Уникальный организм/подопытный/жертва. Предвестник мира/бог войны. Герой/Ходячий мертвец. Легенда

      На следущий день Иван Львович уехал, а Ник спокойно дал себя заковать и пошёл с группой в лабораторию, где все учёные с опаской смотрели на своего странного коллегу, который будто бы без всякого интереса следовал указаниям и помогал в работе. Две недели Ник спокойно и почти без особой активности играл в шахматы в столовой, проводил время у себя и смирно шёл к учёным, когда его звали, и он к этому смог уже привыкнуть, решив, что он попал в петлю одинаковых действий, среди которых нет ни одного момента, где учёные хоть что-то ему сказали в плане всех исследованиях, обещая, что расскажут всё позже. Он просто смирился с тем, что его опять обманули и заставили работать, поскольку ему так и не дали позвонить, однако он смог успокоиться и продолжить работу, надеясь, что его всё-таки убьют, но он также думал и о том, что делать, если ему откажут в смерти. Он стал искать все возможности для побега, если его всё-таки не убьют, а вообще оставят без сознания на неопределённый срок, поэтому он всё время искал для себя любую возможность для побега, если придётся. В течении ещё целого месяца он следовал указаниям и снова не получал никаких ответных действий от учёных и военных, на которых он работал будто бы уже бесплатно, что его крайне сильно бесило, однако он помнил, что у него просто нет выбора. Все его просьбы о звонках не выполняли, но от этого его отвлекало то, что все его просьбы в самом комплексе удовлетворяли, хотя ему всё-таки не хватало интернета, который на всём объекте был под запретом, поэтому лишь из газет он узнавал, что происходит в мире.       Спустя три месяца после своего скандала он в очередной раз посмотрел на дату в телефоне и в очередной раз понял, что он пропустил день рождения Насти и день рождения отца, хотя желания поздравить его у него не было, а в плане семьи ему теперь запретили и букеты. В итоге он ничего не смог послать сёстрам и не стал надеяться, что сможет хотя бы записку отправить Диме, чей день рождения будет в сентябре. Ник лишь удручённо смотрел на даты и повторял почти одни и те же наборы действий, которые лично ему ничего не давали, что ещё сильнее склоняло его к тому, что военные в итоге нарушат договор и не будут его убивать. Однако в течении всего этого времени он удивлялся и тому, что те организаторы этого комплекса так и не явились. Все звери и Ник ждали появление тех солдат, но так как ничего не происходило столько времени, то маршал и потом за ним и верховное командование стали полагать, что те звери не решатся на новую попытку вернуть своё имущество, поскольку в прошлый раз вся их операция закончилась таким провалом, что никого не осталось в живых, но военные всё равно готовились к различным вариантам развития событий. Однако они все были недовольны тем, что учёные в комплексе так ничего и не узнали. Всё это время Ника таскали на различные проверки и процедуры, ничего ему не говоря, поскольку и говорить было нечего, потому что ни корабль, ни источник, ни Ник с генератором никак иначе себя не проявляли, и командование стало задумываться об окончательном тупике в исследованиях. Учёные не знали, что ещё можно было бы сделать, поскольку они перепробовали всё возможное, поэтому невозможность узнать о создателях этих технологий становилась всё реальнее. В итоге было решено продолжить работу и удерживать Ника, пока не будет достигнут хоть какой-то результат, поэтому Ника и всё остальное продолжали исследовать всеми возможными способами, где учёные тайно от Ника решила даже повторить опыты прежних учёных с металлом и живыми организмами. Они проводили исследования в основном на лягушках, на которых изначально и проводили опыты много лет назад, но теперь выяснилось, что и металл перестал действовать как раньше. Он оставался мёртвым и неподвижным, не образуя симбиоз с живым организмом, а это уже окончательно доводило учёных, поскольку они не знали, как объяснить сперва переставший работать источник, а потом и весь остальной металл. Всему руководство объекта и командованию начало казаться, что это всё произошло будто бы специально, чтобы они не узнали то, что хотят, а кто-то из командующих стал в этом подозревать Ника, поскольку только он и генератор оставались неизменными, а достоверно они не могут знать о его честности по части исследований, поскольку он может больше сильно и не бояться боли от генератора. В итоге все решили тщательнее следить за Ником и продолжить исследования любыми возможными способами.       Сам же Ник уже в конце августа оставался безутешен и даже несколько игр в вышибалы, где он показал невероятную ловкость и уворотливость, и почти ежедневные игры в шахматы с персоналом больше особо не скрашивали его прибывание в комплексе, поскольку за это время он всё-таки понял, что скучает по родным, однако позицию в плане отца он так и не смог точно определить, хотя он до сих пор не понимал, почему он не может точно всё решить в плане отца. О маме же он просто вспоминал, когда видел её ещё в прошлой жизни и как видел её этой зимой, где она была менее радостной, чем раньше, и в какие-то моменты он ей сочувствовал, поскольку именно из-за него она стала такая, от чего он понял, что бы с ней было, если бы он просто ушёл из города, и это точно понял тогда, когда вспоминал, как лиса плакала в комнате Ника. Также у него возник интерес и к Джуди с Настей, которые, возможно, добились каких-то серьёзных успехов за это время. Он даже стал думать, что уже в данный момент они обе уже могли выйти замуж или ещё что-нибудь сделать, от чего он стал вспоминать, как обещал им, что будет на всех их свадьбах, но теперь все эти обещания стали лишь пустым звуком, которые реальностью тоже уже не станет. В какой-то момент он в очередной раз понял, как сильно вся его жизнь потеряла смысл после столкновения с этим местом, даже если бы он признал, что до того, как узнать правду о себе от родителей, его жизнь имела смысл, от чего он целую неделю лишь думал об этом и стоял. Он не сидел и не лежал, а просто постоянно стоял на ногах. Даже после разных проверок и игр в шахматы он возвращался к себе и продолжал ходить, но не садиться, что он стал замечать, но ему стало на это плевать, поскольку он не чувствует усталости или ещё чего-то. Вскоре же его вызвал маршал, после чего солдаты сковали Ника и привели его в кабинет, где сидели учёный, майор и маршал. — Здравствуй, Ник. Сядешь? — спросил ведущий учёный. — Нет. Мне лень садиться. Очень тяжёлые телодвижения. Боюсь, что меня это сильно утомит. Мне продолжать ныть без веских причин, или вы уже скажите, что вы хотели от меня? — А… Ладно. Хорошо. В общем. Мы решили, что нам пора тебе сказать. — Что вы нихрена ничего не узнали за всё то время, что мы все здесь провели? — неожиданно спросил Ник, чему удивились два командира и два учёных. — А… К… — Как я узнал? С чего решил? Да банальный мыслительный процесс. Достаточно просто быть разумным, чтобы предположить, что вы нихера не узнали. Мы же все взрослые. Какого хрена вы не понимаете, что я всё понимаю? Я просто предположил, что вы тупо топчитесь на месте. Я очень надеялся, что это не так. Но похоже, что я угадал. Да? — Ну… Да. Мы почти ничего не узнали. С того самого момента, когда ты зашёл на корабль. Ничего. — Прекрасно. Я разочарован тем, что оказался прав. А теперь я хочу что-нибудь пнуть. — Что? — Того. Пнуть. Кто-нибудь… Встаньте. Я хочу стул изничтожить. — Зачем? — Вы ещё спрашиваете? Я пять месяцев сидел в этой яме, пока вы молчали о том, что нихрена не узнали. И я после такого ещё злиться не должен? — Почему ты тогда сейчас не психуешь? Ты бы уже давно начал орать и крушить всё вокруг. Почему ты сейчас спокойный? — Сохраняю приличие. Несмотря на то, что вы насрали на всякие приличия. — О чём речь? — А как я ещё могу называть предательство со звонком и с договором? Всё прописано и всё обещано, но вы плюнули на всё это. А теперь вы все просто тупо ничего не говорили мне, что ничего не узнали. За все эти месяцы ничего не узнали. Что за ублюдочное поведение? Я разве не ваш сотрудник? Разве я не должен знать всё? Разве в договоре не прописано, что я, как научный сотрудник и один из главных объектов исследования, должен знать абсолютно всё, что происходит в лаборатории? — сккзал Ник, смотря на Андрея Вадимовича. — А… Ну, я и Виктор Алексеевич так решили. Мы должны были точно убедиться, что ничего не узнаем. — Охренеть, чё. Спасибо за такое предательство. — Тебе не надоело видеть везде предателей? — спросил маршал. — А вам не надоело так мерзко ко мне относиться? — Скажи спасибо, что к тебе вообще есть какое-то отношение, как к кому-то, а не к неодушевлённому объекту исследований, над которым можно делать всё, что захочется. — Да вы так и сделали. Плюнули на моё мнение и пошли дальше работать, ни о чём мне не говоря. — Мы не обязаны тебе всё говорить. — Обязаны. Мы всё подписали, всё написано, там подпись президента стоит. Или это он ещё одобрил такое отношение ко мне? Тогда чего вообще стоят все эти бумаги? Нихрена? — Я тебе всё уже давно сказал. Это всё стоит результатов. И они нам необходимы, чтобы знать, с чем мы имеем дело. — Я кучу раз продемонстрировал, с чем вы имеете дело. Я неостановимая машина для убийств. Это ужас. Такой хрени ни у кого не должно быть, но нет. Вы же тупые алчные мрази, которым хочется быть лучше других, а поэтому пытаетесь всё понять, чтобы создать таких уродов, как я, или что-то ещё хуже. Знаете, что случилось с такими же уродами? Я почти их всех вырезал прямо в этой проклятой яме. Хотите также сдохнуть от того, что сами создадите? — Это угроза? — Нет. Меня создали они, а не вы. — Однако ты хочешь нас убить. — Да вот подумываю уже. Чтобы всех перерезать, а весь инопланетный мусор забрать, чтобы его больше никто не нашёл. — Ага. А с кораблём ты что будешь делать? В карман сложишь? — А в него пусть долбятся другие. Всё равно нихрена не узнают. Прямо как мы все. Я долбился сам в себя, а вы все в пустоту, раз нихрена не узнали. И вообще. Раз больше не стало известно, то не пора ли подумать о том, чтобы наконец-то меня убить? Никакого толку нет. Ни от меня, ни от прочего мусора, ни от корабля. Нахрена я вам нужен? — Нет. Ты останешься жив, пока мы не решим иначе. — И когда вы решите? В договоре прописано, что в случае подтверждения факта остановки исследований в результате отсутствия альтернатив для изучения деятельность со мной нужно закончить. Исследования застряли, прорыва нет, ничего не узнали. Нихрена ничего не узнали. Так какого же хрена я до сих пор живой? Давайте прямо сейчас убьём меня. Можно без проводов и поминок. Или что? Опять будем нарушать договор? Как обычно? Тогда ещё пообещайте, что убьёте меня. Полной комплект предательства будет готов. — Тебе не надоело вести себя, как ребёнок? — Мне жить надоело. Вот, в чём проблема. И на основе своего состояния я буду говорить всё, что захочу. Поэтому ещё раз повторю. Мне насрать на ваши цели и прочее. — Значит, Иван Львович снова не ошибся. Он говорил, что ты не изменишься. И ты так и не понял, как важна наша работа. — А никто не может понять меня. Так с чего это я должен вас понимать и вам охотно помогать, если никто не понимает меня? Я не вижу должной ответной реакции. Что я требовал и что прописано в договоре? Я хотел контакт с родными, но вы все послали меня в задницу. А на исследованиях вы послали меня в задницу той боли, что я испытывал из-за того ящика. Так с какого хрена я должен вам охотно помогать в исследованиях некой хрени из космоса, которая может быть превращена в оружие массового поражения? Это не в моих интересах. Или мои интересы уже не имеют веса? Они мусор? — Они менее важны, чем наши интересы. Мы действуем в целях безопасности нашей страны, а ты только из личных интересов. — Ага. Я когда-то тоже думал о других. И куда меня это привело? А хотите скажу, куда вас это приведёт? — Нет. — В дерьмо. В гигантское дерьмо, из которого вы никогда вообще не выберетесь. Я от своей вины избавиться не могу, а вы-то вообще такое можете сделать, что у нас в итоге планету может разорвать. А что, если те пришельцы нас тупо изничтожат из-за того, что вы и другие тут копались в их имуществе? — Хватит повторять одно и то же. Не надоело? — Да, млять. Не надоело. — Тогда замолчи. Мы сказали тебе всё, что нужно. — Так, может, пора говорить мне всё, а не то, что нужно? — Нет. Уж точно не тебе указывать, что нам делать. — А мне кажется, что мне. Я здесь настоящий эксперт. Я лично на себе познал всю опасность всех этих технологий, поэтому я требую, чтобы всё это место наглухо залили чем угодно и закопали навечно. — Работа с ураном тоже опасна, однако АЭС стали прекрасным источником энергии для всей планеты. — Это случилось потом. А до этого что было? Его исследовали в целях создать оружие. Так что идите нахрен. Я против всего этого. — Против. А теперь вспомни, что ты вообще можешь здесь сделать. А потом вспомни, что ты ничего не можешь сделать, поэтому ты можешь либо работать сам и следовать приказам, либо под генератором спать столько, сколько нам будет нужно. А теперь иди к себе и жди указаний. Ты всё понял? — строго спросил маршал, а Ник лишь смотрел на по-прежнему хладнокровный взгляд командующего, снова понимая, что всём на него плевать. — Чтоб вы все сдохли. — Мы в любом случае умрём, а твоя смерть под вопросом. — Да пошёл ты, сука! — выругался Ник, обернулся и пошёл к себе, а учёные и командиры остались сидеть за столом. — Может, всё-таки дать ему позвонить? Может, он успокоится? — сразу предложил Андрей Вадимович. — Нет. Пусть думает, что захочет. Он знает, что от него требуется, если хочет умереть. — А что командование? Оно решило, что будет с Ником дальше? Он умрёт, как вы и обещали? — Этот вопрос рассматривается. — То есть вы оставите его в живых? — Я сказал, что этот вопрос рассматривается. Больше ничего сказать не могу. — Но как так можно? Он же всё-таки обычный гражданский. — А шлёт нас всех так, будто он шпион на вражеском допросе. Поэтому вопрос рассматривается. Все свободны. Продолжайте работать, — ответил маршал, и все звери разошлись по своим делам. В итоге ещё два месяца Ника продержали на объекте, в отчаянной попытке добиться хоть чего-нибудь, однако учёные так и не смогли что-то узнать. Всё их исследование остановилось на неработающем корабле, который за все эти месяцы не проявил никакой активности, а главный источник так и остался чёрным ровным шаром. За эти два месяца у Ника случилось много нервных срывов, поскольку он был крайне недоволен тем, что ему опять приказали терпеть генератор, и что работа никак не двигается, а он ещё жив, из-за чего он крыл всех вокруг потоками мата и недовольства, однако при угрозе генератором он успокаивался, хотя уже все стали понимать, что в какой-то момент Ник окончательно взорвётся и найдёт способ вырваться, поэтому меры по его сдерживанию увеличивали. Однако всё это время Ник даже пытался как-то игнорировать влияние генератора, чтобы больше не испытывать этот кошмар, но в итоге он всё равно терпел страшную боль и терял сознание. Ник уже стал склоняться к тому, что его просто обманули с договором, поскольку теперь он ещё сильнее стал убеждаться в том, что они ни за что его не убьют, поскольку военные захотят и дальше его использовать, чтобы хоть чего-то добиться в плане этих технологий. Он стал подозревать, что они сейчас просто думают, как все эти технологии превратить в оружие, раз учёные ничего не смогли добиться. Он стал понимать, что здесь военные уже не упустят свою выгоду, поэтому он уже стал думать о своём побеге, поскольку он уже устал быть подопытным, которого используют в разных целях.       В ходе своих личных исследований месяцев в своей памяти он понял, что главной угрозой является генератор, который в последние два месяца стали держать за дверью изолятора, чтобы Ника оградить от генератора. Теперь он всё это время некоторое время находился уже с пятью солдатами, которые сковывали его специальными железными креплениями, после чего его на тросах и поручнях на расстоянии конвоировали солдаты, а уже потом они все выходили в коридор и проходили мимо генератора, который таскали за ними. Ник понял, что только в этой ситуации у него есть возможность сбежать, поскольку на поверхность его никогда не выводили, развлечения отменили, кроме шахмат, на которых его держали на тросах, и даже внутри корабля пришельцев его держали на тросах и поручнях. Он понял, что для побега ему в этот раз точно будут нужны руки, поэтому он стал думать над идеей о том, что для него первостепенной задачей является генератор, который необходимо захватить, чтобы ему больше ничем не могли угрожать. Он решил, что если прямо сразу он сбежать не сможет со связанными руками, то он хотя бы останется в коридоре с генератором, из-за чего военные будут вынуждены изолировать коридор и закрыть двери, а в этом он уже видел плюс своей собственной силы, поскольку он может попробовать просто выломать двери, даже если на это уйдёт куча времени. В плане такого развития событий он стал думать, как он сможет не допустить открытие генератора, если он находится в десяти метрах позади него, а их разделяет куча солдат, которые при своём численном перевесе просто не дадут Нику двинуться с места. Ник вспомнил все своё проведённое время вне изолятора и понял, что теперь у него не осталось шансов для побега, поскольку в нынешнее время все меры по безопасности стали куда серьёзнее, чем в феврале, когда он стал ходить по комплексу, поэтому он стал понимать, что и сам приложил руку к тому, что его считают крайне сильно склонным к побегу, из-за чего все меры безопасности были повышены, однако он всё равно не сдавался, проматывал память, искал любую мелочь и любую лазейку и осматривался по сторонам, когда его водили по комплексу. В итоге за целую неделю решительных ожиданий Ник понял, что у него нет никакой возможности для побега, кроме как захватить генератор и держать его под контролем, а для этого он нашёл лишь самую мелкую возможность. Он вспоминал все свои выходы из изолятора и видел, что в коридоре, который ведёт от изолятора к общему коридору, стоят солдаты с генератором, которые пропускают Ника и сопровождающих, а потом вместе с генератором идут вслед за группой. Ник проматывал в голове все свои воспоминания, когда он смотрел в сторону группы с генератором, просчитал, что между ним и солдатом с пультом лишь три метра, и предположил, что у него есть маленький шанс на неожиданный бросок к пульту, однако потом он решил, что это уже будет просто отчаянный и безумный шаг, который в случае неудачи заточит его в тот стол с оковами навечно, поскольку военные больше никогда не дадут ему свободу. Теперь его стал пугать такой риск, поскольку такая участь сейчас для него являлась самым страшным, что вообще может случиться, поскольку он боялся, что из-за неудачи он будет обречён на каскад боли и шума от генератора и возможное пробуждение через 30 лет, а от него самого останется лишь работающая голова без остального тела. Всё это пугало его, и он даже стал задумываться о том, что военные могут и не обмануть его в плане смерти, а по договору убить его, однако все эти ограничения, нарушения обещаний и условий договора, повышенные меры предосторожности будто громко кричат о том, что его не убьют. Этот риск также сильно пугал его, поэтому Ник стал думать, что у него будет лишь единственный шанс сбежать, а потом он понял, что ему грозят сплошные изучения и плен в обоих случаях, но теперь он решил, что наихудший вариант может стать выходом. Его попытка побега гарантированно сделает его долгосрочным подопытным, но лишь в этом случае у него будет шанс сбежать. В итоге в отчаянии Ник стал думать над планом побега и после раздумий он решил, что этот план сработает, поскольку он постарался учесть все возможные мелочи и просчитать все возможные действия военных, где он подумал о том, что его не выпустят, даже если он возьмёт в заложники под 20 солдат. Он понял, что главной опасностью является генератор, поэтому он решил, что сперва нужно его захватить, а потом запереть его в изоляторе, чтобы его к нему как можно дольше не пытались прорваться, а он сам позже начнёт искать путь их комплекса. Снова прокрутив в голове свою память, он обнаружил, что все двери в коридорах одинаковой конструкции, которую он может пробить, поскольку он ещё в своей первой экскурсии с Иваном Львовичем и майором спросил про различные конструкции в комплексе. И теперь, вспоминая эту информацию и вспоминая толщину дверей, он понял, что сможет их пробить достаточно быстро, если только у него не получится открыть двери с помощью карт, которыми открывают те солдаты, которые сопровождают Ника, однако потом он вспомнил про проблему на своём теле. Сразу шесть крупных зверей держат его за шесты и железные тросы, которые крепко закрепили на его теле, а в случае освобождения весь этот вес будет лишь тормозить его, поэтому он стал думать, как избавиться от оков. Тут он уже решил подумать о побеге при каком-нибудь обследовании у учёных, в которых нужно было снять все крепления и даже одежду, чтобы пройти обследование, поэтому он стал думать и над такой возможностью побега, когда его совсем ненадолго полностью освобождают, но постоянно целятся в него уже из специальных ружей с сетями, которые в случае необходимости его свяжут и не позволят действовать быстро. Здесь же он стал думать, как избежать всех этих сетей, после чего решил, что он будет просто прыгать и бегать, поскольку за ним просто не поспеют и точно не попадут, а потом он стал думать о том, как лишить двух солдат пульта и карты, чтобы они не открыли контейнер. После этого он вспомнил, что проходит через разное количество предметов, которые он может легко кинуть, поэтому решил, что эти предметы он просто кинет в солдат и не даст им воспользоваться картой и пультом хотя бы несколько секунд, которых ему хватит, чтобы увернуться от сетей, а потом поспешить к тем бойцам, которые соберутся открыть контейнер. А дальше он решил, что если и следовать этому плану, то всё пройдёт также, как в коридоре, поэтому и в этот раз ему придётся обезопасить генератор и начать выламывать двери, если не сможет открыть картами или если вообще обесточат ту часть комплекса, где он находится, чтобы ни одна дверь не открылась без электричества.       Когда Ник решил, что делать в случае изоляции, то потом он стал думать, как избежать своего превращения в чудовище, после чего вспомнил, что на исследованиях месяц назад его намерено резали на куски, чтобы все знали, в каком случае Ник превращается в монстра. Он стал подробно вспоминать те исследования и даже свой побег, во время которого его в монстра не превратили взрывы дронов, а уже месяц назад во время исследований он всё спросил и узнал, что у военных ещё после того побега возникла теория о том, что Ник не стал монстром из-за недостатка нервной системы на теле, поскольку большая её часть находилась в плоти, а она сама во время операции в поезде просто отсутствовала. Учёные сказали ему, что раз тело реагирует на критическое состояние нервной системы и мозга, то сразу срабатывает ответная мера, при которой вещество Рапулин распространяется по телу и должно работать, как адреналин, однако в данном случае оно лишь превращает Ника в чудовище, поэтому была выдвинута теория о том, что если уменьшить физическое воздействие на плоть, в которой и находится нервная система, путём лишения тела этой самой плоти, то в таком случае тело не должно освобождать Рапулин, если это вещество там вообще ещё есть. А уже на исследованиях, когда Ника снова сковали на его столе, ему сказали, что если уменьшить количество плоти на теле, то в случае резкого внешнего воздействия на остатки нервной системы тело не должно выпускать Рапулин. В ту минуту он сразу начал всё отвергать и пытаться вырваться, поскольку не хотел снова превращаться в монстра, однако он был крепко зафиксирован, что не позволяло ему много двигаться, а когда его руку начали резать, то он просто замер, смотря на весь процесс, а учёные рассказывали ему про все те случаи, когда он оставался в сознании, но имел повреждения. Ему рассказали про пулю, которая влетела ему в лоб на вокзале, про его раны в бою в поезде и про его раны в ходе испытательного боя в Зверополисе, когда он сам знал риск превращения монстра, и этими случаями они стали доказывать теорию. А после нескольких часов операции у Ника содрали всю плоть на руках, плечах и голове, и все снова в подробностях увидели все детали и все мелочи чёрного скелета, но уже на следующий день Ник вновь подметил нарушение договора.       А теперь, когда Ник еще думал о побеге, военные, уже не обращая внимерие на договор, спокойно приказали Нику встать в специальном испытательном зале, где проводились различные боевые испытания металла, а сейчас будет испытание Ника, с которого ещё полчаса назад снова срезали кучу плоти. Там ему приказали взять гранату и взорвать её у себя в руке, и Ник подчинился, поскольку ему снова начали угрожать генератором, а через несколько секунд после приказа он с презрением напоследок посмотрел в зеркальное бронестекло и увидел краем глаза взрыв в руке. Когда он открыл глаза, то обнаружил, что лежит на полу, вокруг лежат осколки гранаты, а у него самого дымится плоть сзади, после чего он понял, что всё это время был в сознании, вспомнил, что было до взрыва и подсчитал, что он держал глаза закрытыми лишь три секунды. Этим испытанием Ник подтвердил теорию о том, что система его тела превращает его в монстра лишь в случае критического удара по его неверной системе, которая была сейчас лишь в плоти на его ногах и спине, поскольку плоть с передней части туловища у него удалили перед испытанием. После этого военные уже без всяких проблем стали стрелять в Ника и взрывать, чтобы узнать, в каких случаях он становится монстром, и в один день он действительно стал чудовищем, когда при взрыве гранаты у него не было плоти лишь на руках. В тот раз военные увидели уже бешеного дикаря, которого они усмирили генератором под дверью, и Ник в очередной раз стал дико кричать, после чего он вырубился, а потом его для безопасности сковали на столе и отвезли в изолятор, где он проснулся и потом сутки орал на всех, кто хотел с ним заговорить, крича про сплошные предательства.       Потом уже в полном покое при разработке плана побега Ник в подробностях вспомнил все те проверки и понял, что если его изолируют, а он сам будет вынужден пробивать двери из-за отсутствия электричества, то перед своим выходом ему придётся содрать с себя всю плоть, до которой он сможет дотянуться, чтобы военные уже точно не смогли его остановить с помощью силы, даже если они его взорвут очень мощной взрывчаткой. В итоге он решил, как сражаться с военными и оставаться в сознании, но потом он стал думать, что именно делать с военными. Он сразу же не захотел никого убивать, но потом он вспомнил, что в случае побега будет реальный бой, а не испытание, как в городе, где ему поддавались, а здесь солдаты могут предпринять что угодно, чтобы его остановить. Он даже предположил, что им прикажут просто облепить его собой, поскольку командиры будут думать, что он не станет никого убивать, и здесь Ник встал в тупик, поскольку он не знал, что делать, если его попытаются просто физически взять руками и не позволить двигаться, если его всё-таки удастся поймать. Здесь Ник уже был в растерянности, поскольку большего количества трупов ему не хотелось и особенно трупов тех, кто просто выполняет приказ и кто даже точно не в курсе, что именно происходит на этом объекте, но потом он решил, что если у него действительно не останется выбора, то ему придётся наносить хотя бы какие-то тяжёлые ранения, чтобы пройти дальше, и он не будет стараться наносить небольшие повреждения, а просто их нанесёт, не думая о том, умрёт потом зверь или нет. Он не хотел пополнять список своих убийств в таком своём состоянии, но он был готов почти на что угодно ради свободы и покоя, которые ему уже точно не дадут, в чём он убеждался с каждым днём, когда ему отказывали в шахматах. — Игорь Николаевич, скажите честно. Меня ведь не убьют? — спросил Ник у майора, который только что ему сообщил об отказе Нику в партии в столовой, а тот несколько секунд молчал. — Я не знаю. — Я сказал честно. — Я честно и сказал. Я не знаю. Я… Я по-прежнему отвечаю только за этот объект. — Почему вы? Не могут найти, кто ко мне максимально безразличен? Или вы уже такой? — Не знаю. Мне сказали, что я просто останусь здесь по решению командования. И… Да. Для меня небезразличен. Мне действительно тебя не понять, но мне всё-таки тебя жаль. Ты ведь не по своей воле был втянут во всё это. — Ну, как не по своей воле. Добро на всю эту хрень не я давал, но ведь именно я затупил. Я же решил не прыгнуть в лесу, а остаться в машине. В итоге я сам себя запер. Так что я и сам навлёк на себя всё это. — А твой отец? Ты его уже не винишь? — Ха. Вы удивитесь, но я до сих пор не решил, что о нём думать. Серьёзно. Прошло столько времени, а я не знаю, что о нём думать. Будто мне вдруг стало на него плевать. Хотя не важно. Так что насчёт меня? Меня не убьют? — Я честно не знаю. Мне не говорят подробности. Сказали, что решат. — Тогда всё ясно. Они не дадут мне сдохнуть. Продолжат держать в другой дыре, а из любопытства и ядерную бомбу на мне испытают. — Ты перегибаешь. — Да? А резать меня, а потом взрывать, чтобы узнать, в какой ситуации я превращаюсь в эту тварь? Это не перегиб? — Нет. Это было сделано в научных интересах. И военных. Нужно было знать, с чем мы имеем дело. — Также могут и ядерную бомбу оправдать. Скажут, что хотят проверить, сварится ли у меня там мозг от температуры, радиации и прочей хрени. Хотя чего проверять. Вон. Засунули в генератор АЭС и всё. Проверка готова. Или во. Ещё круче. Под двигатели ракеты меня засунуть. Плановый взлёт космической ракеты. Можно приковать меня прямо в шахте под двигателемя, а потом посмотреть на моё состояние. Во крутотень будет, да? — Не знаю. — Да ладно. Не верю. Включите фантазию. — Не буду. И… Мне надо идти. — Так останьтесь. Поговорим. — Я не Иван Львович. Со мной так просто не поговорить. Тем более не о чем. Всё. Жди следующих приказов, — ответил майор и сразу же ушёл, а Ник остался наедине с собой, своей ненавистью на военных и со своим планом побега, который он всё ещё не спешил реализовать, поскольку частично он всё-таки надеялся, что ему дадут умереть, но недоверие к военным лишь толкало его к побегу и толкало не рисковать тем, что в абсолютно любой момент его могут вырубить, а проснётся он уже в другой яме в стране. Этот страх всё сильнее его сковывал и сильнее толкал к побегу, поскольку был слишком велик и опасен риск окончательного заключения у военных, и по сравнению с этим его даже не останавливал тот факт, что он всё равно обречён на какой-то срок жизни, если сбежит, и тут Ник снова разрывался, так как с одной стороны был большой риск остаться пленным военных или небольшая надежда на то, что они сдержат своё слово, или с другой стороны маленький шанс на побег или гарантия того, что в случае неудачи при побеге его точно запрут навсегда без права на свободу, смерть и даже на обычные просьбы. Однако со временем страх вечного плена и недоверие к военным, которые и ему самому не верят, иначе не были бы предприняты повышенные меры безопасности, сломили Ника. Он окончательно решился на побег, который может его и погубить, и дать хоть какую-то свободу, даже если он будет обречён на жизнь в течении 10 лет или даже больше. Его уже не останавливала жизнь в одиночестве при отсутствии возможности умереть, поскольку все эти уже прежние страхи вытеснил страх перед военными, которые никогда не упустят свою выгоду и ни за что не отдадут на смерть такой ресурс, как он, какие бы проблемы с ним не были. И даже призрачная возможность того, что он поможет в каком-то положительном плане, как говорил Иван Львович, никак его не волновала. Ему по-прежнему было всё равно на это, поскольку в этих технологиях он видел лишь угрозу, которая всегда ей будет, даже если весь контроль над этими технологиями будет у других учёных, которые будут заниматься исключительно научными исследованиями и разработками в целях улучшения жизни зверей, а не будут изобретать оружие, поскольку никто так до сих пор и не знает, на что именно способны все эти технологии, в плане которых ещё никто не исключал вариант того, что всё это может взорваться. Ник по-прежнему видел во всём этом лишь оружие, и теперь он окончательно решился, что больше не будет помогать военным, которые могут попробовать и из него сделать оружие, поэтому он лишь готовился к своему побегу, однако потом он вдруг подумал о возможных последствиях. Он вдруг вспомнил, что военные могут предпринять что угодно, чтобы вернуть его в случае побега, и тут же он вспомнил про свою семью, с которой могут сделать что угодно. Он стал думать о плене, угрозе убийством или даже лишении всей семьи денег, машин, дома, работы и всего прочего, что им принадлежит, и тут Ник снова оказался в тупике. Он не хотел, чтобы другие страдали из-за него, поскольку он уже не мог это терпеть, однако сейчас это шло вразрез с его страхом перед военными и желанием сбежать. У него снова начался конфликт разных интересов, где его личные желания конфликтовали с его всё тем же подсознательным желанием, которое заставляет его действовать ради других, а не ради себя, из-за чего он стал думать, что он рискует остаться пленным в этом теле у военных, лишь бы они не трогали его семью и других гражданских, чтобы только заставить его сдаться после побега. Из-за этого противоречия Ник не знал, что делать, из-за чего он стал думать, что он снова ради других будет обязан жертвовать самим собой уже в который раз, ничего не получая взамен, и это его злило уже несколько месяцев, когда он работал, а его чего-то лишали после и предпринимали больше мер безопасности.       В итоге Ник так и не определился, что делать, поскольку весь его план снова упёрся в других зверей, которые в очередной раз будут лишь случайными жертвами из-за действий Ника, а он снова обречён страдать из-за того, что у него такое подсознание, с которым он не может совладать и просто плюнуть на всех, чтобы добиться своих целей. Однако он не мог на такое решиться, поскольку он будто не по своей воле не позволял на всех плюнуть, и из-за этого Ник снова начал думать, что это его помешанное подсознание в очередной раз заставляет его действовать в ущерб себе, чтобы только лишь с другими всё было в порядке, и он не хотел идти на такие жертвы, но он просто не мог заставить себя это сделать. Он так и не смог решиться на такой шаг, из-за чего он всё сильнее проклинал самого себя, считая себя слабаком, который просто не может не обращать внимание на окружающих ради самого себя, что сильно его злило. В итоге он просто отчаялся и сдался, поскольку он не знал, что делать, если абсолютно во всех случаях у него будут проблемы, поскольку военные будут преследовать его в случае побега, а продолжение работы сильно грозило ему пожизненным заточением в этой или любой другой подходящей яме, где его в итоге разберут на куски, но так и не убьют, чтобы узнать от него всё возможное. После долгих раздумий и попыток себя побороть Ник сдался и понял, что бесполезно что-либо делать, поскольку военные будут в выигрыше всегда, потому что они будут готовы пойти на что угодно, чтобы поймать Ника, если он сбежит, просто из-за того, что он опасный объект, даже если им самим и учёным Ник уже не будет нужен. После таких выводов Ник стал просто ждать тот судный день, когда он заснёт в сегодняшнем дне, а проснётся спустя завтрашние несколько лет на уничтоженной планете из-за огромного метеорита или после ядерной войны, однако он всё равно помнил про свой план побега, который он может и осуществит, если он ни о чём не договорится с военными и правительством.       Ноябре 2038-го года, спустя целый год почти нескончаемого бодрствования без сна Ник сидел в своём изоляторе и думал над играми с бойцами в шахматах, которые у него ещё не отняли, а ему самому они ещё не надоели, не смотря на то, что шахматы, кино в телефоне, разные головоломки и компьютер были единственным развлечением в этой яме одних и тех же лиц и действия, которые почти не меняются. Ник стал настолько безутешен в плане своего будущего, что он научился терпеть подключения к генератору и потом не орать на всех вокруг за такие порции боли, хотя мысли о желании разорвать на куски всех, кто причастен к тому, что он тут переживает, не пропадала, что он не раз говорил вслух. Он также снова пытался научиться игнорировать воздействие генератора, но каждый раз он терпел неудачу и боль с шумом, которые дико его бесили. За это же время его усыпили много раз, которые он с трудом вытерпел, а потом с ещё большим трудом сдерживал себя от криков, и потом он понял, что в такие моменты ему даже стало не хватать генерала, на которого он бы с удовольствием выплеснул всю свою ярость, но позже понял, что даже в этом нет особого смысла, поскольку вся его причастность ко всему происходящему закончилась на поимке в январе, после чего он тупо выполнял приказы. Из-за этого Ник осознал, что он на столько безутешен, что он посчитал, будто уже и на генерала бессмысленно орать, от чего он ещё больше впадал в отчаяние от очередных мыслей о бессмысленности своего нынешнего существования, поскольку он вообще ничто не способен изменить, а если и что-то он изменит по своей воле, то создаст только проблемы себе и окружающим. И теперь, вспоминая все эти месяцы, Ник даже удивился тому, что он ещё не сошёл с ума от всех этих мыслей и предположений, от чего он подумал, что он оказался крепче, чем думал раньше, однако такой срок лишь доказывал, что военные и власти не дадут ему умереть, поскольку им это невыгодно, что он не раз говорил раньше, поэтому он уже думал о разговоре с президентом, чтобы попробовать закончить этот кошмар для себя, поскольку он не хотел всё это терпеть снова и снова. И вскоре после очередного обследования у учёных Ника снова сковали, после чего он взял свою рацию и сразу же начал вызывать маршала. — Виктор Алексеевич, ответьте. Приём. — Слушаю. — Это я. Мне надо с вами поговорить. — Хорошо. Жди, — ответил маршал, а Ник вернулся в изолятор и прождал пять минут, после чего к нему пришёл маршал, а за ним прикатили генератор, который держали в проёме двери, чтобы Ник помнил о нём и знал, что будет, если он проявит агрессию. — Что ты хотел? — сразу спросил маршал, когда сел за стол. — Я хочу поговорить с президентом. — Зачем? — Обсудить наши обязанности по договору. Как бы он всё ещё есть, несмотря на ваши ваши нарушения. И там написано, что вы обязаны меня убить. Прошло девять месяцев. Я до сих пор жив. Какого хрена до сих пор никто не сказал, что все исследования за мной закончены? Чего вы там ещё исследуете? Атмосферу в моём присутствии? — Не важно. — Важно. Я смерть жду уже год. Я продолжаю жить в мучениях. Какого хрена, а? Вы забыли, что там написано? Или договор окончательно стал бумагой, которую хоть в сигарету можно превратить? Слово президента ничего не стоит? Сплошные звуки в никуда без отдачи? — Стоит. — Тогда какого хрена я всё ещё жив? Или вы опять с правительством и командованием начали в шпионов играть, пока очередной так называемый теракт не произойдёт из-за меня? Хотите узнать, куда я вас хочу послать? — Нет. Не хочу. А насчёт исследований дело в том, что они ещё не закончены. — А можно не считать меня кретином и не нести бред? — Это и не бред. Ты сам должен понимать. Это наука, а она непредсказуема в плане результатов и исследований. Это не погода. — Да здесь и необязательно быть гением высших наук, чтобы понять, что вы там нихрена до сих пор не узнали за все эти месяцы. Хватит врать. Зовите президента. Я хочу с ним поговорить. Хоть лично, хоть на компе, хоть по азбуке Морза. Хотя нет. Лучше не надо по азбуке. Хочу лично с ним поговорить. — Здесь? — Необязательно. Можно через ноутбук. Ваше дело. Но беседу надо обеспечить. — И что ты именно хочешь обсудить? — Мою кончину. Очень скорую, я надеюсь. Вы нихрена не добились за все эти месяцы. Вы меня так задрали, что я уже не вижу смысла орать на вас за подключения к генератору. Можно меня уже не мучать? Я устал. — Думаешь, что Дмитрий Алексеевич не устал? Он президент. У него очень много дел каждый день. Однако он не жалуется. — Да он хотя бы живёт и знает, что умрёт. На этой планете могут умереть все, кроме меня. — Ты меняешь тему. Президент вот на жизнь не жалуется, хотя он тоже устаёт. — А можно не ставить в пример тех, кто живёт нормальной жизнью? У меня жизнь как бы страшная. Я всё ещё ненавижу свою жизнь за то, что я головы собственным друзьям перегрыз. Дмитрий Алексеевич смог бы дальше жить, если бы осознал, что именно из него погибли, допустим, какие-то его сослуживцы в армии? — Я уверен, что он бы принял всё это и нашёл бы другую цель в жизни. Тебе же Иван Львович говорил тоже самое. Ты так ничего и не решил? — Я не собираюсь ничего решать. Я просто хочу сдохнуть, чтобы не жить в таком дерьме. В теле монстра и с воспоминаниями о всех смертях, что случились из-за меня. — Ты опять зациклен на этом. Неужели ты даже не пытался просто смириться со всем? — А я не хочу. Вам легко такое говорить. Вы не монстр и не живёте с подробнейшими воспоминаниями о том, как убили своих друзей. А я живу. Поэтому звоните президенту. Организуйте нам беседу и всё. — Мне нужны веские причины для разговора. — Моя смерть недостаточно веская причина? Чего? Беседа с каким-то послом важнее, чем обычный полицейский, который стал жертвой долбанутых ботаников и их заказчиков? — спросил Ник и стал ждать ответ, а маршал понял, что Ник так и продолжит настаивать на своём, поэтому решил попробовать поговорить с президентом и командованием, чтобы наконец-то решить, что делать с Ником на основе того, что произошло за этот год. — Хорошо. Я постараюсь организовать вам беседу. — Спасибо. Сыграть не хотите? — А тебе мало десятков игр в неделю? — Нет. Достаточно, но с вами же мы ещё не играли. Игорь Николаевич вот сыграл один раз в столовой вместе с другими против меня. А вы нет. — Не хочу. Я не любитель. Жди ответа. — Ладно, — ответил Ник и стал смотреть на уходящего маршала, а потом он посмотрел на свою шахматную доску и стал вспоминать все свои сегодняшние игры в столовой, думая, как поступят его соперники и как следует поступить ему, а параллельно с этим он надеялся, что ему всё-таки дадут умереть, чтобы хотя бы избавиться от проблем, которые возникают из-за него.