Уникальный организм/подопытный/жертва. Предвестник мира/бог войны. Герой/Ходячий мертвец. Легенда

      Два дня Ник жил в раздумьях о последней беседе с Иваном Львовичем и в итоге начал понимать, что психолог прав. Он понял, что барсук был прав в плане того, что тупое упрямство никак не поможет решить проблему, и Ник стал думать о возможном сотрудничестве с военными, однако он всё ещё боялся того, что они могут сделать с помощью этих технологий, из-за чего пострадают многие звери. Эта мысль всё никак не выходила из головы, что не позволяло Нику решительно думать и что-то понять, но потом он решил вспомнить свою смерть, к которой он так сильно стремится. Он вспомнил, как всегда этого хотел с тех пор, как осознал, во что превратился и кого убил в образе страшного монстра, вспомнил, как не хотел быть таким чудовищем, которого боится сам, и вспомнил, как сильно не желает жить со всеми теми воспоминаниями о десятках страданий и смертей, которые случились лишь из-за его глупого желания прыгнуть на грузовик и позже остаться на нём, и поэтому Ник понял, что ему надо пересилить своё упрямство и даже страх того, что кто-то может пострадать, если он поможет военным с этими технологиями. Долгое время он думал лишь об этом и всё-таки стал понимать, что ему нужно отпустить своё упрямство, которое ему лишь мешает, однако страх о пострадавших не исчез, и в итоге Ник встал в тупик, так как он не знал, что делать со всем этим. Он очень хотел умереть, но понимал, что это невозможно, если он не поможет военным, и в то же самое время в голове стали возникать мысли о том, чтобы просто плюнуть вообще на всех, чтобы умереть самому и больше ни о чём не думать. Ник даже стал думать о таких мыслях, но всё же он не смог сделать их приоритетными, поскольку он будто просто сам по себе отказывался от них. Будто что-то внутри него останавливало его от принятия такого выбора, в результате чего он понял, что это опять вмешивается его помешанная личность и подсознание, и это начало его искренне бесить и злить, поскольку он не может просто захотеть и сделать всё ради смерти. В итоге он понял, что должен умереть, а для этого нужно договориться с маршалом, поэтому он решил сперва поговорить с ним, чтобы понять, что ему делать дальше. Поэтому он стал просто сидеть и ждать, однако за два дня к нему никто так и не пришёл, поэтому он сам несколько раз в час говорил вслух, что он хочет говорить с маршалом. И вскоре Ник услышал открытие двери, а через несколько секунд маршал зашёл и за ним закрыли дверь, а сам он увидел спокойно сидящего Ника, который пристально и неподвижно смотрел на зверя, который через прошёл вперёд и сел на стул, положив ноутбук на стол. — Здравствуй, Ник. — Добрый день. Сейчас же день? Я не путаю? Память меня не подводит? — Нет. Сейчас 13 часов утра. — Спасибо. Ну, и? О чём поговорим? — Сейчас, — ответил маршал, включил ноутбук, позвонил, подключился и развернул, а на экране Ник увидел президента в его кабинете. — Здравствуйте, Николас Хэмонд. — Здравия желаю, Дмитрий Алексеевич. Какая честь. Прямо гигантская честь. К делу сразу перейдём или поспрашиваем, как у нас всех дела? — Нет. Хорошо. Как хотите. Приступим к теме нашего разговора. — И ещё. Давайте без банальностей. Мне всё равно, какая там у вас ситуация с этим космическим мусором. Как он важен вам там всем. Извините за такую наглость, но меня всё это уже достало. Оправдывают этой важности даже трупы гражданских. — Я согласен с вами. Это неправильно. Я понимаю, что вам крайне неприятна сложившаяся ситуация, но и вы должны нас понять. Мы столкнулись с неизвестными технологиями с другой планеты, которые могли использовать против нас. — Всё я знаю. Повторяли кучу раз. Можно не повторять? Можно мы уже к делу приступим? — Хорошо. Иван Львович описал вас подробно. И что вы хотите? — Ничего не изменилось. Смерть я хочу. Отталкиваемся от этого. Как я могу умереть? На каком основании я могу наконец-то сдохнуть? Что надо вам от меня? — Нам нужно ваше содействие. Сперва мы должны полностью понять эти технологии. Раскрыть их тайны и, возможно, что-то узнать об их создателях. — Ясно. И что потом? Вы дадите мне умереть? — Не знаю. Всё будет зависеть от результатов исследований. — Каких исследований? О чём речь? Что вы хотите узнать? Открыть? Использовать? Расскажите всё. — Простите, но мы не можем рассказать всё. Это государственная тайна. — Тогда всё это и останется тайной, если выяснится, что без меня вы ничего не добьётесь. — А зачем вам знать всё? Зачем вам знать, что мы планируем сделать в далёкой перспективе? — Потому что это касается лично меня. Я познал всю опасность этих технологий. Моя позиция вообще такая, чтобы всего этого мусора не было. Он слишком опасен. — Тогда почему бы на планете не запретить автомобили? Они ведь тоже опасны для жизни. — Не путайте средство передвижения с военными технологиями. — Так ведь и автомобили тоже есть в армии. Те же самые средства передвижения, но в другом виде и в другом применении. Также и с вами. Эти технологии исследовали лишь в военных целях. — Ой, а будто уже при вас будет иначе. Мы все знаем, что я сделал. Мы все знаем, как опасны эти технологии. Поэтому их не должно быть у военных. Если вы пришли со мной договариваться, то вот мой пункт. Этих технологий не должно быть на этой планете. Я не позволю вам и кому-то ещё создавать оружие из этого дерьма. Тем более ещё никто не исключил вариант того, что тот корабль является бомбой, которая при взрыве раскурочит планету на куски. Вы же должны всё понимать. Раз я устроил четыре резни и даже от военных со связанными руками сбежал, и даже могу долбить бетон и кирпич, то эти технологии при развитии ещё больше опасны. Я вот даже представляю это. Крупнокалиберная винтовка, чьи пули могут пробить танк. Вот серьёзно. С такой хренью пехота будет крошить любую технику. Тем более этот металл никак не деформируется, так что эти пули можно забирать после боя и использовать заново. Или вот ракету можно оснастить осколками из этой хрени. Так все лететь будет, что сотни зверей на сотни метров перережет и плюс технику продырявит. Или что? Вы скажите, что такого никогда не будет? И даже скажите, что у вас даже мыслей таких не возникало? — Я могу сказать, что такого не будет, но ведь вы не поверите. — Всё верно. Не поверю. Поэтому и выходит тот тупик, о котором я здесь говорил. Я ничего не буду делать, а вы не будете не делать оружие из этого мусора. Таким образом мы с вами ни о чём не договоримся. — Хорошо. Тогда поговорим о ваших интересах. Почему вас так беспокоит оружие из этих технологий? Вы не раз говорили, что вас не волнуют жизни окружающих, но и при этом вы говорили, что мы не такой монстр, чтобы допустить, чтобы от этих технологий ещё кто-то пострадал. Так чего же вы хотите? Ведь выполнить ваши условия мы сможем только в том случае, если для вас не важны жизни других зверей. В таком случае вам должно быть безразлично то, что мы захотим сделать с этими технологиями. Вам же всё равно на других. Вас же никак не коснётся то, что происходит у нас, если вы умрёте. На сколько мне известно, вы просто отчаянно хотите умереть, не смотря ни на что. Даже если вам не безразличны другие, то почему вы не хотите нам помочь, а потом умереть, даже если мы используем эти технологии в качестве оружия? Какое вам дело до наших планов и до тех, кого коснутся эти технологии, если вы отчаянно хотите умереть? — Допустим, мораль. Не могу я сдохнуть с мыслью о том, что вы насоздаёте таких же чучел, как я, чтобы они убивали других. — Даже если нам это удастся, то мы будем адекватно и расчётливо использовать таких, как вы. — Ага. А я тогда завтра стану королём балета. И кто прав? Никто. Врём и врём. Тогда мы ни о чём не договоримся. — Тогда вам нужно постараться понять нас, Ник. Мы не можем просто так отказаться от этих технологий. Подумайте об их создателях. Ими может оказаться и какая-то враждебная цивилизация. — Ага. А они все такие тупые, что почти за 50 лет не могут свой мусор найти. Серьёзно? — А мы не знаем, что они там делают. Поэтому мы должны это узнать. И с вашей помощью у нас получится узнать больше. — И как же именно? Подключите меня к кораблю? А если у меня окончательно мозги взорвутся? — Тогда для вас это будет только в плюс. Мы же останемся в недоумении. И вас уже никак не будет волновать то, что делаем мы. Логично? — Логично. Но меня это не сильно устраивает. Вы ведь, не смотря на это, продолжите оружие создавать. — Даже если продолжим, то какое вам до этого дело, если вас уже не будет в живых? — Согласен, но я с такими мыслями помирать не хочу. — Тогда решите, что для вас всё-таки важнее. Такая желанная смерть или другие ваши желания, которые противоречат нашим планам, и при которых вы не добьётесь своей смерти? — Ладно. Допустим, смерть. Вот мне на всё плевать. В таком случае какие у вас на меня планы? — Сперва мы должны узнать больше об этих технологиях. Раньше учёные в этом комплексе фиксировали подключение таких скелетов, как у вас, к генератору и тому кораблю. Они считали, что смогут как-то подключиться к ним и узнать больше. Скажем так, они не могли подключиться к базе данных корабля, поэтому они решили, что нужен посредник. Такой, как вы, кто сможет подключиться к кораблю. — А на кой хрен им были нужны такие чучела? Чего? Не смогли придумать какой-то аппарат, который бы подключился к этому кораблю? Не придумали какой-то полуинопланетный сервер? — Не смогли. Годы исследований показали, что эти технологии больше совместимы с органикой, чем с простой техникой. — А они и вы все хоть поняли, что это вообще за хрень? Это органика, металл или что-то ещё? А то действительно выглядит, как бред. Какая-то технология из твёрдого металла может соединяться с органикой. Или действительно никто так и не узнал, что это за какие-то биологические нанотехнологии? — Нет. К сожалению, они за всё это время так и не узнали причину. Вот поэтому было решено создать такого, как вы, чтобы иметь доступ к этим технологиям. Считалось, что уже полностью подключенный мозг уже в симбиозе со скелетом сможет получить доступ к этим технологиям. У вас что-нибудь было при подключении того генератора? Вы что-то видели? Может, узнали? — Ничего. Я помню только просто гигантскую боль в голове и страшный звук в ушах. Я свой же крик перестал слышать из-за этого звука. — Тогда мы можем попробовать подключить вас к кораблю. — То есть типа раньше не пытались? — Пытались, но эти подопытные умирали. А вы пережили процедуру. Вполне возможно, что вы полностью вошли в симбиоз со своим телом. В таком случае у вас есть шанс подключиться к кораблю. — Согласен. Шанс есть. А если не получится? Вот если я окажусь просто бесполезен? — Тогда мы будем решать, что с вами делать дальше. — Например? Вот я вообще нихрена не нужен. Ничем не помог. Я просто чучело. Что дальше? Меня убьют? — Мы решим. — Нет уж. Давайте решать всё сейчас. Давайте говорить обо всём. И вообще. Раз уж мы все серьёзные звери, а все мы втянуты во все эти ваши очень опасные ситуации, то давайте поступать по-взрослому. Договора. Чистые договора. Хотя… О чём это я. Для вас это будет просто бумажка, которую можно хоть в сигарету превратить. — Не будет. — Да щас. Чего я… Не знаю, что вы все политики? Вы обязаны врать. — Согласен. Однако в вашем случае мы не хотим вас обманывать. — Откуда такая роскошь? Я не военный, даже не гражданин, не иностранец, никто. По паспорту уже не доказать, что это я. С чего это вам поступать как-то честно по-отношению к ходячему трупу? Вот серьёзно. Зачем вам, например, убивать меня после того, как я помогу со всем, что возможно? Вам же это не выгодно. Тем более я просто ходячий труп. Зачем меня вообще спрашивать? — Да, но даже в такой ситуации мы сможем договориться о взаимовыгодных отношениях. Вам же лишь нужно просто оказать содействие нам, и тогда мы выполним вашу просьбу. — Прекрасно. Тогда о каких гарантиях будет идти речь? Или мы будем верить друг другу на слово? Что вы меня убьёте, а я, например, не сбегу сразу же, когда появится возможность. — Боюсь, что особых гарантий мы друг другу дать не можем. И я вас понимаю. В данном случае мы все друг другу не доверяем, поэтому глупо полагаться лишь на слова, однако это возможно. У всех нас есть свои интересы, и мы можем добиться своих целей на взаимовыгодных условиях. Однако вам нужно определиться, что именно вам нужно. Просто смерть или смерть с некой мыслью о том, что кто-то может пострадать от этих технологий, в которых вы ещё и помогли нам разобраться. Просто вас же ведь никак не должно волновать то, что будет после вашей смерти. Вы мертвы. В таком случае вас уже не будет волновать, что мы сделали с этими технологиями. Только вам нужно решить, что сейчас для вас важнее всего. В случае содействия мы действительно можем позволить вам умереть. Это просто слова, но я вас понимаю. Я понимаю, что вам сейчас очень нелегко. — Не понимаете. — Знаю, но частично понимаю. Поэтому сейчас только путём сотрудничества у вас есть возможность умереть. В противном случае мы вас будем использовать не по вашей воле. И к тому же мы ещё не исключили вариант о том, что генератор в вашем теле может накапливать энергию, из-за чего вам осталось жить уже не полтора года, а десять лет. Если, например, вы сбежите, то вам будет крайне сложно жить всё это время в одиночестве. Поэтому вот что мы можем предложить. Вы сотрудничаете с нами в плане понимания этих технологий, и при этом вы никуда не сбегаете. Взамен мы можем выполнить какие-то ваши условия и просьбы, но не все. Об этом мы уже будем договариваться позже. А также взамен мы честно дадим вам возможность умереть. От вас нам нужно лишь сотрудничество и терпение. Согласны? — спросил президент, а Ник замер на некоторое время, думая над всей этой ситуацией, однако он всё-таки не верил, что все сдержат своё, поэтому он не знал, как сейчас ответить. — Я подумаю. — То есть это да? — Нет. Это то есть я подумаю. Я всё сказал. — Но… Подождите… — Нет. Вы подождите. Вы серьёзно думали, что я сразу скажу свой ответ? Так нет. Мне нужно подумать, — ответил Ник, маршал стал ждать ответ президента, а тот несколько секунд подумал, вспомнил про Ивана Львовича и решил дать Нику время. — Хорошо. Подумайте. Скажите, когда решите. Всё, Виктор Алексеевич. Мы закончили. Можете идти. Только ноутбук не закрывайте. — Спасибо. До свидания. Иван Львович, я жду вас здесь. В любое время приходите, — сказал Ник, поскольку он был даже уверен, что психолог всё это время смотрел за их беседой, а маршал вместе с ноутбуком покинул изолятор и сразу пришёл в комнату наблюдения, где поставил ноутбук на стол и сам сел на стул, и теперь уже все три командира и психолог смотрели на экран. — Иван Львович? Что можете сказать? — Могу поздравить с успешной беседой. А вы, Денис Семёнович, должны мне 10 000. Вы проспорили. С ним можно просто поговорить, а не вырубать сразу, — с улыбкой сказал генералу психолог. — Это сейчас с ним можно говорить, когда он в изоляторе. А уже завтра на свободе он может всех нас перерезать. — Ага. У него было много возможностей сбежать, когда мы дверь в его комнате открывали, а он не двигался. — Значит, он ещё больший идиот, раз не попробовал сбежать. — Или вам стоит признать, что он умнее, чем вы думаете, и он просто знает, что он не сбежит из-за каких-нибудь мер предосторожности, которые применят против него в случае побега. Напомнить вам, как он со связанными руками от вас сбежал? — Вы… — Хватит, товарищ генерал. Иван Львович, что именно вы можете сказать? — спросил президент, остановив обоих зверей. — А то, о чём я и говорил. Он может пойти на уступки. Возможно, он понял, что своей настойчивостью он не добьётся ничего. Если мы потом поговорим, и он действительно будет готов с нами сотрудничать, то тогда его и отпускать можно будет. Или вы так и планировали его в тросах держать? — Посмотрим. Надеюсь, что не понадобится. — Хорошо бы. Так вот. В данной ситуации я советую дать ему время. Он всё обдумает, я подготовлюсь, мы поговорим, и, возможно, он даст положительный ответ. Всё-таки он должен понять, что у него просто выбора нет. — А если он всё-таки осмелится сбежать и даже рискнёт прожить хоть десять лет? — Не знаю. Это уже не моё дело. — Именно. Это наше дело. Поэтому он будет всё время жить на цепи, пока от него есть толк, — высказался генерал. — Если он не оставит нам выбора. Иван Львович, продолжайте работу. Виктор Алексеевич, доложите, как только что-то узнаете. Всем доброго дня, — ответил президент, обращаясь ко всем. — Так точно, — ответили все военные, после чего президент отключился, и звери замолчали, смотря, как Ник перебирает свой куб за столом. — Денис Семёнович, у вас действительно какие-то проблемы с пониманием, — решил высказаться психолог. — Вас сюда прислали лечить его, а не меня. Деньги вам принесут в кабинет, — грубо ответил генерал и ушёл из комнаты. — Действительно. Я думал, что всё пройдёт хуже, — решил сказать маршал. — Насколько? — спросил сразу майор. — Как в нашу общую встречу с ним. Втроём. Или почти. — Тогда за кем бы он бегал? — с усмешкой спросил майор. — Не знаю. За президентом, раз он одобряет то, что здесь происходит. Ладно. Нам надо работать. Я всё пришлю вам, Иван Львович. — Спасибо, — ответил психолог, и все звери разошлись по своим делам, где барсук стал готовиться к встрече с Ником, на которой он надеялся увидеть уже более благоразумного Ника, который всё-таки пойдёт на уступки ради своей такой желанной смерти. На следующий день Иван Львович тихо зашёл и также тихо сел на стул, смотря на молчаливого Ника, который расслаблено сидел на стуле и лежал на столе, смотря на лежащий на столе куб. — Ник? Ты слышишь? — Да. Вот думаю. Моя жизнь всё больше похожа на эти кубики. Если целью является его запутать, а потом собрать, то и у меня также. Только у меня итогом был бред. Всё началось с бредовой мысли о создании живого зверя. Потом с бреда с моим дефектом, дальше бред с моим этим желанием помогать, из-за которого я почти не приобретал личной выгоды. Потом бред с этим обещанием и полицией. А дальше вы всё знаете. Сплошной бред, который ещё год назад я мог бы назвать чушью идиота. Кто бы мог подумать, что весь этот бред вообще возможен. Какой-то зверь из пробирки, помешательство на обещании, толпа ботаников с инопланетными технологиями, какие-то суперсолдаты, превращение в кровожадного монстра, который тупо хочет убивать. И вдобавок десятки трупов из-за этих маленьких факторов. Вот кто бы мог подумать, что такая чушь вообще возможна? — Не знаю. Так… Ты снова себе надумал чего-то странного. Тем более это не отменяет всё то положительное, что ты сделал. — А какой во всём этом смысл уже? Всё это мне дало лишь билет в это проклятое подземелье. Вот всё. Всё привело меня к тому, что я оказался здесь. Я должен был сдохнуть не один раз на работе, но нет. Я пережил одновременно три пули в теле, ещё четыре разных ранения и моё самое любимое — дробь дробовика прямо в жилет, а потом отлёт в стену и удар затылком об стену, от чего я не потерял сознание, а продолжил двигаться, чувствуя всю эту боль и прочее дерьмо. Будто всё специально было сделано для того, чтобы я оказался вот в этом дерьме. И вот ещё две детали. Я родился с этим дефектом мозга, из-за чего у меня мозг так развился, что я пережил эксперимент с этими технологиями. Это что за стечения обстоятельств такие сраные? Вот серьёзно. Каковы вообще шансы на то, что родится такой мутант, который переживёт эксперимент, в котором все дохнут? Это же не просто так. Может, действительно есть какая-то мразота, которая так крутит всеми, что делает так, чтобы сложилась какая-то история? Вдруг эта сволочь специально устроила мне этот кошмар? Просто это уже не похоже на случайность. Почти что в одном городе живёт мутант и толпа ботаников, в чьём эксперименте дохнут все, кроме этого мутанта, который по совершенно случайной случайности попадает в этот подвал и выживает. И в итоге становится обречённым на жизнь в кошмаре. Что за чушь? Может, эта сволочь ещё и мои мозги запрограммировала на всю эту помощь прочее? И тогда получается, что я действительно не имел своей собственной воли? — спросил Ник, продолжая лежать головой на столе, а психолог подумал о его последних словах, вспомнил разговор, где Ник говорил про свою линчость и подсознание, и подумал, что Ник снова вернулся к этой теме, и Иван Львович решил подробнее её обсудить, поскольку в прошлый раз Ник его прогнал. — Ты снова думаешь, что у тебя нет своей воли? Что ты больной? — спросил психолог, и ту Ник неожиданно выпрямился и нормально сел на стуле, посмотрев на барсука. — Да. У меня это из головы не выходит. — Ясно. Только ты всё не так понял. Давай отложим эти какие-то неизвестные сущности, которые тебя сюда привели. Пойми, что сейчас ты просто сваливаешь все свои беды на кого-то ещё. Как изначально, когда ты все проблемы валил на своего отца. — Да. И потом я говорил, что я во всём виноват. Что я себя сюда привёл. Что из-за меня окружающие гибнут. А теперь я виню своё подсознание и личность, на основе которых я и принимал решения, которые загнали меня сюда. Где я здесь на других валил всё? — На личность и подсознание. Ты нашёл крайних. Ты навязал себе эту мысль, хотя на самом деле ты понимаешь, что всё случилось из-за того, что ты таким вырос. Бескорыстным и доброжелательным зверем, который небезразличен к проблемам окружающих. — Опять, боже мой. В который раз всё по кругу. Какая мне выгода от всей этой помощи, если я стал монстром и плюс угробил других? — В том, что ты сделал и хорошее. Ты помогал другим в городе. Перестань это игнорировать. Эти факты тоже отражают тебя. Не относись к ним, как к чему-то ненужному. Весь твой месяц в городе доказал, кто ты такой. Просто смирись с этим. — Я не могу. — Можешь. Потому что в этом твоё спасение. Если ты поможешь военным, то они позволят тебе умереть. Сейчас ты не должен ко всему наплевательски относиться. Тебе нужно пойти на уступки ради самого себя. И ради других, если тебе так хочется. Если ты умрёшь, то ты больше не станешь монстром и никого не убьёшь. — Ага. Меня заменят ещё десятком таких же уродов. — Ладно. Почему тебя это волнует? Почему, например, тебя не волнует то, что… В какой-то стране было много погибших от землетрясения. Тебя это волнует? — Да… Не знаю. Волнует, но я же ничего им не сделаю. — Потому что ты не можешь всё контролировать. Ты не можешь контролировать то, заболеет твой друг раком или нет. Вот и здесь ты не можешь контролировать планы и решения военных. Тебе остаётся лишь смириться с этим. Смириться и играть по их правилам, поскольку ты больше ничего сделать не сможешь. Ты же сам говорил, что ситуация тупиковая. И я тебе говорил, что без договорённости ты снова станешь подопытным не по своей воле. Понимаешь? — Понимаю. Но что мне тогда делать? Сидеть и смотреть, как они создают таких же монстров или что-то ещё похуже? — Мне кажется, что ты это даже не увидишь. Это военные секреты. Ты же не знаешь, какое они там оружие тайно создают. Может, танк, который летает. Кто их знает. Так что у тебя действительно нет вариантов. Ты должен с ними сотрудничать, если хочешь умереть. — Хорошо. Ладно. Допустим, я не знаю, чего они там делают. Ладно. Но где гарантии того, что меня убьют? — Ты же сам знаешь, что их нет и быть не может. Даже если дадут, то ты не поверишь. Дмитрий Алексеевич правильно сказал. Ты никому не будешь доверять. Тебе тоже никто не будет доверять, пока ты это доверие не заслужишь. Тупик, как ты и сказал. Но ты можешь добиться смерти, если поможешь. В конце концов, хуже ты сделаешь только себе, если продолжишь отпираться. — Ага. А моё доверие они как собираются зарабатывать? Или что. Я должен всё за просто так делать, ничего не получая взамен? — Так потребуй у них что-нибудь. Поставь свои условия. И вот об этом я тоже хочу поговорить. Вспомни, что я рассказывал про того командира, который себя во всём винил. Он осознал, что совершил ошибки, но он преодолел себя и свой страх. Он вернулся к семье, поскольку любил всех своих родных, и эта любовь для него оказалась сильнее страха. Близким своих погибших товарищей ему всё равно неприятно в глаза смотреть, но он с этим справился и справляется. Так поставь и себе цель. Сделай свою семью своей целью. Сделай возвращение к ним своим желанием, которое будет сильнее твоего страха им в глаза посмотреть. Я же точно знаю, что тебе не плевать на них. Если бы тебе было всё равно, то ты бы сразу убил отца, а за остальными бы ты не следил. И ты бы не стал выдавать себя, если бы тебе было всё равно. — То есть своё мнение я поменять не могу? Запрещено? — Можешь. Только ничего не изменится. Изменить себя крайне тяжело. И я сомневаюсь, что ты изменишь сам себе. Ты так и останешься бескорыстным зверем, которому не плевать на проблемы других. И тем, кто всё равно привязан к своей семье. — А военные к этим другим относятся? — Ну, вряд ли. Ты же искренне не хочешь им помогать. Ты знаешь, что они сделали и могут сделать. А обычные окружающие тебе ничего не сделали. Но своим принципам ты уже вряд ли изменишь. Поэтому тебе нужно поставить свою семью выше всего. Вернись к ней. — Как? На цепи военных? Вы думаете, что они меня отпустят на волю? Даже если я до малейшей молекулы всё им расскажу про этот мусор? С чего им меня отпускать? — Например, в качестве награды за какую-то работу. Например, для демонстрации того, что они тебе доверяют. Я не знаю. В крайнем случае они могут отодрать кусок того генератора, засунуть его в ящик и повесить тебе на спину. Откроют его, если попробуешь сбежать. Может, этот мелкий кусок будет работать также, как и сам генератор. Будет вырубать тебя. Не знаю. Вы там все что-нибудь придумаете. Меня в детали не посвящают. Или просто договоритесь. На мизинцах, — в шутку сказал психолог и даже усмехнулся. — О да. Договор на крови. Даже если у меня нет крови. На… На какой-нибудь там тёмной материи у меня в проводах. У них кровь, а у меня тёмная антиматерия из чёрной дыры, которая находится в 40-м измерении. — Ну, не факт. Может, в нашем измерении. В общем, ты понимаешь меня? Вам нужно найти компромисс. Тебе нужно договориться, если ты хочешь выбраться отсюда и встретиться с семьёй. А я знаю, что ты этого хочешь. И тебе уже точно нужно определиться. Либо тебе действительно всё равно на всех, кто может пострадать от этих технологий, либо не всё равно, но тебе придётся пойти на уступки. Просто… Они не знают, как с тобой договариваться, если ты сам ещё точно не определил свою позицию. — Да я понял всё. Ну, допустим, что мне не плевать, но и о себе я подумать хочу. И что мне делать? — Смирись с тем, что ты не можешь всё контролировать. Для начала. Признай, что ты не тот, кто может контролировать всё, и не тот, кто в первую очередь виноват во всём. У того командира была такая же проблема. Он участвовал в планировании той операции и вёл её сам, а после провала он решил, что только он во всём виноват, поскольку не просчитал всё и уже в бою принимал поспешные решения. Я тоже ему говорил, что он не должен всю ответственность за случившееся взваливать на себя. Излишний вес чувства вины никак не помогает что-то понять и решить. Он лишь подавляет разум. Он не даёт мыслить вообще никак. Ни логично, ни разумно и даже ни эмоционально. И у вас обоих всё это происходит из-за того, что вы внушили себе, что вы виноваты во всём, будто вообще всё зависело лишь от вас. Себя он винил в плане и бою, а ты винишь себя во всём, что случилось с тобой и с кем-то из-за тебя. Ты винишь именно себя во всём, что случилось после твоего прихода сюда, хотя это тебя без твоей воли превратили в монстра. Виноваты учёные и те звери, что взяли заложников. Но виновным ты считаешь лишь себя. — Потому что это логично. Ключевым фактором всех этих событий являюсь я. Если убрать меня с той улицы, где мы дежурили, то меня бы и рядом с грузовиками не было бы. Мы втроём могли бы просто их уже потом при погоне потерять. И всё. Меня нет, нет проекта, нет никого. — Да. Ты являешься ключевым фактором, но только это не делает тебя виновником вообще всего. И твоего отца это тоже не делает виноватым. Просто… Случилось такое стечение обстоятельств, что именно ты оказался там, прыгнул и в итоге выжил. — Ладно. Допустим, что я виноват не во всём. Я виноват в поезде. Надеюсь, что здесь вы не будете оспаривать мою вину? Я сам же… Я именно по своей воле стал вести себя, как монстр, из-за чего гибли заложники. — Хорошо. Спорить не буду. Только именно вот в этом ты и виноват полностью. Ты сам принял это решение. И в этом ты действительно виноват. Как и тот командир был виноват в своих поспешных решения в бою, поскольку именно он их принимал и отдавал приказы. Вот в чём ваше сходство. Вы сами принимали решения, которые привели к ужасным последствиям. Хорошо то, что вы это понимаете и признаёте. Это значит, что вы каятесь, но ваша проблема в том, что из-за давления именно этой настоящей вины вы взваливаете на себя вину за всё остальное. Так нельзя. Это не даёт вам мыслить разумно и эмоционально. Из-за этого вы сами же себе делаете хуже. Такое чувство вины вас подавляет. Поэтому тебе нужно понять, что ты просто зря взваливаешь на себя вообще всё. Дину, коллеги, друзья, Джуди. Всё это случилось не по твоей вине. Как и тот командир не был виноват в том, что террористы устроили на них засаду. Причём он на планировании её даже предугадывал. Просто самих террористов недооценили. А теперь ты сейчас просто бездумно и неправильно всё валишь на себя. Да. Ты являешься ключевым фактором всех этих событий. Точнее твои решения, но вот только были и другие факторы, на которые ты сам повлиять никак не мог. Вот это ты должен понять. Ты не мог контролировать эти факторы. В таком случае ты не виноват, что случились такие стечения обстоятельств. В чём ты действительно виноват, так это в поезде. Причём ты сам говорил, что там могло быть иначе. Ты мог просто остаться на месте, а не вырываться и всех убивать. В таком случае ты бы больше винил военных, чем себя. Но ты сделал так, что ты теперь действительно виновён в гибели заложников. Это было твоё поспешное решение. Постарайся это понять. Без этого ты не сможешь мыслить здраво. Эта вина будет тебя лишь подавлять, как она подавляла командира, который из-за этого боялся вернуться домой. Также и ты сейчас не можешь мыслитель достаточно разумно и логично. Этот большой вес вины вынуждает тебя именно сейчас больше думать о других, чем о себе. А… Сейчас для тебя это не выгодно. Поэтому тебе нужно понять, что сейчас твоя упёртость тоже пораждена этим излишним чувством вины. Излишняя упёртость тоже тебе не поможет. Сперва смирись с тем, что ты не можешь всё контролировать, пойми и признай, что ты слепо и сгоряча взваливаешь всю вину за всё возможное на себя, и осознай, что тебе сейчас нужно подстроиться под военных, чтобы тебе дали свободу. Пойми это. Иного пути у тебя нет. Либо ты снова становишься подопытным не по своему желанию, — договорил Иван Львович, а Ник слушал всё и думал обо всём этом, но потом он решил отвлечься на шахматы, чтобы посидеть и подумать, поэтому он просто молча положил доску между ними и всё разложил по местам в новой партии, а барсук также молча начал играть. В течении часа Ник думал обо всём, что услышал, и даже стал понимать, что Иван Львович снова прав. Он понял, что слепое упрямство лишь сделает ему больше проблем, которые либо будут оттягивать его смерть, либо вообще лишат возможности умереть, так как у военных кончится терпение, и они просто вырубят его и будут держать в коме годами. Он быстро думал обо всём этом и понял, что сейчас нужно поступать так, как он делает с недавних пор — в первую очередь думать о себе, и поэтому Ник решил, что для него самым лучшим выходом из всего этого кошмара является работа на военных, однако его всё равно останавливало то, что его могут просто не убить, поскольку он слишком ценен. Он даже предположил, что они смогут добиться того, что в этом комплексе сделать прошлые учёные — получить доступ к мозгу и сделать с его памятью, мышлением и всем остальном такое, что Ник больше перестанет быть собой, но станет тупой машиной, которая будет выполнять любые приказы. Он стал бояться этого, но вскоре понял, что они могут этого добиться даже в том случае, если он не станет сотрудничать. В итоге Ник окончательно понял, что он просто обречён на всё плохое, что вообще может произойти. Что его могут просто вырубить и изучать годами, если он будет сотрудничать или нет. Что к его голове могут получить доступ при любом его решении в плане сотрудничества, поскольку военные могут просто подсунуть ему под дверь генератор и вырубить. Ник снова оказался в тупике, но вскоре понял, что сейчас ему придётся выбирать наименьшее из зол, и им станет добровольное сотрудничество, поскольку в таком случае он хотя будет знать, что происходит вокруг, и он случайно не проспит целый год, однако он помнил, что его могут в любой момент вырубить. Все размышления стали превращаться в замкнутый круг без всякой развязки, поскольку Ник осознал, что он абсолютно везде и всегда будет в проигрышном состоянии, так как он вообще ни на что не может повлиять. В итоге он решил выбрать сотрудничество, поскольку это был хоть немного выгодный для него путь.       Когда же он стал думать про то, что он является лишь ключевым фактором, а не главным виновником всего, то это заставило Ника снова всё возненавидеть, так как он снова начал думать, что всё-таки виноват во всём случившемся, но потом он в итоге просто устал об этом думать. Тогда же он поразмыслил над этим, вспомнил про вину, о которой говорил Иван Львович, и понял, что тот снова прав. Ник понял, что и всё это сильное и лишнее чувство вины, как упрямство, не принесёт ему ничего хорошего, поскольку он тут же вспомнил и слова своей сестры, когда она была здесь, и другие разговоры с психологом. Он вспомнил, как они оба называли его одержимым, поскольку он зациклился на одном и том же, что не позволяло ему мыслить здраво, и теперь уже перед лицом возможного сотрудничества с военными он стал понимать, что они оба были правы. Он стал осознавать, что он обречён на нескончаемую боль и мучения от мысли о том, что он во всём виноват и ещё будет виноват, если кто-то пострадает от этих технологий, в которых он помог разобраться. Ник понял, что эта вина не даст ему покоя, а будет вечно преследовать, если он не изменит своё мнение о своей причастности ко всему окружающему, и в итоге вскоре он понял, что ошибался, взваливая всю возможную вину лишь на себя, как когда-то всё сваливад на отца, и как тот командир винил себя во всём, из-за чего это самое превышенное чувство вины не давало ему вернуться домой и не давало жить нормально. В ходе раздумий Ник понял, что не хочет дальше жить с таким грузом, который принесёт ему лишь одни проблемы, поэтому он решил ещё поезде об этом серьёзно подумать. Однако его также тянуло и к семье, с которой он всё-таки хотел поговорить. По итогу своих раздумий он решил сказать Ивану Львовичу, что всё осознал и понял и что он готов сотрудничать с военными, если они смогут договариваться. — Ладно. Возможно, вы правы. Я… Зря винил во всём себя. Ладно. Я, как и отец, ко всему этому просто причастен. Кроме поезда. Это… Пятно на всю жизнь. Навсегда. Нет мне прощения. И… Они ведь всё это замяли. Всё скрыли. Так что близкие погибших даже сделать мне ничего не смогут. Они же не знают обо мне. Справедливости не будет. — Так ведь… Твоей справедливости тоже не будет. Возможно… Мы до сих пор не знаем, кто отвечал за всё это. Кто присылал тех бойцов за тобой. — Да пошли они. Не важно уже. Найдём, так всем жопы порву. Не найдём, так всё равно сдохнут. Неважно. Так вот… Я, может быть, действительно зря об этом всём думал. Видимо, это у меня из-за стресса и шока. Столько всего свалилось на меня. — Это объясняет твоё поведение. — Да всё равно. Я же… Я же всё равно взорвался в поезде. — Да, но ты хотя бы осознал, что натворил. Тебе стыдно за случившееся и ты жалеешь об этом. Так сильно жалеешь, что это стало ещё одной мотивацией для самоубийства. Но… Тебе в любом случае нужно преодолеть это всё. Также и давление этой настоящей вины не даёт тебе думать разумно. Поэтому тебе нужно понять, что вам всем нужно договориться. А тебе лично надо уже понять, что ты виноват лишь в поезде. Ко всему остальному ты просто причастен. И ты должен понять, что у тебя ещё есть семья, которая тебя любит, не смотря на твоё состояние, — сказал барсук, и тут же Ник быстро промотал в голове свои слежки за семьёй и остановился на тех моментах, где он видел, как на его кровати лежала и плакала мама, после чего он связал это со словами Ивана Львовича и решил сказать об этом. — Ну, когда… Я следил за домом. Я… Я видел, как мама в моей комнате лежала на моей кровати. И… И плакала. Я в тот момент решил, что она скучает. — Вот. Видишь? Она точно хочет, чтобы ты вернулся. — Но ведь… Я же не смогу вернуться и сделать вид, что я ничего не сделал. — Ты и не будешь. Точнее будешь, но временно. Когда-нибудь ты скажешь им всю правду. — Хе, а как же дятлы? Или они мне позволят рассказать правду? И кстати. Мои командиры в полиции. Мы же с ними беседовали, когда я сбежал. Что сделали с ними? — Ничего. Просто… Потребовали молчать о том, что случилось на самом деле. Возможно, они и твоим коллегам ничего не рассказали. Официальная версия такова, что ты был важным зверем, которого хотели забрать террористы. А военная операция была осуществлена вдалеке от населённых пунктов, чтобы вытащить тебя и заложников. Всё. Это официальная версия. И, возможно, одним из условий военных будет твоя обязанность скрывать правду. Ну, это если тебе, например, разрешат встретиться с семьёй. Но… Возможно, когда-нибудь ты им расскажешь. — Посмотрим. Ладно. Я… В принципе понял всё. Я подумаю над всем этим ещё раз. И… Я, наверное, соглашусь с ними. Всё-таки под микроскоп в бессознательном состоянии я быть не хочу. Мало ли чего со мной сделают. — То есть ты всё понял? — Да. Ну, в принципе. Надеюсь. Ещё подумаю. Скажите, что я готов дальше с ними говорить. А… И когда я с ними снова встречаюсь? Когда президента ждать? — Об этом должен сказать я. И, как я вижу, ты хочешь измениться. Или хотя бы пойти на уступки ради своих целей. — Да. Верно. Не знаю. Посмотрю, как будут вестись переговоры. — Хорошо. Тогда я им всё расскажу. — Ладно. Только… Останьтесь. Я доиграть хочу. — Хорошо. В этот раз я точно одержу победу. — Это мы ещё посмотрим, — сказал Ник и даже улыбнулся, продолжив играть, а вскоре Иван Львович ушёл к командирам, чтобы высказать своё мнение, а Ник снова взялся за куб, думая над всем, о чём он узнал и понял.