you are my medicine

«Доброе утро, Гу! Как ты себя чувствуешь?» Чонгук сонно улыбнулся, потерев припухшие после ночи глаза и повернувшись на другой бок. Тело болело после первого сна на жёсткой больничной койке. «Доброе утро, малыш. Всё хорошо. А как ты?» «Так же. Ты ещё ничего не знаешь насчёт операции?» «Ещё нет. Нужно сделать полное обследование и тогда станет понятно. Думаю, я задержусь здесь на пару недель.» «Хорошо. Я обязательно навещу тебя, когда закончатся съёмки. У меня сейчас нет времени даже сесть и нормально поесть. Делим один бутерброд с оператором, хех.» «Не увлекайся бутербродами, иначе будущую карьеру потеряешь и альфу хорошего себе не найдёшь.» «Х о р о ш и й альфа, Гу, будет меня любить, даже если я буду пухленьким рисовым пирожком.» «Х о р о ш и й альфа, малыш, который тоже знает себе цену, может и не заметить милый пухленький рисовый пирожок. Так что береги свою аппетитную попку.» «Хе-хе, хорошо. Удачного тебе дня!» «И тебе тоже.» Чонгук на пару мгновений почувствовал себя заряженной батарейкой, однако, опустив смартфон, наткнулся взглядом на лежащего на койке напротив омегу. Тот, кажется, со вчерашнего вечера не изменил позу, в которой уснул, укутанный в тонкое белое одеяло. Даже сквозь ткань Чон видел тонкий стан омеги, видел, как нехотя с трудом вздымается его грудь. Мысль о том, что же за недуг одолевает несчастного Тэхёна, высасывая все его жизненные силы, не давала Чону покоя. Чтобы не будить соседа по палате, альфа быстро переоделся из пижамы в футболку и джинсы и покинул палату. В семь утра многие в кардиологическом отделении ещё спали, потому Чонгук смог пройти в столовую и спокойно позавтракать. — Простите, — он обратился к полноватому омеге средних лет, хлопотавшему на кухне, — я могу взять что-нибудь перекусить для своего соседа? — Пусть сам приходит, если хочет есть, — фыркнул он. — Я боюсь, он не может, — неуверенно ответил Чон. — Я возьму только пирожок и чай. Можно, пожалуйста? — Ладно, — закатил глаза омега. — Больше ничего. — Спасибо, — улыбнулся альфа. Он завернул пирожок в салфетку и заварил чай, осторожно пронеся его в палату. Тэхён по-прежнему мирно дремал, отвернувшись к стене. Чонгук осторожно присел на край его койки, невзначай следя за спящим омегой и немо восхищаясь его красотой: прекрасный, хрупкий настолько, что, кажется, прикоснись чуть не так — пойдёт трещинами и развалится на части. Его оберегать, шептать на ухо слова любви, лечить объятиями и поддержкой нужно, но отчего-то у Чонгука создаётся впечатление, будто бы нет у Тэхёна совершенно никого, кто бы смог позаботиться о нём и хотя бы принести поесть. Чонгук в своей жизни тоже повидал немало, видел тех, кто болен неизлечимо и уже едва ли не знает дату своей смерти. Тэхён выглядел так же, как эти люди, потерявшие веру во всё, во что вообще может верить человек. Мысль о том, что жить этому омеге осталось недолго, пугала альфу до дрожи. — У тебя есть своя кровать, — донёсся негромкий хриплый голос. Чонгук вздрогнул. — Извини. Я думал, что ты спишь, — неловко произнёс альфа и поставил на тумбочку рядом горячий чай. — Не хочешь поесть? — Я не голоден. Чонгук взглянул на лежащего с закрытыми глазами омегу ещё раз и перебрался на свою кровать, оставив пирожок рядом с Тэхёном. — Тэхён, — произнёс он немного настойчивее, — я не знаю, чем ты болен и что тебя тревожит, но я вижу, в каком ты состоянии. Поешь, пожалуйста, даже если не хочешь. Тебе это нужно. Промолчав с десяток секунд, омега ответил: — Нет. Альфа вздохнул и поднялся с кровати. — Хорошо. Я оставлю это здесь, если всё-таки надумаешь, — он кивнул на еду и вышел из палаты. Чонгук получил разрешение у заведующего отделением и решил прогуляться по этажам больницы за неимением большего развлечения. С утра в коридорах было прохладно, пусто и очень светло. Солнце заглядывало сквозь окна из-за соседних домов, украшая однотонные белые стены золотистыми пятнами. Единственным, что выделялось из общего интерьера, были расположенные на каждом шагу растения, добавлявшие жизни однотипным помещениям. Чонгук неторопливо прогуливался, наслаждаясь недоступной ему днём тишиной и умиротворением. Не хватало, пожалуй, для полного счастья только Чимина, но актёришка-трудоголик никак не находил времени, чтобы повидаться с братом. Чонгук его, конечно, понимает, но это не умаляет того, что сердце тоскует и требует родственной души. Они вместе с самого детства — в одной группе в детском саду, в одной школе, в одном колледже, и пусть Чимин бросил учёбу ради карьеры, Чонгук его присутствие и поддержку чувствует постоянно. Будучи двоюродными, друг для друга они ближе, чем многие родные братья. В школе это даже служило поводом для грязных слухов, однако все разговоры были беспочвенны: Чимин для Чонгука — самый лучший друг и самый любимый брат, родственная душа и смысл жизни. С возрастом это не изменилось, а, возможно, стало ещё крепче. Самую малость Чон в больнице чувствовал себя одиноко. Из собеседников у него: врач-кардиолог, не очень разговорчивый и постоянно занятый, медбратья, очень разговорчивые, но занятые пуще врачей, и сосед-омега — глубоко несчастный, молчаливый, совершенно непонятный, неизведанный и, признаваясь честно, очень интересный. Чонгук хотел бы узнать его историю и помочь встать на ноги. В прямом и переносном смысле. Задумавшись, альфа не заметил, как мимо него прошёл человек в белом халате. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы узнать в прищуре глаз, бледности кожи и сутулости плеч своего лечащего врача. — Доброе утро, доктор Мин! — развернувшись, улыбнулся и громко произнёс Чонгук. Врач вздрогнул и обернулся. Чону показалось, что доктор выглядел напряжённым и слегка напуганным. — Доброе, — пробурчал Мин и, прибавив шаг, прошмыгнул в одну из палат. Чонгук оглянулся: ничто вокруг не указывало на то, какие больные лежали в этом отделении. Стены были так же стерильно белы, двери пронумерованы, и хоть цифры изменились, альфа не мог сказать, где находится. Он просто шёл, витая в своих мыслях, и оказался в этом участке больницы. Собираясь продолжить свой путь в неизвестном направлении, Чонгук внезапно услышал голос доктора Мина из палаты, в которую тот зашёл, не закрыв до конца дверь. — Как ты себя чувствуешь? — голос врача звучал необыкновенно тепло, и Чонгук, прижавшись спиной к стене, прислушался. Мимолётный интерес оказался сильнее вбитого в голову с детства «подслушивать нехорошо». — Замечательно, — ответил второй голос. Определить по звуку, омега это или альфа, Чонгук не сумел, но собеседник говорил довольно живым и приятным голосом, пускай и немного серым и тоскливым. Так говорят тяжело больные люди — Чон знал не понаслышке. — Что говорит доктор Кан? — спросил Мин. Пациент и болезнь, очевидно, были не в его компетенции, поэтому лечащим врачом был другой мужчина. — Всё не так плохо, — пациент через силу улыбнулся. — У меня всё протекает внутренне, поэтому я так поздно заметил. Внешние проявления доктор Кан нашёл только… там. — Значит, у тебя поражение внутренних органов. Это не «не так плохо». Сколько займёт лечение? — До месяца. Меня уже пичкают антибиотиками, — усмехнулся собеседник. — Я думал, это будет гораздо дольше. — Питайся хорошо, делай всё, что скажет доктор Кан. Мы обучались вместе, он знаток своего дела. — Я верю тебе. Чонгук одним глазком заглянул в палату. Мин сидел на краю койки, держа в руках бледные ладони омеги и бережно прижимая их к своим губам. Сам пациент в пижаме сидел рядом, глядя на врача с бескрайней любовью. Его лицо не было красивым в привычном понимании этого слова, но украшали его нежная улыбка и глубокий, чувственный взгляд. Взгляд омеги метнулся к Чонгуку, но, вопреки ожиданиям, в нём не было ни капли осуждения или раздражения. Врач же, заметив лишнюю пару глаз, шепнул на ухо пациенту что-то ласковое и подскочил с кровати, направившись прямиком к Чону. Тот вжался в стену, желая утонуть в ней и ожидая, что вот-вот чужой крик разбудит всех больных в этом отделении. Мин аккуратно прикрыл за собой дверь, опустил плечи, протяжно выдохнув, чтобы не вывалить на неумелого шпиона весь свой гнев, и спокойным голосом обратился к Чонгуку: — Тэхён ел что-нибудь со вчерашнего дня? От неожиданного вопроса Чон опешил, но незамедлительно ответил: — Кажется, нет. Во всяком случае, я не видел. — Ясно, — вздохнул Мин. — Того, что было в палате только что, ты тоже не видел. Понятно? — Понятно, — Чонгук невольно приподнял уголки губ. — Можно спросить? Этот омега, он ваш… — Любимый. Мой любимый. Чон приоткрыл рот — настолько непривычно звучало это редкое слово устами серьёзного и хладнокровного доктора. — А… — альфа завис на пару секунд, переваривая услышанное. Мин терпеливо ожидал, хотя в любой другой ситуации, вероятно, торопливо бы скрылся, отнекиваясь от разговора как только можно. — Почему ваш омега здесь, в больнице? — Это венерологическое отделение, — холодно пояснил врач. Большего количества слов Чонгуку не требовалось — он не ребёнок, чтобы не понимать, о чём идёт речь. Он понятливо кивнул. — Тебя здесь быть не должно. Проследи, чтобы Тэхён выпил все лекарства и не сотворил с собой чего-нибудь. И попробуй заставить его поесть. Может быть, у тебя получится. Мин скрылся в той же палате быстро, так что Чонгук не успел ответить ничего. Он неторопливо направился назад в своё крыло, но теперь свободно витать в своих мыслях у него не получалось. Когда он вернулся в палату, Тэхён всё ещё неподвижно лежал на кровати, а еда стояла на тумбочке рядом нетронутая. Чонгук тяжело вздохнул. — Ты не проголодался? — спросил он, ожидая ответа, которого так и не последовало. Омега не пошевелил ни единым мускулом. — Хорошо. Надеюсь, ты просто задремал, — произнёс Чонгук, чувствуя, будто все его слова упираются в стену. Он уселся на койке и достал из рюкзака стопку цветастых комиксов, в которой, порывшись, нашёл нужный выпуск и взялся за чтение. Тэхён спал и почти не шевелился, только мерно вздымалась его грудь. Чонгук не мог сосредоточиться, как бы не пытался — его взгляд против воли постоянно косился на спящего омегу, чья фигура под тонким одеялом выглядела такой хрупкой. Волосы Тэхёна были тёмными, спутанными и сальными, плечи острыми, дыхание еле заметным. Чонгук отложил комикс в сторону и сел, скрестив ноги и уставившись на больного омегу. Возможно, со стороны это выглядело странно: он неотрывно и тупо пялился на своего спящего соседа по комнате, как какой-то помешанный, однако ничего плохого в намерениях Чонгука не было. Он смотрел на Тэхёна, и пусть не видел его лица, молчаливо восхищался красотой своего соседа, испортить которую не могла даже нездоровая худоба и отсутствие ухода за собой. Голос Тэхёна был хриплым и слабым, поведение грубым и недружелюбным, но у Чонгука оно не вызывало отторжения. Самые добрые люди, пережив горе, становятся раздражительными, язвительными и порой даже жестокими. Далеко не каждому хватает сил сохранять улыбку, когда жизнь решила посмеяться и обломать обе ноги, столкнуть машины на дороге или разбудить в организме одну клетку, запустившую процесс образования раковой опухоли. Тэхён был одним из таких людей: наверняка до попадания в больницу он часто смеялся, имел множество увлечений и планов на жизнь, но судьба решила распорядиться иначе. Чонгук хотел бы узнать, как выглядит Тэхён, когда смеётся. — Тэхён, ты спишь? — негромко спросил он. Ответа не последовало. Чонгук пересел со своей кровати на край соседней. Из-за одеяла лицо Тэхёна было видно совсем немного. Омега был бледен, его скулы заметно выступали на фоне общих мягких черт лица, чуть приоткрытые губы имели едва заметный розовый оттенок и были обветрены. Под глазами залегли глубокие тени, а над нижними веками нависали длинные тёмные ресницы. — Знаешь… — негромко начал Чонгук, чтобы не разбудить Тэхёна. — Я очень люблю кино. Всегда очень любил. Я посмотрел «Железного человека» в первый раз в четырнадцать и пересматривал, наверное, раз сто! А «Человека-паука» с Тоби Магуайром и того больше! С тех пор, как я его посмотрел, я начал выпрашивать у мамы комиксы и всегда радовался, как в первый раз, когда она покупала мне новый выпуск. Сейчас мне двадцать, но мама по-прежнему дарит мне их, а я всё ещё радуюсь каждый раз. Среди всех прочитана у меня, наверное, только половина, представляешь? Дома у меня ещё куча фигурок, постеров, диски с фильмами с детства остались… Ручка двери дёрнулась и в палату зашёл омега с подносом в руках. Чонгук немного смутился, но не подал виду, и в ответ на улыбку медбрата улыбнулся. — Ким Тэхён спит? — шепотом спросил омега, поставив поднос на тумбочку рядом с кроватью Тэхёна, переложив туда и пирожок с остывшим чаем. Чонгук кивнул. — Пожалуйста, попробуйте заставить его поесть. Он не ел ничего уже несколько дней. — Хорошо, я постараюсь. Медбрат ушел, а Чонгук осторожно коснулся плеча Тэхёна, ощутив твёрдость чужих костей. Тэхён открыл глаза и перевёл на соседа серый вопрошающий взгляд. — Ты не проголодался? Несколько секунд омега молчаливо смотрел на соседа, затем покачал головой и вновь отвернулся к стене, с головой накрывшись одеялом. Чонгук, не успевший сказать ничего, нахмурился и положил ладонь на чужой бок. Фигура Тэхёна была такой хрупкой, что казалось, надави чуть сильнее — раздастся хруст костей. — Тэхён, пожалуйста, поешь, иначе ты вообще не восстановишься. Я не знаю, чем ты болен, но тебе нужно хорошо питаться, чтобы вылечиться. Не издевайся над собой. Чонгук вновь не дождался ответа и вздохнул. — Выпей хотя бы чай. Несколько секунд омега молчал, и Чонгук уже потерял надежду услышать от соседа хоть слово, но Тэхён сбросил с груди одеяло и, двигаясь медленно и тяжело, принял сидячее положение в кровати. Он потянулся к чашке и взял её обеими руками. В тонких, ослабших руках чашка дрожала и держалась так слабо, что Чонгук, не думая, придержал её донышко и помог омеге поднести край к губам. Альфа видел, как вздымался кадык омеги при каждом жадном глотке и как блестят капли чая на бледных пересохших губах. Его сосед невероятно красив — в этом Чонгук убедился вновь. Когда чашка опустела, он осторожно взял её из чужих рук и поставил на поднос. Когда Чонгук обернулся, Тэхён снова лежал на кровати лицом к стене, обнимая себя. — Ты не будешь есть? — спросил альфа, надеясь в последний раз попытать удачу. — Нет, — донёсся голос, уже гораздо менее хриплый, но глубокий и бархатистый, чего прежде не было заметно. — Как хочешь, — вздохнул Чонгук и направился в столовую. За обедом мысли о Тэхёне его не отпускали. Перед глазами стоял образ омеги с потухшим взглядом, тонкими руками, трясущимися от веса одной чашки, исхудавшим лицом и сухими губами. Чонгук не мог понять, какая болезнь может довести человека до такого состояния, и подозревал, что дело не только в больном сердце. Вернее, именно в сердце, но больном по-другому. — Как Тэхён? Чон вздрогнул и поднял глаза. Доктор Мин стоял возле его стола, склонив голову. — Он выпил чай с сахаром, — вернувшись в реальность из своих мыслей, ответил Чонгук. — В остальном так же. — Ясно, — покачал головой врач. — У меня перерыв, так что я посижу с тобой. Это был не вопрос, а констатация факта — Мин приземлился рядом, устремив взгляд вдаль. Чонгук чувствовал смущение, но ничего не возразил, воспользовавшись моментом, чтобы спросить: — А что… с сердцем Тэхёна? Почему он в таком состоянии? Юнги тяжело вздохнул, задумчиво забарабанив пальцами по столу. — СРС. Синдром разбитого сердца. О таком синдроме Чонгук слышал впервые, хотя о болезнях сердца был осведомлен достаточно неплохо. Видя чужое непонимание, Мин пояснил: — Это болезнь истинных. Тэхён ничего не рассказывал, но я думаю, что его бросили. Чонгук почувствовал, как камень в груди тяжело упал вниз. — Понятно, — произнёс он, потупив глаза. — Ему трудно, — продолжил врач. — За две недели к нему ни разу никто не пришёл. Я даже ни разу не видел его со смартфоном в руках. Чонгук молчал. С каждым словом в его груди становилось всё тяжелее, кровь в венах словно текла медленнее, становилась гуще, и Юнги заметил, как изменилось выражение его лица. — Не бросай его. Он не выдержит этого, — закончил врач и поднялся с места. — Я загляну к вам в палату вечером. Вывернутый наизнанку, Чонгук остался один. Когда он вернулся в палату, Тэхён всё ещё лежал на кровати, чуть заметно дыша и поджав ноги к груди. Чонгук присел рядом. Чужое лицо выглядывало из-за одеяла, бледное, с опухшими покрасневшими глазами и носом и следами недавних слёз на подушке. «Я не брошу» — подумал Чонгук и улыбнулся, мягко коснувшись рукой спутанных тёмных волос.