Съёмочный процесс

Банни подал машину вовремя, и Рэймонд, понадеявшись на Анариэль и записку, уехал. Ровно через четверть часа, странно сипя и матерясь на чудовищной смеси испанского и британского английского, наверху зашуршал Флэтчер. Выстраивая витиеватые пассажи, совершенно непонятные ни оставшемуся дежурить Тэтчеру, ни борющейся со сном девушке, он добрался до лестницы, кажется, пропустил несколько первых ступенек, но нашёл силы начать спускаться. Оставшаяся на кухне после отъезда хозяина дома, Шварц готовила завтрак отдельно себе. От предложения Рэймонда отказалась вовсе не из вежливости. Просто привычнее сохранять бодрое состояние, если двигаться и загружать голову элементарными действиями. Так, она доливала кофе, когда идентифицировала уже чистейшую британскую матершину и глухой звук падения Флэтчера. Пришлось ей выйти в коридор. Бывший журналист зацепился ногой за балясину, пролетел ступеньки три, и теперь потирал ушибленное колено, недовольно шипя. Судя по поведению, проведённая в одной спальне ночь пошла ему на пользу. Он как-то сам спустился, хоть и неудачно, не испугался прогуливающегося по галерее Тэтчера. Может быть, Рэймонд обладал способностью взглядом лечить психологические травмы, а, может быть, Флэтчер просто выспался. — Р-Рэ-эй… — он даже не пытался подавить зевок, заметив Анариэль, скрестившую руки на груди. — Где Рэймонд? — Поехал по делам. Она нахмурилась. Мать с малых лет говорила девочке: "В жизни тебе встретятся неприятные люди. Но ты не должна вести себя так же. Это грубо. Всегда здоровайся, всегда прощайся. Ничего другого от тебя не требуется.", а на вопрос, почему нельзя поддать обидчику под зад, Абигель кратко отвечала: "Не замечай плохого воспитания других". И сейчас Шварц, не в первый раз столкнувшаяся с лёгким проявлением хамства, окинула Флэтчера взглядом, ничего не выражавшим. Бывший журналист дёрнулся, осознавая отсутствие того, кто с недавних пор решал его судьбу, но попытался скрыть нервозность за ещё более яростным потиранием ушибленного места, и только побелевшая кожа выдавала истинные чувства. — Он не звонил? — Оставил записку. Будет в три. Просил присмотреть. — и Шварц направилась на кухню. — Доброе утро, кстати. — Ага. Флэтчер увязался следом. Что ж, рассудил он здраво, если следующие несколько лет придётся общаться с занудной немецкой девчонкой, стоит познакомиться поближе, разведать пару-тройку личных подробностей. Несмотря на глубокую душевную травму, бывший журналист за неделю бессмысленного проживания на территории Рэймонда начал испытывать голод до копания в грязном белье и наслаивающихся друг на друга сплетнях. — Знаешь, пока я любовался кустами чертополоха, размышлял, почему Рэй меня не убил, не расчленил и даже не пытал, но потом вдруг понял: это же невыгодно! Я же очень и очень ценный источник информации! Знаю в Лондоне всю мелкую знать, всех звёзд шоу-бизнеса, их движения по кредитным картам, какую музыку они слушают по рекомендации инструкторов йоги, а так же рост и вес их внебрачных детей. Он немного помолчал, гордясь произведённым впечатлением, хотя на Анариэль его бодрая самопрезентация действовала усыпляюще, а затем продолжил: — Но чего уж не мог предположить даже я, так это того, что Рэй заставит меня снимать фильм, да ещё и на деньги Майкла Пирсона. Получается, я выполнил свою цель. Порылся в карманах Микки, запустив ручонки гораздо глубже, вырвал настоящий билет в счастливую жизнь и получил возможность заявить о себе на весь мир! Я умён? Шварц закатила глаза, пока он не видел: — Ты всегда такой болтливый? — Это мой маленький недостаток. Как у многих гениев. — Да, такой маленький, что уже и мне хочется прикопать тебя где-нибудь. Он побледнел ещё на полтона. Выглядел он настолько жалко, что сердце Анариэль вдруг сжалилось над несчастным. Унимающий тремор, осунувшийся, вот-вот готовый сорваться подальше от неё Флэтчер казался беззащитным. Шварц опустила плечи, улыбнулась: — Расслабься. Нельзя терять чудесных сценаристов. Вдруг его невероятно заинтересовали ногти на руках, и он принялся вычищать из-под них несуществующую грязь. Казалось, мир сузился до точки, время остановилось, пространство развернулось и линии, формирующие человеческие судьбы, пересеклись совершенно иначе, чем вчера. В кухне повисло молчание, нарушаемое стуком приборов о тарелку и жужжанием кофемашины: молодой растущий организм Анариэль потребовал подпитки, ведь последний раз девушка ела в самолёте. Он не спешил уходить. Не то искал слова, чтобы завязать новый разговор, не то хотел поинтересоваться мнением каскадёра об экшн-сценах, написанных, по его мнению, превосходно, но что-то каждый раз схватывало горло, не давая вымолвить ни звука. — Раймонд рассказывал, ты любишь смотреть фильмы. — Да. — Тарантино пересмотрел тысячи фильмов, когда работал в видеопрокате. Предлагаю скоротать время. Флэтчер нервно сглотнул. Больному воображению почему-то почудился намёк на фонтаны крови и жестокую расправу в стиле «Омерзительной Восьмёрки» и «Джанго Освобождённого». — У меня есть прекрасный фильм, о котором ты точно не слышал. И почему-то мне кажется, что ту сцену с Розалинд и Сухим Глазом можно слегка переписать. — М? Не дожидаясь внятного ответа, она устроилась рядом, открывая ноутбук. Через минуту боковым зрением заметила, как к ней осторожно двигается Флэтчер. В душе Анариэль праздновала маленькую победу. — «Мушкетёры Свиной аллеи». Через семнадцать минут Тэтчер обнаружил двоих на кухне, оживлённо обсуждавших гениальность музыки в странном немом фильме, походящим на современную криминальную комедию.