Уникальный организм/подопытный/жертва. Предвестник мира/бог войны. Герой/Ходячий мертвец. Легенда

      Два дня в квартире всей семьи царила почти полная тишина, поскольку все сохраняли перерыв, однако позже посреди рабочего дня Ника после предупреждения забрали в комплекс, где он и после квартиры продолжил высказывать своё недовольство в плане того, что у военных есть ключи от квартиры его семьи, а они сами забрали его, когда в доме никого не было. Ещё дома он оставил у себя в комнате записку, если кто-нибудь решится к нему зайти, потому что обнаружит за дверью лишь тишину, а уже в комплексе он сразу отправился на обследования, после которых он отправился в свой изолятор, в который через час пришёл Иван Львович. — Добрый день, Ник. — Здрасьте. — Ну, что? Приехал без проблем? — Как без? Естественно, с проблемами. Я там изучал историю Японии, а мне звонят в голову и говорят, что меня отвозят, а потом я охреневаю от того, что они без проблем заходят в квартиру. Кто им ключи дал? Или свои сделали? Какого хрена вообще? — Я не знаю. Я в этих процессах участие не принимаю. — Гниды сраные. Тогда не удивлюсь, если у них камеры и прослушки по всей квартире. Извращенцы долбанные. Ну, серьёзно. Что за бред? — Безопасность. — Безопасность в плане меня да. А в других комнатах зачем? Я и так в их форме до сих пор хожу. Чё им надо от них? Так хочется послушать, как там Джуди скажет Насте, как именно она там ночь с Мишей провела? Дебилы. — Ник, я ничего не знаю. Честно. Абсолютно ничего. Правда. Мне известно лишь про твою одежду. И… Про мою камеру. — Чё? — Я решил кое-что сделать. Я у тебя в комнате установлю камеру. Все члены твоей семьи смогут видеть наши встречи. — Зачем? А, нет, стоп. Понял. Чтобы пересказывать не пришлось? — Да. Чтобы все сразу всё понимали, а не ждали в коридоре. Тем более это помогает и тебе. Все будут держаться от тебя подальше, пока мы втроём беседуем. — Ладно. Не возражаю. А зачем пришли? Подводить итоги моего отпуска? — Конечно. И они… Неутешительные. Поэтому поговорим о твоём поведении. — Решили меня отчитать, как учитель? А где тогда родители? — Они не нужны. И ты прав. Считай, что я твой учитель. Жизни учу уже сколько времени. Тем более кто ещё, кроме меня, тебя тут жизни научит? — Кое-кто. Уже научили. Каким отбитым говном можно быть и какое дерьмо можно творить из-за инопланетного мусора. — Ясно. Так вот. Ужасное у тебя было поведение. Как так можно? — Как? — Не задавай глупые вопросы. Ты же вроде их не любишь. А? — Так и вы задаёте. Я уже говорил, как так получилось. Я за это перед мамой извинялся. — Так всё равно. Ты сильный или нет? Ты ведь вполне мог себя пересилить. Весь этот срок дома… Скажем так, в неудобной ситуации были все твои родные. Они по сути впервые видят тебя живым и перед собой и даже не поправляй меня тем, что ты якобы не живой труп. Хватит это повторять. — Зачем тогда сами повторяете? — Зачем тогда ты уже в который раз ноешь о том, что ты такая сволочь? — Зачем тогда они спрашивают, что со мной случилось, если они прекрасно всё давно знают? — Да не знают они этого. — Как не знают? Что за бред? — Они это всё знают от меня и частично от тебя. Когда здесь был твой отец и Джуди. Они знали только этого и ничего больше. Они хотели узнать всё от тебя. Неужели ты не понимаешь, что им этого мало? Их родной зверь вернулся домой. Они все хотят всё узнать именно от тебя. Уверен, что в глубине души они не верили, что мои рассказы являются правдой. Они верили, что ты ещё остался хоть немного прежним. — Самообман какой-то. — Ага. И это говорит тот, кто неоднократно пытался покончить с собой после того, как узнал, что твой металл невозможно пробить. Говорит тот, кто отказывался принимать то, что случилось. И это сейчас говорит тот, кто продолжает говорить всем про свою опасность, а поэтому даже боится шевельнуться в присутствии родной матери. — Это другое. — А ещё это говорит тот, кто до сих пор считает себя страшным чудовищем, потому что совершил ужасную ошибку в поезде, а потом пошёл в город, чтобы помогать другим, и даже тогда продолжал считать себя монстром. У тебя биполярное расстройство. Крайне переменчивое настроение. Из крайности в крайность. Не чудовище, так ты просто опасен для родных, если даже внезапно чихнёшь. Как будем исправлять эту ситуацию? — Не знаю. — Нет, знаешь. Тебе пора перестать вести себя так высокомерно. Будто все спокойно должны принимать то, что ты делаешь и кто ты такой. — А у них выбор есть? — Нет. Он есть у тебя. Просто перестань это делать. Ты говоришь со своими родными, а не с маршалом Розновым. Может, подстроишься под их положение? И не говори мне, что ты здесь главная жертва, и это под тебя должны подстраиваться. Это как бы так, но это не значит, что все будут терпеть твои выходки. Ладно здесь тебя терпят. Я твой психолог, а у всех остальных приказы. Но твои родные — не мы. Они в данной ситуации проявляют какие-то чувства к тебе и не хотят их скрывать. А ты же по какой-то инерции проявлял агрессию. — Так да. Я за это и извинялся. — А не надо было допускать такое. Ты же мыслишь, как компьютер. Неужели ты даже не предположил, что ты им нагрубишь, и им будет больно от этого? — Предположил, но я решил не строить у них иллюзий. — Издеваешься? Ты якобы разрушаешь чужие иллюзии, но при этом сам их создаёшь. И ладно бы для других. Для себя тоже. Зачем? — О чём речь? Опять о том, что я якобы опасен? — Видишь? Ты сам всё понимаешь. Так зачем? — Я не знаю. Проехали. — Нет, не проехали. Никогда не проедем. Я это так просто не оставлю. — Почему? Проще принять, что я такой, и всё, — ответил Ник, и Иван Львович тут же вспомнил прошлый год, когда Ник тоже самое говорил про смирение родных насчёт того, что Ника превратили в монстра, и он решил напомнить об этом. — Принять? Как ровно год назад ты говорил мне, что твоей семье проще принять то, во что тебя превратили и забыть про тебя, потому что тебе тогда было всё равно на них? — Не год. Всего лишь 11 месяцев и два дня назад. Ну, и 21 час назад. 37 минут. 29, 30, 31… — Ник, хватит. Ты всё понял. — Да, и чё? Чё теперь? Разреветься от того, что я им всем нагрубил? Физически не могу, да и не стал бы никогда. Я же сказал, что так получилось. — Я не про это. Я про твои иллюзии. Из-за них и из-за своего высокомерия ты своей семье причиняешь боль. И хватит повторять что-то про чьи-то иллюзии. Тебя заело. Крайне сильно заело. Ты сейчас на этом помешан. Ты помешан на собственном противоречии. И прикрываешься каким-то страхом кому-то сделать больно из-за контакта с тобой, но при этом якобы разбиваешь какие-то ложные представления семьи о тебе. Что с тобой не так? — Так ведь всё ясно. Я тронулся башкой. — Хватит. Хватит это повторять. Хватит в качестве оправдания использовать все эти предлоги. Ты давно не ребёнок. — Ну, технически я ребёнок. Я сдох и родился заново. — Тогда не работает, потому что сознание у тебя взрослое. — Могу вести себя, как ребёнок. — Ник, хватит. Перестань. Выключи это своё ребячество. Ты понимаешь, что ты семью свою разрушаешь? — А разве я не сделал это уже давно? — Нет. Весь этот год они жили надеждами на твоё возвращение или хотя бы встречи с тобой здесь. И сейчас они получили наилучший вариант. Ты живёшь с ними, но разрушаешь все их надежды, которыми они жили весь этот год. Почему ты такой жестокий? — Чтобы знали, с кем имеют дело. Они не знают, как я жил. — Так и ты точно также не знаешь, как они жили. — А что там знать? Горевали и вспоминали былое. — Да. Но только ты сейчас не понимаешь, какого им было до встречи с тобой и какого им сейчас. Угадаешь, почему ты не понимаешь? — Слишком долго гнил в этой яме? — И это тоже. Но главное то, что ты перестал быть прежним. Раньше ты был более чувствительным и понимающим. У тебя было сострадание, сочувствие, понимание. Сами эмоции и чувства, благодаря которым ты мог понимать других. А сейчас ты не понимаешь своих же родных, потому что ты такой. И знаешь, о чём ещё я думаю? — Не томите. — Я не уверен, что сейчас ты не сможешь понять самого себя в прошлом, когда погибла Дина, — неожиданно высказался Иван Львович, вспомнив про Дину, о которой они уже много времени не говорили, чем он ввёл в ступор Ника, который от неожиданности замер и стал вспоминать тот самый день, когда он потерял любимую, тот период после её смерти, и все разговоры про Дину с психологом. — Вот щас не понял. Что за намёки? — Никаких намёков. Ты не можешь понять самого себя в то время. — Чего? Вы что-то выкурили или выпили? Вы чего несёте? — Я не курю, и это не бред. Ты сейчас крайне далёк от прежнего себя. Сейчас ты крайне равнодушно относишься к другим. И к их чувствам. Поэтому мне кажется, что ты сейчас и сам себя не поймёшь. Ты не поймёшь, почему ты так по ней горевал. — Э-э-э, вы малость охренели. Что за бред? — Почему? В чём разница? Ты сейчас не можешь понять своих родных. Как ты можешь понять самого себя? — Вы точно что-то сожрали. Что за бред? Я помню весь тот день. Я помню, как мне было плохо весь остаток дня, на похоронах и потом всё оставшееся время. И даже сейчас мне плохо без неё. — А какая разница? Ты грубил родной сестре, которая является самым близким зверем для тебя, даже если вас лишь назвали близнецами. Хочешь сказать, что ты бы также Дине не грубил? — Я не хочу об этом говорить. — Вот. Ты опять увиливаешь от ответа. — А что мне остаётся делать? Вы бред несёте, а я должен соглашаться? — Я предполагаю. Возможно, ты теперь так далёк от… Обычной зверинности. Так далёк, что ты будешь становиться обычным зверем очень долгое время. — Вы себя слышите вообще? Вы таблетки какие-то приняли? — Я в своём уме. Хватит. А вот ты давно не в своём уме, и поэтому ты должен снова взяться за него. Ладно я. Можешь по-разному со мной вести, но вот твои родные не я. Они не будут терпеть твои выходки. — Вы повторяетесь. — А я так и продолжу это повторять, чтобы ты понял, что нельзя так себя вести с родными. Ты же видел, как реагировала Джуди. Ты хочешь, чтобы это продолжалось? — Я не знаю. — Естественно, не знаешь. Откуда тебе знать, как им было плохо и как они жили? Откуда тебе знать, каким ты сам был раньше, раз ты такой равнодушный к чувствам другим? — Хватит так дурить. Вы заставляете меня беспокоиться за вас. — Тебе-то какое дело до меня? Почему ты беспокоишься за меня, а не за своих близких? С каких пор я стал тебе ближе, чем они? — Слушайте, вам не кажется, что у нас диалог какой-то странный? Вас кидает из крайности в крайность. Сумбур какой-то. — Конечно. Ты же сейчас иного будто не понимаешь. Сумбурно грубишь родным, сумбурно относишься к чувствам родным, сумбурно думаешь про всех вокруг и даже про себя. Может, возьмёшь себя в руки и начнёшь мыслить и вести себя здраво и рассудительно? И не надо говорить про то, что у тебя компьютер, и поэтому у тебя такая каша в голове, что ты сейчас одновременно вспоминаешь, как убивал своих коллег, как целовался впервые с Диной, как готовил в столовой в двух институтах, как мы играли с тобой полгода назад, и как Джуди тебя избивала сковородкой. Не говори этого, — высказался Иван Львович, а Ник продолжал удивляться психологу. — Чего молчишь? — Я вообще не понимаю, зачем кому-то со мной говорить. Вы сами знаете, о чём я думаю и что могу сказать. — Ты это серьёзно? Ты хочешь свалить на меня весь этот тяжкий груз? Думать за тебя? Издеваешься? — У вас это хорошо получается. — Нет. Это сложно. Как раз из-за твоего сумбура во всём. Так ты будешь решать эту проблему? — А если это теперь моя особенность? Вот часть моей личности. Я такой сумбурный весь. — Отговорка. И даже если так. Можно ты не будешь так отвратительно относиться к своим же родным? Они не понимают этого твоего сумбура. — Значит, мы и продолжим друг друга не понимать. Круг замкнулся. — Не замкнулся. Может, ещё скажешь, что не понимаешь, почему к тебе Джуди была так агрессивна? — Да. Чего она ждала? Что я их буду целовать? Что сразу же я с ними буду телевизор смотреть, будто нихрена ничего не случилось? Чего они все ждали? — Они ждали адекватного отношения к себе. Ты и так их всех держал в страхе и беспокойстве. Они ничего не знают, кроме тревоги за себя и за тебя. Точнее не знали. Сейчас они знают лишь про твою чуть-ли не ненависть к ним, будто они тебе что-то плохое сделали. Так зачем ты это делаешь? — Я не знаю. Привык быть говном. — Ты компьютер. Ты в голове живёшь сутки, пока в реальности проходит секунда. У тебя самая мощная и вычислительная голова на планете. Неужели ты действительно не можешь обо всём этом подумать сразу и лишь за одну минуту? Неужели ты действительно так ограничен в собственном мышлении? Неужели ты уже не понимаешь чувства? Не только чужие, но ещё и свои. Что с тобой произошло? И не надо мне говорить про то, что здесь с тобой было. Я не верю, что ты даже не можешь вспомнить прежнего себя. Вспомнить, как ты относился к другим. Я не верю, что ты не можешь всё это вот сейчас заново понять и снова начать как-то… Более понимающе к другим относиться. — Я же сказал, что я не хочу притворяться. Я не хочу вспоминать и повторять прошлое. — Я прошу тебя понять, а не повторять. Ты научился жить в таком теле и в такой обстановке. Теперь ты должен вспомнить всю свою прошлую жизнь и заново научиться ей. Научиться жить так, как ты жил раньше. — У вас в кладовке где-то живое тело без сознания завалялось? Если так, то круто. Перекиньте меня на флешку и качните в тело. Тогда и буду учиться жить. — Не дури. Ты сам прекрасно всё понял. — Тогда… А… Хотя… Да не. Бред какой-то. — Что? Ты обдумал такую мысль? Хочешь сказать, что ты до этого о таком даже не думал? Думаешь, что я в это поверю? — Почему нет? Разве я должен знать всё? — Ты должен знать всё в плане себя. Всё, что отталкивается от тебя. Все возможные причины и следствия. Хоть вариант, где ты становишься страшным чудовищем, которое по своей воле устраивает геноцид всей планеты. Думал? — Ой, ошибки молодости. У меня тогда была слишком бурная фантазия. Сейчас я сдержан. — Тогда советую тебе снова включить эту фантазию. Представь, что дома ты одновременно адаптируешься к дому и родным, вспоминаешь прошлое и заново учишься чувствовать. — Если честно, то как-то странно слышать такое от вас. Вы как бы психолог, но вы больно много ставок делаете на чувства. В последний раз я устроил конфликт с родными, из-за чего получил кучу ударов сковородкой. А до этого вы долбанулись головой и устроили целую аферу с верхушкой страны, где вы рисковали вообще всем в своей жизни. — Ага. А ещё я поставил ставку на твои чувства, провоцируя тебя и вызывая чаще вспышки ярости, благодаря которым я получал от тебя такую необходимую информацию. Так мы продолжим спорить о моей работе или будем работать? — Ну, можно и поработать. — Или ты во мне сомневаешься? Ты мне не веришь? — Не сомневаюсь, но порой вы такую херню несёте. Хотя… — Хотя говори прямо. Я точно знаю, что ты темнишь. Я уверен, что ты думал про этот вариант с прошлым. Ты не мог не подумать об этом. Я уверен, что ты думаешь, как нормализовать свои отношения с родными, но твоё глупое упрямство всему мешает. Оно мешает тебе принимать правильные решения. — Ага. А такой вот интересный вопрос. Хоть кто-нибудь вообще знает, что такое «правильно» после всего того, что случилось из-за меня с прошлого года? Кто вообще здесь когда-нибудь принимал правильные решения? Что вообще такое это «правильно» в нашей ситуации безумия и бреда? — Например, твоя работа с психологом. Или ты бы предпочёл, чтобы с тобой полностью обращались, как с подопытным? Как те, кто сделал тебя таким? — Нет. Но ладно. Приведём разные примеры. О каких правильных решениях вы тут говорите? Чё мне надо делать? — Сперва понять, что ты… Поганец, который должен изменить себя ради себя и своих же родных. Эта дорога тебя ведёт в пропасть. Ты и сам это знаешь. Здесь ты был таким агрессивным и таким просто ужасным, что тебе даже сейчас не доверяют, когда ты был дома. — Будто бы они снижали меры безопасности, если бы я был более послушным. — Возможно, снижали бы. Меры безопасности не убрали бы, но в таком случае от тебя вечно не ждали бы подвоха. Ты же такой агрессивный, что они рассчитывают только на худшее. — Они военные и верхушка страны. Они обязаны рассчитывать на худшее. — Да, но они и хорошее не получают. Ты что-то хорошее не даёшь. Ты всегда демонстрировал свой настрой насчёт всех вокруг. Ты так нахально и грубо вёл себя даже на встрече, где решали, отпускать тебя домой или нет. Ты сам намеренно делаешь так, чтобы тебе вообще никогда не верили. Что ты просто такой отвратительный и опасный. И сейчас твои родные также думают о тебе. Может, пора меняться? — Зачем? Ради кого? Что они сделают в ответ? — Ты… Ты серьёзно? — Да, блин. Я эгоистичное говно, если вы забыли. Я теперь жду ответную реакцию на то, что делаю я. — Тогда как-то не вяжется. Хотя… Хотя ладно. — Что? О чём вы подумали? Что я типа не отвечаю на помощь мне? — Да, но проехали. Я… Подумал и понял, что ты можешь сказать. — Так давайте. Снова хочу проверить, какой вы чёртов пророк. — Ладно. Я хотел сказать, что ты и сам мало отвечаешь на помощь тебе. Например, тебе дали шахматы и всё. После этого ты и дать ничего не можешь. Тот корабль ты понять не можешь. И вообще ничего не можешь понять из этих технологий. Потом… А… Я мог бы сказать про все те договорённости, которые с тобой заключили, включая поездку домой, но мне кажется, что ты бы сказал, что твоей ответной реакцией является отсутствие каких-то сюрпризов, отсутствие физической агрессии и вообще просто такое спокойствие от тебя, где ты не пытаешься сбежать и не создаёшь проблемы. В принципе… То, что ожидали от тебя все. И… И что я гарантировал. — Вам слишком мало платят за такую работу провидца. — Да хватит уже про деньги. Чего у тебя только деньги на уме в плане меня? — Потому что я не знаю, что ещё вам надо. С деньгами себя можете обеспечить. Жене подарить крутой подарок, внуков осчастливить, съездить в отпуск куда угодно. — С тобой сложно построить отпуск. Я только куда-нибудь на море прилетел, а Джуди тебя снова сковородкой избивает. — Да ладно. Всё равно уйдёт. — А конфликт останется. Так вот. Причём тут именно деньги? — А что тогда? Хотя… Героя России вам за такое надо. Вы один стоите на страже нашей страны от… Э-э, не знаю, чего. От мусора с гребанутыми мозгами. Конечно, если они там есть, — ответил Ник, а Иван Львович подумал об этих словах и вспомнил про то, о чём думал уже давно. Он решил поговорить с Ником о своём отношении к себе, которое он и сам намеренно делает таким ужасным и наплевательским. — У тебя крайне тяжёлое расстройство личности. Почему у тебя такое отношение к самому себе? Будто ты сам себе враг. — В какой-то степени это так и есть. Я ненавижу себя. Ненавижу всю это жизнь, которая загнала меня во всё это дерьмо. Я ненавижу это моё тело, в котором я заперт. — Нет, подожди. Я не про это. Я про именно тебя, а не твою жизнь или ситуацию. — У вас опять какое-то вдохновение, которое вы сморозили, как бред? — А ты вспомни, что я говорю бред, а потом объясняю всё. Так вот я говорил про тебя. Про твою личность. Почему у тебя такое отношение к самому себе? Вот… Щас… К себе… К твоему «я» внутри себя. — Может, ещё скажите, к моей душе? — Я серьёзно. Хотя… Да хоть к душе. Это тоже подходит. — Ага. Мне надо слушать своё сердце, что-то там чувствовать в глубине себя. — Ну, про сердце всё понятно, а про глубину да. Тоже подойдёт. Так вот. Зачем ты так к себе относишься? К какому-то монстру, уроду и всему прочему. Зачем ты нарочно самого себя превращаешь в жестокое чудовище? — Может, потому что я и так чудовище? — Нет. Дело не в этом. Ты не хочешь превозмогать. Ты не хочешь переступить через себя. Через всю свою ненависть, злобу, раздражение и так далее. Ты не хочешь, потому что тебе так легче. Это неправильно. — Кстати, да. Вернёмся к вашему «правильно», — сказал Ник, изображая пальцами кавычки. — Что тут неправильно? Я стал эгоистом и хочу теперь простоты. Например, сжечь мне башку, а вот на судьбу всей планеты мне плевать. Это так-то правильно. Я жить не хочу во всей этой хрени. Это правильно? Меня выпотрошили и превратили в космический мусор, из-за чего я устроил кучу массовых убийств в разном состоянии. Разве неправильно меня убить, чтобы избавить от страданий? И разве неправильно меня убить, чтобы больше никто не страдал из-за меня? — Ты обобщаешь. Нужны детали и подробности. — Так правильно осуществить все эти мелочи, от которых всем будет только лучше? — Я… Не знаю. — В смысле не знаете? Вы совсем, что-ли? Вы откуда это взяли? Никаких «не знаю». — Да… Нет. — Так правильно или нет? — Нет. Неправильно, — высказался решительно Иван Львович, что удивило Ника. — Вы на солнце в -10 перегрелись? — Я серьёзно. Это неправильно. И ты извини, но это так. Никому не будет лучше от твоей смерти. Ты забыл, что мы как бы ещё работаем с неизвестными технологиями пришельцев, о которых мы до сих пор ничего не знаем? — Я вас умоляю. Целый год прошёл. Даже нет. Целых 45 лет прошло. Ни старые ботаники ничего не узнали, ни нынешние ботаники вместе со мной ничего. Неужели война должна случиться, чтобы все поняли, что все бьются своими тупыми бошками в стену, которую не пробить? Точнее в этот металл. На какой там ещё прогресс надеются? Раз даже я выжил и до сих пор не подключился к инопланетному интернету и не услышал по их радио песню про завоевание Земли, то рассчитывать уже нечего. Но нет. Они так и продолжат топить и топить, заставляя меня жить и терпеть это всё. — Потому что… Так… Надо. Мы обязаны узнать всё. — Это другое дело. Так разве правильно, что я страдаю и заставляю страдать других, потому что кто-то не даёт мне сдохнуть? Это всё правильно? — А… Я… Нет. Это… Это неправильно, но у нас и выбора сейчас нет. Мы обязаны узнать всё. — А разве правильно в этом копаться? Вдруг этот кораблик действительно может быть такой бомбой, которая проделает в нашей планете такую дыру, что в неё Луна поместится? — Вот поэтому мы и должны всё узнать. И не надо снова приводить в пример ядерное оружие. Ладно? — Ладно. Приведу в пример себя. Я просто хотел сделать свою работу и в итоге я попал сюда. Продолжать? — Нет. Неважно. Это… Нет. Я согласен, что неправильно, что всё это с тобой происходит. — Тогда возвращаемся к нашей теме. Моё упрямство не даёт мне принимать правильные решения в плане семьи. О чём речь? — О том и речь. Ты никого не слушаешь. Ты слушаешь только себя и никого больше. — Я вас слушаю. — Нет. Ты не берёшь во внимание все вокруг из-за своего упрямства, высокомерия и просто наплевательского отношения ко всему. И даже ко мне. — Чего? Вы точно не курили что-нибудь странное? — Ничего. И ладно. Даже если бы ты действительно меня слушал и что-то понимал. Ты не слушаешь других. Тебе всё равно на чувства твоих родных, потому что ты в пылу своего эгоизма считаешь, что в нормализации ваших отношений нет смысла. Будто они никак и ничем тебе помочь не могут. — Ладно. Варианты. Как они помогут мне? — Ты перестанешь быть таким жестоким сухарём, которому всё равно на мнения и чувства других. Ты понимаешь, что это тоже следствие твоей развивающейся апатии которая мешает тебе жить? Ты из-за этого и безразличен к другим. Твоё высокомерие тебя полностью поглотило, из-за чего ты думаешь, что твои родные спокойно будут всё это терпеть. Вот ещё деталь. Ты верно сказал, что ты привык к грубости здесь, и поэтому ты как-то по инерции так себя вёл. Что ты будешь делать? Разве неправильно на это всё тупо забить и не обращать внимание, думая, что такое не повторится? — Возможно, правильно. Только толк какой? — В смысле какой? Твоя семья и ты перестанут быть… У вас отношения перестанут висеть над пропастью сплошной ненависти. Знаешь что? Мне кажется, что у тебя ещё не иссякла ненависть. — О-о, круто. Давненько мы не трогали эту тему. Что будете делать? Будете провоцировать? Снова Дину вспомните? Как вы меня взбесите? — Никак. У меня была идея дать тебе с Джуди покричать. — Вы за конфликт? Вы точно не обкурились? — Нет. Раз тебе нужно выпустить пар, то подумай об этом. — Допустим. А дальше что? Мне и с остальными поорать? — Нет. Только с Джуди. — Почему? Чем она особенная? — Ты удивишься, если я скажу, что она твоя родная сестра и у тебя с ней такая своя собственная связь? — А, нет. — Тогда вот и подумай за нас обоих и пойми, что это может сработать. Вы оба прекрасно друг друга понимаете. Причём так, что вы и ругаться умеете как-то понимающе. — Было дело. Так что это тогда? Намеренное разжигание конфликта? А если станет хуже? — А что будет? Ты ей ничего не сделаешь, а сковородка ничего не сделает тебе. Оба друг на друге выпустите пар. — Ага. Хитрый манипулятор. А сможете обдурить генерала? Чтобы он сюда пришёл? Вдруг у меня столько пара выйдет или чего-то там ещё у меня внутри, что у меня вскипит мозг, и я вдруг подключусь к инопланетному интернету? Кстати, неплохой вариант. Я выпущу пар, а все вокруг наконец-то получат хоть какой-то прогресс в плане этого мусора. Сделаем так? — Рассмотрю этот вопрос, как риторический, потому что мой ответ ты знаешь, поэтому идём дальше. — О-о… Так не интересно. — Тогда представь, как ты ругаешься с Джуди. Как я ей всё это говорю, а она только рада это всё осуществить. Хочешь это всё увидеть? — Да. Было бы неплохо. — Неужели я слышу твой интерес в жиз… — Молчать. Ни слова об этом. Не надо больше об этом говорить. — Почему? Не нравится правда? — Вы достанете меня сейчас, и я вас пошлю. Я серьёзно. Вы знаете меру? — Ладно, извини. Извини. Так… Представил? — Да. Выглядит забавно. Ладно. Тогда зачем вам это? Вам же вроде не нужны конфликты. — Да, не нужны. Но они нужны тебе. Скажи вот что. Что ты чувствовал в том скандале? Когда ты так всем грубил, а Джуди била тебя и высказывала всё, что думает? — Ну, мне было даже приятно. Вот сейчас вспоминаю и вспоминаю, как я вспоминал ещё тогда, когда я в вспоминал, как мы так беседовали. Ссорились, спорили и всё прочее раньше. Было интересно смотреть на то, как она бесится и бьёт меня. — Хочешь ещё раз так сделать? — Ну, я даже не знаю. Это же вроде как неправильно. Мы разве не об этом говорим? — Неправильно, но это, возможно, необходимо, чтобы с тобой дальше работать. — На кой хрен тогда мы говорили про всю эту правильность и прочее, если это всё неважно, потому что вот что-то надо? А если мне надо было нагрубить? — Нет. Не надо. Не неси чушь. Это точно неправильно и точно не было нужно. — Почему? Сами говорили, что мне надо выпустить пар. — Но не в таких условиях. Пар надо выпускать с Джуди, а не устраивать скандал сразу со всеми и грубить всем присутствующим. — Вы крайне противоречивы. Либо вы прямо настоящий гуру, праведник, пророк, философ и врач и всё в одном лице, из-за чего вас никто не понимает. — Нет. Просто нужно делать то, что мне нужно. — И чё тогда делать, раз что-то правильно, а что-то нет, а что-то просто тупо надо, и поэтому плевать, правильно это или нет? Выпускать пар только с Джуди? — Делать, что я прошу. И всё. Ты можешь это делать? Или это выше твоих сил? — Могу. Только не могу понять, согласно какой магии у нас там всё должно наладиться. — Год назад ты слал всех вокруг и считал, что с тобой невозможно договориться, потому что ты попал в такое положение, а сейчас ты мне доверяешь. Неожиданно магия сработала. Совсем недавно ты считал меня психом, мой план по твоему освобождению безумием, а верхушку параноиками, которым плевать на твоё состояние и мнение. Неожиданно магия сработала. Уже сколько раз ты говорил, как будешь всех слать подальше от себя родных, если они будут рядом с тобой, но потом ты ночью неожиданно магическим образом адекватно с мамой поговорил. Правда, ты сам всё испортил сразу же на следующий день, но поговорил. У меня ощущение, что ты до сих пор меня недооцениваешь. — А-а… Что-то новенькое. Что за провокация? К чему клоните? Что вы от меня ждёте? — Понимания. У меня ощущение, что ты не понимаешь, что я всё понимаю, а поэтому действую так, как считаю нужным, чтобы всё получилось, хотя ты должен всё это понимать, потому что твоя голова. Разве нет? — Да, но только я как-то мнение своё не изменил. Я по-прежнему считаю вас психом. — Представь, что это отчаяние, которое заставляет меня думать активнее и принимать радикальные решения. Кстати, они работают. Напомнить, как именно я научился получать от тебя информацию? — Да пошли вы. Манипулятор поганый. — Спасибо за комплимент. Это моя работа. Так что? Мы договорились? Ты продолжишь слушаться меня? И доверяешь ли ты мне? — А-а, ладно. — Ага. Ладно. Как ты ладно извинился в первый же день дома, из-за чего тебя Джуди послала? — Ч… Чего? Вам и моё согласие уже кажется банальным? Может, ещё поклониться? — Я жду понимание, а я его не вижу. — Ну, тогда, не знаю, что вам сказать. — Надо говорить, а делать. И в следующий раз я жду исполнения моего плана, когда ты вернёшься домой. С этого момента ты прекратишь грубить своим родным и так к ним относиться. А они твоя семья, а не сокамерники в тюрьме. В тюрьме ты у своей голове, а не в доме родных, которые тебе никакого зла не желают, ноты к ним относишься так, будто они в любой момент сделают тебе что-то плохое, хотя плохое делаешь только ты и при этом без веских причин. Прекрати этим заниматься. Вот сейчас послушай меня и поверь в то, что я тебе уже в который раз говорю. Тебе это никак не поможет. Ты только продолжишь запираться в самом себе. В своей голове, которую ты так ненавидишь. Ты будешь снова и снова и всё чаще возвращаться к своей памяти, которая так тебе не нравится. Так зачем ты это делаешь? Пойми. Ты намеренно делаешь хуже другим и тем самым ты делаешь хуже себе. Ты даже дома продолжишь жить так, как здесь. Ты будешь запираться в себе, ненавидеть всё вокруг, копить злобу и гнев, которые ты в итоге можешь выплеснуть на кого угодно. Помнишь, как ты кинулся на генерала? Что, если ты сделаешь точно также в адрес семьи? — Не сделаю. — Сделаешь. Ты сам себя не знаешь. Ты… Не всегда контролируешь свои эмоции. Всё из-за твоей памяти. Всё это просто накапливается. Весь гнев, злость, ярость, ненависть, страх, тревога, обречённость, отчаяние, апатия. Всё это хранится у тебя в голове и копится. И в итоге вся эта масса давит на тебя каждый день, потому что ты не можешь не вспоминать это всё. У тебя бесконечно повторяющийся поток мыслей, воспоминаний, эмоций и воспоминаний с мыслями и эмоциями, от которых ты не можешь уйти. Я ведь прав? Верно? — Верно. — Так решай эту проблему. Перестань ныть о своей плохой жизни. Ты никак себе не поможешь, если будешь думать о сплошном негативе. И вести себя также. И перестань меня спрашивать, зачем тебе это делать, если ты труп. Я уже говорил. Никто тебя не считает трупом. Даже… Наше начальство. Мертвецы мертвы, а ты грубый и агрессивный тип, с которым им приходится работать. Перестань быть таким хотя бы дома. Научись нормально разговаривать с родными, как ты нормально говоришь со мной. Вспомни, как мы с тобой пришли к таким уже более тёплым отношениям. — Трепали друг другу нервы, но они справились. Не у всех есть столько терпения, сколько у вас. — Так меняйся. Веди себя с родными более мягко, чем со мной и тем более со всеми здесь. Вот вся эта масса негатива в тебе копится. Научись не обращать на неё внимание. Думай, что только так ты сможешь наладить отношения с родными, потому что у тебя и выбора особого нет. Тебе нужно общение с семьёй, а не только со мной и редкая ругань с маршалом. Ты… Должен… — Я всё понял. Вы сейчас повторяться будете. Я понял. Я… Может, вы правы. Возможно, я переборщил. — Возможно? И просто переборщил? — Ладно, я говно. Я понял, что охерел. Я… Постараюсь быть… Не быть такой тупой гнидой. — Нет. Ты умная гнида. В этом и проблема. Ты крайне умён, а не глуп. Будь ты глупым, то… Ну, если честно, то с тобой было бы проще договориться. А раз ты такой умный, то ситуация сложнее. Так ты понял, что я не несу чушь, а говорю то, что тебе нужно делать, чтобы тебе это пошло только на пользу, а ты будешь меня слушаться, потому что ты мне веришь? Мы договорились? — спросил Иван Львович, а Ник несколько секунд смотрел на психолога и размышлял над всем, что услышал и о чём думал с прошлого года, поняв, что ему действительно нужно меняться, если он хочет хоть как-то облегчить себе жизнь, не смотря на то, что умереть он по-прежнему не может. — Хорошо. Я больше не буду так себя вести. Поверите или мне ещё как-нибудь что-нибудь сказать? — Поверю, когда увижу результаты у тебя дома. — Ладно, понял. Так… Что дальше? — Не знаю. Ещё думаю. А теперь пора остановить твою деградацию, — высказался Иван Львович и придвинул доску с шахматами. — О-о, полностью с вами согласен. Большое спасибо. А-то я опять забыл. — Всегда пожалуйста. И попутно думай, что и как ты будешь делать дома. Особенно подумай над извинениями. — Ладно. Понял. А… Ну, просто. А если вас что-нибудь не устроит? — Тогда тебе придётся забивать голову очередной лекцией со мной, где мне снова придётся учить тебя жизни, как ребёнка, — решил ответить Иван Львович, а Ник решил, что лучше этого избежать, поскольку ему не хотелось в очередной раз проходить очевидные вещи. — Есть, мастер-учитель-гуру. Буду думать. А вы над игрой думайте. А-то я уже распланировал кучу ходов. — Не торопи. Прояви уважение и приличие к старшим. Или у тебя это уже вырезано из головы, а я лишь исключение из правил, и именно поэтому ты так грубишь родителям и даже сёстрам, которые, ну, биологически уже старше тебя? — А-а-а… Стоп, — заныл Ник и ударил головой по столу, оставив её на столе. — Не сверлите голову, пожалуйста. Ходите. — С каких пор тебя так напрягает простой вопрос? У тебя действительно биполярное расстройство? А-то похоже на него. У беременных женщин так настроение не меняется. — Значит, да. Биполярка. Всё, отстаньте. Думайте и ходите, — ответил Ник, вытянул голову вперёд и положил на стол, смотря на шахматы и психолога и думая над игрой, а Иван Львович замолчал, размышляя над разными вариантами развития событий, когда Ник вернётся домой и будет встречаться с родными, и попутно думая над игрой.