Уникальный организм/подопытный/жертва. Предвестник мира/бог войны. Герой/Ходячий мертвец. Легенда

      Проснувшись, Иван Львович сразу позавтракал, повспоминал вчерашнюю встречу с семьёй Ника и сразу же после отправился в изолятор, в котором Ник с закрытыми глазами слушал кино и крутил сложный кубик. — Стоять. Я открыл третий инопланетный глаз. И я вижу им, что это вы, Иван Львович. Да? — спросил Ник, продолжая сидеть с закрытыми глазами и с закинутыми ногами на стол. — Да. Как ты узнал? — спросил психолог и сел на стул, положив газету на стол. — Так вот и говорю. Я познал тайны всего этого мусора. Я чую всё. А если честно, то кто ещё это может быть? Тем более ходить так тихо и легко. Так что всех разочарую. — Не страшно. Ты же шутишь. — Хреново. Что странно. Это чё такое? Это я уже деградирую, что-ли? — Нет. Просто не очень пошутил. Бывает. — Да ладно. У меня такой компьютер в башке, но я что-то более остроумное не придумал? Не. Я точно деградирую. Но ладно. Потом. Что у нас на сегодня? Поиграем в города? В карты? Или будем придумывать всякие выдумки? Например, что я на самом деле хороший и жертва? Что военным есть до меня дело? О. Или мои выдумки про расправу над кое-кем? — спросил Ник, открыл глаза и увидел перед собой новую газету, которую сразу начал листать и изучать в голове. — Ничего из этого. Наконец-то, обсудим твоё освобождение. Ну, или частичное. — О, ура. Разнообразие. И о чём поговорим? — спросил Ник, продолжая листать, о чём Иван Львович решил всё-таки спросить про это. — А… Почему ты так делаешь? — Что? — Так быстро листаешь. Ты всё помнишь и изучаешь? — Да. — Почему ты так делаешь? — Неожиданно продолжил пользоваться своими возможностями. Я могу ломать бетон и мгновенно думать обо всём и одновременно ни о чём в одну и ту же секунду. Теперь попробовал сделать так с газетами. Всё работает. Что? Скажите, что я снова увидел какие-то плюсы от моего нынешнего состоянии? Если скажите, то идите нафиг. — А… Ладно. Тогда просто продолжим. Во-первых, твоя семья. Вчера я поговорил с твоими родителями и Джуди. Ну, что. Все всё понимают. Все согласны, что ситуация сложная, а неожиданная новость про твоё возвращение их очень сильно удивила. Хотя и так понятно. Ничего про тебя не знали месяцами. А тут я нагрянул ещё с самыми разными новостями. В основном плохими. — Ясно. И что они? Как прошло? — Ну, вполне ожидаемо там всё было. Твой отец испугался. Он же не знает, что от тебя ждать. Кстати. Что от тебя ждать? Я к ним ещё загляну. Ты уже решил? У тебя появилась позиция насчёт отца? — Я вам щас рассудок разнесу. Так порву структуру всего мироздания, что у вас и мировоззрение в голове застрелится. Нихрена я ничего про него не думаю. До сих пор, — ответил Ник, чему Иван Львович всё-таки удивился, поскольку он думал, что Ник уже что-то решил. — Мда. Уходить тебе надо. У тебя, похоже, действительно проблема. Продолжительный период жизни вне социума на тебе сказывается. Раз за такое время ты ничего не решил, что это у тебя что-то странное. Это уже действительно аномалия. — Ой, вообще неудивительно. Я весь аномальный ещё до рождения. Так что и здесь мозги могли уже поплыть. Причём буквально. Может, у меня там действительно просто переливающаяся жижа. Мусор весь мозг сожрал. — Нет. Просто это уже жизнь здесь. У тебя сильная стагнация. Нет развития. — Как нет? А шахматы? Я за всё это время столько ходов знаю, что звиздец. Проще таблицу Менделеева всю перечислить и подробно объяснить. Кстати, я её знаю. Всю. Ну, точнее элементы. Хотя номера недавно вспомнил, потому что помню. — Серьёзно? — Да. Ещё в школе как-то учились и всё. В том же первом году химии выучил все элементы. — Зачем? — Да… Как-то само получилось. Просто запомнил. У меня так с пятью английскими получилось. — Тоже как-то случайно все пять языков выучил? — Да. — Прямо с акцентом? — Нет. Только британский и американский у меня нормальные. Легко говорю. На другие уже желания нет. — А на все пять желания нашлось. — Ну, бывает. Случайно получилось. Но неважно. Так вот. Да. Почему нет развития? — Это развитие памяти и мышления. Хотя… Кроме памяти. Она уже у тебя просто пишет всё. И на этом всё. Ты что-нибудь ещё знаешь? Что-нибудь из внешнего мира? — Я газеты читаю. — Мало. Это крайне мало. Тебе нужен интернет в данной ситуации. — Чё? В смысле? Этот пункт уже обговорили? Или вы сейчас фантазируете? А в экстремизме вас не обвинят случайно? — Не обвинят и пункт обговорили. Будет у тебя интернет. Но у тебя всё будет под надзором. Оба телефона, если вот этот с собой возьмёшь. Оба компьютера, если и этот с собой возьмёшь. Вся твоя электроника будет под надзором. Там… Специальные звери будут видеть, что ты делаешь. — Хера себе. Вот это работа. Просто смотреть на экраны, ничего делать и зарплату получать. Хотя чего. Я же с этим знаком. Мы оба знакомы с маршалом и генералом, да? Мы знаем, как они работают, да? — с улыбкой спрашивал Ник. — Ты… Вот зачем? А если они вот сейчас там сидят? — А что нам всем с этого будет? Мы как считали друг друга дерьмом, так и продолжим считать. Верно? Верно. Так что не волнуйтесь. Что у нас дальше по списку? — А… Да. Вся твоя техника будет отслеживаться. Поэтому… В случае чего, те звери дадут сигнал, а потом тебе просигналят. — Как? Генератор включат? — Нет, но скажут, что они знают, что именно ты там делаешь. — А что я могу сделать? Гитлеру и рептилоидам на Альфа Центавре по секретному каналу на каком-то сайте с открытками на день рождения написать, что я свободен и меня можно забирать, а планету можно сжигать, но сперва лично мне на ковёр из антиматерии из чёрной дыры из 30-го измерения подать всю верхушку страны и тех, кто всё это здесь строил, чтобы я с удовольствием им всем бошки отгрыз? — сказал Ник, снова дав волю своей фантазии ради забавы, из-за чего Иван Львович несколько секунд молчал. — Вот. Значит, ещё не всё потеряно. У тебя ещё хорошая фантазия. — Ой, мелочь. Я подобное уже и раньше говорил. Так что нет. Хана мне здесь. Так чего они боятся? Что я НАТО что-то буду сливать? — Да хоть это. Они ждут от тебя что угодно. Ты же такой непредсказуемый. Кто бы мог подумать, что ты умеешь так высоко прыгать и сможешь сбежать? А кто бы мог подумать, что ты вопреки всем возможным логикам будешь окружающим в городе помогать? — Так, всё. Хватит. Не надо. Нас опять в дебри смутных времён несёт. Не будем об этом. Так о чём мы говорили? Что меня ждёт, если меня действительно отпустят? — А… Ладно. Продолжим. Снаружи ты, как и раньше, будешь под строгим надзором. — Как? Все наблюдатели готовы стать извращенцами ради лишь одного меня? — А… Не понял. — Как? Мы там все живём спокойно и с надзором, но не таким видным. Значит, там вся квартира будем усеяна камерами и прослушками. И что? Они будут смотреть, что мы там всё делаем? Как все в туалеты ходят, моются, обсуждают личные темы о том, как там девчонки свои ночи с парнями проводят? Охерели? — А… Э… Я не знаю. Мне говорили только про твою комнату. — Значит, вообще всё здание облепят. Раз уж извращаться, то по полной. — А что было до этого? — Весь я. Дробление мозгов на куски, взрывы и расстрелы, месяцы просто самого по себе дерьма и такой же дерьмовой жизни. До конца уж тогда пусть идут. Дальше опускаться некуда. Туалеты, ванные и спальни готовы. Хоть кино снимай. А, во… Придумал. Пусть про меня снимут документалку. — Зачем? — А просто так. Хотя… Не. Не надо. Чё-то меня тянет куда-то. Ладно, забили. Так что у нас дальше по плану? Камеры? — Да. Раз… Ты… Твой статус, можно сказать, не изменился, то ты так и продолжишь жить под строгим контролем и наблюдением. — Ясно. А что по расписанию? Как жить будем? — Всё зависит от тебя. Ну, в плане проживания. Сейчас от тебя зависит твой отец. Всё-таки он ещё боится тебя. Он не знает, что ему делать. Вот что ему делать? Ему переехать куда-то? Или он может остаться дома, а ты его трогать не будешь? — Пускай дома живёт. — Так ты всё-таки решил что-то насчёт отца? — Ничего я не решил. Я… Пускай он думает, что мы оба являемся пассажирами автобуса. Вот мы сидим в одном почти что перемещении и всё. Нам друг на друга всё равно. Встретились, разошлись. Пускай так думает. Мне всё равно на него. Пускай живёт дома спокойно. Я всё равно у себя в комнате буду сидеть. Пусть ходит и живёт. Мне плевать. — Ладно. Тогда почему? Ты всё-таки передумал его убивать? — Просто мне надо знать, чтобы твоих же родных успокоить. Что мне говорить? Это как бы не штуки. — Я знаю. Или вы мне не верите? — Я верю и надеюсь, но что мне говорить другим? Просто… Сейчас все полагаются на мои выводы и выводы группы моих коллег. И на твоё слово. Все должны быть уверены, что тебе можно верить, а мы не ошиблись. — Ага. А мне поверят? — Твоя семья точно. Всё-таки ты им ещё родной и они ещё надеются, что ты изменишь своё отношение к ним. И вот сейчас они полагаются в том числе на твои слова. Для них сейчас и нет ничего, кроме слов от тебя и от других. Всё-таки они не военные или кто-то из правительства. Они… Ещё не совсем понимают, как ты жил и что с тобой. И почему к тебе такое отношение. Даже если смутно понимают, то полностью, как мы все здесь, они не поймут. Поэтому скажи сейчас всё честно и точно. Я должен их успокоить. — О боже. Сказал уже. Пусть живёт спокойно. На Эльбрус он может не переезжать. Трогать не буду. Больно надо уже. — Почему? Ты же вроде считал его виновным во всём. — Ну, считал и ладно. Смутные времена были. Эмоции и всё прочее. Ну, я до сих пор считаю, что он причастен ко всему этому, но пошёл он нахер. Мне уже тупо не до него. В конце концов, это не он не даёт мне сдохнуть. — Тогда какая разница? Вот маршал или твой отец. В чём разница? Оба причастны к тому, что с тобой происходит. Почему один сволочь, а другой пусть живёт даже с тобой в одной квартире? — Потому что. Я не знаю. Этот мне мозги сверлит, а другой нихрена со мной не делает. Короче, я не знаю. Нет у меня такой же ненависти к отцу. Поэтому угомоните его и всё. Тем более… На кой хрен мне проблемы из-за его убийства? Чтобы меня заперли здесь? — А все остальные? Ты же сколько фантазировал над убийством верхушки страны. — Ну, это если бы я был на свободе. А раз у меня над душой всё время будет генератор, то пошли они все. Я долбанутый кусок говна, но не до такой же степени, чтобы себя заживо хоронить. — А что? У тебя есть душа? — спросил Иван Львович, решив поймать Ника. — Э-э… Нет. Хватит. Не надо меня на мелочах ловить. Хватит. — Ладно. Но тогда тебе придётся их терпеть от родных. — Не придётся. Я запрусь у себя и не выйду. — Да как? Ты серьёзно? Ты, наконец-то получаешь если не свободу, то хотя бы смену обстановки. Ты получаешь родную семью, которую, в чём я уверен, ты ещё любишь. — Откуда такие выводы? Вот серьёзно. Откуда вы берёте все эти выдумки и даже придумываете к ним объяснения? То все мои вмешательства в городе, то я родных не трогал, то я соглашаюсь на нынешнее соглашение, то я буду себя спокойно вести дома, то я ещё родными дорожу. Откуда вы это всё берёте? Я же ничего такого не сделал. — Именно. Я учитываю то, что ты не сделал. Ты мог убить отца? Да в любой момент ты мог это сделать. Но не сделал. К тому же я вижу, что ты сейчас всё-таки подавлен. И ты не будешь рисковать хотя бы частичной свободой. Ты не будешь убивать отца, потому что тебе самому это не нужно, а ещё ты не будешь причинять такую боль родной семье. Иначе ты бы уже давно меня послал. Ты… Блин. Ты сейчас себя ведёшь, как на встрече с собранием. Почему ты будто что-то скрываешь и намеренно делаешь и говоришь что-то обратное? Зачем? Это же… Всё в твоих интересах. Я столько работал, чтобы тебе помочь, а тебе будто всё равно. — И вы до сих пор уверены в обратном? — Да. Потому что я знаю, что ты всё ещё глубоко внутри себя прежний. Тебе не плевать на родных и ты не хочешь им причинять вред. — Да. А ещё я говорил, что не буду им делать хуже своим присутствием. Чтобы они меня таким видели. Вы это учли? — Да. После всего произошедшего тебе в какой-то момент будет всё равно. Ты снова станешь частью семьи и хоть как-то будешь хорошо с ними жить, а они к тебе привыкнут. Так вот вы и нормализуете отношения. Или я не ради этого работал? — Этого, хотя всё ещё не понимаю, откуда у вас столько смелости, чтобы идти на такое отчаяние, будто я ваш сын, а не больной дятел из мусора. — Ты мой пациент и это моя работа. Плюс… Ну, то моё личное обещание самому себе. Так что… Понимай. И родных ты поймёшь. В конце концов, дома ты и поговоришь с ними уже без меня. Без посредников. Спросишь, почему у них к тебе до сих пор такое… Ну, привязанное отношение после всего того, что случилось, — ответил психолог, а Ник несколько секунд смотрел на него и не понимал, как так всё происходит. — Мда. Вы все долбанутые. По сравнению со всеми вами я ещё адекватный. Что с вами всеми не так? Ненавидеть и проклинать должны, а всё равно ко мне тянитесь. Что с вами всеми не так? — Потому что мы понимаем, что ты в этом не виноват. А… Поезд был аномалией. — Какая разница? Я это всё устроил по своему желанию. Хотя… Плевать уже. Чего теперь. От дома отказываться. Ладно, всё. Проехали. Мы все психи. Что у нас дальше по расписанию? — Психов здесь нет, но ладно. Дальше твоё расписание. Его по сути нет. То есть… Сроков твоего проживания дома нет. Тебе решили пойти навстречу и организовать тебе адекватную жизнь дома без особого напряжения. Жить ты будешь дома столько, сколько нужно здесь, в комплексе. То есть если ты неделю не будешь нужен, то неделю ты будешь жить дома. Или два дня. Или месяц. То есть сроки проживания будут зависеть от нужды в тебе в комплексе. — Ага. А где-нибудь прописано, что меня нельзя здесь держать, пока я не нужен? А-то я уже это представляю такое. Два дня, а потом именно под предлогом опытов я буду сидеть здесь месяц и ничего не делать. То есть опыт провели и заперли здесь на месяц, чтобы я просто был под присмотром и в своём прочном изоляторе, а не в квартире на свободе. — Да. Чтобы… Так сказать, не было чего-то предвзятого, личного и прочего, было решено назначить специалиста. Куратора, который будет следить за твоей деятельностью везде. Он будет с тобой на связи, будет следить за всеми твоими действиями и будет следить за тем, чтобы все договорённости и приказы были соблюдены. То есть он будет следовать приказам и своим правилам. Если вот с тобой закончили опыт, и через несколько часов учёные скажут, что ты пока не нужен, то этот куратор прикажет отвести тебя домой. Он же будет также говорить тебе, если ты будешь нужен в комплексе. — А есть гарантии, что всё так и будет? — Да, вот, — ответил Иван Львович и дал Нику тонкий документ, который Ник быстро пролистал и изучил всё в голове. — Ну… Э… Допустим. Даже сказано, что мои желания будут учитывать. А их будут именно учитывать и исполнять или просто учитывать, чтобы просто галочку поставить и потом дальше держать меня здесь? — Исполнять. — Тогда почему не написано? — А… Не знаю. Я не участвовал в документации. Но… Подожди… Не могут же все так легко и сразу делать всё, что ты захочешь. И никто такое именно писать даже не будет. Ты же должен это понимать. — Понимаю, но мне это не нравится. Мне тогда вообще давить нечем. У меня нет никакого права потребовать что-то. — А что ты тогда хочешь? Чтобы устно все договорились? Так это никого ничем не обязывает. Сегодня одно сказали, завтра уже пятое. Ты… Слушай, почему мы об этом говорим? Ты же абсолютно всё понимаешь. Ты должен понимать, что никто тебе так сильно не доверяет. А документы и приказы будут подстраивать под тебя с упором на возможность влияния на тебя, и этим приказам будут следовать все. Никто не будет так просто делать то, что захочешь ты. Ты же должен просчитать все возможные варианты всего подряд. Ты разве это не сделал? — Сделал. — Тогда почему мы об этом говорим? Тебе поговорить хочется просто? — спросил Иван Львович, от чего Ник задумался и так и не понял, как ответить. — Не знаю. Может быть. Спишем на то, что я дятел. Решил поныть. — Да… Ты… Боже. Ладно, я понял. Лучше не вдаваться в подробности. А-то опять отвлечёмся. Так ты всё понимаешь? — Конечно. В этом плане ничего не изменилось. Все говно, — ответил Ник, на что психолог ответил лишь молчанием и удивлённым взглядом. — Невероятно. — Что? Сами же говорили. От меня можно что угодно ждать. — Да, но сейчас я прошу тебя быть честным, потому что мне так-то ещё работать с тобой долго. — Почему долго? Вас от меня не оторвут? — Нет. Я продолжу с тобой работать даже на твоей свободе. — Чё? Ёпта мать. То есть даже после этого вам покой не дадут? — А… Не знаю. Я пока об этом не думал. Но я и не жалуюсь пока. — А надо бы. Я вам и вы сами себе мозги сжигаете в этой дыре и просто в работе со мной. — Я вполне хорошо себя чувствую. Хотя проблемка есть. До сих пор семье не говорю правду. Так… Сложно врать им, чем я занимаюсь. Что какой-то военный вернулся со службы с крайне тяжёлыми психическими проблемами. — Ну, в какой-то степени вы даже правду говорите. Я же в полиции больше не служу и у меня бардак в башке. Поэтому частично вы им не врёте. Просто всю правду не говорите. — А твой отец? В целом твои родители? Они вам всем врали или не говорили всю правду, а частично были с вами честны. Ведь ты как бы почти что близнец Джуди, раз родился с ней в один и тот же день. У вас всех одни и те же родители, которые вас вырастили. Технически ты их сын, поскольку ты технически являешься результатом биологического процесса, а основанием всего этого стали гены ваших родителей. Пусть ты и родился не так, как должен был, но технически ты их сын и брат своим сёстрам. Поэтому… Как бы всё-таки тоже подумай над этим. Действительно ли ты хочешь продолжать думать, что ты какой-то мутант из пробирки? — Уже подумал, а поэтому нет. Я мутант из пробирки, который не должен был стать таким, каким стал, потому что этот гений что-то там не так сделал, а поэтому всё это дерьмо выливается вот в это всё дерьмо, — ответил Ник, обводя руками всё вокруг и в конце указывая на себя. — Поэтому нет. Не убедили. Нихрена я ничего не знаю про отца, но можете передать ему, что может жить спокойно. Какая мне польза от его смерти? Никакая. Только это… Пусть там где-нибудь отметят. Если у него вдруг случится инфаркт или ещё что-нибудь, то я здесь не причём. Серьёзно. Инсульт, то я здесь не причём. — А… Там есть документы на этот счёт. Ситуация будет определена по фактам. У тебя на одежде будет несколько камер, которые будут видеть всё вокруг тебя. И… Возможно, что да. Возможно, камеры действительно установят по всей квартире. Ну, может, разве что кроме туалета и ванной. — Только они так и останутся извращенцами, но ладно. Кто я такой, чтобы им указывать, да? Ладно. И чё они там будут определять? — Степень твоей причастности. — А конкретно? — Я не знаю. Распоряжения ещё оформляют, а читать это я не могу. Просто не моё дело. Но мне вкратце сказали вот что. Если ты, например, проявишь такую агрессию или просто сделаешь что-то, что спровоцировало у кого-то из твоей семьи осложнения со здоровьем, то да. Это будет записано и разобрано со всеми деталями. То есть вот ты кричишь на отца, и у него по итогу определяют инфаркт. Скорая приезжает и разбирается. Если по итогу после досконального изучения всего решат, что причиной инфаркта стали именно твои действия, то да. Предпримут меры. Не знаю, какие применят. Мне не говорят. — Ясно. Ладно. Спасибо за предупреждение. Тогда тем более запрусь у себя в комнате, чтобы никого в коридоре случайно ночью не испугать. А-то такая тварь страшная посреди ночи встанет в проходе и уже в туалет сходил в коридоре. Или инфаркт. — Вообще-то нет. Такого не будет. Ты как бы не страшный. Посмотри на себя. Внешне ты всё тот же лис, но с чёрными ушами. А твои руки и ноги не будет не видно в темноте. Так что не переживай. Что будет сразу немного удивлять, так твой рост и в целом телосложение. Ты стал крупнее и выше. Ну, и… Хвоста нет. — Какая радость. Никто не обосрётся в коридоре, но так трухнёт, что про туалет забудет. Ладно, проехали. Что ещё дальше по плану? — Да, в принципе всё. Остальное ты и так всё понимаешь. Перевозка в грузовике в тросах и привязка к стене. Генератор в той же машине, два внедорожника с бойцами и оружием. Только всё это гражданский транспорт. Не кортеж же будет. — Жаль. А было бы прикольно. Почувствовал бы себя таким важным. — Ты и так важный. Кто ещё смог бы поговорить с верхушкой страны и даже без особых проблем с ней говорить крайне откровенно? — Да, но было бы прикольно. Но ладно. Переживу. Что ещё? Как со мной будут связываться? У меня в башке рация не работает. — Тебе всё объяснят. Я… Потом у тебя телефон заберу. Хорошо? — Что? Всё под надзор там ставить? — Да. — А с чего вы взяли, что я его возьму? — Не знаю. Подумал. Мне кажется, что ты отсюда всё почти возьмёшь. Часы, телефон и ноутбук, все кубики. А… Хотя нет. Скорее, ты всё оставишь здесь, чтобы тебе не было скучно, пока тебя держат здесь. Угадал? — Нет. Не угадали. Вы точно поняли. Прогноз погоды отдыхает. Да, я бы всё оставил. Хотя… Что-нибудь просто таскал бы туда и обратно. Например, комп. — Ладно. Тогда… Вроде всё. Перевозка, генератор на этаже, постоянное наблюдение у тебя в комнате и наблюдение за твоей техникой. Вроде ничего не забыл. — Забыли. — Что? — Вы. Вы чем заниматься будете? Кто вами теперь будет командовать? Не будете же вы у нас в квартире жить. — Конечно, нет. За этим будет следить тот куратор. Он будет решать, буду я нужен или нет. — А если он будет намеренно вам ничего не говорить? Думать, что я как-то там сам успокоюсь, а в итоге я сделаю какую-нибудь хрень? Он об этом знает? Его накажут, если он не предпримет меры и не позовёт вас, если вы будете нужны? И как вы дальше будете работать надо мной? Вам записи будут давать? А если что-нибудь вырежут? — Не волнуйся. Всё нормально. В плане меня уже приказы готовят. Мне будут докладывать вообще обо всём, что происходит вокруг тебя. Все твои разговоры с родными, всё, что ты делаешь. Я буду знать всё. Мне просто по приказу будут обязаны предоставить всё. — А степень вашей работы кто будет определять? Куратор? Кто будет решать, хватит вам одного визита ко мне или меня надо вообще вернуть сюда и посадить до выяснения какой-то ситуации? — Я буду определять. Со мной сразу свяжутся, будут обязаны выложить всё быстро и чётко так, как есть, а я уже решу. Всё будет оперативно. — Ясно. Тогда вопросов больше нет. Кроме одного. Какой-нибудь новый сложный кубик появился? — спросил Ник, имея ввиду кубы на столе. — Пока нет. Если появится, то я тебе закажу. Хотя ты и сам сможешь. Интернет ведь будет. Кстати… У меня возник такой вот интересный вопрос к тебе. — Снова про отца? — Про меня. А… Вот скажи честно. Ты мне доверяешь? — В смысле? — В прямом. Веришь ты мне или нет? Вот после всех этих провокаций твоих эмоций, всей моей работы с тобой, почти года в этом месте, весь мой план, который привёл к тому, что тебя отвезут домой. После всего этого ты мне веришь? И будешь верить? — Я чё-то сути не понимаю. Какая разница? Или меня могут здесь запереть, если я вас дома не буду слушаться? — Нет. Я не про это. Просто веришь мне? Вот все мои прогнозы, мои выводы о тебе, то, что ты делал в городе. Веришь мне? И будешь ли ты мне верить, если я что-то ещё скажу тебе? Попрошу что-то сделать? Будешь мне верить? Кто я как бы вообще для тебя такой? Какая у тебя степень доверия ко мне? — спросил Иван Львович, а Ник несколько секунд молчал и проматывал быстро в голове все свои мысли по поводу психолога. — Высокая. Высокая степень. Выше, чем ко всем, с кем я имел дело с прошлого года. — А семья? — Ну, там всё под вопросом, но разберусь. — Как под вопросом? Ты кому-то не доверяешь? — Доверяю, но я не знаю. Нет у меня однозначного ответа насчёт этого. Разберёмся. Так вот… Насчёт вас. Псих вы долбанутый. Конечно, не мой уровень, ведь я себя в городе сдавал, но вы близки к моему уровню. Рисковать всем ради ходячего трупа. Это признак долбанутства, что странно выглядит в контексте психолога и хорошего специалиста в этой области. Я так и продолжу из-за всего этого вас считать психом, но я вам просто верю. Вы хороший псих. — Хо… Ну, спасибо. А… Я мог бы сказать тоже самое и о тебе, но не буду. — Почему? — Малость грубовато в плане меня. Я так резко не выражаюсь. Особенно о своих пациентах. — Да ладно. Будто я обижусь. Но ладно. Так вот. Дурло вы. Серьёзно. Дурло, который всем рисковал ради хрен знает чего. Но вы этого добились. Поэтому… Спасибо. Я… Буду рад хотя бы просто уйти отсюда. И всё благодаря вам, поэтому я вам верю. Поэтому если скажите, что у меня, возможно, какая-то хрень назревает, то я сделаю, что скажите. — Тогда почему ты до сих пор не принимаешь мой вывод по твоей жизни в городе? Или ты уже понял всё? — Неа, не понял. Я до сих пор не знаю, что мне долбануло по мозгам, что я решил себя выдавать, прекрасно зная закономерный результат. — Так… Почему не можешь? Разве это так сложно? — Да… Потому что. Не верю, что я там из-за какой-то своей личности себя вот так подставил. Нет. Я же… Умею выкручиваться. Нахрена я это делал? И все эти ваша слова про то, что я не изменюсь и что мне там что-то надо… Нет. — Кто из нас психолог? Ты или я с группой специалистов в Москве, которые согласны со мной насчёт того, что ты делал в городе? — Я не знаю. Так… Давайте уже забьём. Всё, хватит. Я не хочу больше возвращаться к этой теме. Даже думать о ней ничего не хочу. Надоело. — Мы даже не начали по сути. — Ну, и не надо начинать. Серьёзно. Не надо. Мне ещё это всё дома придётся терпеть. Почему к нам домой не вернулся? Почему на работу не пришёл? Почему никто от тебя ничего не передал и почему ты сам никакое сообщение не оставил? Почему просто нас игнорировал? И вот это вот всё мне потом придётся терпеть. — Могу позже приехать к твоим родным и сказать, чтобы они не спрашивали тебя об этом, хотя мне кажется, что они в любом случае будут спрашивать, не смотря на просьбы от меня и от тебя. — Не надо, забейте. Передайте им вот что. Ко мне не лезть, даже если вот вообще все мы и даже военные уверены, что я безопасен. — Почему? Чего ты боишься? Ты будто боишься их даже видеть. — Да. Точнее не хочу, а не боюсь. Не хочу я смотреть на то, как они смотрят на меня. Будто… С ужасом в глазах смотрят и разглядывают меня всего. Видят, что будто я дятел, который зачем-то говорит и использует рот, как раньше, хотя у меня там голосовой аппарат, который издаёт звуки, и ему для этого рот вообще не нужен. — А здесь ты почему так почти не делал? — Не знаю. Пробовал. Не то. Видимо, привычка говорить. — Ладно. А если ужаса не будет? Если они будут видеть всё-таки не монстра, а члена семьи? — Тогда они тем более психи, раз думают, что я ещё прежний. — Так… А что у них ещё остаётся? Ничего. Они сейчас живут лишь надеждами в плане тебя. Не смотря на всё то, что я им всем сказал. У них ничего нет. Они дважды тебя потеряли и не захотят отпускать в третий раз. Они должны знать, что ты ещё остался собой, а не потерян окончательно. Вам всем это нужно, чтобы нормализовать ваши отношения. — Да? И какие прогнозы? — А ты мне веришь? — Верю. Так что? — Ну, в первое время будешь упрямиться. Ничего не хочешь, никого не хочешь видеть. Потом ты будешь ходить на завтраки. Выходы из комнаты участятся, а потом ты вообще перестанешь запираться, потому что ты всё ещё привязан к семье. Они для тебя не чужие, а настоящие родными, которые для тебя дороги, иначе ты бы не соглашался на жизнь дома. — А если я сволочь и решил просто использовать такую возможность и просто уйти отсюда? Вот на родных мне всё равно, но вот жизнь чуть получше мне важнее, чем мнения родных. — Нет. Это… Невозможно. — Стоять. Вы щас говорите, как психолог или как мой хороший знакомый? — Ладно. Это маловероятно. — То есть вероятность есть. А все о ней знают? — Да. Все знают, но вс… А… Ну, всех… Почти всех мало волнует твоё отношение к родным. Всех и меня в том числе волнует твоё психическое состояние, которое нужно держать стабильным. Поэтому… Многих мало волнует, как ты там будешь с родными жить. Все заинтересованы в успехе всей этой деятельности вокруг этих технологий, поэтому… — Я понял. А вам чего? Зачем вам это всё? Какое вам действительно дело до меня и остальных? Я вот всё равно не понимаю. Всем рисковать ради чего? — Всё. Проехали эту тему. Больше к ней не возвращаемся. Я всё сказал, но ты всё помнишь. Будет время понять. А пока что готовь голову к разнообразию, а не повторяющемуся циклу действий. Готовь. Скоро пойдёшь почти как в школу. Новая обстановка, что-то ещё. — А что? Вы уже уходите? — Да. Мне пора. Согласовать всё надо, ещё к тебе домой успею заехать и всё рассказать, всё подготовить. Может, через пару дней тебя уже отправят. Дотерпишь? — Такой странный вопрос. — Ну, даже очень интересный. Раньше ты ничего не ждал, а просто жил. А сейчас ты можешь суетиться в ожидании. Сейчас ты ждёшь, когда хоть что-нибудь изменится. Что-то другое увидишь. — Ну, да тут и без этого чего-то хватало. То представление на собрании было прикольным. Мне даже понравилось. Не каждый ведь может вот так откровенно поговорить аж с верхушкой страны, да? — Да, но больше так лучше не делай. Все всё уяснили давным давно. — Я не виноват. Они сами. Такие вопросы глупые были. — Не глупые. Они хотели всё узнать от тебя, и даже записей им было мало. Поэтому… Пожалуйста, не повторяй такое. Хорошо? — Посмотрим. — Обещай мне. — Нет уж. Такое я обещать не буду. Я хочу повеселиться. — Да… Ладно. Всё… Мне пора. До встречи. — До свидания, — ответил Ник и проследил, как психолог уходит, а за ним закрывают дверь, после чего он снова взял куб, удобно сел, закрыл глаза и продолжить играть с кубом, только сейчас поняв, что они вдвоём не поиграли в шахматы, от чего он усмехнулся и продолжил считать секунды и ждать час, когда его выпустят отсюда.