Уникальный организм/подопытный/жертва. Предвестник мира/бог войны. Герой/Ходячий мертвец. Легенда

      Почти сутки Ник с нетерпением ждал новую встречу с Иваном Львовичем, поскольку ему хотелось говорить только с ним, так как только он здесь казался самым понимающим и хорошим зверем, который стоит на стороне Ника. В нём Ник действительно видел интерес и понимание, которые не видел даже у сестры, поэтому он просто ждал встречи и параллельно думал, что ему делать дальше. Он не знал, как ему поступить с военными, с которыми он точно не наладит отношения, поскольку они просто не хотят выполнять его требования и никогда не захотят, так как это не совпадает с их интересами, поэтому Ник был в тупике. Он думал обо всех возможных развитиях событий, кроме долгожданной смерти от военных, от чего ему начало казаться, что он снова обречён жить таким монстром с постоянным риском превратиться в чудовище, но без возможности умереть и даже встретиться с семьёй, поскольку он просто не сможет перед ними показаться из-за того, что он сделал в поезде, хотя он даже начал гадать, что о нём сейчас думают в семье, так как они не могут не знать о Нике благодаря новостям. Он стал гадать, что о нём думают родители и особенно отец, который сразу вспомнил про обещание Ника о его убийстве, от чего Ник предположил, что Джон страха даже боялся выходить из дома, но потом он оставил все эти догадки, поскольку уже не видел в этом смысла, так как с семьёй он уже вряд ли встретится. В итоге он просто стал ждать Ивана Львовича и думать над своим возможным изменением отношения к военным в пользу их общего сотрудничества, в чём он сразу стал сомневаться, поскольку военные не такие идиоты, чтобы рисковать такими вещами, как Ник, чтобы они его наконец-то убили, однако тут же он задумался и о том, что он когда-то считал своё отношение к отце неизменным, а желание убить его вечным, но в итоге он целый месяц провёл в городе и вообще не подошёл близко к кролику, и даже перестал его ненавидеть и считать виновником всего случившегося. Поэтому он стал думать и возможном изменении отношения к военным, но в итоге понял, что для этого ему нужны более веские причины, чем простые слова о том, что они все имеют дело с неизвестно чем из космоса, поэтому он решил просто спокойно идти дальше, чтобы потом решить, как ему быть, поэтому он просто стал ждать Ивана Львовича, который вскоре пришёл с новой газетой и новым кубиком Рубика, от чего Ник сразу улыбнулся, сидя на стуле. — Доброе утро. А у меня сюрприз. Сегодняшняя газета и более сложный кубик, — ответил барсук и положил всё на стол. — Будь у меня деньги, то я бы вам их дал. Не знаю. Купили бы себе вино. А вашей жене просто так деньги на цветы. Большое спасибо, — ответил Ник и сразу взял новый куб, отложив старый. — И… Вот ещё, — сказал психолог и неожиданно положил сенсорный телефон на стол, что Ника сильно удивило. — Так… В чём подвох? — Никакого подвоха. — Ясно. Решили задобрить. Снова будут просить о сотрудничестве? — Ник успокойся. Ничего нет. Мы просто поговорим, как раньше. — Ага. А телефон тогда с чего вдруг? Что за магия? Военным мозги продуло? — Я попросил. Чтобы просто проверить, можешь ли ты им пользоваться. Возьми. — Этими когтями? — Да. Сейчас такие времена, что даже зубочистками можно пользоваться. Проверь, — попросил Иван Львович, а Ник с сомнением сидел несколько секунд, пока в итоге не взял телефон и не включил телефон, после чего посмотрел на свой острый палец и провёл им по экрану, от чего телефон был разблокирован, но на экране осталась мелкая царапина. — Вау. Я телефон могу разблокировать. Я хоть на что-то ещё способен. Ура. — Ну, молодец. Только ты давно показал, на что ты способен. — Вы о чём? — А о том, что случилось с тобой в городе. Ты спас тех зверей из пожара. Никто выше первого этажа не пострадал только благодаря тебе. Значит, ты способен на многое. — Ой, да там… Просто… — Просто то, что никто бы их не спас, кроме пожарных, которые появились только через 11 минут после тебя. А за это время произойти могло что угодно. Свидетели говорили, что ты стены ломал. Как? — Так… Я там себя проверял. Я очень сильный и быстрый и силёнок мне хватило на стены. Правда… Я не понял, почему я могу пробивать так. Я там до этого камни и бетон долбил. Вряд ли бы я смог это делать. Для такого нужен приличный вес, а у меня такого не было. Я не знаю, почему я такой сильный. — Значит, спишем на чудо-технологии. Ладно. У тебя были вопросы? — Да. Чего я месяц бродил? Почему никто меня не ловил? — Ну, в первую неделю было не совсем до тебя. Нужно было скрыть то, что случилось на вокзале. Тебя видели гражданские и полиция. Все видели, как ты не умер от пули в голову. Куча компенсаций, подписок о неразглашении, информация о том, что в поезде были террористы, а ты являлся важной личностью, которою хотели забрать. А пуля… С полицией мы договорились, а гражданским могло и показаться. Не сложно убедить выживших в галлюцинации от нашего газа. А других гражданских больше не было. Всех убрали за 100 метров от вокзала, чтобы они не пострадали. — Ага. А разве не начался шум о том, что военные используют наркоту в оружии? — Не начался. А почему ты спрашиваешь? Ты разве не знал? — Не знал. Я пропустил газеты со всей этой информацией. И по телевизору как-то ничего не встречал. Хотя я у них и не задерживался особо. Кто-то всё-таки станет спрашивать, что это за тип сидит в кафе со странными руками и ногами и обмотанной головой. И плюс ничего не ест и не пьёт. — Понятно. Так вот. Всё скрыть, зачистить. Ну и такая трагедия не осталась незамеченной. Генерала вызвали в Москву. — М-м… К президенту на ковёр. — Верно. В общем, вызвали. Детали я не знаю. Мне сказали, что после этого генерал вернулся уже с маршалом и стал работать уже по твоему поиску и поимке. И тебя нашли. Бегающим по улицам, когда на тебе ещё был плащ. И они следили за тобой. Они видели, как ты упал на асфальт со здания. А что тогда случилось? — Я… Ошибся. Я случайно сделал обычный мелкий прыжок. Хотел высоко прыгнуть, но не сделал. В итоге упал. А… А… Не понял. То есть меня всё это время видели? Аж с того дня? Тогда почему меня только сейчас поймали? — Так готовились. Тебя изучали, чтобы подготовиться. Ты же быстрый и неуловимый. Ты от полиции убегал. — Ага. То есть то здание на улице Фринова с торговцами оружием? Это были они? Это всё-таки были военные? — спросил Ник, что стало неожиданностью для психолога и маршала с майором за стеной. — А… А… Откуда ты знаешь? — В голове проматывал этот бой. Натренированное обращение с оружием, никто не использовал взрывчатку, команды жестами, некоторые корчились от боли, хотя я их не трогал и в них не стрелял. Это чё было? Это была подстава? Или что? Просто я думал, что меня в новостях назовут каким-то террористом, раз я напал на обычное офисное здание. Но нет. Говорили про торговцев. И что это была за хрень? Что за цирк? — Тебя… Тебя хотели проверить, — ответил Иван Львович, начав бояться реакции Ника на такое, а тот немного обрадовался, что оказался прав в своих догадках, но потом он сразу же возненавидел военных, которые решили испытать его в городе, чтобы просто на что-то посмотреть. — То есть чё? Это было испытание? — Да. Тебя хотели испытать. Увидеть, на что ты способен в настоящем бою, — ответил барсук, а Ник повернулся на камеру и стал просто смотреть на неё, продолжая осознавать то, что военные подвергли город опасности, хотя знали все риски, но всё равно решили провести весь этот опасный бред, чтобы посмотреть на действия Ника, а потом он понял и то, что он даже на свободе снова стал подопытным, на котором опять проводили какие-то эксперименты. — Ну, вы и суки, сраные куски дерьма. Вы грёбаные мрази и ублюдки. Вас всех надо заживо сжечь за такое дерьмо. Вы подвергли большой опасности крупный город, хотя знали все риски. Вы совсем охуели, больные твари? — спросил Ник, а Иван Львович не знал, что делать, поскольку ему не дали ответа на такую реакцию Ника, хотя он их предупреждал о вероятной вспышки агрессии Ника. — Маршал, я вас предупреждал о такой реакции. Ответьте ему, — попросил барсук, а маршал некоторое время думал, после чего понял, что был не прав, поэтому решил сказать и включил микрофон. — Мы увидели возможность твоего испытания. Мы поняли, что в иных обстоятельствах нам не проверить, каков ты в реальном сражении. — Я не понял. У вас память отшибло? Вы забыли, что я здесь устроил? Вы забыли поезд? Вы забыли, что я свалил отсюда даже со связанными руками? — Нет, но мы должны были узнать, каков ты в настоящем бою. И на наше удивление ты показал себя отлично. — Ага. А как можно показать себя хуже, если пули убить не могут? Как при таком факторе можно показать себя хуже? Что за бред? — Не знаю. Мы в любом случае должны были всё узнать. — Тогда вы совсем толпа больных кретинов. — Не переживай из-за риска. Мы держали в здании генератор на случай, если ты превратишься. — Да неужели? Значит, вы не толпа больных кретинов. Вы просто кретины. Вы аморальные твари. Даже на своей свободе вы сделали из меня подопытного. Это что тогда получается? Всё подстава? Всё постановка? Погони за машинами? Парень, который провалился в лёд? И даже пожар? — Нет. Мы причастны только к офисному зданию и складу. Всё остальное произошло само по себе. Ты на самом деле спасал зверей и помогал полиции. — Вау. Утешили. Но это не отменяет того факта, что вы аморальные мрази, которые рискнули городом ради своей проверки, — ответил Ник с презрением, а маршал решил даже не пытаться ему что-то объяснить, поскольку понял, что тот опять будет его посылать и не понимать важность целей военных. — Иван Львович, продолжайте беседу. — А чего? Вы сдулись? Сказать нечего? — Есть, но я понял, что ты снова не будешь понимать всю важность наших целей, поэтому вам обоим лучше продолжить беседу. — Вау. Офонареть. Наконец-то, нашёлся кто-то, кто понимает меня и не долбится в свои «опасные ситуации» и прочую хрень в очередной раз. Кроме вас, Иван Львович. Вы всегда понимающий. — А… Спасибо. Э… Что ты ещё хочешь спросить? — Как меня поймали? Та полиция с сиреной? Это тоже всё подстава? — Да. За тобой следили в парке, а потом рядом с тобой проехали машины. Они заметили, что ты реагируешь на сирены. — Верно. А нельзя было меня на складе просто связать и всё? Зачем надо было меня вырубать? — Ну, ты ведь сбежал. Причём со связанными руками. — Ха, глупо. Не веская причина, чтобы разрывать мне голову этой хренью. — Чт… Ты это серьёзно? — А я и сам не знаю. В голову пришло. Не важно, короче. Что там командование решило? Со мной и со всем этим подземельем? — Я не знаю. Мне не сказали. Это секретная информация. — Значит, всё понятно. Во всём разберутся, меня оставят даже на следующий век и сделают под сотню таких монстров, как я. — Ну… Вообще не факт. — А какая разница? Я в любом случае обречён на жизнь. Да пошли они нахрен. Давайте поиграем. — Хорошо, — сразу согласился Иван Львович, и они оба начали новую партию в шахматах, во время которой они молчали, но Ник думал, о чём можно поговорить, после чего понял, что ему лучше рассказать, что он делал в городе, чтобы продолжить беседу с барсуком, и при этом он решил не спрашивать его ещё про что-то, поскольку на эти вопросы ему не дадут ответы. — У меня… Вопросов больше нет. Точнее они есть, но мне на них ответа не дадут. Ваша очередь спрашивать. — А… Хорошо. Что же ты всё-таки делал на воле? Вот просто скажи всё по порядку. — Особо ничего. Зверю одному пригрозил собой. Потребовал руки развязать. Ну, и он развязал, а я свалил. Потом я бегал и сидел под мостом. Чего ещё. Сидел и думал, что я обречён жить месяцами в одиночестве. А потом… Подумал о семье и о наших беседах. И… Не знаю. Решил, что отец во всём не виноват. И потом я решил всё-таки вернуться домой. — Ты виделся с родными? — Нет. Я их видел. Я следил за ними, а они меня не видели. Весь этот месяц. — Как? По… Почему ты не пришёл к ним? — А как я мог придти к ним таким спокойным? Я стал монстром и плюс из-за меня убили кучу заложников. Я не мог просто так придти к ним, будто ничего не случилось. Будто… Будто я их всех не посылал в этом подвале. Будто мне не было на них плевать. Будто я не по своей воле угробил жизни заложников. Будто ничего этого не было. Я не мог придти к ним. Просто не мог. К тому же… Я… Я подумал, что я виноват вообще во всём, — неожиданно сказал Ник, от чего все три зверя удивились и стали с интересом ждать новые ответы от Ника. — А… В чём ты виноват? — Во всём этом кошмаре. Во всех этих смертях и ужасе. Во всём. Я пересмотрел своё прошлое. Вот промотал в голове, увидел и понял. Всё действительно началось с меня. Не будь меня, то не было бы всего этого дерьма. Я… Я бы своих сестёр в детстве не напугал. Я бы не дал то обещание, которое привело меня в полицию. Я… Я бы не встретил Дину, и она в тот день не оказалась бы рядом с тем кафе. Она бы встретила другого парня и, возможно, уже имела бы детей. А теперь она в земле лежит. Как и те, кто погиб из-за меня на работе. А что самое важное? Если бы меня не было в полиции, то я бы не оказался здесь. Я стал причиной смерти собственных коллег из отделения. В ту ночь с поездом никто бы не погиб из-за меня. Ни гражданские, ни военные. Всё. Я виноват во всех этих смертях и страданиях. — Ник, ты преувеличиваешь. — А вот нихрена. Я всё тщательно проанализировал. Во всём виноват я. Я несу сплошные страдания и смерть окружающим. Обе сестры, девушка, коллеги по работе, все, кто погиб здесь и в ту ночь с поездом. Даже сейчас я родной семье несу страдания, поскольку я не иду к ней, а появиться перед родными я не могу просто из-за того, что я стал чудовищем. Я по своей воле стал тем, кого сам боялся, и в итоге погибли заложники. — Но ведь ты же генерала во всём винил. — Я и себя винил. Мы оба виноваты. Он меня спровоцировал, а я не сдержался. Но ведь и причиной всей той срани стал я. Если бы я не появился, то они бы все свалили из этого подвала. Проект бы заморозили и, возможно, его бы нашли археологи лет через 100. Но что в итоге? Пришёл я и угробил десятки жизней. Кто Дину загубил? — Но ты же говорил, что ты лишь причастен. Как и твой отец к тому, что ты стал таким. — Я переосмыслил всё. Какой главный фактор всех этих страданий? Я. Если убрать меня, то ничего не будет. У Дины будет семья, ребята из отделения будут со своими родными, эти уроды просто тихо свалят отсюда, никто не умрёт в таких ужасных обстоятельствах. Вот и всё. Вот я и нашёл причину всего этого кошмара. — Ты на себя наговариваешь. Ты от стресса и одиночества напридумывал всё это. — Да хватит уже повторять. Подумайте логически. Все мои вмешательства стали причиной многих смертей и страданий. — Хорошо. Но тогда почему ты не сбежал? Ты мог спрятаться в лесу. Ты мог вообще в другую страну прибежать через лес, и тебя бы только птицы и насекомые заметили. Почему ты пришёл в город? — Да потому что больной. Психически больная тварь. Одиночества не вынес, и в итоге полез туда, где мог убить сотни зверей. Потому что не знал, что делать. Я был в сраном отчаянии. Я родных хотел увидеть. И вот ещё одна моя вина. Случись что, то я был бы известен на весь мир, как дикий массовый убийца. А ведь я просто захотел побыть в обществе, чтобы не утонуть в этом одиночестве. Точно также я просто захотел сделать Дине подарок и точно также я отправил её и Джуди к кафе, и там она погибла. Точно также я решил пойти в полицию за сестрой, поскольку я ещё и своё обещание хотел исполнять. И точно также я прыгнул на тот грузовик. И абсолютно точно также я сорвался в поезде. Так что просто признайте. Я виноват во всём, — рассказал Ник, а Иван Львович просто сидел и поражался таким словам, в которых он слышал печаль и боль, от чего ему стало безумно жалко Ника, который не заслуживал всего этого кошмара. — Но… Подожди… Ты торопишься с выводами. — Как я могу с этим торопиться, если я был наедине с собой целый месяц? Я целый месяц бродил по городу и сидел на крышах, думая, что я виновен во всём, поскольку я не вижу других причин. Точкой невозврата становились мои решения, которые гробили других. Я любимую девушку на смерть отправил. — Но ты же не знал про убийцу. — Да без разницы. Я её туда отправил из-за тупого желания сделать ей подарок. Я пошёл в полицию и разгрыз головы своим же друзьям. Я осознанно и по своему желанию стал монстром, которого боялся сам. И что же вы мне сейчас скажите? Чтобы я простил себя? Чтобы я принял всё это и жил дальше? Чтобы я не винил себя, так как я что-то не знал? Чтобы я представил более худший сценарий развития событий и понял, что нынешняя реальность не так ужасна, а могли быть вещи куда хуже и страшнее? Попросите найти другой смысл жизни? М? — спрашивал Ник, а барсук осознавал, что Ник сейчас перечислил всё, чем Иван Львович мог ему ответить на эти вопросы, из-за чего тот в итоге замолчал. Он попал в тупике поскольку не знал, как ответить Нику, так как он и сам видел логику в его утверждениях и был немного согласен с тем, что именно Ник является главной причиной всех этих страданий и смертей, но от этого ему становилось не приятно, поскольку это шло вразрез с его работой, в которой он должен в основном положительно думать и говорить о звере, но здесь он просто не знал, как ответить. — Ну? — Я… Я… Извини… Я не знаю, что сказать. — Вот. Значит, всё. Мировоззрение пробито. Вот она какая… Жестокая реальность в этом страшном мире. Не знаем, как ответить даже самим себе. Вот и я не могу ответить. За что мне всё? За что мне все эти мои страдания и плюс страдания других, где я стал причиной этих страданий? И я правильно думал. Сейчас, когда я всё это осознаю, мне отвратительно и ужасно так, как никогда не было. Не когда я злился на то, что случилось со мной, и даже не когда я злился на генерала и самого себя. Мне очень плохо именно сейчас, когда я в спокойном состоянии всё осознал. Вот бывало у вас такое? — спросил Ник, а Иван Львович стал думать, было ли у него подобное. — Да. Было. С моим старшим сыном. Они оба лишь месяц отработали на стройке подсобниками, но вот… Рвались туда, куда им не надо. Вот просто иногда хотели сделать то, что им не по силу. Вот как-то раз они на крыше здания принимали груз с крана. Они спорили, где лучше поставить этот паллет, но в итоге не решили. В тот момент к сожалению никого рядом не было потому, что они сказали, что сами справятся. И вот эти двое тащат каждый на себя этот палет, но тут вдруг мой старший сын потянул на себя паллет, споткнулся и упал на спину, а паллет продолжил идти к нему. В итоге он прошёл над сыном и не задел его. Когда они мне и жене сказали, что случилось, то я очень сильно на них наорал. Я попросил моего знакомого устроить им наказание. Они целую неделю только прибирались. Курилки подметали, мусор разный выкидывали и прочее, что было под силу. Я очень сильно злился на них. Но… Потом на неделе их наказания и как-то понял, что я чуть сына не потерял. У них на крыше был бардак, а они его не убрали, и сын в итоге упал, а паллет прошёлся над ним. Он ведь мог упасть. Или он мог налететь на сына и сломать ему ноги. В тот момент я осознал, что чуть не потерял его, и в этот момент мне было очень плохо. Я мог их обоих потерять, но понял это спустя время. И… Мне тогда было ужасно внутри. Хуже, чем тогда, когда я кричал на них. Я же осознал, что в тот момент я кого-то мог потерять. Или кто-то мог травму получить. Не знаю. — Вот. Значит, вы меня понимаете. А вот представьте, что вы стали массовым убийцей и плюс в плане нескольких смертей вы осознанно стали этим убийцей, хотя раньше боялись таким становиться. Хреново не станет вот сейчас, когда на вас никто не давит, и вы спокойно обо всём думаете? — Станет плохо. — И что же мне тогда делать? Понять, что всё могло сложиться ещё хуже? А разве может быть ещё хуже? — Могло быть. Ты мог стать монстром в городе. Тебя могла переехать машина, и ты стал бы чудовищем. Тебя мог вырубить тот пожар. Всякое могло быть и, не смотря на это, ты помогал окружающим. Разве это тебя не утешает? — Сейчас нет. — А раньше? — А раньше мне было приятно, но меня ещё утешало то, что когда-нибудь я всё-таки сдохну. — Но ведь ты же круглыми сутками мог просто гулять. Почему ты решил вмешиваться в чужие дела? — Да я сам не знаю. Видать, совсем уже сошёл с ума от всего этого бреда. Я не знаю, что со мной было. Мне просто было неприятно игнорировать всё это. И слушал эти сирены и ничего не делал, хотя знал, что там может быть что угодно. Я… Не знаю… Я думал, что… Мне было неприятно думать, что там что-то очень плохое случилось, а я был бы виноват, поскольку не вмешался, хотя если бы вмешался, то ничего плохого бы не произошло. Я не знаю, что это был за бред у меня в голове, — ответил Ник, а психолог стал думать и вспоминать, что он лично уже сталкивался с подобными случаями, когда кто-то просто так хотел помогать. Он вспомнил нескольких солдат, которые хотели хорошо служить и помогать своим товарищам, он вспомнил такое у своего младшего сына и теперь стал думать о Нике, сразу вспомнив его прошлое и предположив, что Ник просто живёт с чувством альтруизма, когда он хочет кому-то оказать помощь даже без всяких ответных действий, после чего он стал думать над всеми вмешательствами Ника и решил, что Ник за свою жизнь сформировал из себя такую личность, которая на подсознательном уровне хочет помогать другим, если может, и при этом почти не может отказать. Поэтому он решил рассказать об этом Нику, чтобы он попробовал разобраться сам в себе. — А мне кажется, что я знаю. У тебя… Можно сказать, что у тебя… Что ты подсознательно всем помогаешь. Это желание уже находится в твоём подсознании, а оно также формирует нашу личность. Как… Как моему тестю подсознательно нравилось собирать монеты. — Так ведь я рисковал городом. Я знал все риски. Я даже знал, что меня кто-нибудь увидит и снимет. Я же знал, что засвечусь. Но я полез в этот огонь и прочие другие дела, хотя мог стать тварью. Это уже на тупое помешательство похоже. Как моё желание умереть, когда я на семью плевал, из-за которого я теперь не могу им спокойно в глаза смотреть. — Да. Очень похоже, но в твоём случае это не так уж и плохо. И главное, что ты это не слепо делаешь. Ты поступаешь с умом. — Вот как. И где был мой ум в решении рисковать в превращении монстра, если меня случайная машина переедет или что-то меня взорвёт? — Ну, во время испытания ты прикрывал себя руками и случайным куском металла. Ты защищал себя, поскольку знал, чем грозит критическое состояние твоего тела. — А пожар? Я через огонь шёл. — Да, но это не несёт глубоких повреждений твоему телу. Кожа снаружи просто запечётся. Дальше огонь не пройдёт. Только температура и всё. — Да, но я сильно рисковал. — Потому что иначе поступить не мог. Ты хотел всем помочь. Это твоя особенность. Ты пытаешься помогать всем, чем можешь, даже если знаешь, что ты сильно рискуешь. — Тогда я поступаю, как идиот, а не умный. Я не поступал с умом. — Иногда. Однако ты поступаешь с умом. Вспомни убийцу Дины. Ты его боялся, и у него было оружие, но ты же его остановил. Вспомни свою драку через год. Ты был один против трёх зверей, но ты же вступился за сестру. — И попал в больницу с травмами. Я не по уму поступал. Я бы мог ещё кого-то позвать, но попёрся один, как придурок. — Потому что твоя сестра была в опасности. Я тоже так поступил ещё в школе со своей бывшей девушкой. К ней стал приставать её бывший. Ну, и в итоге мы с ним друг друга избили, пока она не привела к нам мужчину, который нас разнимал. — Так он был один. А у меня было трое. — Ты всё равно поступил, как брат. — А надо было поступать по-умному. — Ну, знаешь… Легко сейчас говорить, что надо было, а что нет. Мне родители говорили, что мне надо было идти в отель, в котором отец работал. Они хотели, чтобы я продолжил его дело. Кто знает, что было бы сейчас со мной. Поэтому… Уже глупо так рассуждать. — Однако некоторые факты остаются. Если бы не я, то всех этих трупов не было бы. — Если бы тебя не было, то все те звери могли погибнуть в этом пожаре. Или хотя бы многие. — Не факт. — Как и не факт, что все были бы живы, если бы не было тебя. В тот день в драке Джуди могла стать инвалидом, Дина могла бы погибнуть на следущий день от психа за рулём, здесь технологии могли забрать и закончить проект где-нибудь там за границей, и уже потом нас бы стали убивать такие, как ты. — Преувеличиваете. — А ты разве не преувеличиваешь? Вот ты сейчас странно рассуждаешь. Ты рассуждаешь только в положительном ключе. Ты считаешь, что всё везде было бы прекрасно, если бы не было тебя. Но ведь ты поступаешь нелогично. Ты должен рассуждать логично. Сейчас ты просто упираешься. Ты считаешь, что всем было бы хорошо, если бы не ты. Но ведь ты же этого не знаешь точно. — Я точно знаю, что всё было бы иначе. — Тогда почему я не могу утверждать, что те звери могли погибнуть в этом пожаре? Что тот парень мог утонуть и уйти под лёд? Что случайные пули от преступников на машинах могли кого-нибудь убить? Откуда тебе знать, что без тебя всё было бы лучше в этих ситуациях? Что за очередное противоречие самому себе? — Да не противоречие это. Эт… Это просто вы упёрлись. Пытаетесь убедить меня, что во мне нет ничего плохого. Будто это действительно не из-за меня все вокруг гибли и страдали. — Нет. Я тебе сейчас говорю, что ты противоречишь сам себе. Ты утверждаешь, что всё было бы хорошо без тебя, но при этом ты говоришь, что это я преувеличиваю, раз говорю, что без тебя всё было бы плохо. То есть ты фантазируешь, а мне не даёшь потому, что считаешь, что я не прав. Бредом не кажется? — Нет. Потому что хуже, чем сейчас со мной, уже не было бы. — Это ты про что говоришь? Про недели своих вмешательств или то, что было до этого? Так ты в обоих случаях не прав. Ты не знаешь будущее обоих периодов. Ты не можешь знать, что было бы куда лучше без тебя в прошлом. И ты не можешь знать, что в том пожаре всё было бы лучше без тебя. А теперь вернёмся к тебе. Я могу утверждать, что ты подсознательно являешься чуть ли не альтруистом. — Да что за бред. — Вот только именно этот бред помогал тебе все эти недели. Он помог тебе не оставаться в стороне, а помогать. И почему же ты решился на это? Ты знал все риски, но решил вмешиваться. Почему же? — Да не знаю. Мне было неприятно игнорировать все эти сирены. — Ага. А ещё тебе было противно от чувства вины, которое могло появиться из-за того, что ты проигнорировал сирену, где на вызове кто-то мог пострадать. Это значит, что тебе подсознательно не нравится, что кто-то может пострадать, и вот это чувство толкает тебя помогать. — Да это всё равно бред. Чего… Я собой владеть не умею? Я сам себе не хозяин? И подчиняюсь каким-то выдумкам в голове? — Это не выдумки, а твоя личность. Она формируется с самого детства, и уже во взрослом возрасте изменить свою личность очень сложно. — Тогда давайте работать. Не знаю… Давайте отговаривать меня от этой помощи, одиночества и прочего. Тогда они мне жить мешают. Из-за них я выдал себя и позволил схватить. — Увы, но это невозможно. Твоя личность и подсознание уже не изменятся. — Да откуда вам знать? — Так ты посмотри на себя. Ты стал чудовищем, но всё равно решил помогать другим. — Нет, это… Это была просто какая-то слабость. — Нет. Сейчас нет большего доказательства, чем твои вмешательства в городе. В таком состоянии ты действительно мог бы измениться, но ты сам доказал, что это невозможно. Ты доказал, что ты не можешь измениться. Тебе же ничего не нужно было. Ты жертва всего того, что здесь произошло. Ты никому ничем не обязан и ничего не должен. Ты абсолютно независим. Тебе ничего не нужно, чтобы жить и ждать смерти. Тебе не нужно было есть и спать. Тебе вообще ничего не нужно. Ты мог просто сидеть в любой яме в лесу и ждать смерти. Но это идёт вразрез с твоим подсознанием и твоей личностью. Ты так не можешь жить. — Да что за чушь? Могу я так жить. Я могу. — Нет. Твоё одиночество в городе было высшей проверкой твоего разума. Но ты в итоге не изменился. Ты по-прежнему не хочешь быть одиноким. Ты тянешься к общению и обществу. И тебе плохо, если ты не помогаешь, когда можешь помочь. — Да бред это… Я… Я же не такой слабак. — А дело здесь не в этом. Даже если в этом, то это не так. Ты боялся выдать себя своим вмешательством, но ты в итоге вмешался, поскольку хотел помогать другим. Ты был бы слабым, если бы решил спрятаться от всех. И это ещё при знании о том, что кто-то пострадал, а ты не помог, когда была возможность. Но ты всё-таки продемонстрировал свою силу. Ты не плюнул на всех, а вмешался. Ты преодолел свой страх своего раскрытия. Ты знал, все риски и последствия, но преодолел себя и пошёл вперёд. И вот сейчас в тебе просто играет упрямство. Ты не хочешь признавать то, кем ты являешься. — Я труп ходячий. — Я не про это. Я про то, кем ты являешься подсознательно. Ты просто добрая и самоотверженная личность, которая бескорыстно хочет помогать другим, но и при этом не хочет жить в одиночестве. — О боже. Чего вы только не придумаете, чтобы навести меня на мысль, что я в чём-то не виноват. Или что я правильно. — Но ведь так и есть. Ты спас всех этих зверей от смерти. Тебя та девушка на причале поблагодарила. — Ага. А потом она увидела, чем я являюсь на самом деле. Они все видели меня таким, какой я есть. Страшным монстром. Я видел страх на их лицах. — Ага. Те жильцы из горящего дома тоже видели монстра. Чего тогда они говорили, что ты их всех спас? Что ты герой? М? Может, им всё-таки было не до твоего внешнего вида и того, что ты стены и двери ломал? Может, они в первую очередь были благодарны тебе за спасение? — Да не важно это. Мне от этого не легче. Я остаюсь монстром, — ответил Ник, а психолог решил, что будет правильнее, если он сейчас уйдёт, поскольку он дал ему пищу для размышления, и Иван Львович надеялся, что это поможет ему понять себя. — Нет. Это важно для тебя. Ты их спасал и был рад этому. Поэтому… К чему мы пришли? Ты не помешанный. Ты просто такая вот личность, которая хочет всем помогать, если может. Поэтому я вот что тебе советую. Посиди и подумай. Всё… Вот тебе телефон, кубы и газета. Я там тебе накачал всякое кино. Отдохни. — От чего? Я разве напрягался? — Да. Ты мне говорил, о чём думаешь и что помнишь. Поэтому отдыхай. А мне… Надо по делу, — ответил барсук и ушёл, а Ник остался один и после закрытия двери сразу взял телефон, снова начав учиться с ним работать, а психолог пришёл к трём командирам, где генерал с нетерпением хотел высказать своё непонимание. — Не понял. Что это было? Вы как-то мало поговорили. — Нет. Достаточно. — А почему ушли? Не знали, о чём ещё поговорить? — Я знаю, о чём с ним говорить, но когда и как, решать буду я. И сейчас я дал ему пищу для размышления. — Какую? Зачем? Вам какой приказ дали? — Я знаю, что от меня требуется. А вы должны понимать лучше многих, что угрозами не добиться хорошего результата. Хрен бы кто выиграл какую-нибудь войну, если бы всем солдатам угрожали чем-то. Так и здесь. С ним нужно установить конкретные отношения, а не просто «Я генерал армии, поэтому иди и выполняй мои приказы, иначе вырублю на месяц.». — Вам смешно? — Хватит, Игорь Семёнович. Так что вы хотите сделать? — высказался маршал, обращаясь уже к психологу. — То же самое, что делал раньше. Установить с ним хорошие отношения, чтобы он сам стал с нами сотрудничать. А для этого ему надо разобраться в себе. Вот теперь он будет думать о себе и о том, что делал. — А он хоть будет думать? Что-нибудь поймёт. — Конечно. Я же знаю его не первый день. Я уверен, что он примет то, что я ему сказал. Ему надо просто всё это осознать и принять. Как он уже до этого осознал, что его отец не является причиной всех его бед. Поэтому ему нужно просто время. Если у вас с вопросами всё, то я пойду перекушу. — Да, идите, — ответил маршал, и через несколько секунд три зверя остались наедине. — Он прав. Лучше с ним как-то договориться, чем принуждать, — сказал майор. — Пробовали уже договориться. И он сбежал. — Из-за вашей операции, — сказал майор, и маршал понял, что два командира могут снова начать спорить, поэтому решил всех развести по сторонам. — Всё. Все свободны. Идёмте. Пусть сидит, — сказал маршал, и все трое разошлись, позвав в комнату наблюдения солдата, который постоянно следит за Ником, когда он один.