──────── ⋉◈⋊ ────────
Если бы не авторитет миссис Миллс, того самого шерифа, с кем братьев жизнь познакомила задолго до моего появления на пороге бункера, охотники бы и не подумали так, на первый взгляд, безответственно выдавать добро на самостоятельное расследование. Во всяком случае, её ли это влияние или же решение самих братьев, они соглашаются на то, чтобы я вместо канцелярской работы занялась чем-то повесомее, развеялась, и именно что подсобила Клэр в деле о объявившейся хульдре. Как-то не верится, что они вот так просто отпускают двух молодых девушек в свободное плавание и единодушно верят в то, что делают, открывая проход на все четыре охотничьи стороны. Осадков из наставлений точно не ожидается? Было бы неплохо, наверное? Может, в общем и целом, затея не нравится ни им, ни мне, отчего сжимается желудок. Помехой отказу вьётся мысль, что охота, если её можно назвать таковой, послужит косвенным предлогом побыть вдалеке от балагана с переселенцами и возможностью отдохнуть от команды. Миссис Винчестер и мистер Сингер, последовав тому же, отказались мириться с духотой — двое укатили в закат, забрав с собой парочку дел, сложенных в готовые папки. Усевшись напротив старшего охотника, заканчивающего разговаривать с опекуном Новак, рядом с младшим Винчестером, я ловлю себя на ярко выраженном нервном тике. Ритмичный отстук низкого каблука отдаёт неприятным бито́м в ушах, прерывает тёплое прощание с мисс Миллс и сигнал брошенного вызова. — Фэйри и прочая хтонь не вашего уровня нечисть. Но Джоди настояла на том, чтобы вы с Клэр занялись им и развеялись, — покручивая познавший жизнь серебристый мобильник в руке по часовой стрелке, старший Винчестер выносит сомнительный вердикт. Впрочем, по интонации, оказывается, не несущий угроз срыва наметившимся планам, в то время как сердце в завершение предложения поспешно обсыпается горсткой льда и возмущённо отбивает рёбра. Младший Винчестер, переглядываясь с Кастиилом, стоящим у меня за спиной, не привносит никаких возражений, что порядком удивляет. Корнел Константин принимают за человека, которому не невместно избегать сверхъестественного мира. Прекрасно, с одной из многих сторон, что ещё сказать. — Клэр подкована более твоего, однако… — Мистер Винчестер, мы обе будем предельно осторожны. И да, ничего не хотите добавить про то, что за Клэр нужен глаз да глаз? — перебиваю я, выбираясь из-за стола, и оглядываю всех собравшихся. Полному составу не хватает Гавриила и Джека, но они, видимо, расселись по своим комнатам, потому что куда ещё в бункере деваться. Если нефилим пусть занимается своими делами и отдыхает, пока братья не сильно занимаются его натаскиванием, то архангел пугает меня больше меня самой. Вроде бы, он приходит в себя, как пару дней не так уж сильно затворничает, появляется в библиотеке почаще моего, живо пререкается с братьями, особенно со старшим Винчестером, но вскоре снова запирается, и так по кругу. Сегодня, вот, Гавриил, как-то посерев и сникнув, увидел, что всё внимание переключилось на новую проблему, начиная с изучения книг, скрылся. Повернув голову чисто случайно, я поймала взглядом его удаляющуюся спину. Приходит некоторое понимание того, о чём ещё говорил Кастиил, упоминая, что Гавриил оживает, когда отвлекается, не замыкается на самом себе, и потому его надо одёргивать, тормошить. Но чтобы я, как, фактически, навязанный спутник эмоциональной поддержки и под руку архангелу, которому общество малознакомой девицы не сдалось, да это же… неправильно. Собственные тараканы устраивают в квартире бунт, пританцовывая и твердя, что у меня возможно отложенное посттравматическое расстройство и последствия мчатся на скором поезде жизни. Упаси, как бы ни было странно упоминать божество из игры вместо ругательств, бюст Андрасте, пытаться судить через призму молодого специалиста, во что тыкала бы носом мать. Непрофессионализма как такового я и без её помощи боялась с зарождения студенческого кризиса, пустившего корни со второго семестра первого курса. С этим должна быть прикреплена заметка позабыть про неоконченный университет, словно про свою прошлую жизнь, которой не существовало вовсе. Чтобы выучиться на любую профессию, помогающую человечеству, нужно справиться с собственной головой — раз, и, два — в целом понять, хочешь ли ты в самом деле связывать жизнь с помощью другим людям и способен ли ты на это. Спешить с согласием, обдумываемым вполовину бессонной ночью наряду со словами о язычнике, торопиться не стоит. Вернее всего обсудить эту проблему с Кастиилом ещё раз, высказав ему все мои опасения, и закрыть вопрос. Довольно неприятно осознавать, что я до сих пор не умею чётко разделять свои чувства к кому-то и анализировать их заранее. Не хочу чувствовать себя так, будто навязываюсь, что и так сдавливает плечи тяжёлой цепью. Если события, после которых появились сводке о хульдре, произошли на ранчо, я готова рассмотреть вакансию разнорабочего на постоянную основу, потому что способности художника в нынешних реалиях не прокормят. Другой вопрос, возвращающийся по кольцу и заставляющий призадуматься, действительно ли благоразумно высовывать нос дальше одного штата. Вспоминается, что после смерти Асмодея во внешнем мире всё так же не так уж безопасно. Даже с вероятностью, что демоны со смерти своего благоверного правителя, которого, верней всего, ненавидели всей душой, рассыпались в небольшие кучки и заняты вырыванием друг другу глоток в борьбе за трон. Ничто не мешает им оценить, из-за кого всё посыпалось, правда нужно ещё догадаться — из-за архангела, которого выкрал из темницы под клиникой британский Хранитель Знаний, мистер Кетч, из-за проклятых всеми и во все щели Винчестеров, или из-за девушки с магическим перстнем. Конечно не благоразумно, но тот же вопрос можно задать Джону Ватсону про Шерлока Холмса. Гиперактивным бунтарям обычно нужен ходячий якорь, голос разума, сверчок Джимини на плече. Только вот такая я себе совесть, что на словах, что по жизни. Пусть с благородными порывами ходячей справедливости и внешность библиотекаря не прикрывает все неровности человека, способного совершать ошибки пачками по десять штук, ровно как и у любого другого. Собравшись, закинув на себя сумку, нащупав револьвер в новом внутреннем кармане, вырезанном и подшитом в подкладке тренча, под фляжкой, я успокаиваюсь, в ожидании, выходит, напарницы. Кастиил, начав говорить о том, что если не хочу, могу не ехать, тянется измерить мне температуру дедовским методом, но я, с очередным приступом сухого кашля, уворачиваюсь от его руки. Хмурый взгляд, в действительности правда очень похожий на родной отеческий, заставляет чувствовать себя не в своей тарелке. Без подоплёк видно, что на самом деле меня колотит не обычная простуда. Самоощущение в собственном теле после денька в совином вообще отдельная тема. И не только от осознания того факта, что я собственными руками, то есть, когтистыми лапками, умертвила мышь и попробовала её мясо на вкус. С собратьями грызуна всё относительно хорошо. Их, проторчавших в вентилируемом контейнере всю ночь, младший Винчестер кое-как вернул в зоомагазин, иначе не представляю, что с ними сделал. И если съест их не настоящая домашняя сова, то насытится чья-нибудь некрупная змея. Или ящерица. Опыт содержания чёрно-белых тегу даёт о себе знать — скармливать грызунов хищнику на домашнем содержании было обычным делом, но уж никак не человеку, и не себе. — Со мной и Клэр всё будет в порядке, Кастиил, сколько можно вам повторять, — как ни одёргивай, кажется, что ангел больше братьев и больше меня самой беспокоится на мою сохранность или, что было бы более вероятно, за сохранность перстня. На руках не лежит мнение последней инстанции, и закрывать глаза на это я, передёргивая плечами, не стану. — Эй, Корнел, ты ещё не передумала? Давай, можешь перебираться вперёд, — окликает меня подъехавшая Клэр в приоткрытое окно двери со стороны водительского сиденья. Отдав прощальную честь ангелу, пожелавшему хорошо провести время, я забираюсь в тёмно-красный хэтчбэк. — С чего ты решила, что я не соглашусь на самоволку? — удобнее устраиваясь на переднем и поправляя сумку на заднем, я осторожно хлопаю дверью, получая в ответ поворот ключа зажигания. Пристегнувшись, я недоумевающе кошусь на Клэр, ожидая пояснений к её точке зрения. — Ну знаешь, можно подумать, ты круто себя чувствуешь в четырёх стенах с горой книг, — Клэр в задумчивости отстукивает пальцами по рулю. — Ты бы так легко не согласилась, если бы парни тебя не достали. — У нас не продохнуть из-за сожителей. — Ну, я наслышана и могу только посочувствовать, — перебивает она, загоняя меня в угол. — Но так как ты решилась, затворница бункера сырого? — Костюмчик на мне не делает из меня человека, который побоится марать руки в крови. Встал выбор: либо поездка с авантюристкой с шилом в заднице, либо пылиться в бункере среди охотников, с которыми носится младший Винчестер. Угадать, что я посчитала более перспективным, несложно, — привожу беспроигрышный аргумент я, смотря, как в зеркале заднего вида удаляется фигура Кастиила. — Что там по делу? Куда держим курс? И, кстати, откуда ты достала мой номер? — Харлоутон. За последний год с одного ранчо пропало шесть молодых людей. Преимущественно мужчины, первенцы в семье. Статьи в газетёнке расписывают, косо приплетая легенду о загадочной деве. В одиночку я бы не повадилась, но мне стало жутко интересно. Тем более, что тебе делать нечего, — скучающим тоном приводит краткую сводку девушка. — Если ты подумала, что сдал тебя Кастиил, то ошибаешься. Номерок скинул Сэм. — Никакого личного пространства! Может быть, к лучшему, что я перестала сильно брезговать нецензурной бранью. Потому что это невозможно, — с горяча стукнув ладонью по бардачку, выдаю я. — Харлоутон лежит далеко от Канзаса и Су-Фоллс. Что же… Если какой маячок на нас и поставили, пендели мы получим уже потом. В пути до Харлоутона, а он-таки лежит достаточно далеко, в штате Монтана, в относительной близи от правого притока Миссури, мы проводим больше четырнадцати с половиной часов. Ночёвка становится для нас подарком, как оазис для странствующего бедуина. В городе стоят мотель «Corral» и гостиница «Country Side Inn», и, недолго думая, заселяемся во вторую, сняв одну комнату на двоих. Поспешив, я сгружаю сумку у входа и, включив свет, щедро обсыпав подоконник и периметр комнаты припасённой солью, не дожидаясь одобрения Клэр, вчитываюсь в брошюрку для туристов, стащенную со стойки. Рубрика палеонтологии цепляет мой глаз и пробуждает подростковые воспоминания, крутящиеся вокруг эпохи фильмов и документальных фильмов про динозавров. Статья рассказывает, что открытия Альберта Зильберлинга субсидировали информацию о жизни в палеозойской эпохе и что к юго-западу от города были обнаружены птилодус, плезиадапис и фенакод. Последним зовут, вроде бы, одно из самых ранних примитивных копытных. Кстати, интересно, что в современной Америке лошади изначально не проживали. Они когда-то вымерли естественным путём и, если не подводит память, обратно их завезли с собой конкистадоры и колонисты, а животные уж сбегали, дичали и размножались сами по себе. На сегодняшний день, как видно, страна славится бравыми ковбоями и сельским хозяйством. Одним ухом я впитываю слова Клэр по поводу плана. — Притворимся туристами? Приехавшими лишь ради того, чтобы проехаться верхом? Сомнительный план, тебе не кажется? — сложив брошюрку вдвое, я выкидываю её, откинув постылую информацию о музеях. — Ладно, допустим, нароем информацию, возможно, быстро прибьём гадину и вернёмся так быстро, что взрослые глазом моргнуть не успеют? — Туристами в поисках временной подработки в роли разнорабочих, — поправляет меня Клэр, кидая мне в руки банку рутбира, который я между делом попросила прикупить вместо колы. — Кстати, Джоди просила передать, что будет рада повидаться при случае. — Как-нибудь в другой раз. Ну не по возвращении. Наверное, — отвечаю я и отрываю железное кольцо, в первую очередь чувствуя к шерифу благодарность за спасение всей вылазки. — Можешь передать ей тёплое спасибо за помощь в нашей встрече и также, что братья не держат меня в заложниках. Выудив телефон из дорожной сумки, я набираю сообщение младшему Винчестеру, а заодно и Кастиилу. Они будут рады знать, что мы доехали до города без приключений, и снизят уровень беспокойства. Красивейший закат, стучащийся в распахнутое окно, напрашивается, чтобы его щёлкнули на камеру и при взгляде на него в голову бьёт памятный глитч. Однако же, чёрт возьми, мозг подкидывает воспоминания никак не вовремя, но откинуть их сразу не хочется, слишком любы мгновения, когда мы нашим квартетом изучали заброшенные места поздними летними вечерами. Кажется, я скучаю по нашим братско-дружеским сборам больше, чем могла подумать.Все твои желания войны Вдруг прервал красивейший закат. К изголовью подступают сны, Где-то дозревает виноград. Все твои причуды не смешны, Бросишь — ветер всё вернёт назад. Режет кожу остриё струны, Где-то дозревает виноград. Все твои пророчества сбылись, Проронили слово — проросло. Руки незаметно расплелись, Распустилось много новых слов. Нам осталось три четвертых сна Там, где я не прав, а ты честна. Там, где дозревает виноград, Там, где видно горы из окна.
Нерадивая черепушка перебирает картотеку годичной, или около того, давности только из-за одного человека, чьё лицо теперь дано видеть лишь на фотографиях. Лицо старого лучшего друга, ставшего братом по духу и успевшего получить звание бывшего парня, которого я или разлюбила, или, если попытаться ответить честно, не любила. Так, если вдруг нужно уединиться и подумать о чём-то или над чем-то, стоит валить в душ, никогда не подводит. Проглатывая чувство, больше похожее на растерянность, я закрываюсь в ванной с чистыми вещами, и, не глядя в зеркало, сползаю на пол под струями тёплой воды. Меж тем, как взгляд втыкает в стену, изучает плитку, волосы неприятно прилипают к оголённой шее и плечам.Все мои иллюзии со мной Пережили августа парад. Я к своим кошмарам встал спиной, Где-то дозревает виноград. Все твои печали до одной Помню словно фотоаппарат. Остаётся счастье в жизнь длинной, Где-то дозревает виноград. Все мои пророчества сбылись — Проронили слово в никуда. Даже руки вновь пересеклись, Прозвучало что-то вроде «да». Нам осталось три четвёртых сна Там, где я не прав, а ты честна. Там, где дозревает виноград И ладони, полные вина.
Разнополая дружба, какой бы крепкой она не была за все года, могла рухнуть в любой момент, пока я ещё пребывала в родном мире. Правда сыплет на рану морскую соль, да, но ведь нельзя отрицать, что очень тяжело, когда один из двоих безответно влюблён и его радужка полна стеклянного блеска, открывающего душу. Надежду сохранить хорошие отношения дарило лишь то, что прочитать влюблённость не удавалось от слова совсем, несмотря на бдительность окружающих, но это не означало, что парень не мог скрывать настоящих чувств и эмоций, отнекиваясь от прямых вопросов. С дождливого августа, когда мы, как пара, разорвали барьер слов и мирно разошлись на том, что не совсем подходим друг другу. Не только в плане взаимного отказа от первого секса и утоления юношеского либидо, свалившего в глубокую спячку вместо того, чтобы вставать и падать. Разные вещи, но прямо как ментальное состояние перед сессией, даже если никуда не девается перспектива получить зачётную книжку с табелем автоматов на твёрдую четвёрку. Довольно сложно судить о правильности поступка, о том, плохо ли это, или хорошо, но лучше, чем мариноваться в безмолвие. Анестезия сексуальности, как назвал асексуальность немецкий врач по имени Магнус Хиршфельд, не мешает жить, в отличие от сердечных болей, прочих проблем со здоровьем и неспособности разобраться в собственных чувствах.Все твои желания войны Вдруг прервал красивейший закат. К изголовью подступают сны, Значит, время просто засыпать.
Если взаимоотношениям предначертано рухнуть, даже если всего лишь из-за повторной безответной влюблённости, так тому и быть. И дело вот тут даже не в сексе и его отсутствии, а в целом, в самих чувствах, в платоническом смысле. Я отношусь к такому исходу спокойно, с положительными нотками, пусть и с привкусом горечи, потому что прекрасно осознаю, что так будет лучше для обоих. Ни у кого нет права держать человека рядом с собой, если одно присутствие делает больно, и можно лишь представлять, что на самом деле он испытывает, постепенно отдаляясь. И после всего перечисленного неловко спрашивается, каково же влюбляться стихийно, что так любят воспевать? Импульсивно, сгорая восковой свечкой, с зацикливанием на образе, отражающимся в мутном розовом стекле, со слепотой к чужим недостаткам, не взглядом художника, не рационально и без ума? У меня всё наоборот, шиворот-навыворот. Банк чувств ощущается совсем пустым, словно выдали проклятую демо-версию, а за полную счёт не выдали. Не опьянённый мозг, шурша аргументами, уверяет, что бурлящие гормоны, будто бы без него выжравшие смертельную дозу яда, не сдались, чувствовать не может. Пустая ниша спутника жизни не приносит ни крохи страданий сердцу, проткнутому без ножа. Может, я слишком молода, чтобы рассуждать о подобном, но, раз светлые чувства глухи, романтическое одиночество не так уж плохо. Свидания можно проводить и с самим собой, не скатываясь в селфцест. Всякая романтика и отношения, тем паче искренняя, неподдельная, на неопределённый срок вполне способна потерпеть, потесниться, отплыть в кругосветное путешествие в никуда, пропустит вперёд решение проблем со здоровьем, а там когда-то позволит завести кота или собаку. Знаю, что не скоро вернусь домой и желаю, что за это время Евгений найдёт другого, своего человека, а не наивного мечтателя, который лет в тринадцать грезил о том, что в прошлой жизни был потрёпанным моряком, и что в нынешней по собственному желанию строит из себя денди, так и вовсе стёрся с холста. Серьга в ухе не только память о родственниках, оставленных за рубежом, морской символ, но и память обо мне прошлой, как и мелкие шрамы между лопаток. — Что ты там бормотала под свист? — ворчит Клэр у меня за спиной, когда я уже готовлюсь ко сну, повалившись на диван. Если скажет что-то запрет на свист в помещении, мне нечего отвечать кроме того, что своих денег у меня и так осталось немного. Копейки, которых хватило бы на пару стаканчиков чая или коктейлей. В любом случае, ничего особенного не насвистывалось, ну, не для неё точно. Переворачиваясь на бок, я инстинктивно растягиваю рубашку, сжав кожу в районе кольнувшего сердца. Вот, как раз напоминание о лекарствах, болях, бессоннице. Продолжить бы курс Валокордина, как бы его порой не ругали за бесполезность. — Эй, всё в порядке? — У меня иногда сердце пошаливает, но ничего страшного, — холодно чеканю я, прикрывая глаза и, по проклятью, с провальной попыткой провалиться в сон вижу перед закрытыми веками навязчивый сюжет из сна со мной, танцующей вальс в замедленной съёмке. Приходится встать за наушниками, чтобы включить музыку, постараться разогнать лишние мысли, уже с трудом накладывающиеся на мелодию. — Завтра нам предстоит тяжёлый день, нужно более или менее отдохнуть. Доброй ночи. Ночь проходит гладко, без пугающих кошмаров, но вот утро показательно кувыркается через несчастливый пень. Мгновением назад ничто не чудилось хуже заоравшего во всё горло ворона, которого спугнула кошка, я спросонья готовлюсь свернуть шею голыми руками и пустить на наваристый суп. Откуда он, понятия нет, но утро испортил не только мне — Клэр, занявшая кровать, вертится и, приподнявшись, выразительно смотрит на меня, оккупировавшую диван, когда птица уже смывается из поля зрения. Младшему Винчестеру, как бы мне ни было стыдно брать у него деньги, отдельная благодарность, за деньги на побочные карманные расходы. Чтобы поднять обеим настроение, я беру нам напитки в ближайшей забегаловке — чёрный кофе и персиковый чай — и по два сытных сэндвича с ветчиной и сыром, которые не оставляют желудку шанса выть морским котиком. Нужное нам ранчо находится всего в нескольких милях отсюда и когда мы подъезжаем к нему, я не могу оторваться от молодых всадников на двух гнедых лошадях, скрывающихся за высокими, но худощавыми соснами. Старик Жак, мистер Крайм, как представляется нам хозяин, приглашает нас на порог светлой усадьбы на огороженном светлым деревянным забором по всему периметру огромного участка, и с порога заявляет, что готов взять молодых девушек в мелкое подспорье за символическую плату, как только я показываю обрывок объявления со страниц местной газеты. Всю дорогу до этого места, огороженного практически одним лишь лесом, меня не покидало чувство, что он просто рассмеётся нам в лицо и выгонит прочь. — Как давно обосновались в городе? Пару дней? Впрочем, не отвечайте. Городские пижоны есть городские пижоны, даже если на пороге девушки. Сегодня вы, как говорится, есть, завтра вас нет, — скрипучим, каким-то слишком старческим для его возраста голосом проговаривает мистер Крайм, одной жилистой рукой опираясь на деревянную резную трость с круглым полированным набалдашником, а другой удерживая в подрагивающей руке кружку с каким-то напитком. Лет ему пятьдесят пять, может быть, шестьдесят. Никогда не умела в точности определять возраст чисто по внешности. Старик остаётся невозмутимо стоять у двери, когда мы с Клэр, переглянувшись, плечом к плечу, у ступенек. — Чтобы зря не терять время, кто из вас имел малейший опыт общения с лошадьми? И не боится их? Лечить от фобий я никого не собираюсь. — Мой дед содержал лошадей, мистер Крайм. Я имею представление, как с ними обращаться и умею ездить верхом, — осторожно вызываюсь я, замечая у старика повышенный интерес, сплетённый со скепсисом. — Так я и поверил, дорогуша, — скривив губы и поморщившись, мистер Крайм сначала указывает набалдашником трости на восток от крыльца, а потом на север, туда, где во всю маячит худощавый молодой человек. — Для начала подсоби моему сыну с починкой. Зовут Эдвард, на кармане рубашки тёмная заплатка. Не спутаешь. Что касается твоей подруги… Мы приступаем сию минуту, как нас выпинывают обратно за порог, не решаясь задавать лишних, тем более подозрительных вопросов. Клэр доверяют перетаскать мешки, а меня допускают к тому, чтобы помочь починить крайний участок деревянного забора, не ободрав о гвоздь предплечье, как это уже когда-то случилось в моей жизни. На днях пару досок снесла дичалая кобыла, которую взялись объезжать с нуля, что была задёшево выкуплена молитвами Эдварда. Затем я готовлю к работе вороного жеребца, поразительно спокойного, как море в штиль, а Клэр зверюгу попроще, мерина, для двоих закоренелых постояльцев, с чего бизнес мистера Крайма также потихоньку берёт доход. Рыже-пегий пейнтхорс, по сравнению с вороной помесью, может показаться коротышкой. Если я встану рядом с ним, окажусь немногим выше его холки. Клэр рядом со мной тоже выглядит достаточно миниатюрной. Часам к пяти над нами сжаливаются, распускают, и мы засиживаемся комнате на втором этаже усадьбы, в которой нам позволили обосноваться. Попутно комментируя, я окунаюсь в изучение статей местной газеты «Times Clarion», стащенной в ближайшем магазинчике за копейки. Провокационный тираж так быстро замяли, перепечатали? Новый выпуск не сообщает ничего, что могло бы нам помочь, ни о каких недавних странностях. Откладывая его, принимаюсь заниматься выпиской и продолжительной зубрёжкой заклинания для изгнания фэйри и из раза в раз переписываю его на отдельные листки, стараясь расписывать его по памяти. Когда мне надоедает ломаться о иной язык, я спускаюсь на покосившиеся крыльцо, вдохнуть сентябрьского воздуха, и наблюдаю недалёкую картину, которую, скорее, можно было увидеть на корабле. Пьяного ковбоя, небось, провалявшегося в сарае с бутылкой джина, трижды окунают лицом в бочку с холодной водой.Что нам делать с пьяным матросом? Что нам делать с пьяным матросом? Что нам делать с пьяным матросом? Рано-рано утром? Вей-хей, корабль скачет по волнам, Вей-хей, корабль скачет по волнам, Вей-хей, корабль скачет по волнам, Рано-рано утром! Засунем в шпигаты, да обвяжем канатом, Засунем в шпигаты, да обвяжем канатом, Засунем в шпигаты, да обвяжем канатом, Рано-рано утром!
— Да… прекратите… уже! Я! Всё! Понял! — с трудом вырываясь из захвата, молодой человек с трёхдневной щетиной, зализывая волосы назад, отскакивает от обидчика на добрых два метра. В похмельной горячке он замечает меня и, в мгновение протрезвев, пятится боком, пошатываясь, чтобы подобраться и поднять с пыльной земли свою шляпу. Ковбои никогда не расстаются со своим главным убором. — Оу, неловко получилось перед гостями-то… — Будешь знать, как воровать чужую заначку, алкаш малолетний! А?! Ты о чём? — поворачиваясь, старший ковбой оглядывает меня с ног до головы и зависает, разглядывая моё лицо. Забавно, когда человек не может распознать, какого ты пола, сходу, и вот так вот разглядывает минуты три, пока не понимает, в чём проблема и кто перед ним на самом деле. Вызывает улыбку. Не издевательскую. Парень, забравший шляпу, приветственно машет мне ею и сбегает за сарай. — Прошу прощения… мадам… Развлечения здешние далеки от джентльменских. Меня зовут Норман, то был Майкл, мой двоюродный… Майкл, бездельник! Клюнь тебя в зад петух! — Извините за нескромный вопрос, но он в том сарае был один? Следов девиц юных с округи не наблюдалось? — выгнув бровь, интересуюсь я, вдруг вспомнив о таком помещении, как сеновал, хотя сарай, в зависимости от размера, обычно используется для хранения инструментария. — Узнай Жак, пустил бы солью в зад из духового ружья, но, к счастью или несчастью, у него сын. И тот зарекомендовал себя как славный парень, а этот чурбан здесь на испытательном сроке. Неофициально, — морщится он, проводя рукой по лицу. — Вы здесь надолго? Меня зовут Джонатан Смит, и я готов помочь, если у вас будут какие-то вопросы. И проблемы. — Приятно познакомиться, мистер Смит. Со мной приехала подруга, но, думаю, вы познакомитесь с ней позже, — улыбаясь ради приличия, я пожимаю крепкую мозолистую руку. На гнедых лошадях к нам приближаются ещё двое, незнакомых мне, рабочих, одного из которых можно было бы смело назвать принадлежащим к роду черноногих. Вешать ярлык без всякого уточнения нетактично. С верха он поясняет на языке жестов, что в лесу случилось что-то неладное, но понять бы, что. — Что? Как пропал? Каким образом? — переводит мистер Смит, жестикулируя в ответ. — Что случилось? — Дуглас, старый друг, решивший повидать эти места и притащивший с собой своего сопляка. Вы должны были его видеть в лицо… леди, — отвечает второй всадник, передёргивая плечами, будто пытаясь стрясти с себя паука, упавшего с ветки. — Чтобы он ещё раз брал в руки поводья… — Седлаем коней, — выдаёт на это мистер Смит, на что мне остаётся только кивнуть, когда на меня бросают взгляд, не терпящий возражений.──────── ⋉◈⋊ ────────