё же осмелилась приоткрыть веки. Онрё не стало минуту назад, а уже ощутимо посветлело. Ветер превратился из завывающего монстра в нежного котёнка, и теперь едва-едва осязаемо ласкал мои босые ноги. Надо бы отыскать сандалии, тупо подумала я. Возле моих колен покоилась горка земли. Ровно столько, сколько хватило бы, чтобы наполнить небольшую вазу. Всё, что осталось от духа, отказавшегося от мести. Не то чтобы я ожидала увидеть свой гребень, но последние остатки надежды испарились в тот же миг. И это было ещё не самое страшное. — Ты в порядке? — вместе с этим вопросом Зеницу передо мной предстали четверо истребителей. Зеницу, бледный, с запавшими глазами, опирался на плечо Иноске. У меня сжалось сердце, когда я заметила, как криво застёгнута его рубашка. Свободная пуговка у воротника смешно топорщилась, а внизу один край рубахи будто обгонял другой. Глупо, но я подумала, что хочу быть той, кто поможет ему привести себя в порядок. А ещё я вспомнила тот самый образ Зеницу с жёлтой электрогитарой, запечатлённый в моей голове в ночь первой встречи с демонами. Вспомнила расстёгнутую верхнюю пуговичку. Я хочу касаться его одежды, заботливо исправлять недостатки. Но мои желания мало что значат. — Да всё со мной нормально, — с наигранным равнодушием бросила я, занятая тем, чтобы оттеснить кучку земли с могилы онрё от ног парней. Пусть там больше не было её души, но я не могла допустить, чтобы по ней прошлись тяжёлыми ботинками. — То, что ты сказала… это правда? — Зеницу смотрел на меня, нахмурившись и закусив губы, а я собрала в кулак всю силу воли, чтобы выдать самую большую ложь в своей жизни. — Ты о том, что я тебя люблю? — переспросила я с плохо скрытыми истерическими нотками в тоне. — Зеницу, вспомни, кто я и как мы познакомились. Я воровка, на твоих глазах обокравшая человека. Помнишь, как ты тогда возмущался, как удивлялся, что я не чувствую мук совести? Думаешь, мне составило большого труда соврать онрё, чтобы спасти себя? Да от страха я на что угодно была готова, лишь бы выжить. — Но… Гребень… Зачем ты… — закашлявшись, Зеницу прервался, а я не выдержала. — Уйди, Зеницу, — я отвернулась. Не видеть бы сейчас никого, а особенно этого надоедливого блондина. Я так устала, что не знала, сколько ещё смогу играть роль девушки, способной думать лишь о самой себе. — Уйди. Мне нужно о многом подумать. — Да как же я уйду? Посмотри на себя, у тебя ноги в крови… — Просто уйди! Танджиро, уведи его, пожалуйста! Оставьте меня, я хочу побыть одной. — Мои глаза не отлипали от могилы возлюбленного онрё. Бедная девушка так стремилась к любимому, а я прогоняю того, кто дорог мне. Но выносить ничего не понимающий взгляд Зеницу я больше не могла. Как не могла найти слов, чтобы объяснить ему: кровоточащие ноги — мелочи по сравнению с тем, что у меня на душе. — Зеницу, пошли. Иноске, ты его дотащишь или мне помочь? Нужно доложить Химеджиме-сану о том, что онрё мертва и проклятие снято. Может, Аой и Канао уже пришли в себя. Отправим ворона в штаб, узнаем, как здоровье главы, — Танджиро не переставал бодро чеканить каждую фразу, не давая Зеницу возможности вставить свои несмелые возражения. — Зачем ты вообще поднялся с футона? Ты ещё слаб, тебе вредно бывать на холодном воздухе. Правда ведь, Генья? — Само собой. Зря я, что ли, на тебя лекарство переводил. — Краем глаза из-под опущенных ресниц я видела штанины Геньи, но упрямо не оборачивалась. Простояв рядом со мной несколько секунд, из поля зрения пропал и он. До меня ещё долго доносились хорошо слышимые во влажном воздухе голоса истребителей. Но стихли и они, подарив мне долгожданный покой. Я понадеялась, что никто больше не изъявит желания побродить по кладбищу и полюбоваться видами могил и меня, со слипшимися мокрыми волосами, в грязной одежде и с выражением полной обречённости на лице. Мне казалось, я уже забыла каково это, когда у тебя ничего не болит, ты чистая, а въедливый запах пота не стал твоим постоянным спутником. Да, я это забыла, но всё же не предполагала, что отныне такова норма моей жизни. Я останусь здесь. Без семьи. Без друзей. Без надежды. Что за судьба меня ждёт? Вступить в корпус истребителей, работать в Поместье бабочки за еду и кров? Я была бы не против, если бы не одно «но». Златовласое «но» с красивыми глазами цвета мёда. Что он чувствует сейчас, услышав моё случайное признание? О чём думает, увидев, как ради него я отдаю единственный шанс вновь встретиться с семьёй? Возможно, ему так же больно, как и мне, но боль — последнее, что я хотела бы видеть на его милом лице. Ноги зудели и нарывали. Зеницу прав, на подошве моей правой ноги красовалась глубокая царапина. Наверное, придётся всё же свернуть в жалкий комочек свою гордость и возвращаться в особняк. Но только я откладывала возвращение, не понимая, как теперь на меня посмотрят те, кто слышал мою исповедь. Не зная, чем себя занять, я бережно собрала и без того перепачканными ладонями землю, рассыпанную у моих колен, и выложила её возле надгробия, примяв к могильному камню. Ну вот, теперь вы вместе, улыбчивый парень и девушка с серыми глазами. Холодало, и, обхватив колени руками, я пыталась согреться и решить, как мне действовать дальше. Но в голове были вакуум и отрешённость. Я просидела так, обнимая саму себя, не меньше часа, а потом на мои плечи опустилось хаори. Не оранжевое. Зелёное в чёрную клетку. — Ну как дела в Поместье? — спросила я присевшего рядом Танджиро, не поворачивая головы. — О, там жуткая суета. Многие охотники пришли в себя и теперь требуют еды. Генья с ног сбивается. Это, кстати, он передал тебе. Аппетитный запах всё-таки заставил меня отпустить колени и обратить внимание на свёрток в руках Танджиро. На полотняной салфетке проступили мелкие пятнышки масла, а мой рот моментально наполнился слюной. Если быть откровенной, Танджиро, как брат девушки Зеницу, которому я несколько часов назад признавалась в любви, не был для меня желанным собеседником. Но сложно противиться воле пустого желудка, и я смущённо протянула руку за угощением. Внутри салфетки оказались два жаренных онигири с ломкой золотистой корочкой и синий цветок. — О, цветок — это от Иноске, — быстро пояснил Танджиро, должно быть, заметив мой недоумённый взгляд, направленный на содержимое сверка. — В благодарность за спасение Аой. Её глаза такого же цвета. — Хм, не думала, что Иноске может быть романтиком, — не без изумления усмехнулась я и поднесла к губам ещё горячий свежий онигири. После первого же укуса рис, пропитанный соком варёного лосося, распался на языке комочками блаженства. Я не подозревала, что была настолько голодна. — Ну-у-у, не сказал бы, что Иноске понимает, какое значение девушки придают цветам, — протянул Танджиро, пока я огромными кусками уминала свой запоздалый обед. — Аой от него обычно перепадают лишь жёлуди. Но тем не менее Иноске ей нравится. — Я промычала что-то нечленораздельное, а Танджиро продолжил, смущённо почесав мочку уха: — Генья рассказал, что за гребень тебе пришлось отдать. Так ты на самом деле из будущего? Из будущего, в котором нет демонов? — Да, — я кивнула и вытерла пальцы о край салфетки. У меня оставался ещё один вкуснейший онигири, но я не спешила к нему приступать, желая растянуть удовольствие. — Я не лгала онрё. Ни о чём. Но ты, наверное, и так это знаешь. — Знаю. И Зеницу знает. О, Зеницу. А я всё ждала, когда же его имя всплывёт в разговоре. Ну конечно, глупо мечтать, что все будут настолько тактичны и сделают вид, словно я не лежала в ногах онрё, умоляя её сохранить Зеницу жизнь. — Ты теперь ненавидишь меня? — тихим голосом я выразила один из самых больших своих страхов. — Нет! — Танджиро развернулся ко мне с удивлением в тёмных глазах. — За что мне тебя ненавидеть? — За Зеницу. Выходит, я тебя обманула, когда сказала, что мы только друзья. Чёрт, это выглядит так, будто я пытаюсь влезть между ним и Незуко, но на самом деле у меня и мысли такой не было. Веришь? — Танджиро закивал, а мою плотину красноречия прорвало. — Я же хотела вернуться домой, хотела его забыть. Если бы всё прошло, как задумано, он никогда не узнал бы, как часто я о нём думаю. И вот теперь я в тупике. Я не представляю, как себя вести с ним и что делать. Как ни крути, отношения между нами уже не вернутся на прежний уровень, не после того, как ради него я отдала гребень. Это всё так сложно… — выдохнула я, печально покачав головой. — Он рвался к тебе, но я его не пустил. Не был уверен, что ты готова его видеть. Сейчас Зеницу под присмотром Иноске, но рано или поздно вам нужно будет поговорить. Я понимаю, тебе нелегко пришлось… — Понимаешь? — грубым смешком я оборвала Танджиро. — Тебе хоть раз доводилось прилюдно признаваться в любви кому-то, для кого ты просто друг? Если нет, то ни черта ты не понимаешь. Я меньше всего хочу с ним разговаривать. Меньше всего хочу видеть его жалость, а её будет много, поверь. Зеницу не тот человек, который спокойно воспримет мою жертву. И что тогда? Все его мечты о счастье с Незуко полетят под откос, потому что рядом буду я. Буду памятником того, как спасла жизни тех, кто ему важен. Он не сможет не пытаться хоть как-то мне отплатить, а каждый на этом кладбище слышал, о какой плате я мечтаю! — Ну, а ты не думала попробовать, может, у вас что-то и получится… — несмело поинтересовался Танджиро. — Незуко, конечно, расстроится… — Танджиро, не надо, — я отмахнулась от него и этого вымученного предложения. — В тебе сейчас говорит та же жалость. Мы провели с Зеницу достаточно времени вдвоём, чтобы он успел что-то предпринять. А он бесконечно грезил лишь о Незуко. Единственное, что поможет Зеницу не мучиться угрызениями совести — это мой уход. Если подумать, я всегда планировала поступить именно так — исчезнуть из его жизни, забрав чувства с собой. Только меня пугает одно… — Что? — Танджиро внимательно слушал, пока я комкала лежащую на моих коленях салфетку и ещё глубже ковыряла раны своей души. — Я прожила здесь почти год, но ничего не знаю об этой Японии. Никогда не воспринимала ваш мир как свой. — Я посмотрела на небо, голубеющее в просветах тающих красных облаков. — Теперь мне придётся жить здесь, а я в растерянности. С чего начать? Куда пойти прямо с этого кладбища, перепачканной в грязи, с израненными ступнями и без единой йены? Нет, в Поместье я возвращаться не хочу, — на всякий случай я поспешила опередить самое очевидное предложение Танджиро. — Даже если я запрусь от Зеницу на ключ, находиться под одной крышей с ним, видеть его из окна будет для меня невыносимо. Я должна добраться до Токио. Но как мне это сделать? Слишком большой наглостью будет попросить тебя мне помочь? Я насупилась, ожидая его вердикта. Танджиро отличный парень, но мы знакомы всего несколько недель, к тому же я вроде как конкурентка его сестры. Не думаю, что он питает ко мне светлые чувства. Но Танджиро в ответ улыбнулся так лучезарно, что мне показалось, будто кладбище залил солнечный свет. — Ты защитила меня, защитила моих товарищей. Мы живы только благодаря тебе. Для меня будет честью сделать всё, что ты ни попросишь. Танджиро с нежностью смотрел на меня, а я отогревалась под его хаори и его взглядом, понимая, что последние месяцы провела не в бессмысленном ожидании часа, когда вернусь домой. Нет, я обзавелась хорошими друзьями. Мне было куда идти и на кого полагаться. И самое поразительное — все эти люди знали меня настоящую. Не тот образ, который я так усердно создавала, желая казаться стильной самодостаточной штучкой, они знали истинную Кану Хаями — в чём-то зацикленную на своей внешности, в чём-то слабую, в чём-то ещё, возможно, не совсем честную, но умеющую бороться когда нужно. И они любили меня. Своенравный кабанчик, и тот наверняка считал меня другом судя по его искреннему подарку в виде синего цветка. Даже то, что Зеницу узнал, как сильно я в него влюблена… Каждому, наверное, приятно знать, что его могут так беззаветно любить. Я не хотела лишь заставлять Зеницу делать выбор, продиктованный чувством долга, а не движением души, ну а то, что перед нашим расставанием он узнал, какого потрясающего парня я встретила в его лице… это даже хорошо. Битва с демонами ещё не выиграна, пусть моя любовь придаст ему сил. — Ты точно не хочешь в последний раз увидеться с Иноске, с Геньей… с Зеницу? — спросил Танджиро, будто прочитав мои мысли. — Они сильно опечалятся, когда узнают, что ты просто ушла. — Генья и Иноске уже попрощались со мной. — Я чуть приподняла салфетку, на которой лежал уже остывший онигири и бутон цвета глаз Аой. — А Зеницу, — я вздохнула, но теперь с лёгким сердцем, — он уже услышал всё, что я хотела ему сказать. Больше мне добавить нечего. Просто передай, чтобы он не менялся и сделал твою сестрёнку самой счастливой девушкой Японии. — Обязательно передам, — пообещал Танджиро с мягкой участливой улыбкой и указал на онигири в моих руках. — Доешь, тебе нужно подкрепиться. Я отведу тебя в ближайший Дом Глицинии. Это хорошее место, там ты сможешь отдохнуть и набраться сил. Но до него часа два ходу. Выдержишь? — он с тревогой покосился на мою израненную ногу. — Только если поможешь отыскать мою обувь. Я даже примерно не помню, где её оставила. — Стыдливо втянув плечи, я откусила крошечный кусочек холодного, но всё ещё безумно вкусного рисового колобка. — Ну, это я мигом! — Танджиро вскочил. — Никуда не уходи! — Да куда уж мне идти без тебя, ты мой проводник в новую жизнь, — насмешливо фыркнула я и поглубже запахнулась в хаори верного друга.

***

С того дня, как я пропала из жизни Зеницу, чтобы никогда больше в ней не появиться, прошло полгода. Танджиро довёл меня, хромающую и чуть не засыпающую на ходу, до просторного дома с гербом в виде цветка глицинии на воротах. Как оказалось, в домах, обозначенных такими символами, жили те, кому тем или иным образом помогли храбрые истребители. В благодарность простые обыватели открывали двери своих жилищ любому члену корпуса, оказавшемуся в нужде. В одном из таких домов приняли и меня. Нам даже не требовалось ничего объяснять, чтобы мне сразу нагрели ванну, отобрали грязную юкату, а взамен выдали чистое бельё. Это был хороший дом. Светлый, уютный, с запахом благовоний и громким стрекотом цикад в саду. Танджиро ушёл, убедившись, что меня устроили с комфортом. По секрету он даже признался, что наша с ним прогулка помогла ему немного отвлечься от мыслей о Канао, и теперь уже не будет слишком вызывающе прийти к ней с визитом и справиться о здоровье. Как я поняла, эта девочка была стеснительной, и Танджиро боялся испугать её чрезмерным напором. Наутро я покинула Дом Глицинии, снабжённая двумя парами запасной одежды и солидной суммой денег. Как объяснил хозяин, из штаба пришло сообщение, откуда следовало, что Дом посетил кто-то едва ли не настолько важный как Столп, поэтому и поухаживать за мной стоило соответствующим образом. Мне польстило такое обращение, но оно же меня и напрягло. Если в штабе узнали, где я, меня может отыскать Зеницу, а я не хотела этого. По той же причине я не задержалась в Токио надолго. Зеницу знал адрес антикварного магазина Аиро, на пороге которого я показалась спустя две недели после бегства. Аиро и Рёку радовались мне, точно заблудшей, но наконец вернувшейся родственнице, а я пришла к ним как к единственной семье. Тем вечером я плакала, но так и не рассказала, что же произошло в затерянной среди гор деревне истребителей. Хотя, думаю, они поняли, что без нашего общего знакомого здесь не обошлось. Тем проще мне было скрыться снова. Я не сомневалась, письмо от Зеницу не заставит себя долго ждать, поэтому опять бежала. Аиро щедро оделил меня деньгами, а ещё больше обещал прислать по первой же телеграмме. Желание попутешествовать по Японии, увидеть Киото, Камакуру и другие старейшие города Японии выглядело вполне органично для девушки, которая, как думали мои покровители, всю свою сиротскую жизнь провела в сельской глуши. Только вот на самом деле меня влекли не достопримечательности древности. Шесть месяцев я провела в пути, разъезжая по стране в лучших поездах. Я смотрела на людей вокруг меня и думала: смогу ли я привыкнуть к этой жизни? К её размеренному ритму, к тому, что даже электричество проведено ещё далеко не в каждый город. Но зато в бесконечных поездках боль в моей душе день ото дня утихала, уступая место тихой грусти. Сама того не замечая, всё чаще я предпочитала проводить время на западном побережье. Я полюбила провожать уходящее солнце под рокот волн, сжимая в ладони подаренный Зеницу кулон в виде камелии. Сейчас я могла позволить себе уйму драгоценностей, но всегда носила только его. И однажды, стоя на белоснежном песке и вслушиваясь в перекаты холодных зимних волн, я поняла, где я нахожусь. Мало южных пляжей в Японии могут похвастаться таким светлым и чистым песком. Фукуока. Город, где всё началось и куда я так и не смогла донести гребень. Рука машинально потянулась к шее, чтобы нащупать округлые лепестки цветка под пушистым меховым воротником добротного зимнего кимоно. Хочешь, Зеницу, я покажу тебе, откуда стартовал мой путь? Храм Танабата почти не изменился. Такой же древний и таинственный. Только небо над крышей храма не было голубым и солнечным, как в тот день, когда я исчезла из своего мира, а от реки тянуло не прохладой, а веяло резким морозным ветром середины декабря. Глаза не мозолили яркие вывески торговых павильонов, а посетителей, кроме меня, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Я шла по дорожке, ведущей к святилищу, и размышляла: не хватит ли меня сердечный приступ, как только я коснусь веревки колокола у алтаря, известив Орихимэ, что пришла та, кто второй раз не уберегла её гребень? Интересно, а если забросить меня ещё лет на сто назад, я и тогда облажаюсь? Позвонив в колокол и оставив пожертвование, я бездумно шагала туда, где впервые встретила свою знакомую богиню. Плотнее запахнувшись в кимоно, чтобы спрятаться от пронзительного ветра, я свернула за угол храма. Не знаю, на что я рассчитывала… Наверное, именно здесь, на заднем дворе, где через сто лет будут цвести кусты, а бело-синие хозблоки обезобразят уютную площадку, скрытую деревьями, мне казалось, что я могу дотянуться до потерянного мной мира. И всё равно я вздрогнула, но не от холода. А от вида того, как тонкая белая юката трепещет на ветру и облегает хрупкую фигурку. — Ну привет… Орихимэ. Было сложно сдержать улыбку. Я пробыла здесь больше года, стала выше, стройнее, а она всё ещё осталась той же мелкой девчонкой с волшебными синими глазами. Удивительно, но и Орихимэ улыбнулась мне как старой приятельнице, стоя несгибаемой фарфоровой статуэткой в шквалистых порывах. — Долго же ты сюда шла, — весело хмыкнула она, задирая подбородок, но в её жесте я не чувствовала пренебрежения. Скорее, это был дразнящий задор, словно она пробовала на прочность мою броню. — Да вот, всё было как-то не по пути, — я сделала несколько шагов в её сторону. Не верилось, что я общаюсь с настоящей богиней. Зато раз уж она такая вездесущая, нет смысла что-то от неё скрывать. — Ты ведь уже знаешь, что у меня нет твоего гребня? — Ну, мне не привыкать его терять. — Орихимэ мечтательно склонила голову набок, и волна длинных волос свесилась с её плеча, будто напоминая о том, что именно я навечно испортила её причёску. — В былые времена мой гребень хранился в храме как реликвия. Но его украл молодой крестьянин. В их деревне появился неупокоенный дух, а перепуганный парень больше боялся потерять жену и новорождённую дочь, чем моего гнева. Он отдал гребень священникам, чтобы они возложили его в святилище онрё. Все крестьяне пожертвовали свои ценности. Бессмысленный поступок, ведь для того, чтобы смирить онрё, дары не нужны, но такова уж людская вера. Благодаря этому крестьянину, я и узнала о несчастной, обречённой на муки одиночества. — То есть, ты знала, что я найду в заброшенном храме, помимо гребня? Ты знала, что я не сдержусь и выпущу её? — Конечно, знала. Ты очень предсказуема. Странно, я была уверена, что вцеплюсь в волосы этой пакостнице, если уж нам выпадет ещё одна встреча. Но злости не было. Перед моими глазами рассказ Орихимэ проходил кинохроникой. Я будто видела себя со стороны, копающейся в могильной земле посреди тёмного подвала, и поражалась, что, оказывается, у этого блокбастера был режиссёр. — Ещё тогда, когда ты загадывала желание и привязывала свою эму к алтарю, я знала, что твоё сердце жаждет любви. — Глаза Орихимэ потеплели и напомнили мне бархатное летнее море, такое же, как то, рядом с которым мы с Зеницу любовались закатом перед первым поцелуем. — Мне было жаль, что такое искреннее сердце выбрало для себя ошибочный путь. Ты, должно быть, и не догадывалась, что твои подруги просили за тебя в своих молитвах? — Саито и Харука?! — В порыве эмоций я шагнула снова и снова, оказавшись почти вплотную к богине. Интересно, а кто-то ещё из живущих может похвастаться, что стоял в такой же близости от одной из сильнейших сущностей мира? — Да, это было так забавно, — Орихимэ хихикнула. — Они просили меня поспособствовать, чтобы тот парень не ответил тебе отказом. Эти две милые девочки не хотели видеть твоих слёз. Я поняла, ты стоишь того, чтобы за тебя побороться. Я — богиня любви, и то мне редко удавалось видеть настолько честную привязанность. — У тебя очень странные методы борьбы. — Я отвела взгляд, уставившись на голубую ленту реки вдалеке. Думала, что глаза снова начнёт щипать от подступающих рыданий, но их не было. За полгода мои раны уже не кровоточили как прежде, оставив после себя ещё заметный, но всё же уже след. — Прости, что пришлось провести тебя через это, — голос Орихимэ звучал ненаигранно честно, когда она обошла меня и положила ладонь на плечо. Теперь на блестящую водную гладь смотрели мы обе. — Но только та, что влюблена, сможет понять сердце, оставшееся без любимого. — То есть, я была простой марионеткой в твоих руках? Игрушкой? Ты заставила меня полюбить Зеницу, заставила потерять голову, заставила страдать ради того, чтобы дать покой другой девушке? — Жалеешь? Вопрос Орихимэ меня озадачил. Если я и жалела, то только о том, что всё закончилось так глупо. Но то, как Зеницу рассказывал о себе в ночном лесу, как причёсывал мне волосы, как целовал, как боялся забыть… — Нет, не жалею… — шепнула я. — Но твой план удался лишь частично. Я потеряла гребень. Вряд ли ты вернёшь меня домой только в знак благодарности? — Ты забрала у меня ценную вещь и должна её отдать — таково было условие… — неумолимо вынесла приговор Орихимэ. Я вздохнула, но не стала возражать. За шесть последних месяцев я смирилась и с этой мыслью. — Но у тебя есть то, что по цене сопоставимо с моим гребнем. — Ты о чём? — Я непонимающе развернулась. Синие глаза смотрели на меня так уверенно, что я нахмурилась. Орихимэ не шутила. — Твоя камелия, — она взглядом указала на кулон, который я тут же обхватила замёрзшими пальцами. Нагретый теплом моего тела металл привычно лёг в ладонь, а я задумалась — сколько же сотен раз я так держалась за него в минуты душевных смятений? — М-м-моя камелия? — я нервно выдавила из себя невнятный лепет. — Это же дешёвка. Медная проволока и стекляшки. Ты ошибаешься, она ничего не стоит. — Правда? Но разве для тебя эти стекляшки не дороже бриллиантов? Я задышала слишком быстро, пытаясь унять участившееся сердцебиение. Я настолько привыкла считать этот кулон частью себя, что сейчас мне казалось, будто Орихимэ приценивается к моей руке или ноге. И то оторвать их от себя было бы легче, чем цветок, подаренный мне Зеницу. — То есть, ты хочешь сказать, что я вернусь в своё время, отдав тебе кулон? — Несмотря на заманчивое предложение, обещавшее то, о чём я так мечтала, я заметила, что сжимаю пальцы вокруг камелии до боли крепко. — Он не твой. Как и этот мальчик. Если тебя утешит моё признание, он по-своему, но любил тебя. И винил себя в том, что ты сбежала. Он уверен, ему стоило остаться с тобой на том кладбище. Но у вас всё равно ничего не вышло бы, уж поверь богине любви, — Орихимэ со слишком взрослым выражением на детском личике убрала мне за ухо прядь выбившихся из пучка волос. Точно старшая сестра, успокаивающая младшую. — Тебя не должно здесь быть, для этого мира ты ещё даже не родилась. Между вами всегда стоял заслон. Никто из вас не смог бы его обойти. Ты дитя другого времени, а нити этой реальности уже давно переплетены. — Тогда зачем я встретила его, зачем всё это было?! — не выдержав, я сорвалась и ударилась в слёзы. Я всё же расстроила Зеницу, заставила мучиться угрызениями совести. Крупные капли текли по лицу, холодя щёки, но у меня не было желания утереть их. Не было желания даже просто двигаться. — Помнишь, я сказала, что ты ничего не понимаешь в любви? Теперь я беру свои слова обратно. — Ты точно богиня? Ты как-то слишком жестока для той, кто, по идее, должна жить, окружённая пухлыми ангелами с луками… Орихимэ звонко рассмеялась. Её смех колокольчиками пронёсся по двору храма и дальше по улице, ещё не застроенной многоэтажками с уродующими фасад кондиционерами. Защебетали оставшиеся на зимовку птицы, солнце выглянуло из-за туч и превратило поверхность реки в ослепляющее глаза зеркало. Даже ветер стих, оставив в покое длинные волосы моей визави. Нет, она богиня любви, определённо. — О, ты ошибаешься. Вокруг меня преимущественно одни сороки… А любовь не всегда проста и понятна. Своего мужа я вижу раз в год, и тем не менее люди называют наш союз самым крепким во вселенной. Тебе не нужен этот кулон, чтобы черпать в себе внутренние силы. А я буду смотреть на него и знать, что бескорыстная любовь ещё возможна. Мысль об этом поможет мне скоротать время в ожидании седьмого дня седьмого месяца. — Орихимэ протянула ко мне раскрытую ладонь, и я представила, как засияет моя камелия на её бледно-розовой коже. — Если тебе слишком сложно, я сделаю так, что ты его забудешь. — Не надо, — я торопливо оборвала всемогущую богиню, пока она действительно не лишила меня памяти. Расстёгивая цепочку, которая цеплялась за волосы так, будто умоляла не расставаться с ней, я продолжила: — Я хочу его помнить. Лучше, пусть все забудут меня… Зеницу, его друзья, Аиро, Рёку. Пусть забудут и не волнуются о том, куда я запропастилась… Раз уж это не моё время, не будем ломать ход истории. Ты сделаешь это? — спросила я, всё ещё не решаясь отдать цветок. — Ты очень выросла с момента, как мы виделись в последний раз. Тебя волнуют чувства стольких людей. Я даже немного завидую тем, к кому ты вернёшься. Может, останешься со мной? Научу тебя ткать наряды божественной красоты, — откровенно подтрунивая надо мной, Орихимэ улыбалась мягко и по-доброму. — Не дождёшься! Надеюсь никогда больше тебя не встретить, — в тон ей ответила я, хотя, конечно, это не было правдой. Не знаю, встречу ли я Орихимэ ещё хоть раз или нет, но уж точно никогда не смогу выбросить её из памяти. Я уже хотела было положить свою ненаглядную камелию вместе с безответными чувствами к Зеницу на протянутую ладонь, но замедлилась. — Скажи… а то, к чему они готовились, уже закончилось? Он выжил? — Выжил, — Орихимэ опустила яркие синие глаза, будто припоминая что-то. — Ему пришлось нелегко, но всё обошлось. Обзавёлся парой шрамов, стал ещё мужественнее. — Смешливый взгляд богини снова переместился на моё лицо. — Не беспокойся, я позабочусь о нём ради тебя. Его мечты сбудутся. Незуко станет прекрасной женой и подарит ему троих сыновей. И вопреки своим опасениям, он будет хорошим отцом. Жизнь его будет длинной и счастливой. — Спасибо. — У меня с души точно камень упал. Расправив плечи, я вложила в пальцы Орихимэ кулон и отвернулась, чтобы не видеть, как единственный знак внимания Зеницу навсегда уходит из моей судьбы. Впрочем, так, наверное, и должно было быть. Он счастлив, в безопасности, — а это главное. — Давай-ка лучше займёмся твоей жизнью. — Богиня встала напротив и сложила три пальца в уже знакомом мне жесте, а камелия на её шее блестела так, словно была из золота наивысшей пробы. — Ты готова отправиться домой? — А мне это точно не снится? — пробормотала я, машинально отступая. — Будет чертовски досадно, если я сейчас проснусь от того, что мне принесли воду для умывания. — Вот и проверим. — Клянусь, эта наглая богиня задорно подмигнула мне, снова превращаясь в мелкую поганку. — С возвращением, Кана Хаями! Мощный удар тремя такими слабыми на вид пальцами в середину лба заставил меня потерять равновесие. Но тёмные волны, мягкие, пушистые, будто пуховый футон, подхватили меня и потащили на глубину. Глаза закрывались сами собой, а тело проваливалось в лёгкую истому невесомости. Такими темпами я могу и пристраститься к переходу между мирами. — Ой, опять чуть не забыла… Ищи синее и зелёное… — донеслось до меня уже откуда-то очень и очень издалека.