──────── ⋉◈⋊ ────────
Не знаю, как сейчас, но раньше существовали такие игрушки, и в них катался маленький металлический шарик, который нужно было вывести на выход, наклоняя из стороны в сторону. — Эдвард, я поздравляю тебя с личной жизнью, но ты бы воротник поправил, — мимолётом подмечаю я, отводя глаза от зеркала заднего вида, и вылезаю из машины. — Раньше подсказать не могла? — Эдвард расправляет ворот и застёгивает его уже когда выскакивает из машины, не церемонясь с петлями, хлопая дверью. — Тебе повезло, что пассия синяк посадила низко, — спокойным тоном поясняю я, жестикулируя трёхпалой кистью, и перевожу указательный палец с парня в сторону мистера Уолша, проходящего мимо сарая с сигаретой в зубах. — Молодых всегда норовят поддеть за выходки. Мне просто захотелось устранить один из крючков. — Поглядите, сама доброта включилась, — отфыркивается Эдвард, как от воды, попавшей в нос, но всё-таки оборачивается, растягивая губы в лёгкой улыбке. — Ну, что сказать. Спасибо за понимание, что ли? — Кто бы она ни была, кем бы она ни работала, ей здесь понравится. Не священник, но любви все возрасты покорны, пусть у вас всё будет прекрасно, — непонимание Крайма-младшего отражается на его лице, как родниковое дно, прося пояснить. — Мистер Крайм сослал меня с подругой на чердак не просто так. Освободил комнату для вас, в чём можно было увериться и после того, как почувствовался аромат сладких духов, смешавшихся с твоим одеколоном. Кстати, не подскажешь название? — Не вспомню, но ориентируйся на древесно-цветочные. Любые, которые покажутся знакомыми по описанию. И ты немного промахнулась, но да, связь с Шерон есть. Это подарок от неё. Сначала они мне не нравились, потом привык. — Вот оно как. — Ты тоже не из тех, кто переносит сладких запахов, да? — Задыхаюсь от чрезмерно сладких, а твой одеколон кой-как ещё сбалансирован, — пожимаю плечами я, опираясь предплечьем на крышу машины со своей стороны, а Эдвард скептически подёргивает бровями. — Тебе не кажется, что как-то слишком тихо? Где народ? — Так всегда бывает, когда сюда наведывается моя матушка… — раздражённо вздыхает он, постукивая пальцами по крыше, и ловит в поле зрения мистера Уолша, решившего припахать отлынивающую молодёжь. — Эдвард, катись работать или отправлю спасать отца от вашей бестии. Когда она поймёт, что вас не взять? — раздражённо выпуская воздух сквозь зубы, мужчина затягивается и выпускает струю дыма вмиг удаляющемуся парню вслед. — Зачем я ещё подошёл… Кхм, понятия не имею, зачем ты понадобилась, но тебя ищет Рав. — Прошу прощения? — Ну конечно, вас же не представили по-человечески… Потому что у кое-кого не было настроения выражаться словами. Мистера-загадку зовут Равиндра Рамос. Мы зовём его Рав, — вынимая сигарету, мистер Уолш прихватывает меня за плечи, настойчиво разворачивая в сторону конюшни, толкает вперёд, аккуратно, быстро отпуская, за что спасибо. Напряжённые плечи сквозь рубашку сохраняют на себе тепло чужих ладоней, ощущающееся как ожог. Чувствую себя как гепард, готовый сорваться в стометровку, потому что того насилу погладили против шерсти. — Не стой столбом, если не хочешь остаться просто чистить амуницию. — Хорошо, хорошо, мистер Уолш. Рыжая кобыла, что вчера шла подо мной, услышав обрывок предложения о том, что пока что она останется, прихватывает меня за воротник рубашки, осуждающе гундосит. Мистер Уолш довольно грубо отпихивает морду лошади, заставляя немедленно отпустить, и она отступает на пару шагов назад, недовольно фыркая. Взрывным и нервным характером она отчасти оправдывает свою кличку с дверной таблички — её зовут Шаста, как называют калифорнийский вулкан. Кобылу, похоже, перевели в мои временные подопечные на то время, пока задерживаюсь на ранчо вместе с Клэр. Ещё и потому что Новак отказывается работать верхом и вся надежда остаётся на меня, которую вдобавок копытное воспринимает скорее доброжелательно. Честно говоря, я была готова к тому, что она захочет меня укусить или скинуть посреди дороги, но она не та вредина, с которой сейчас работают на объездке. Однако, несмотря на первые мостки связи, мужчина почему-то просит взять другую лошадь и подозреваю, из-за того, что она более опытна. Над соседней, такой же низкой решётчатой дверью денника показывается голова мышастого горбоносого мерина с короткой чёрной гривой. Судя по табличке, его зовут Гадес. Экстерьером он походит на помесь сухого, но крепкого, считается, спортивного телосложения. На лбу светится маленькая, будто бы потёкшая, белая отметина. — Ну здравствуй, Гадес, — подходя ближе, я без резкостей протягиваю к нему рабочую руку, чтобы дать обнюхать открытую ладонь и невесомо погладить нос в знак приветствия. Спокойные руки, призывающие к миру, принесут спокойствие, но только если тот в настроении. Мерин приопускает голову и моя рука, слегка прочёсывая, скользит от носа вверх по морде. Возможно, он не так уж против прогуляться со мной. Небесно-голубые глаза, если мне не просто чудится, отражают частичку любопытства. — Не бойся его, — мерин отвлекается, поворачивает голову в сторону глубокого хриплого голоса, принадлежащего мистеру Рамосу. Мужчина привлекает внимание тем, что прокашливается в кулак, оглядывая меня, затем Шасту, вероятно, подумывая взять её. — В чём важность, мистер… Равиндра? — он приподнимает руку, отмахиваясь от невысказанного. — Мне нужно опробовать фотоаппарат, и у меня есть небольшое предложение для тебя, — отвечает он. Двух зайцев одной стрелой. Рядом с Гадесом я ощущаю себя более или менее в безопасности, не сидя на пороховой бочке, в отличие от контакта с Шастой из-за её нервного характера. Мистер Рамос ведёт нас по рукотворно проложенному маршруту, на котором он тренирировался не единожды. Он не исключил низкие барьеры, отчего сердце пошло гулять до пяток и вернулось обратно. Гадес вывозит первый подсчёт за нас двоих, подстёгивая вспомнить правильную посадку. За короткий прыжок через сухое поваленное дерево я вылавливаю гамму эмоций из прошлого, приправленную страхом, в первую очередь, за лошадь. Мужчина осаживает Шасту до шага и я повторяю за ним, пока мы не ровняемся, пересекая тропу на расстоянии полтора метра друг от друга. — Скажи мне, ты никогда не была в большом спорте? — сжимая пальцами собственное колено, облачённое в рабочие брюки, индеец не решается посмотреть мне лицо, чуть прищуривая глаза в задумчивости. Пальцы моей правой руки сжимают повод до побеления костяшек, но спина, обычно напрягающаяся следом, не спешит покрываться мурашками. — Я сердечник, мистер Равиндра, и даже будучи здоровой не решилась бы подписаться на это. Лошадь для меня в первую очередь напарник и компаньон, а не ключ к славе, — качаю головой я, отсекая лежащую под этим подоплёку, не желая становиться героиней художественных фильмов о конном спорте. — И хоть я прозвучу сейчас как кто-то, название кому придумаете сами, но мне далеко не шестнадцать. Я переросла всевозможные временные рамки. — Ты думаешь, что ни на что не способна только потому что потеряла пальцы? Я понимаю, что для тебя это, по всей видимости, личное. — Марк Гоффени научился играть на гитаре пальцами ног. Врождённый дефект его не остановил, но, чего нельзя отрицать, он вовремя начал. Могу ошибаться, — издалека аргументирую я и мужчина, принимая ответ, как есть, кивает. Посыл моих слов должен быть очевиден. — Лет пять назад я могла бы быстро освоить то, над чем в нынешние годы пришлось бы сидеть в два раза дольше. Сесть за испанский наряду с румынским и английским, например. Взгляд снова, сам, стопорится на Равиндре, хмуро изучая черты смуглого лица, напоминающего чем-то пуму, тонкие губы, орлиный нос и длинные чёрные волосы, собранные в хвост. Напоминает полукровку, но это только придаёт ему таинственного шарма. Люди обычно не любят, когда на них просто так пялятся, но в карих омутах я не вижу всплеска неприязни. Если бы я не бросила рисовать, подумала бы, что мне нужна бумага и карандаш. — Иммигрант? — Румынские корни. Всю дорогу обратно мы проводим в обоюдном молчании, завернув диалог в газетный рулон, за исключением просьб криво-косо попозировать на камеру. Равиндра обещает передать мне все пробные фотографии как только просветит плёнку. Под возвращении я также оставляю все вопросы, рассёдлываю Гадеса, увожу его в стойло, и помогаю с Шастой. Прогулка помогла немного провентилировать после поездки в город и неприятного диалога с Марбасом. Увалившись на стопку небольших снопов сена, сложенных у денника кобылы, я снимаю очки, кладу их рядом и дарю уставшим глазам небольшой тайм-аут. Массирую прикрытые веки подушечками пальцев, прибегаю к простым упражнениям, о которых мало кто добропорядочно вспоминает в процессе долгой работы. За веки, мешки под глазами, будто бы насыпали песка, хотя сегодня я спала достаточно. Правый нижний угол, левый верхний угол, право, лево, зажмуриться. Какими плоскогубцами можно перекусить проволоку, спутавшую мысли, и вернуть возможность переключиться на дело? По сравнению с фактом того, что фейри хочет избавиться от назойливых детей, просьба Кастиила кажется обыденной. Рассыпать бисер перед фэйри, у которого поехала крыша, и напортачить с заклинанием, что требует лишь правильного произношения, не так страшит, как новости с адского престола, и крупная акула, проплывшая в русло реки. Даже если Марбас пересилил себя, не набрехав, — и натянутая благодарность за это, ну, как иначе реагировать? — доверие одним словесным компроматом на Киплинга не заслужить. Откуда знать, может, в нём пробудилась жажда власти и, может, самому нужен адский трон? Между прочим, грабли новой модели бьют так же больно, как старые. Как стереть нахальную морду Бартамуса из памяти? Самое, что ни на есть, интересное, пришедшее в голову позднее: губернаторы, принцы, князья, герцоги, маркизы, графы, и другие — где? Где они? Куда подевался список всей демонической иерархии во плоти? Кувшин, в который были заточены демоны, разбит; демонам возвращена свобода, а хозяин кольца нынче обычный человек, никакой не еврейский царь? Так каков масштаб проблемы? Неужели место правителя нужно одной лишь рядовому демону, что считает нужным менять порядки там, где всё разваливается? Если у мира братьев, то есть, сверхъестественной современности, уже обваливается подземелье и за ним примется облупливаться штукатурка с облаков, я выбрала не самое удачное время для путешествия в другую вселенную. Зато более или менее повезло с самой вселенной, со знакомым временем, в котором адаптироваться гораздо проще, чем в образце сурового магического средневековья. Кому как, однако же, но в той же вселенной трансформеров освоиться было бы проще, чем в рыцарском веке. От осознания шанса встретить дракончика ростом с датского дога, а там хуже того, его мамашу, в одной из вариаций, дёргается глаз. Перстень крепко привязан к своей параллельной исторической родине, несмотря на то, что его вышвырнули, якобы от греха подальше — связующие ниточки до конца всё-таки не удосужились оборвать. Заскучавшая кобыла умудряется дотянуться до меня, потому что я сижу достаточно близко, и, как-то комментируя на своём, лошадином, тычется носом в левое плечо. Уголок губ кривит неправильной линией и я никак не сдерживаю это, убеждая себя в том, что даже если слабость и пробивает скорлупу, то всего лишь перед лошадьми. В ответ моя трёхпалая ладонь осторожно почёсывает обеспокоевшуюся рыжую морду, которую я фотографирую, чтобы отправить младшему Винчестеру бонусом. Джек, не успевший обзавестись личным мобильником, интересуется, как дела, и что-то подсказывает, что ему нужны не только байки с места событий. Точнее, об этом парень поинтересовался, попросив охотника передать его слова через постскриптум, ещё вчера, просто кое-кто отложил мобильный телефон в сторону после письменного отчёта, не имея желания втыкать в яркий экран. В кадр попадает три четвёртых моего лица, касающегося кончиком носа морды кобылы. Фейсконтроль принимается, мало ли, мы с Клэр успели подраться. Но в бою меня любой запросто повалит на лопатки, к тому же сильный удар между ног — в кадык заехать труднее, а замах в солнечное сплетение лёгок на перехват, если противник не пьян до прихода белочки — зачастую лишь выигрывает несколько секунд. Бёдра и икры сильнее рук, учитывая отсутствие пальцев на рабочей кисти. По-хорошему, с культями, так-то, иногда должны ощущаться фантомные боли, но, похоже, языческий бог что-то нашаманил, когда откликнулся на молитву. Может быть, тогда упор должен идти на скорость, хитрость, изворотливость, как и положено тому, кто пытался бы строить из себя преемника трикстера? Но ни их, ни лисьего ума у меня не больше, чем у курящего гепарда. Конечно, я вряд ли помру от перегрева после тридцатисекундного спринта по пересечённой местности, каким-то чудом удрав от клыкастой ебакваки, но от продолжительного начну задыхаться, едва не выплёвывая лёгкие. Хей-хо, меня за одни проблемы с сердцем и, следовательно, с дыханием, можно списывать в утиль! Задохлик, джентльмен удачи, во плоти, едрить мою мать. Мчу на красный, да вот только не домой. Пролистав получившиеся фотографии, я безразлично хмыкаю с того, что лошадь выходит фотогеничнее меня. Свалить на очки, делающие черты лица острее, что ли, покрасневшие белки глаз, выраженные синяки и ещё на какую отговорку. По комплексу недостатков получается типичное лицо уставшего студента. Взгляд сползает на наручные часы. Неладность какая, я сижу тут уже почти целый час. Выпустив воздух сквозь плотно сжатые зубы, я выметаюсь из тени конюшни на солнечный свет и застаю, как протрезвевший алкоголик — Майкл, вылезший из норы, которому стало жарко и тот снял рубашку, — занимается объездкой дичалой кобылы. Едва его нога не стирается об забор, благодаря стараниям рыжей, он теряет стремена и переваливается через забор. С художественной и физической точек зрения спортивная подготовка у парня неплохая. Мистер Уолш и мистер Рамос, в роли подстраховщиков, успокаивают пыхтящую лошадь. Животное согласилось подпускать к себе, привыкло к навязанному седлу и уздечке, но не привыкло к неопознанному горбу на спине, и на первых порах оно будет вести себя дико. — Ты сейчас на Майкла любовалась или на лошадь? — попытка мистера Смита, поправляющего шляпу, обратись вопрос в шутку не удаётся и он, кажется, сам это понимает. — Когда-нибудь объезжала лошадей с нуля? — Особо строптивых никогда, не в одиночку, но они все красивые, ни дать, ни взять, — я делаю из ладони, чтобы солнце сильно не слепило, и в последний раз смотрю на то, как парень в какой там раз забирается в седло. — Могу только пожелать терпения вам с этой занозой в заднице. — Тебя тут твоя подруга обыскалась. — Угу. Скорее всего, кулаки чешутся мне врезать, приправив нотациями, что нечего уходить без предупреждения. Что ж, как не прискорбно признавать, но похоже, что подцепила я это у Локи. За этим я коротко киваю, разворачиваясь на пятках, и через плечо бросаю дежурную благодарность мистеру Смиту. На самом деле, милый мужчина, да и не поворчишь, что целиковая компания собралась донельзя ужасная, хоть и разномастная. Люди, как цветастые витражные осколки, разные. На чердачном пороге Клэр втаскивает меня в полутёмную комнатёнку за рубашку, не замечая, что расстёгнутый воротник — стесняться нечего, под низом футболка с узким круглым вырезом — от подобной вольности трещит по швам, готовясь спустить с меня шкуру, но вмиг одумывается, оставляя сползать на пол в замешательстве. Боевая мадемуазель, которой волю дай, все зубы выбьет, а на нижней челюсти и так одна коронка на честном слове держится. — Вот это, конечно, истерика, а я всего лишь за лекарствами с Эдвардом съездила. — Братья мне голову снесут, если с тобой что-нибудь случится! — Мне Джоди её отрубит, если что-нибудь с тобой случится. А братьям, покуда мир спасать… ну, чего побольнее оторвёт, — огрызаюсь я с акцентом на первом предложении и моментально прикусываю язык, а девушка понимает, что мы квиты с самого начала, и, оглядывая меня, выдыхает. — Я думала, тебе передадут, потому записки не оставила. — Погоди, лекарства? Сердце пошаливает, говоришь? Иногда, говоришь? — она подаёт мне руку, помогая подняться с пола, и я картинно отряхиваюсь от пыли. Признание слетает с губ эфирным соловьём. — У меня недостаточность митрального клапана, ладно? — Братья в курсах, что с ними инвалид живёт? — Вопросом на вопрос разговоры не ведут, как бы, ты знаешь об этом. — Не кипятись Константин. — Это я не кипячусь, Клэр. — Убеждай в обратном сколько хочешь, но ты теперь стараешься понизить голос, когда раздражаешься, — разводит руками девушка, не понимая, что я делаю это осознанно, потому что спокойный или, на крайний случай, пониженный голос, воспринимается лучше повышенных тонов. Некоторое достижение по большей мере в том, что я не умею доходить криком до ультразвука и что поводов для того — не было. — Я не агент особого назначения, чтобы уметь обманывать полиграф, тем паче ходячий, — в очередной раз отфыркиваясь, немного остываю, ведь следовало бы перейти к делу, а не шипеть на напарницу. — Ладно, Клэр, извиня… — Девушки, мне нужно, чтобы кто-то побыл на кухне обслугой. У нас должны устроиться гости, моя жена. Времени у вас полчаса, — в чердачный альков врывается мистер Крайм, без стука, перебарывая одышку после беготни по лестнице, и останавливает раздражённо-просящий взгляд на мне. Словарный запас рассыпается на крупицы от подобной резкости, я застываю с приоткрытым ртом. — Ты и я прощу тебе твоё отсутствие в первой половине суток? — Эм, хорошо, мистер… — Оденься соответствующе, — бросает он, за чем следует хлопок дверью, потом спешные, тяжёлые шаги по лестнице. — Ну вот твоя прилизанность пригодится. — Не смешно, Клэр. С минуту я вспоминаю, что хотела спросить и в итоге провожу рукой по лицу, кое-как отлавливая сбуксовавшую мысль. — Всё ещё не могу уложить это в голове. Парень пропал бесследно, вторая лошадь тоже пропала, а первая выскочила, напуганная до ужаса… Тебе не удалось опросить спасённого? — призанавесив единственное небольшое окно, я принимаюсь ходить взад-вперёд, следя за громкостью голоса и шарканья. — Хотя его могли повесить на мистера Рамоса… При всём за всё я бы не сказала, что Мистер Крайм не может быть хульдрой. Эти твари… — Эй, фэйри способны искривлять реальность! Хульдра, если эти она, относится к невидимому народу, а значит что? — напоминает мне Новак, постукивая пальцем по виску. Две способности объясняют многое, начиная от облика мужчины, заканчивая таинственным домом в глуши. Сбитый режим сна всё-таки убивают способности к трезвому суждению. — И горячие сливки, которые Жак при мне швырнул в Лероя сегодня утром. Они действуют на них как алкоголь. — Что, если мистер Крайм просто не любит кофе со сливками? И был не в духе? Хульдры обычно представляются девушками, но искривление реальности… — я встаю как столб посреди комнаты, сцепляясь пальцами в обтёртый ворот клетчатой рубашки, которую пришлось надеть вместо обычного костюма, и почёсываю подборок. — Косая лесная сторожка, в которой можно отдохнуть и высушить промокшие ботинки… В моё отсутствие девушка, подловив момент, когда раздражённый мистер Крайм вышел покурить, проскочила в его кабинет под предлогом помощи с наведением порядка и обнаружила то, на что надеялась. Небольшую стопку мифологических книг, книг о сверхъестественных существах, включая фей, и прочую хиппанскую херомантию среди общей горы литературы, разбросанной по столу вместе с документами. Он открыто интересовался фэйри и ничего не заподозрил? Или забыл, что вообще хранит в своей библиотеке? Хорошо, играем дешёвые роли дальше, хотя это больше похоже на перемотку дня. Девушка думает о том же, сверля мою спину взглядом, пока я переодеваю рубашку, застёгиваюсь под самое горло. Клэр тайком перебирается в гостиную, подслушивать под дверью. Идиотский костюм, словно с Асмодея слизанный, только вместо брюк — юбка ниже колен. Как влитой сидит на миссис Крайм, которая косо поглядывает на мою трёхпалую кисть с натянутым безразличием, стоит мне перейти порог столовой, открыть винную бутылку. Она замарать его не боится? Получается какой-то разрыв старого шаблона. Белый цвет никак нельзя считать цветом невинности и добродетели, раз его предпочитают носить тёмные личности. Интересно, меня попросят выйти, как только разговор за разрушенную семейную жизнь, компенсацию и алименты, истёкшие как пару лет, начнёт брать обороты? Или оставят стоять в углу, протирать посуду? Едкого замечания о внешности работников я не дожидаюсь, принимаясь раскладывать горячее по тарелкам, и киваю Эдварду, подоспевшему спуститься со второго этажа. Жестом прошу его помолчать, хотя и сама хочу спросить, где остальные. — Пора заканчивать игру, Жак, — голосом будто играются и от мелодичного женского сопрано опускается до мужского тенора. Ёбаные фокусники. Стол переворачивается, отлетая в дверной проход. Мою кисть, выронившую вилку из оставшихся пальцев, перехватывают и сжимают чуть ли не до хруста, человеческое чутьё ощущает всю сверхъестественную грязь. Вытянувшееся лицо и округлившимиеся глаза мистера Крайма говорят за всю ситуацию без слов. — Неважно, позвал ли ты этих детишек или они набрели сами, — и прекрасная женщина в летах уже не женщина вовсе. Дешёвые детективы строят убийц из садовников и дворецких, а теперь пошла мода строить из них свежих трупов? — Сын, беги! — Эд, вали! — Что… Пролетая над пригибающимся парнем, я пробиваю спиной окно, врезаясь в перила крыльца, и, поднимаясь с досок, расцарапываю кисти об мелкие осколки. Ничем не лучше животного, которому переехали задание ноги, из-за чего то вынужденно опираться на передние лапы. И не лучше Гавриила, перетерпевшего свидание с картинной рамой. Запястье болит, пульсирует, но, вроде, не сломано. Как говорится, пока мы тут прохлаждались, и рыбоньку пооблглодали, и на люстре покатались. Разбитый циферблат наручных часов говорит, что пора танцевать со швалью.──────── ⋉◈⋊ ────────