Храм

Пишу тебе из южных берегов, Где тесно на Олимпе от Богов. Где пляжи опустели в октябре, Где всё напоминает о тебе. Сплин, Храм

Солнце здесь яркое, горячее, южное. В воздухе привычно пахнет морской солью, с берега доносится легкий бриз. Где-то очень далеко серые зимы и весны, и света там не видят по нескольку месяцев. Иешуа двигается в тень, ощущая себя немного неловко. Он слишком долго жил на севере, где никогда не видели такое солнце и ни за что не упустили бы и минуты под ним. Наглый уличный кот трется головой о ногу, выпрашивая подачку. Иешуа нечем с ним поделиться, не будет же кот есть маслину, но тот никак не желает отстать. Кот бело-рыжий, тощий, левое ухо когда-то было разорвано пополам и криво срослось. Он мурчит и сильнее трется о ногу. Иешуа материализует небольшую сардину, кидает на землю. Кот бросается к рыбе с урчанием, напоследок ткнувшись головой в его руку. — Что ты здесь делаешь? — Иешуа поднимает голову, не веря, не может же быть, чтобы из всех уголков земли... Но он действительно видит его. Кроули подходит к его столику, элегантно одетый по всем канонам нынешней моды; быстрой, немного нервной, дерганной походкой. Смотрит с подозрением. Иешуа хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон, и Кроули — настоящий. Столько лет. Он не видел его столько лет. Из головы никак не выходит ревущее пламя за его спиной и распахнутые черные крылья, видимые на всех уровнях реальности. Кроули недовольно смотрит на него в ожидании ответа, приподнимает бровь. Не говорит, что всегда будет рядом, ждет ответ на вопрос, глаза скрыты темными очками. Совершенно реальный. Иешуа улыбается ему, немного стеснительно и совсем чуточку печально. Он слишком долго его не видел. Если не считать сны. — Я здесь бываю. Иногда. Предаюсь приятным воспоминаниям. Помнишь, прямо за тем домом был… — О, заткнись, пожалуйста, — перебивает его Кроули, практически становясь самим собой, но выглядит всё ещё немного подозрительно. — Ты же не следил за мной? — Что? Нет же, конечно, нет, я просто живу... хочешь, могу поклясться? — Что-то пишешь? — Кроули кивает на лист пергамента, быстро меняя неприятную для него тему. — Мемуары? Новое Евангелие от создателя? — Это письмо. — Иешуа толкает лист через стол. Кроули смотрит подозрительно, будто боясь обжечься: — Письмо? — Да, письмо. Для тебя. — он снова улыбается, стараясь быть искренним и честным с ним. И Кроули будто оттаивает. Перестает смотреть с подозрением, но конечно же так и не улыбается. Что ж, Иешуа и не заслуживает его улыбок. Пусть он улыбается своему ангелу. Тот, по крайней мере, его не бросал. — И о чем оно? — спрашивает Кроули с любопытством. Оглядывается вокруг, берет стул от соседнего столика, небрежно усаживается рядом, не пытаясь скрыться от палящего полуденного солнца. — О чем? Обо всем, пожалуй. О том, как я живу здесь (живу без тебя). О мальчике, что продает хлеб по утрам. О запахе моря. О старой оливе возле моего временного дома, там на стене вьющийся дикий виноград и в нем поселились два богомола, иногда они перебираются на мою веранду в поисках пищи. О том, что сейчас в Греции очень много бездомных котов, какой-то странной породы, с большими ушами и носом с горбинкой. О то, как по утрам я встаю до заката и иду на наш пляж, тот самый, где мы прощались и… — Хватит, — прерывает его Кроули, протягивает руку, — давай сюда. Иешуа протягивает ему свиток пергамента и на миг их руки соприкасаются. Он подсознательно ждет, что случится… что-то… Но их руки соприкасаются и в небе не вспыхивает молния, земля не разверзается под ногами, солнце не прячется за невесть откуда явившейся тучей, гроза не начинается, а мир не рушится. Они касаются друг друга, сын божий и богом проклятый демон, и рука демона теплая, почти горячая. Кроули прячет свиток на груди. — Я прочту и отвечу, — обещает он, — здесь есть приличное вино? — он оборачивается в поисках кого-то, кто мог бы подать вино. Иешуа не может сдержать улыбки. Небо не падает. — Рад тебя видеть в добром здравии, — говорит он, улыбаясь. Кроули не отвечает. Но это и не нужно.