Уникальный организм/подопытный/жертва. Предвестник мира/бог войны. Герой/Ходячий мертвец. Легенда

      Неделю Ник сидел в одиночестве, не считая регулярных игр в шахматы, которые стали такой обыденностью, что он уже не считает их полноценным выходом из изолятора, поскольку ему просто уводили в столовую и приводили обратно в одиночестве. Однако потом он снова услышал открытие двери и неожиданно увидел Ивана Львовича, который стоял в проёме с улыбкой и видел, что в этом помещении, как и на всём остальном объекте, абсолютно ничего не изменилось, будто только вчера он уговаривал Ника снова работать без сопротивления. — Привет, Ник. — Товарищи великие господины всея безопасности нашей великой страны, — неожиданно громко сказал Ник. — Притащите нам шампанское. Пришёл ваш спаситель, чтобы решил проблему, которую не можете решить вы все вместе со всей научной и военной мощью нашей страны. Я серьёзно. Несите шампанское. Я не пью, но в горло налью. И закусок принесите. — Ник, хватит. — Чего хватит? Раз вы тут, то они все беспомощные дурики, которые с ходячим трупом договориться не могут. — Хватит, Ник. Всё вообще-то серьёзно, — ответил барсук, прошёл дальше и сел за стол, а за ним закрыли дверь, после чего Иван Львович осмелился и протянул вперёд руку, а Ник с радостью её пожал. — Но… Скажу честно. Я даже рад снова тебя увидеть. Рад, что ты всё ещё шутишь. — Ладно. Шучу. Кроме шампанского. Серьёзно. Нужно отметить возвращение великой легенды этой помойной ямы в этом глухом куске планеты. — Ты всё возводишь в абсолют. Крайнее преувеличиваешь. К тому же здесь не такая уж и глушь.11 километров до ближайшего посёлка. — Ладно. Штуки выключаем. Включаем мозги. Хотя не факт, что они у меня ещё есть. — Есть. Есть же рентгены, снимки и прочее. Он там есть. — Ну, это как посмотреть. Можно ли считать мозгом кусок плоти, в котором есть металл из космоса, а обклеен он тем же самым металлом? Вдруг этот металл делает так, чтобы рентген видел мозг? Может, он просто картинки показывает всей этой аппаратуре. А на самом деле там ничего уже нет. — Ты снова преувеличиваешь. — Так… Хоть кто-нибудь ожидал, что этот корабль включит обиженку и укроется от нас в домике? Нет. Вот и здесь. Ничего я не преувеличиваю. А эти гении даже меня боятся больше, чем того корабля. Ладно. Меняем тему, — сказал Ник и пододвинул поближе доску с шахматами, пристально смотря на психолога и улыбаясь. — Хорошо, — ответил Иван Львович, разложил вместе с Ником все фигуры и начал играть. — Ну, что? Как жизнь? Как дача? — А… Всё хорошо. Нашли хорошее место рядом с городом в одном посёлке. И построили всё за три месяца. — Почему так быстро? — А чего там. Сплошное дерево. Быстро нашли зверей, обо всём договорились и всё сделали. Теперь дом полноценный. — Молодцы. А что у вас здесь, кстати? Чего сказали? Как тут меня здесь охарактеризовали? — Психическая нестабильность. Крайняя. — А кто определил? Психолог появился? Или кто-то сам пытается что-то понять? Или тупо ваши старые слова используют? — Я не знаю. Честно. Я в любом случае потребовал все записи с тобой и изучил их. — Так месяцы прошли. С разговора с президентом прошло две недели. Вы прямо в тот же день приехали? — Нет. Спустя день. — И что? Так легко и быстро пролистали всё это время? — Да. Опыт уже есть. Я быстро всё посмотрел. Правда. Моя жена была снова зла. Просто… С того ноября я пропадал неделями. А теперь снова ушёл по делу, про которое сказать не могу. Я уже не знаю, о чём семье врать. Уже в который раз приходится говорить, что к нам туда в часть приходят солдаты с психическими проблемами. Устал уже от этого вранья. — Сочувствую. Но всё равно. Что скажите? Я окончательно долбанулся? — А-а… Я снова тебя понимаю. Однако… Ты так и не изменился с нашей последней встречи. Скажи. В плане чего ты чувствовал ответственность? — спросил Иван Львович, а Ник уже хотел ответить, но хорошо подумал и понял, что это вопрос снова связан с тем, что от него требуют военные в плане технологий. — Так… Давайте сразу к делу. Что они вам сказали? — То, что я делал в прошлый раз. Добиться от тебя добровольного сотрудничества. Всё-таки… Президент надеется обойтись без крайних мер. — Насильно засунуть меня на стол и делать, что угодно? — Да. — Ладно. Но ведь я же предлагал ему новое соглашение. — Если ты про твою свободу, то я знаю. Мы об этом ещё поговорим. Но пока что о другом. Так у тебя есть чувство ответственности? — Естественно. Оно… Оно у меня было. За оценки в учёбе. Я хотел делать всё правильно и лучше, чтобы точно знать, как надо делать. В том случае я за свои же знания отвечал. Я за сестёр отвечал после того обещания. В институте МВД тоже самое было. — Хорошо. А на работе? — Где? В полиции или у мамы? — Везде. Как я понял, у мамы ты хорошо работал в том числе и ради мамы. Чтобы она тобой гордилась, а её коллеги просто знали, что у неё такой трудолюбивый сын. — Да. Ну, ещё и из-за денег. Всё-таки надо было работать, а не бездельничать. За просто так зарплату не выдают. Мы все втроём на машины копили. И прочие вещи. То есть… За своё будущее отвечали. Чего в полиции. Да тоже самое. Только… Всё-таки там было сложнее. Я был ответственен за порядок и жизни окружающих. Я точно знал это и не поступал необдуманно. Только это не всегда работало. Из-за этого были уже проблемы. — Понятно. Теперь же… Поговорим о настоящем. У тебя разве нет чувства ответственности сейчас? — За что? — Да… За всех. Нет, Ник. Я тебя понимаю. Я понимаю, что вся твоя ситуация просто кошмарна, но и ты обязан понять. Это всё не шутки. Мы столкнулись с неизвестно чем. И мы должны это понять. — Понимайте, как хотите. Меня отпустите в мир иной. В девять кругов ада или сразу в ад, или в перерождение в улитку. Что угодно. — Нет. Ты так до сих пор и не понял. — Да всё я понял. Типичная политика и военные планы. Считать второстепенным всё, что не относиться к главным целям, а на второстепенное не обращают внимание и ничем существенным не считают, пока цель не будет достигнута. И то не факт, что всё остальное будет иметь для них хоть какое-то значение, если цели будут достигнуты. — Согласен. Так делают. Но ведь ты всё-таки обязан понять. Ты же… Хотя… Я уверен, что ты всё давно осознал и всё понимаешь. Ты просто снова упрямишься и не хочешь признавать, что президент прав. — Даже если так. Даже если я всё признаю. Какая мне от этого выгода? А никакой. Они как плевали на меня, так и продолжат плевать. Им важнее весь этот мусор. Им насрать, что будет потрачено ради этих технологий. Пускай хоть весь Зверополис изничтожит кто-нибудь. Им будет плевать, потому что это второстепенная вещь. Кому будет дело до целого города, если они тут не могут мусор из космоса понять? — Ты не прав. Им есть дело. — Было бы дело, то уволили бы нахрен мистера-товарища-герр-генерала всея логики. Чтобы больше не выкинул отсебятины. А раз он так и продолжил работать и даже получил разрешение на мою поимку, то им плевать на жертвы. Как им было плевать на окружающих во время моего испытания. Ради моей проверки устроили стрельбу в городе. Да там сотня случайных пуль могла попасть в кого угодно. Каков итог? Плевать им на всех и всё вокруг, если это не связано с их целями. — Ну, знаешь. Между вами тогда нет никакой разницы. Они хотят добиться своих целей, которые я всё-таки поддерживаю. Так и ты хочешь умереть, но при этом тебе плевать на всех. Ты разве уже забыл про родных? Ты больше не хочешь с ними встретиться? — А я не знаю. Не понимаю. Вроде как и хочу, но уже не так сильно, как раньше. Почему? А потому что эти падлы меня предали. Мы всё подписали, там всё написано, маршал дал мне обещание, но в итоге мне три раза подряд почти без перерывов драли мозги на куски, а мне за это ничего не дали. После такого желание встретиться как-то постепенно пропадает. Знаете. Будто девушка игнорирует, хотя ты проявляешь ей знаки внимания, что-то делаешь и прочее. Только… Она это может по-разному показывать. Может в шутку. Типа… Вот… Не знаю. Она всё поняла, но ждёт чего-то ещё. То есть такая… Неприступная крепость, но видно, что она тоже внимание проявляет. А если девушка думает, что вам не по пути, то она просто вас игнорирует. Что бы вы не делали. И вот вы, как дурак, ходите за ней, а она просто наплевательски ко всему относится. Вот не по пути вам. И я стал таким дураком. Я делал всё, что они требовали. Даже после наказания от генератора делал. Они на меня просто срут. Срут помоями в виде своих приказов и запретов разных. «Сиди и жди приказов. Вали к себе. Твоё мнение не имеет значения.». На фоне этого уже как-то и сам начинаешь плевать на всех вокруг, раз не считаются. Договор нарушают. Так вот. С чего я должен работать на них охотно? — Ни с чего. Но вот деталь. Нестыковка. Ты и до договора не хотел работать на них. «Эти технологии — зло, их быть не должно, убейте меня.». — Ничего не поменялось. Я говорю тоже самое. — Да. Но разница лишь в том, что после твоей первой встречи с президентом речь шла уже о договоре. До этого об этом никто не говорил. — И что? — Вот в этом дело. Связь между периодом до вашей встречи и сейчас. А до того периода ты просто упрямился. Ты не хотел работать просто из-за упрямства. И сейчас ты точно также упрямишься. — Я тупой. Логики не вижу. — Самый мощный мозг на планете? Сомневаюсь. — Ладно. Я не психолог. Поясните. — Всё дело опять в твоём упрямстве. Ты не хочешь видеть картину в целом. Ты не хочешь признавать и по-настоящему понимать президента, который хочет обезопасить нашу страну. И… Знаешь. Пускай у меня и нет доказательств, но у меня есть страх. И я боюсь, что в один день придут пришельцы и начнут нас уничтожать или использовать в своих целях. — Многие беды на этой планете тоже происходили от страха. Какая-то страна на кого-то нападала, потому что власти боялись, что это та другая страна на них нападёт. Кто-то под страхом чего-то идёт на воровство. Кто-то боится слезть с наркотиков или алкоголя, поскольку думает, что ему будет от этого плохо, однако он не замечает, что всё это употребление делает лишь хуже. Мой отец боялся, что не даст маме нормальную семью, из-за чего они даже говорили о приёмном ребёнке, а его это заставляло работать и создавать зверей. И сейчас вот эти дятлы из-за какого-то страха увеличили меры безопасности в плане меня и лишили возможности поговорить с родными. И я им даже в ответ ничего сделать не могу. Телефон же у меня в башке не работает. Они его глушат. Эти клоуны даже меня боятся больше, чем корабль, который точно неизвестно чем может являться. И что? К чему хорошему нас страх приводил? — Страх является важной эмоцией. Он напрямую связан с нашим выживанием. С банальным инстинктом самосохранения. Не боятся ведь только глупцы. В основном они не ценят то, что знают и что у них есть. Вот много лет назад ты напугал своих сестёр на озере. Ты увидел, как они испугались и как они боялись именно тебя. Но ты же извинился и пообещал, что всегда будешь рядом с ними. — И к чему меня это привело? — О Нет. Мы уже обсуждали это. В полицию тебя привела любовь и привязанность к Джуди. — Но мы можем и пересмотреть наши выводы. Я туда пошёл из-за страха за неё. В итоге я оказался здесь. — Допустим. Допустим, что в полицию ты пошёл из-за страха. Но ведь не страх толкнул тебя на грузовик. Здесь сыграл уже не страх, а твоё желание помочь другим. То есть ты чувствовал ответственность. — Забегаем вперёд. Это чувство притащило меня сюда. — Нет. В комплекс тебя притащил интерес. Ты мог спрыгнуть в лесу, но интерес заставил тебя остаться на машине. В общем. Давай не будем к этому возвращаться. Не страх сыграл роль в том, что ты таким стал. Он мог послать тебя за сестрой, но не сюда. Поэтому меняем тему. Так вот… Насчёт меня. У меня есть страх. Страх чего-то неизвестного, что вполне может принести нам всем беды. И… По логике я в первую очередь боюсь за свою семью. У меня есть мама и жена, а сам я уже дед, и сыновья уже своими жизнями живут, но всё равно. Это мои родные, которые должны хорошо жить. И я боюсь за них. Я… Я как бы тоже думаю, что в этом корабле, возможно, действительно спрятано что-то, что может за секунду нас всех убить. Однако без нашего интереса мы рискуем всей планетой. Если там действительно есть тайны о создателях этого корабля, то мы должны их узнать. В данной ситуации нас толкает вперёд страх перед чем-то неизвестным, что может представлять для нас опасность. — И что? Это оправдывает любые действия военных? Угробили тех гражданских, рискнули теми, плюнули на тех. У этих уродов ответственность где? — Они за нашу страну отвечают. За нашу безопасность и спокойствие. Ты тоже нёс ответственность за кого-то. За сестру, Диму и Дину. — Да. Нёс. Вот только разница между мной и ими не изменилась. Эти как плевали на других, кто не имел приоритета, так и продолжат плевать. А я всё это так просто принимать не могу. Я каюсь и не хочу жить с таким грузом. Поэтому я и хочу сдохнуть. Но что делают они? Они продолжают играть с этими игрушками, несмотря на все возможные и невозможные потери. И они продолжат это делать, даже если вдруг вернутся те хозяева этой ямы и возьмут в заложники вообще весь город. Серьёзно. Сотни тысяч зверей нахрен в плен. Так ведь они и на них плюнут. Эти вояки и политики на всю плюнут, лишь бы этот мусор не отдавать. Если бы генерал тут был и продолжил бы играть в шпионов, то он бы вообще не церемонился. Сбросил бы на весь город химию, и сдохли бы все. Один я остался бы в мёртвом городе, где сдохли даже микробы. — О-о, боже мой. Чёртов упрямый пень, — высказался Иван Львович и обречённо вздохнул. — За всю жизнь не встречал такого, как ты. Непрошибаемый просто. — Неа. Вспомните. Вы вправили мне мозги раньше. Я даже на договор пошёл. — Вот только ты ни капли не изменился. Боже мой. Ты просто отказываешься принимать факт, который… Ну, просто и буквально неоспорим. Что будут потери. Ты всегда знал, что потери будут, но ты был к такому готов. — Я в первую очередь рисковал собой. Я в драках в школе и университете бросался вперёд. Я попал в больницу из-за того, что бросился на тех, кто напал на Джуди до того, как мы университет закончили. Я остановил того убийцу Дины, хотя мог просто свалить и оставить его полиции. Я уже на службе в первую очередь действовал сам, а не ждал, что кто-то сам вызовется. Я вызывался всегда первым. Я в первую очередь рисковал собой. Но вот эти нет. Они рискуют другими. — Они военные. Это обычное дело для них. Ты сам должен понимать, как ведутся боевые действия. — Но у нас же здесь не боевые действия. У нас здесь якобы террористы, которые захотели вернуть свой мусор, но нет. Они не дали нам уйти. Они превратили поезд в газовую камеру и устроили пальбу, где гражданские только чудом в полном составе не померли. А ведь я ещё там резню устроил. Только я в отличии от них всех понял цену всего этого дерьма. — Я знаю. Говорил не раз. Но… Неужели тебя устраивает возможное уничтожение всех нас? Всех твоих родных и друзей? Миллиардов зверей на всей планете? — Доказательств агрессии нет. — Так да. Их нет. А страх есть. И именно этот страх может помочь нам всё узнать. Страх, но только умеренный. В данной ситуации нужен здравый ум, а не перепуганный. Вот подумай здраво. Тебя разве не пугает такая участь всех, кого ты знаешь и не знаешь? А если эти пришельцы действительно такие жестокие, что оставят тебя одного в мёртвом мире? Ни микробов, ни чистого воздуха, ни жизни, ничего. Планета станет абсолютно безжизненной. А ты так и останешься на ней. Без всякой возможности умереть. Ты действительно хочешь вот такое? — Конечно, нет. — Тогда пойми уже наконец. Пойми, что сейчас самой минимальной ценой знаний является твоя жизнь. И ты не прав. Адекватные военные знают, что нужно делать. Они знают цену какого-то решения, как и политики. Они лишь ищут наиболее выгодный выход из ситуации. Они стараются минимизировать самые разные последствия. И в этом ошибаешься ты. И в этом же ты и упрямишься. Ты считаешь, что всё должно быть чисто и без проблем. — Не считаю. — Раньше, возможно. Раньше да. Может, на службе ты это и знал, но теперь это признавать не хочешь. Ты думаешь, что сейчас никаких жертв быть не должно. Ни твоей, ни жертвы кого-то другого. Но это так не работает. Они знают, что приходится за что-то платить, поэтому и выбирают наилучший вариант. Согласен. Это неправильно, но иначе никак. Мы не в идеальном мире живём. И нам приходится подстраиваться под этот мир. И вот в этом твоя проблема. Ты сейчас не хочешь подстраиваться под других, как ты это делал раньше. Из-за этого ты и не хочешь признавать, что ошибаешься. Ты не хочешь просто принять тот факт, что в данном случае ценой всех этих знаний может быть только твоя жизнь. Потому что подумай. Сейчас именно ты являешься единственной ценой ради всех этих знаний. И это наилучший вариант. За эти знания не приходится платить кому-то другому. Ты был готов рисковать собой на работе. Так попробуй сделать также. — Я бы это сделал, если бы я знал, что будет. На работе было всё просто. Я был живым. Поэтому мог умереть. А здесь я умереть не могу. Я вообще могу остаться здесь на 70 лет, а после выхода на поверхность увидеть гигантский город, летающие машины и гигантский космический флот прямо в небе. Я не хочу такого. Я не хочу жить здесь так долго. Я хочу просто умереть. Знаете, что у меня сейчас в голове? Весь прошлый год. Все приказы военных, все мои проверки и обследования. Все мои 1070 игр в шахматы. Я за всю жизнь столько не наиграл, а теперь они все у меня в голове и я не могу их забыть. И все эти воспоминания на меня давят. Я уже считаю их ненужными. Но я не могу от них избавиться. Как я не могу избавиться от воспоминаний всех тех мясорубок, что я устраивал. И… Вы извините, но представьте, что у вас погибла жена очень страшной смертью, а вы это так заполнили, что забыть это вообще никак не может, и эти воспоминания всплывают в голове много раз в день. Извините, но представьте. — Ник, я понимаю, что тебе плохо со всем этим, но ты всё равно обязан понять. Твоя жизнь на фоне возможного… А… Да чего угодно. На фоне всего этого твоя жизнь является наименьшей ценой. Ты прости, но это так. Я понимаю, что тебе плохо от происходящего, но и ты должен понять. Ты ошибаешься, что вот нам всем здесь и в правительстве плевать на всех. Ты ошибаешься. Мы все знаем, что столкнулись с неизвестно чем. Эта неизвестность и накладывает на нас ответственность за всё, что мы сейчас знаем. В таких ситуациях мы обязаны узнать всё возможное, чтобы хотя бы просто что-то знать. Чтобы не быть в полном неведении. Пойми, что на фоне этой важной информации твоя жизнь не имеет такого огромного значения, как жизни других миллионов зверей в нашей стране. Или миллиардов на всей планете. — Ладно. До… — Нет. Молчи. Не перебивай меня. Ладно? Ладно, — сразу сказал барсук, поскольку он не хотел давать Нику слово, а тот лишь продолжил тихо сидеть и молчать. — Ты пойми. Ты подумай о своей семье. О своих сёстрах, у которых ещё вся жизнь впереди. У них обеих скоро и свои семьи будут. Неужели ты действительно хочешь, чтобы все твои родственники платили своими жизнями за то, что ты вот здесь думал только о себе? Хочешь? — Нет. — Тогда пойми уже наконец. Пойми, что твоя помощь очень важна здесь. — Да для чего она нужна? За весь год ничего не изменилось. Он как закрылся от нас, так и не открылся. Даже если я начну молиться этому кораблю, то он всё равно ничего нам не даст. — Поэтому работы и нужно продолжать. Чтобы узнать, что случилось. Чтобы узнать всё. И не спрашивай меня сейчас, сколько это будет длиться. Я не знаю. Никто не знает. Однако мы все знаем, что если мы ничего не будем делать, то тогда может случиться что-то очень ужасное. — Почему сразу ужасное? — Потому что мы просто такие. Нас всегда пугает то, чего мы не понимаем. — Те уроды не испугались. Они всё это в оружие превратили. — Но это были они. Мы же не такие. Они увидели в этом способ заработка, а мы в этом видим опасность для нашей страны. Мы должны готовиться к худшему и надеяться на лучшее. — Предлог. Прикрытие, чтобы делать всё, что захотелось. Вот это тоже нас привело к тому, что мы сейчас сами себя можем изничтожить с помощью ядерного оружия. Сколько их было? Нас было всего лишь двое. США и Россия. А сейчас нас девять. Мы все готовились к худшему и надеялись на лучшее. И что в итоге? Мы сейчас надеемся, что кто-нибудь у власти всех этих стран не окажется какой-нибудь долбанутый идиот, который использует ядерное оружие и запустит цепочку взаимного уничтожения. А здесь что будет? Готовиться в вторжению пришельцев, а попутно использовать это оружие против других зверей, и при этом надеяться, что те гости из космоса не придут нас сжигать заживо? — Да. Да, если так прямо и топорно говорить. Готовиться к чему угодно, а уже смотреть, что будет дальше. Только… При этом не использовать эту технологию не по назначению. — А чего это нет? Я прекрасно показал, на что способен. Я стал тем, на что рассчитывали те умники. Меня можно использовать по назначению. Ну, или другой вариант. Настрогать с десяток таких же чучел и использовать их против зверей в другой стране? Кто их всех остановит? Кто им хоть что-нибудь возразит и кто и их виновными назовёт? — Я знаю твои опасения, но такого не будет. — А… — И нет. У меня нет гарантий. Я… Я просто знаю и верю, что такого не будет. — Отлично. Верим на слово. Сраным политикам и военным. Напомнить, чем я это всё считаю? — Знаю я. Но это другое. Они все знают, как важно держать эти технологии под строгим контролем. Такая задача исключает возможность применения таких, как ты, где-то там ещё в мире. — И именно поэтому они испытывали меня в том другом изоляторе, да? Чтобы узнать, в каком состоянии такой, как я, превращается в чудовище. Да? — Нет. Они должны были знать тебя, а не таких, как ты. — Они могут сказать всё, что угодно, а сделать ещё с десяток дел, о которых молчали или врали. — Ну, знаешь. Ты тоже не пример для подражания. Кто сказал, что больше не будет превращаться в монстра? Кто не хотел, чтобы от этого страдали другие? И что ты в итоге сделал в поезде? — Да я не знаю, что я тогда сделал! Я не знаю. У меня в башке всё смешалось. И сраные военные, и та ситуация, и мои воспоминания о мясорубках. Я не знаю, что тогда случилось. Может, во мне тогда действительно проснулась та безжалостная и кровожадная мразь, которой на всё вокруг плевать. Я не знаю. Но опять же повторяю. Это всё другое. Я осознал, что натворил, и захотел умереть, чтобы больше никогда такого не повторилось. А они делают всё, чтобы такое повторилось. — Потому что они осознали, с чем столкнулись. И поэтому они должны узнать всё, чтобы больше таких трагедий не было. И как раз поэтому тебя не хотят отпускать даже после твоих последних предложений, — сказал психолог, от чего Ник замолчал, так как понял, что своими последними словами барсук подтвердил догадки Ника о том, что его не выпустят. — То есть… Они меня не выпустят, да? — Да. А… Нет. Нет, подожди. Мы об этом ещё поговорим. Не меняй тему. — А я хочу сменить. — Нет. Говорим о том, что задумал я. Если не хочешь об этом говорить, то пускай. Не говори. Помолчи и поиграй. Сам должен понимать, что молчание помогает собраться с мыслями и всё понять, — ответил Иван Львович и замолчал, а Ник снова говорил, что хочет продолжить разговор насчёт предложения, но психолог молчал и играл, поэтому Ник тоже решил замолчать, так как понял, что Иван Львович не будет говорить. В итоге полчаса они просидели в тишине, пока Ник не решил уступить в разговоре. — Ну, чего… Допустим. Понадеемся на слово, доктрину и прочее. И что? Верим всему? — Я верю. Знаешь почему? — Почему? — Потому что я осознал всю опасность данной ситуации. И я в первую очередь боюсь за свою семью. Я не хочу, чтобы с ними что-то плохое случилось из-за пришельцев, которые на нас нападут и в итоге уничтожат, потому что ты препятствовал нашим учёным в понимании этих технологий, что помогло бы при необходимости создать оружие, которое поможет нам всем выжить. Я… Я боюсь больше такого развития событий. И я согласен сделать что-нибудь, чтобы это предотвратить. И нет. Мне не приказали так тебе говорить. Я сам так думаю. И я тебе это ничем не докажу, но я же знаю, что даже если бы доказал, то ты бы всё равно не поверил, — сказал Иван Львович, так как сразу предугадал, что Ник может сказать, а тот лишь улыбался от того, как психолог его знает. — Что ты улыбаешься? — Да так. Вам удивляюсь. Прямо знаете, что я скажу. — Да. Знаю. Поэтому я всё ещё знаю, что ты не изменился. Что тебя всё ещё волнуют жизни других. Так признай это и прими тот факт, что тебе придётся пойти на жертвы ради этих самых других. Ты же делал это в городе. Светиться было не в твоих интересах, но ты же вмешался в тот пожар. Ты пошёл на риск и жертву ради них. — Интересно. На какую такую жертву я там шёл? — Ты собой пожертвовал. Ты жертвовал своей скрытностью. Ты засветился. И это помогло военным наблюдать за тобой и предугадывать твои действия. — Вот только это была никакая не жертва. Они нашли меня ещё в декабре, когда я банально по улицам и переулкам бегал. Это уже факт того, что я вообще ничем не жертвовал. Они бы всё равно меня поймали. — Нет. Без твоих вмешательств не позвали бы меня. Без них твои действия не смогли бы предугадать. Поэтому на моём предположении о том, что тебе даже в таком состоянии не плевать на других, и был разработан план твоей поимки. Поэтому нет. Ты пошёл на жертву. И это привело к тому, что ты снова оказался здесь. И… Извини за это. — Не надо. Я вас не виню. Всё нормально. Но даже если и жертва. Что это меняет? — Всё. Это доказывает, что ты даже в таком состоянии был способен на что-то хорошее. Разве ты не ощущал ответственность в тот момент? Разве ты не думал, что будешь винить себя, если случится что-то плохое, но что ты мог предотвратить? — Нет. Было такое. Я… Я думал об этом. Как и… На работе. Что если я ничего не сделаю, то буду винить себя. — Вот. Это и есть важная часть твоей личности. Так почему ты так противишься нам самим и даже самому себе? Например, риски. Какие у тебя риски здесь? Очень долгое время просидеть в этом комплексе под постоянным наблюдением, но при этом ты случайно и внезапно не станешь монстром и кого-нибудь не убьёшь, но и при этом ты помогаешь своей стране и всему миру избежать возможных проблем, которые могут возникнуть из-за неизвестных пришельцев. С другой стороны. Непредсказуемые условия городских улиц, где ты можешь стать монстром от случайно врезавшегося в тебя автобуса или случайного теракта с применением взрывчатки, где ты случайно оказался прямо в эпицентре взрыва и в итоге стал монстром. Ну, или факт. Тот самый пожар. Когда ты в последний раз оказался на улице и вышел к пожарным, на записях с камер было видно, что ты был почти весь чёрный. Почти вся твоя плоть почернела. Это мог быть крайне сильный удар по нервной системе, который бы начал процесс твоего превращения. И! И. С учётом того факта, что и твоё положение в обоих случаях никак не изменилось. Ни до побега, ни в городе, ни сейчас. Ты как был не способен умереть по своему желанию, так и не способен сейчас. Во всех случаях у тебя был срок жизни, который сейчас абсолютно не определён. Мы знаем, что полтора года работы твоего генератора в теле были раньше. Это уже устаревшие данные. Что с тобой происходит сейчас, мы не знаем. — Нет. Снаружи у меня хотя бы были убеждения в том, что когда-нибудь я всё-таки умру. А до побега и сейчас их нет. — Если так подумать, то у тебя были лишь убеждения, а не факты. Факты были до твоего вмешательства. Сейчас у нас почти одни теории. И даже про твой срок жизни теории. Тебя сутки продержали вместе с открытым генератором, когда тебя нашли. Тебя вырубили в лесу рядом с поездом. Вполне возможно, что на момент побега тебе пришлось бы долго жить. Как и сейчас. Неизвестно, сколько тебе прибавили лет или вообще прибавили. Ты сам прожил целый год и ничего не случилось. Ни усталости, ни проблем с телом, ничего. Поэтому… В данном случае твоим единственным выходом из этой ситуации является смерть в камере, но не от срока жизни. — Долго будем повторять всё то, что мы знаем лучше алфавита? — Да, если потребуется. Мы ситуацию анализируем. Ты же никуда не торопишься. В смысле… По делам. Вот и слушай. — Так я ваше время хочу сэкономить. Быстрее домой вернётесь. Жену успокоите. — А что? Она не взрослая, что ли? Сама знает, с чем мне приходится работать. Она как-то раз привела ко мне одного зверя, который был другом друга моей жены. Тоже были проблемы с головой. И я ему помог. Так что всё нормально. Не беспокойся. И не уходи от темы. Идём дальше. Вот и всё. Для тебя есть только один выход. Смерть от камеры. И давай сыграем в предвидение. Ты сейчас скажешь, что это невозможно, потому что тебя заперли здесь на десятилетия исследований, но я тебе скажу, что это не так, поскольку это просто невозможно. Допустим, никто просто не будет тебя выносить все эти годы. Потом я всё равно скажу тебе подстроиться под нас, чтобы получить смерть, но ты скажешь, что всем плевать на твоё мнение и на тебя, так почему бы и тебе не плюнуть на всех других и в том числе на всех на планете. Потом мы снова вернёмся к тому факту, что ты всё ещё думаешь о других больше, чем о себе, хотя ты это будешь отрицать и говорить, что тебе от этого никакой выгоды. — Я понял. Я понял, что вы меня поняли. Давайте… Лучше, как раньше. Хотя… Я теперь понимаю Джуди и Настю. — В смысле? — А я часто предугадывал какие-то их слова. Знал, что они скажут. Теперь я понял, чего им так не нравилось. Предсказуемость. Это мне не нравится. Мне больше нравится что-то новое и непредсказуемое. Вот и хотел подобающе себя вести. — Что-то новое и при этом ты до сих пор пользуешься именно пультом от телевизора, а не голосом? — Да. Я старомоден. Не любитель с техникой болтать. — А что ты будешь делать, когда везде появятся разные электронные помощники? Вот один помощник на весь дом. На холодильник, телевизор, телефон и прочее. — Не факт, что я вообще это увижу. Но если такую штуку и притащат, то я потребую себе шахматного помощника. Пускай в него там загрузят всю историю шахмат на планете. Он будет моим самым сложным соперником. С таким бы я с удовольствием поиграл. — Серьёзно? Сомневаюсь, что у тебя есть шансы. — Почему? — Потому что ты просто любитель. Пускай и со своей памятью. Куча солдат — это одно, а вот различные профессионалы — совсем другое дело. У тебя не будет знаний и опыта против такого помощника. Он тебя победит. Я-то тебя несколько раз победил. — Значит, научусь. Это будет историческое противостояние. Искусственный интеллект против пропасти памяти. Я же всё помню. — Тогда я на это хочу посмотреть. Ладно. Мы снова отвлеклись. Возвращаемся снова к твоему упрямству. Так просто не хочешь принимать то, что знал раньше. Что будет потери, жертвы и остальное. Ты сам не глупый и до всего вот этого знал, что политики, военные и все прочие идут на какие-то жертвы ради чего-то другого. Так почему же ты стал так сильно этому противится? Неужели всё дело в том, что ты сам стал одной из таких жертв? — Да. Мне это не нравится. Но ещё больше мне не нравится то, что я стал жертвой, а уже потом из-за меня жертвами стали другие. И вот же в чём ещё разница. Я признаю, что это я угробил кучу зверей и что сами те обстоятельства, в которых они гибли, тоже случились из-за меня. И что даже другие погибли не совсем по моей вине. Вот монстр. Это было не мои решения, но именно я в образе монстра убил десятки зверей и своих друзей. Но и они оказались в обстоятельствах, в которых оказались из-за меня. Я мог не прыгать на грузовик. Тогда я бы не стал таким, тогда тех гражданских не стали бы использовать, как заложников. Тогда полицейские бы не оказались этом подвале и не погибали бы из-за меня. — Ты снова решил вернуться к тому, что ты во всём виноват? — Частично. Но мы и так это знаем. Я про разницу говорю. Не знаю. Возможно, я бы принял то, что жертвой окажусь только я. И, возможно, я бы понял, если бы те другие звери погибли бы из-за всех этих политиков и военных. Но вот в чём разница. Все, кто погиб после того, как я попал сюда, погибли исключительно из-за меня. Всё то, что произошло дальше, было основано на мне. Вся цепочка пошла от меня. Я решил прыгнуть и остаться на машине, и это привело к многим смертям. — Но ведь в поезде ты больше винил генерала. — Да. Но даже то моё решение пойти в бой в поезде привело к ещё большим погибшим. А теперь мы оба в равных условиях. Оба убийцы. Мы оба привели всё к тому, что они погибли. Только вот в чём разница. Я был согласен жертвовать собой, чтобы этим не занимались другие, а ему было легко жертвовать другими. Он рискнул абсолютно всем, когда решил поиграть в шпионов и когда решил начать операцию. — Верно. Но даже в этом случае я… Я был согласен с решением генерала. Тебя и всё остальное никак нельзя было отдавать. Только не подумай. Мне никак не нравится такой итог. Мне не нравится, что ты впал в некую дикую ярость, а генерал пошёл на такой риск, из-за чего погибли звери. Но и ты обязан понять. Тебя могли использовать против нас. Что, если бы сегодня ты бы уничтожил всех нас и всех тех, кто был здесь? Всех твоих коллег и всю семью? Они все являются лишними свидетелями. Те звери могли узнать всё и убить всех, кто знал об этом месте. Не исключено, что они, управляя тобой, могли заявиться прямо в Москву и перебить вообще всех. Правительство, командование, всех политиков, министров и других. Наша страна погрузилась бы в страшный хаос. А если пойти ещё дальше? Они могли разобраться со всеми военными. Они могли лишить Россию вооружения. Допустим, что за всем этим стоит НАТО. В таком случае они могли просто и легко вторгнуться к нам и сделать что угодно. Оккупировать, захватить власть в стране, разделить её на куски. Потому что им бы никто даже не ответил. С помощью тебя они могли перебить всех тех, кто отвечает за ядерное оружие. В таком случае они вообще могли ничего не боятся. Ты бы хотел такого? И ты бы хотел потом проснуться и увидеть, что ты всё это натворил только из-за того, что генерал не рискнул гражданскими и не спас тебя, а дал тебе уехать в другую страну, из которой тебя было бы уже невозможно вытащить? Ты бы хотел такое? — Нет. Не хотел бы. — Тогда ты тем более обязан понять, что иначе генерал поступить не мог. Прошлое уже не изменишь, поэтому мы работаем с тем, что есть. И ты обязан это понять. Бесконечно можно говорить о том, что надо было поступить иначе. С этим просто надо смириться и жить дальше. Ты же застрял на месте из-за своего упрямства. Вот почему ты не готов пожертвовать собой, чтобы спасти других? — Обстоятельства теперь другие. Я ходячий труп, который не может умереть по собственному желанию. Я живу с кучей воспоминаний о десятках жестоких и кровожадных убийств. Я по-прежнему помню, что являюсь лабораторным экспериментом из пробирки. Такие обстоятельства мнение могут резко поменять. — Тогда опять возвращаемся к старому вопросу. Что было в городе? Почему ты рисковал собой, вмешиваясь в дела граждан и полиции? — Да не знаю я уже. Всё, хватит. Мы вроде определились, что я просто патологический кусок дерьма, который подсознательно такой долбанутый, что готов плюнуть на себя ради каких-то помешанных целей. Всё, хватит. Те бредовые времена прошли. Я теперь более адекватный. Мои интересы впереди. И что вы будете делать? Опять будете говорить, что мне надо смириться со всем этим дерьмом и работать на них ради призрачной надежды на смерть? Я уже так делал. Меня кинули и плюнули в рожу не один раз. Я рассчитывал на договор и их содействие, но что в итоге получил? Шахматы, телефон, компьютер, кубики и один букет маме. Этого мало. Мне обещали встречу с родными. Мне обещали, что когда станет ясно, что исследования встанут в тупик, то меня убьют. Мне обещали никакой работы на военных. Мы всё подписали, мы заключили договор, его подписал президент. Так какого хера после всего этого меня кидают не один раз? Какого хрена я опять должен на них работать, окончалено убедившись, что все их обещания были ложью? — спросил Ник, от чего Иван Львович задумался, не зная, как ответить, поскольку Ник предугадал, что он может сказать про смирение и остальное, но потом барсук решил отвлечься на игру, чтобы подумать, как ответить.