──────── ⋉◈⋊ ────────
Адские чертоги я представляла отнюдь не сетью подземной тюрьмы, но какой он есть. Черноглазые бастарды меня знатно поколотили: грудная клетка вздымается с трудом, а отбитые рёбра и бока, местами покрывшиеся небольшими чёрно-синими гематомами, неплохо дают о себе знать. Спасибо, что не изнасиловали, но, это, вероятно, только потому что Князь Асмодей запретил всячески лапать ценную пленницу. Сбросил слом воли на голод, жажду и время, в котором плаваешь здесь, как в киселе. С парочкой кусков чёрного хлеба — чёрствых сухарей — и стаканом воды не расшикуешься, зато, в худшем, схватишь расстройство желудка. Что ж, объективно у меня нет никакого светлого будущего, так смысл рыпаться? Сколько я уже нахожусь в плену? Циферблат часов подсказывает, что где-то с двадцатого по двадцать шестое число. Всего неделя. Неделя. По ощущениям будто прошла целая вечность — время для птички в клетке замедляется всегда. Зачем же полному могущества демону играться со слабым человеком, подобно коту с хилой мышью, если можно перерезать ему горло и забрать желанное магическое кольцо? Асмодей изволит ждать, когда начнёт давать первые ростки стокгольмский синдром? Иначе объяснить поступок Князя — остатков трезвого ума не хватает. Но я никогда в жизни не стала бы работать с этим уродом. Ни-ког-да. Определённо. Выпрямляюсь. Пытаюсь слегка потянуться, старательно игнорируя ноющую боль в теле, и не свалиться с крайне неудобной скамьи, нагретой теплом тела и всё такой же твёрдой. Остаюсь лежать на боку, обнимая себя руками, и впиваюсь здоровыми пальцами в без того ноющие плечи. Игнорировать боль не так сложно, как кажется. По крайней мере, у меня хоть как-то получается. Ни отсутствующие пальцы, ни хлеб и вода вместо нормальной еды, ни холодный камень подземной темницы вместо тёплой постели или разложенного дивана не сравнятся с тяжёлыми нравственными переживаниями. Отец и дед, оставшиеся по ту сторону, волнуются за меня. Александр мог уже поседеть! Осознание, что у него, несмотря на самый расцвет сил, слабое сердце, как и у совсем зелёной меня, подстёгивает бояться ещё сильнее. Если бы я была в курсе, что чёрная книжонка из себя представляет, с какого перепуга старая безделушка на неё среагировала и насколько!.. Приходит время торга и принятия. Что там ни было, что там ни случилось, совершённого, к сожалению, не воротишь, а как вожжи упустишь, так не скоро изловишь обратно. Шансы выбраться из адской темницы в одиночку нулевые и это не подвергается никаким сомнениям. Шансы на возвращение в родной мир — так подавно. Как говорил Воланд, кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится. Я искренне не желала приключений на свою голову — довольствовалась нервозными буднями и, в общем-то, не отличалась излишней мечтательностью. Образно говоря, кирпич в облике злосчастного перстня подкинули нежеланно-непредвиденные обстоятельства. В горле застревает горький смешок. Нужно было прислушаться к интуиции и валить из антикварной лавки, пока не стало слишком поздно. Продавец мне не нравился. С первого взгляда не понравился. Заслышав приближающиеся шаги, нервно облизываю пересохшие и искусанные, уж не до крови, губы. Караул сменился — ещё вчера? — на более или менее, как бы правильно выразиться, благосклонный. Смешное понятие по отношению к демонам. Безусловно, смешное. Но они хотя бы не желают вырвать мне развязанный язык, что уже ставит их на уровень выше тех, кто притащил меня сюда. Хлеб с водой приносили пару часов назад. Значит… Что это значит? Значит, причина визита в том ангеле. Или архангеле. Я не понимаю, а в памяти и сейчас маячит силуэт крыльев, каждое из которых, если хорошенько представить их во всех деталях и мысленно развернуть, около пяти метров длиной. У меня плохо с наметками на глаз, ничего не поделаю, но меньше быть они не могут. — Так наша соловушка не спит, а зализывает синяки, — наверное, заметив пустой поднос в углу камеры, хохочет один из проходящих мимо демонов. Теперь не нужно поворачиваться к ним, чтобы уточнить цель визита — всё ясно по звону большой связки ключей, что частенько таскает с собой один из них. — Эйдан жалеть не умеет, знатно наподдал ей вчера. Наподдал — мягко сказано. Чего стоит разбитый подбородок. На нём ссадина никак зажить не может. — Оставь её в покое, Гриф, ты — не Эйдан. У неё приятный голос в отличие от некоторых! — за замечание второй, уловимо по интонации, нагло ухмыляющийся, явно готовится получить в глаз, но всё же обходится одним выговором. — Не забывай, зачем мы здесь шляемся. Они воспринимают меня не больше, чем за белку, грызущую золотые орешки с изумрудными ядрышками. Заводную или, что хуже, живую зверушку, на денёк поиграть малолетнему ребёнку, у которого безответственные родители. Весело до момента, пока малышка не подохнет. Я отказываюсь входить с ними в какой-то зрительный контакт или диалог, продолжая рассматривать маленькие трещины, расползшиеся по стене тут и там. Ниже, ближе к скамье, выцарапаны какие-то непонятные линии — скорее, весточки от предшественников. Навряд люди частые гости в Аду. Те, что попали сюда не в порядке очереди оборотного круга, конечно. Вздох. Только недавно обещала себе, что перестану грязно выражаться, но не помню ни одного киношного, книжного, комиксного или сериального злодея, способного так безнаказанно надругаться над ангелом. Простит меня Стив Роджерс, они — скоты, все они — скоты, самые настоящие черноглазые скоты. Я медленно сползаю с лавки на пол, располагаюсь головой вниз, закинув стопы в носках на скамью. Что бы там не называлось благодатью, не синяя ли субстанция, похоже, Асмодей — двинутый на голову наркоман. Имей я возможность не только бесцельно болтать языком у себя же в голове… Скалясь, бьюсь затылком о твёрдый пол — злюсь на собственную беспомощность. Ну да, как же, закон каменных джунглей. Каждый сам за себя. И некого просить заглушить отдалённые плачущие стоны грешников, звенящие в ушах, кроме себя самой.«Слышу — поезд мчит, зашёл на поворот, А я не вижу Солнца свет с каких уж пор. Застрял в тюрьме я Фолсом, и время замерло, А этот поезд лишь усердно жрёт рельсы в Сан-Антонио. Мне в детстве мама говорила, мол, не подкачай, Будь мальчиком хорошим, с пистолетом не играй. Но в Рино я кого-то грохнул, сам не помню как, А теперь вот слышу поезд, и слёзы не сдержать».
Демон, имя которого знать не дано, вбросивший внезапный комплимент, не факт, что был в прошлом участником какой-нибудь музыкальной группы или преподавателем по вокалу. Глубокий контральто на любителя. Голос как голос, сейчас же и вовсе охрипший. В разговорной речи звучит довольно грубовато, мужской тембр у меня так никуда и не делся — звучу почти что как парень. Сдавала тест на гормональный баланс, как выпала возможность, провериться от греха подальше — не поймёшь, какие изменения в организме происходят — так дело не в них, а в генетике — какой сложился. Не собственноручно же утолщила связки и гортань разработала, в конце концов. Благодарю одноклассников, не доставалось обзывательств, как это обычно бывает.«И я готов поспорить, богачи в купе едят, У каждого во рту сигара, а в руке — стакан. О, мне б туда! Но мне нельзя, я знаю — я в тюрьме. Но если ехать можно им, то почему не мне? Эх, если б меня освободили, и у меня билет бы был, Держу пари, что я отсюда подальше бы свалил. Далеко от Фолсома — за много-много вёрст, И свист этого поезда мою б тоску унёс».
Я как сбитый лётчик, чьё распятие — кусок металла, серебряное кольцо. Подношу раненую руку к глазам, чтобы ещё раз рассмотреть и мне хочется выкинуть его в море, чтобы его белый свет больше не видывал. Боже, которому давно всё равно на нас… Агностический атеизм не предполагает, что Он существует и не отрицает возможного факта. Ответ очевиден — нет. Но мне дают безвыходную ситуацию и дали свободный выбор между несколькими Богами из разных пантеонов, а не Единым, вставшим поперёк горла, как осиновый кол. Может… Может, помолиться Локи? Хотя бы попробовать?.. Уклон в локианство, несмотря на взрощенный агностицизм!.. Анастасия, узнав о моих намерений, прибила бы, ставлю полтинник. Я начала увлекаться древними мифами, пусть и поверхностно, с раннего возраста. Протоптанная дорожка пошла с греческих, и, в отличие от скандинавских, они в моей памяти так и остались блёклыми. Как добралась до Скандинавии — повествование стало веселее и бодрее, на горизонте появился Лаувейсон. Ничего не оставалось, кроме как удивляться его проказам, которые, порой, и вытаскивали асов из глубоких ям и колдобин. В конце концов, история неизбежно дошла до наказания для него. Мелкая сопля в моём лице сперва крайне охренела, а потом разревелась, и всё под влиянием вспыхнувшего алым пламенем чувства несправедливости по отношению к нему. Фильмы всеми известной киностудии интерес, разумеется, подогрели, но не то, что бы дюже. К тому времени инцидент, за который до сих пор стыдно, забылся, а книжка, по существу, оказалась спрятана далеко и надолго, на самую верхнюю полку шкафа. Только эта стыдоба никак не помешала, став взрослее, по спонтанному желанию попробовать поработать в двух текстовых ролевых и одном текстовом опроснике по божественным пантеонам, и, кто бы мог подумать, — за Локи. Накопив немного опыта, я поняла и приняла: примерить на себя маску, чья бы она ни была, и вести себя по приложенному к анкете сценарию — квест не из лёгких. Но придёт время, когда нужно будет взять приём на заметку. Вторая проблема заключается в том, что я прежде никогда не молилась без пинков матери. Для проведения ритуала на алтаре вовсе ничего нет. Да и как избавиться от назойливого ощущения разговора со стеной? И как быть уверенным, что молитву услышит адресат? Как правило, если знаешь имя — это уже что-то даёт? Будь что будет. Состав летит по рельсам, бежать уже некуда, я и так просто несусь вместе с поездом, на полном ходу летящим в пасть неизвестности.«О Локи, сердца проницающий взором, славься, священное чистое пламя, помоги мне! Честь тебе и хвала, господин перемен, извечный насмешник, разрушитель границ и устоев! Ты — джокер в колоде, рекущий горькую правду. Ты — прародитель всех ведьм и хранитель. Ты — странник миров, видевший всё, что есть и что было, срывающий маски, тьму выводящий на свет, огонь наших душ и сердец. Ты — тот, кто даёт волю к жизни, к движенью вперёд, когда сил не осталось. Несломленный Бог мой, ты силою духа своей вдохновляешь других. Пою тебе славу, о Локи, честь тебе и хвала!..»
Я молюсь дважды, трижды, пытаюсь вести мысленный разговор. И в конце забываюсь в тяжёлом, беспокойном и пустотном сне. Просыпаюсь же со стойким ощущением взгляда в спину, того, что кто-то наблюдает за мной. И подскакиваю с места, невзирая на боль в теле. Не в самом лучшем виде, на самом-то деле, но уже как-то всё равно. Когда-то на мне был неплохой повседневный костюм, теперь он — кучка испачкано-изорванной хламиды: расстёгнутый и местами обтрёпанный чёрный жилет, распахнутый на пару пуговиц воротник точь-в-точь чёрной рубашки с завёрнутыми по локоть рукавами. В противоположном углу камеры валяется пропылившийся полосатый галстук, с чьей помощью можно было только удавиться. — Если вы всё-таки решили добить меня, так давайте, метьте в горло зверя, чего ждёте? Только почему вы не сделали этого сразу? — почти неслышно хмыкаю я, криво улыбнувшись, и стараюсь устоять на ногах, держась за стену, опираясь на неё спиной. Подростковые замашки, напускная дерзость, порой не к месту, и такая же смелость, прикрывающие самое дно. Мужчина в момент оказывается рядом, и, не церемонясь, затыкает мне рот ладонью. — Если хочешь жить — держи рот на замке, — тихо шипит он, вжимая меня в стену, и не выпуская из руки трости. — Теперь вдохни, выдохни и вспомни, кому ты так настырно молилась весь день? Слушаясь, я ненароком прикусываю язык и продолжаю таращится на незваного гостя. И до меня доходит — Локи. В моих глазах, вероятно, сейчас плещется осознанность. Леденящий пот бежит промеж лопаток. — Поздно доходит, да? Пойдём и я помогу, коль не боишься, — я с нескрываемым подозрением подслеповато кошусь на ухмыляющегося Локи, но крепко пожимаю протянутую шершавую ладонь. Рука чуть подрагивает. Этого полубогу достаточно, чтобы понять, что страх за произошедшее изо всех сил заперт глубоко внутри, но не бросает попытки прорваться через прутья. Вместе с рукопожатием неуверенно киваю. Локи, якобы извиняясь, убирает короткие влажные, выпавшие из хвоста пряди с моего лба. Мягко касается подбородка двумя пальцами, излечивает ссадины, синяки. Без спроса развязывает платок на руке — занимается раненой кистью: пальцы не вернёт, но залечить раны — залечивает. Приятное тепло не отпускает несколько секунд. — Поражён, что ты не схватила заражение крови, право, — присвистывает он, в конце укладывая руку на плечо зависшей мне. Не верю в происходящее. Хочу верить, но не могу себя заставить. — Давай убираться отсюда, пока они не додумались спохватиться. В следующее мгновение мы двое оказываемся посреди дешёвого номера мотеля, который назовётся таковым с большой натяжкой. Потому как это не обычный номер, а целый пентхаус. Но мне настолько всё равно, что я не обращаю особого внимания на интерьер и обессиленно падаю на кожаный диван, первым попавший в поле зрения. Нельзя за пару раз привыкнуть к мгновенным перемещениям между локациями, не в компьютерной игре. — Надеюсь… Надеюсь, ничего, что я своими тряпками, — с нервными нотками в голосе смеюсь я и утыкаюсь лбом в сцепленные в замок руки. Отвисаю, но голова идёт кругом, — нетактично пачкаю мебель… — Проблема с пустым гардеробом решаема, — будничный тон, которым это сказано, как кажется, не вписывается в складывающиеся рамки. — Распиши мерки, чего и сколько на первое время. Я бы предложил одну из своих чистых рубашек, но ты, со всей вероятностью, побрезгуешь и откажешься, — Локи подаёт раскрытый блокнот и ручку. Выгнув левую бровь, я поглядываю на улыбнувшегося полубога с выраженным недоверием. Не каждый человек согласится спасать да вдобавок нянчиться с какой-то незнакомой девчонкой, буквально найденной в грёбаном Аду, но не суть. Да, но Локи — не человек, а настоящий скандинавский полубог, так тем более! — Несколько минут и Слейпнир всё принесёт. Я впадаю в кратковременный ступор. Худо-бедно соображаю и передаю уже расписанный подрагивающим почерком лист Локи. — Приведёшь себя в порядок и спокойно поговорим, — полубог прячет чистый блокнот во внутренний карман жилета, листок складывает пополам. — Сейчас ты, я вижу, немного не в состоянии. Меня хватает на отрешённый кивок. — Слейпнир! На крик Лаувейсона со второго этажа слетает молодой паренёк. Внимание привлекает тёмно-зелёный клетчатый костюм. Ему бы подошла роль какого-нибудь дворецкого. Смирившись с близорукостью, невозможностью подметить детали, я отвожу взгляд. — Да, отец? — запоздало откликается новый знакомый. — А это ещё?.. Говори он на русском, в конце реплики должен был бы добавить забытое и раздражённое «кто?». — Слейпнир, где твои манеры, когда они так нужны? В присутствии дамы? — недовольно фыркает Локи. — Пожалуйста, побудь хорошим мальчиком, разберись с этим. Давай поможем нашей новой знакомой. Слейпнир пробегается глазами по списку, вышедшему небольшим, косо на меня смотрит, и, обречённо вздохнув, смиренно удаляется. С его ухода проходит не так много времени. Разбирать доставленный через несколько минут пакет становится некогда. Беру свёрток тряпья с собой в ванную комнату, дорогу к которой учтиво показывают. Дорогие сердцу наручные часы, серьгу-кольцо и цепочку кладу на полку. Повиновавшись мелькнувшему бегущей строкой мысли свариться в кипятке, подобно раку, включаю не тёплую, а горячую воду. Не забываю выложить мобильный телефон, чтобы потом забрать. Сейчас он — бесполезная сборка микросхем, батарея полностью разряжена, но покупать новый — не вариант. Бинтом перетягивать грудь не надо, чтобы притвориться своим скрипачом на палубе. Зараза, надо следить за мыслями, не хочется случайно загреметь к Капитану Джеку Воробью или Эдварду Кенуэю». Ни себе, ни врагу не пожелаю очутиться в золотом веке пиратства. Однако от пары стаканчиков грога или простого чая с ромом не отказалась бы. Попадёшь в Ад, но выберешься, и неважно, как, — захочется не только спиться. Сползая на дно ванной, обессиленно стукаюсь виском о кафельную стену, понимая, что пора бы уже выходить. Горячие капли стекают по распаренной спине, распущенные волосы липнут к плечам. И почему не чувствуется сильного дискомфорта от нахождения в одном номере с незнакомыми мужчинами-полубогами, которых вижу впервые в жизни? Вылезаю, принимаюсь одеваться. Поправляю спортивный топ-борцовку, надеваю поверх футболку и новенькую чёрную хлопковую рубашку. Заправив последнюю в брюки, затягиваю ремень. Непроизвольно рассматриваю себя в зеркале, до конца протирая ладонью запотевшую поверхность. Как говорится, в детстве был благовоспитанным мальчиком, но связался с пиратами и покатился. Признаться честно, больше благодарю шутку природы-генетики, совершенную надо мной ещё при зачатии, нежели ненавижу. Никто не мог предугадать, что маленькая дочурка вырастет практически полной копией отца и что её вполне устроит внешность, плотно граничащая с мальчишеской. А тот, кто намеренно навешивал — или пытался — комплексы из-за этого, получает заслуженное место в чёрном списке контактов. Устало вздыхаю, взгляд падает на всё ту же полку перед зеркалом. Если нулевым бюстом удалось выкупить пропуск на отсутствие нежелательного геморроя с девчачьими проблемами, приход которых в ближайшие парочку дней был бы очень некстати-и. Как же удачно меня украли из-под носа у Асмодея. Со всей осторожностью беру в здоровую руку клинковую бритву, предусмотрительно прогретую в стакане с кипятком. Нет, я не бессмертна, чтобы проверять лезвие пальцем, не хотела бы враз снять скальп. Клинковая, благодаря тому же отцу с дедом, стала привычнее безопасной. Пускай, немногим. В эту же копилку — научила не совершать резких движений, работать с ювелирной точностью. Ну, если припомнить первый порез… Отмахиваюсь от ненужных мыслей, пожимая плечами, и с интересом рассматриваю гравировку. Можно ли говорить, что Локи ещё тот эстет? Для проверки отстроты на лезвие опускается вырванный волос — тот свободно распадается на двое. В таком случае бритва пригодна для использования и не требует заточки. Влажные волосы собираются в конский хвост промокшей резинкой. Умелые, насколько возможно, руки, немного крема для бритья, взбитого в пену, и от отросших за всё время висков, нижней части затылка не остаётся ни единого лишнего волоска. Так-то лучше, как заново родилась. Промыв лезвие, насухо вытерев и положив бритву в футляр, в последний раз смотрю на себя в зеркало. Провожу кончиками пальцев по гладким вискам. Пора бы признать кое-что. Вдох. Выдох. Добро пожаловать в совершенно другой мир, Корнел Эуджения Константин. Никакой Константин Евгении Александровны больше быть не может. Возвращаясь в зал, с облегчением думаю о том, что сейчас я гораздо меньше похожа на загнанную в угол мышь или ягнёнка, вот-вот отправленного на заклание. Стараюсь держать осанку, расправляю плечи. Напряжённо и бегло брожу взглядом по комнате. Вероятно, выгляжу так, словно проглотила доску, с обеих сторон утыканную острыми гвоздями и шурупами. — Пожалуйста, не стой столбом, присаживайся, — Локи, сев в кресло рядом с диваном, оглядывает меня с ног до головы. — Как самочувствие? — По крайней мере лучше, чем было, — замедленно киваю я, обдумывая каждое слово. — Благодарю вас. Локи рукой посылает молчаливому Слейпниру заметный знак пройтись до домашнего мини-бара. — Пригубишь вина? — предлагает Локи. — Хорошая выпивка благотворно влияет на переговоры. — Пожа… — я легко вздрагиваю от появления Слейпнира, вышедшего из-за моей спины, и прохожу к дивану, как и предложили, присесть. Рефлекторно ударить сына полубога не позволили субординация и хороший самоконтроль. — Пожалуй. Не брать ничего напрямую из чужих рук. В голову не придёт стать потенциальной жертвой, в алкоголь кой подсыпали снотворное или, того хуже, — смертельный яд. Человек, в отличие от сверхъестественных существ, слишком уязвим к отправлениям, да и не только к ним, и от этого становится не по себе. Нельзя. Никак нельзя быть уверенным в тех, кто по первому же зову спас твою шкуру. Я же призвала их… его на свою голову, мне и расхлёбывать. С расстояния в четыре руки я не в силах разобрать надписи на этикетке. — Прошу, поставьте вино и положите штопор на столик, — хрипло, с негласными нотками стали в голосе прошу я. Не отрываю взгляда, медленно скользящего от лица Слейпнира к бутылке. Несмотря на пресловутую близорукость — минус в две единицы уже неплохо бьёт по качеству жизни — пристально слежу за каждым и малейшим движением. Точно так же я наблюдала за демонами, проходящими мимо решётки камеры. По крайней мере до того, как мне отбили бока. Кто-то злостно насмехался, кто выглядел довольно равнодушно, кому-то вовсе было всё равно на человеческое отребье, сумевшее прожить около недели в заточении. Продолжая стоять у домашнего бара-глобуса с вытянутой бутылью, Слейпнир ответным взглядом задаёт Лаувейсону немой вопрос — мол, послушаться меня, или сделать по-своему. Локи с жестом подгоняет его, дескать, будь умницей, сделай, как попросили. Осознаю, что никогда не назвала бы его тщеславным козлом, у неё язык не повернётся. Коварным — да. И, да, по-хорошему, никогда и ни в коем случае не стоит брать из чужих рук не только алкоголь. Я не заядлый и не молодой выпивоха, на студенческом посвяте не взяла в рот ни капли, когда на лицейском выпускном в дорогом ресторане вовсе не было ноги. Но сегодня пропущу пару бокалов. Или только один — организм слаб. — Итак… Мы толком не представились друг другу. Во время молитв ты не называла своего имени, — с какой-то искренностью интересуется Локи. Я с опаской придвигаю к себе поставленную на стол бутыль, открываю бутылку предложенным штопором. Слейпнир вновь перебрасывается взглядами с отцом, мнимо откланивается и скрывается где-то в кухне. — Как тебя зовут? — Имя — аренда случайного сочетания звуков без всякой на то причины, которое в моём положении всё равно следовало бы сменить, — аккуратно разливаю вино по расставленным бокалам в количестве двух штук и, откровенно чхав на вылизанное приличие с возможностью распробовать дорогостоящий напиток, опрокидываю свой в себя за несколько глотков. Локи же пока не думает притрагиваться к вину. — Если серьёзно, Корнел или Корнель Константин. Можно просто Константин. Шпильку про кражу фамилии у Джона Константина оставляю при себе. Расставаться с ней, породнившейся, отказываюсь напрочь — во время размышления над действительным псевдонимом ни одна из других идей не подходили: Коулман, Гилл, Фишер, Донован, Барнс, Джексон и другие варианты кажутся плохими. — И откуда же ты родом? — Часть жизни я прожила в Румынии, Констанце. — Вот, значит, как, — заинтересованно хмыкает Лаувейсон, откидываясь на спинку кресла. — Интересно. Интересно… — Вероятнее всего, моё заявление с именем… покажется весьма странным. Всего-то… не хочу ворошить прошлое, — вру сбивчиво, не задумываясь, следственно не стесняясь. И ворошу ведь. В частности, что было на самом деле. И какое же клише, неужели придётся врать про смерть родителей? Для кучи стараюсь случайно не перепутать разговорные языки — так и хочется сорваться на русский или румынский. Сложно содержать знания сразу о трёх. Настасканность не отвечает за отличное качество в полной мере. В этом я давненько убедилась. И ещё неизвестно, сколько придётся пробыть в этой вселенной и неизвестно каким образом я смогу убраться отсюда, но правда есть правда — в любом случае нужна помощь, кров, фальшивое прошлое, новые документы и я приму их, даже от полубога, — такого знакомого по скандинавской мифологии и одновременно незнакомого. Локи понимающе кивает. — Корнел, я полагаю, у тебя накопилось достаточно вопросов? — Лаувейсон смотрит прямо мне в глаза и я, нехотя, отвечаю тем же. — Можешь задавать, на все отвечу. — Боюсь, их слишком много, — хмурюсь я, потирая переносицу. Хватило одного бокала, чтобы «Совиньон Блан», как написано на этикетке с бутыли, начал бить по мозгам. Сродни реакции на шампанское. Да ещё на голодный желудок. Да как я не загнулась? Нужно больше думать над тем, чтобы приниматься восстанавливать форму. В первую очередь наладить питание. Желудок, стоически вытерпевший диету анорексика, не такой уж железный. — Начиная о том, как вы согласились вытащить меня из гадюшника черноглазых и заканчивая вопросом про дату и время. Что-то подсказывает, что попала я в прошлое. Вернее, уже подсказало, а именно упаковка крема для бритья — годом изготовления был указан две тысячи восемнадцатый.──────── ⋉◈⋊ ────────