Мы поставим этот мир на колени

      — Мог бы и постучать, — холодно бросил Шэнь Цинцю и покрепче сжал в пальцах крошечную чашечку. Казалось, от такого нажатия тончайшие стенки треснут и рассыплются на осколки, окатив стол горячим чаем, но изящные белые пальцы отчетливо дрожали и почти не имели сил.       Юэ Цинъюань замер на пороге, не решаясь войти. Весь путь до пика его снедало беспокойство, которое не поддавалось никакому контролю. Раз за разом он прокручивал в голове все предпринятые меры, отчаянно надеясь, что всего этого окажется достаточно.       Однако сердце дрогнуло и замерло, чтобы снова пуститься вскачь при виде обезображенных плит площади, растрескавшихся колонн и разбитых статуй: серый камень до сих пор покрывали побуревшие брызги крови. Не имея сил сражаться с самим собой, первым делом глава ворвался в бамбуковую хижину — ворвался без стука, отчаянно боясь обнаружить ее опустевшей навсегда. Опоздание стало самой страшной его карой, вечной виной и непреодолимым кошмаром.       Раздраженно вздохнув, Шэнь Цинцю опустил чашку на стол и в упор посмотрел на незваного гостя.       — Пришел, так входи, не стой на пороге. Как прошло собрание? Дражайший глава дворца, надеюсь, не погиб какой-нибудь крайне странной смертью, которая не имеет к тебе совершенно никакого отношения?       Юэ Цинъюань опустил руку, с удивлением заметив глубокие вмятины на косяке от собственных пальцев.       — С ним все в порядке, — коротко ответил он и шагнул в пронизанную солнечными лучами хижину.       Шэнь Цинцю сидел у стола, слегка сгорбившись и занавесив лицо волосами. Длинные гладкие пряди стекали по плечам, терялись в складках слишком широкого домашнего одеяния. Он выглядел утомленным. Глаза его были обведены синеватыми следами скопившейся усталости, но взгляд остался глубоким и ясным.       — Расскажи-ка мне, дорогой брат, — с легким оттенком язвительности заговорил он, кивком предлагая Юэ Цинъюаню сесть напротив. — С каких таких пор информация о шпионах перестала касаться меня? Сколько на самом деле ты утаиваешь?       — Было бы преступлением сейчас и эту ношу на тебя перекладывать.       Мягкий ответ только взбесил беспокойного горного лорда. Подавшись вперед, Шэнь Цинцю кулаками оперся на стол и прошипел:       — Это моя работа, Ци-гэ. Моя. Чтобы делать то, что я делал всегда, я должен знать абсолютно все. Однако теперь вдруг предателей выискиваешь ты, да еще и в такой секретности, что никто ни о чем не подозревает. Как я могу сложить картинку, если несколько ее кусков ты вырвал и спрятал, не сообщив мне?       В глубине сине-зеленых глаз металась боль, старательно скрытая негодованием. Каждая попытка защитить Шэнь Цинцю воспринималась им намеком на слабость, каждая попытка решить что-то без него превращалась в предательство. Ни того, ни другого Шэнь Цинцю не терпел.       Неожиданно Юэ Цинъюань ощутил огромную тяжесть, которую продолжал нести на плечах, и свою невыразимую, многолетнюю усталость. Каждый лорд казался ему острым осколком горной породы, металлом с заточенными краями; они цеплялись друг за друга, как плохо обработанные детали одного механизма, который никак не желал работать. Даже в быту они не могли поладить, со звоном и треском сцепляясь на ровном месте, несмотря на глубочайшее друг к другу уважение. Кому-то пришлось стать маслом, способным смягчить бесконечные удары, и Юэ Цинъюань принял на себя эту роль. Он достиг успеха, и мало кто помнил невыразимое отвращение в глазах Му Цинфана, бесконечное ядовитое шипение Шэнь Цинцю или упрямое нежелание Ци Цинци принять чужую помощь. Каждый из лордов с трудом и не до конца притерся, но занял свое место, только вот младший брат по-прежнему царапал по живому, раздирал поджившие раны и щедро осыпал их солью.       И пусть Шэнь Цинцю давно вписал имя Ци-гэ в свое сердце как самого близкого человека, это никогда не мешало ему демонстрировать свои самые недобрые черты с ним наедине. Только тот, кто забрался в самую глубину души, был опаснее всего — он знал, куда ударить, знал, как поразить изнутри.       Шэнь Цинцю снова и снова оборонялся, страшась признать эту близость, и Юэ Цинъюань признавал за ним это право, ведь отчасти недоверчивость младшего брата была на его совести. Признавал и отчаянно старался не разочароваться, не стать холоднее и не закрыться самому, ведь недоверие Шэнь Цинцю острыми когтями впивалось уже в его душу.       Самые близкие люди наносят самые страшные раны.       — Прости, — едва слышно проговорил Юэ Цинъюань, отчаянно надеясь не услышать сейчас ядовитых комментариев Системы. — Я не все могу рассказать, но предатель под полным моим контролем. Он жаждет искупить вину и продолжает работать на обе стороны, только вот демонам достаются те крохи, которые одобрю я.       Смерив брата взглядом, Шэнь Цинцю дернул бровью и с деланым равнодушием отвел взгляд.       — Где мои дети?       — Му Цинфан забрал их к себе. Нин Инъин пострадала, да и Лю Минъянь потеряла много сил, а Бинхэ пошел вместе с ними. Знал бы, что ты вернулся — уже бежал бы сюда.       Шэнь Цинцю усмехнулся.       — Пора поговорить честно, не правда ли? Вывернуть все прошлое и разобраться, почему оно никак не отпускает стольких людей. Личное можно будет обсудить и после. Скажи, был ли ты близко знаком с Су Сиянь и можешь ли рассказать о ней?       Юэ Цинъюань нахмурился.       — Мне казалось, ты начнешь разговор с обмана и спросишь, почему все скрыли мою истинную роль.       С кошачьим фырканьем Шэнь Цинцю постучал пальцами по столешнице:       — Тебе было семнадцать, о чем здесь можно говорить? Ни опыта, ни защиты. Узнай люди правду, и ты возвращался бы на пик только по великим праздникам, разрываясь между дворцом, визитами в богатые дома да соревнованиями. У тебя не осталось бы времени, чтобы носиться со мной. А если кто-то из демонических последователей Таньлань-цзюня решил бы отомстить, то у заклинателей куда больше шансов отбиться, чем у неоперившегося юнца. Проверяешь мою способность логически мыслить? Еще немного, и я решу, что свой титул на пике заполучил только твоим покровительством.       — Я имел разговор с монахом, присутствовавшим при гибели Таньлань-цзюня. Если свести вместе все наши наблюдения, то Су Сиянь вовсе не влюблялась в демона, а связалась с ним под влиянием и принуждением своего учителя. Когда она очнулась от дурмана и осознала, что носит дитя Таньлань-цзюня, сам демон был уже убит. Монах Учэнь встретил Сиянь на берегу реки. Он считает, что девушка приняла яд, дабы унести жизнь ребенка вместе с собой.       — Старая мразь, — равнодушно бросил Шэнь Цинцю и прикрыл глаза, сквозь кончики ресниц рассматривая опустевшую чашку. — Мало для него одного проклятия, еще и доставшегося дочери. Может, у Му Цинфана есть что-нибудь?..       — Рано, — Юэ Цинъюань прислушался к тихому звону в собственной голове. Система напоминала о невмешательстве. — Если он погибнет сейчас, то унесет с собой в могилу все секреты. Что за странное снадобье сотворили в стенах дворца, если оно полностью подавило волю Су Сиянь и вызвало в ней фальшивую любовь? Чем сильнее заклинатель, тем сложнее повлиять на него. Можно заставить страдать его тело, но подсадить несуществующие чувства… я никогда ни о чем подобном не слышал. А Су Сиянь была одной из сильнейших в нашем поколении. Хозяин дворца может быть сколь угодно омерзительным, но в одном ему не откажешь — он прекрасно управляет своей сектой. Он умеет наводить связи, и как знать, сколько людей с самой верхушки обязаны ему? Дворец Хуаньхуа полон денег, власти и тайн. Как знать, сколько жертв на самом деле пострадали от рук Лао Гунчжу? Была ли Су Сиянь единственной?       Шэнь Цинцю скривился. Между чернильных бровей залегла крошечная морщинка.       — Он всегда был слишком жаден, но настолько… Людям всегда недостаточно того, что они имеют. Одного я не понимаю. Он ведь так стар, так был ли смысл возиться со всем этим планом, чтобы даже не застать финала?       Юэ Цинъюань с недоумением всмотрелся в отрешенное, спокойное лицо младшего брата и перевел взгляд на его сцепленные в замок пальцы. На фоне блекло-бирюзовой ткани кожа ладоней казалась бледной в голубизну, а вены отчетливей проступили на нежной изнанке запястья.       — Какого плана?       Шэнь Цинцю приоткрыл один глаз и посмотрел на главу Юэ с неодобрением.       — Ци-гэ, и как ты решился в одиночку противостоять шпионам? По сравнению с ними ты медлителен и наивен, как дитя.       Несмотря на оскорбительные слова, голос Шэнь Цинцю был необычайно нежным. Поднявшись, горный лорд с неудовольствием перекинул длинные волосы через плечо, заложил руки за спину и посмотрел в потолок.       — Лао Гунчжу пытался расширить свое влияние и на земли демонов, только вот на них где понадеешься, там и поляжешь. Единственные помощники, которых он смог бы подкупить — низшие демоны из тех, кто сохранил хоть крупицу разума. Но Лао Гунчжу нужны были другие демоны. Высшие, сильные, способные подчинить себе часть земель и заставить себе присягнуть. Ни один демон не стерпит над собой руководства человека. Но если заставить сильную заклинательницу понести от высшего демона, а потом воспитать дитя так, чтобы и человеческие, и демонические силы его текли в полном равновесии… Разве кто-то сможет противостоять таким воинам? Им покорятся и поклонятся демоны, которые уважают силу. Они огнем и мечом захватят и человеческие земли, заставив и их склонить головы. Хорошо, если такой ребенок был только у Су Сиянь, но если представить меня на месте Лао Гунчжу, я бы сотворил как минимум десяток. Только вот расти таким детям придется ровно так, как и любым другим. Пройдут годы, прежде чем они станут достаточно сильны.       Юэ Цинъюань с силой потер лицо и беспомощно покачал головой:       — Быть может, Лао Гунчжу считал, что делает благое дело? Действительно объединяет оба народа? Послушай, как ты успел во всем разобраться так глубоко, даже не дослушав мой рассказ?       — Ты совсем не разбираешься в женщинах, — Шэнь Цинцю покачал головой. — Даже прачка в борделе хитроумнее прятала свои грешки, чем эти высокомудрые заклинатели. Представь себя на месте Су Сиянь — гордой, сильной, резкой, с самой юности лишенной семьи и поддержки. Она обрела единственную родную душу в лице наставника, но вот морок спал, и она поняла всю глубину обмана, который ее окружал. Дорогой учитель опоил и подложил демону, под сердцем — нежеланное, пугающее дитя, готовое вот-вот появиться на свет, и уповать не на кого, кроме себя да Таньлань-цзюня, который не оставил бы ребенка в человеческих землях. Но Таньлань-цзюнь уничтожен, а Су Сиянь бежит, не надеясь на спасение. Она до последнего не смогла бы принять свою роль, но предательство выбило почву у нее из-под ног. Ей не удалось бы выжить, верно? Демоническое дитя поглотило бы ее силы без поддержки отца, а отцу вы отрезали голову. Она ненавидела своего будущего ребенка, но все-таки не смогла просто смириться и уйти, оставив его в лапах Лао Гунчжу. Она предпочла забрать его жизнь с собой и наслать кару на обидчика. Родами гибнет множество женщин, и никто до самого конца не узнал бы правды, если бы Су Сиянь не сбежала. Лао Гунчжу показно поубивался бы над ее могилой и публично назвал ее ребенка своим, породив волну умиления и благоговейного шепота. Шутка ли, дитя-полудемон! Как тут не прослыть прогрессивным и понимающим, тоскующим и благонравным? Кусок говна, любитель юных мальчиков, чтоб его…       Несколько минут Юэ Цинъюань размышлял в полной тишине, нарушаемой лишь легким шорохом тонкой ткани.       — Нам остается только проникнуть в секту Лао Гунчжу и найти доказательства, — неторопливо заговорил он. — Найти каждого, кто пострадал от его рук. А после лишить дворец головы, но тихо и аккуратно, не вызывая никаких подозрений и шума. С какой стороны не посмотри, а заклинатели Хуаньхуа всегда одними из первых встречали угрозу. Если они лишатся своего главы, то дворец погрязнет в хаосе, а защита человеческих земель ослабнет.       — Ни у кого и не вызовет подозрений его гибель, — отмахнулся Шэнь Цинцю и снова опустился на свое место. Ухватив пустую чашку, он принялся крутить ее между пальцев. — Он сдал из-за проклятия. У него теперь нет наследницы, и неизвестно, кто станет его преемником.       — У девочки нет ни единого шанса? — осторожно уточнил Юэ Цинъюань, невольно припоминая неподдельное счастье Лао Гунчжу сразу после рождения дочери.       Сяо Гунчжу появилась в то время, когда отец ее был уже в весьма преклонном возрасте и даже не мечтал о детях. Дворец Хуаньхуа целый месяц закатывала пиры в своих стенах, празднуя знаменательное событие. Юэ Цинъюань с некоторым недоумением осознал, что ни разу не видел ее мать и даже не слышал о том, кто же произвел на свет это дитя.       Чашечка на мгновение замерла. Шэнь Цинцю склонился так низко, что пряди волос укутали его колени и опустились до самого пола.       — Нет, — отрезал он. — Слишком мало у нее сил. Она не только станет демоном, но и разума не сохранит. А Лао Гунчжу выбросит ее где-нибудь у границы и забудет о ней, словно ее и не было. Ци-гэ, столько грязи среди чистых и праведных, что поневоле демоны кажутся лучше людей. Я снова и снова размышляю об этом. Чем они хуже? Тем, что поедают людей? Люди поедают скот, но им и в голову не приходит узнать у коров, не считают ли они людей чудовищами. Люди поедают друг друга, лезут по головам, причиняют боль только потому, что у них хватает сил и желания это сделать.       — Я не стану оправдывать главу секты Хуаньхуа, но мало кто сможет принять настолько страшные изменения, произошедшие с близким человеком, — мягко заметил Юэ Цинъюань. — Демоны иные. У них другой разум, другая мораль, даже тела их обладают совсем другим качеством. Их энергия не уживется в человеческом теле, если не разрушить до основания собственное ядро и не превратиться в демона, пройдя ужасающие метаморфозы. Никто не примет перешедшего на сторону зла человека. Наше счастье, что лишь редкие обезумевшие заклинатели избирают этот путь. Только вот милосерднее было бы собственноручно лишить свою дочь жизни, а не выбрасывать ее на потеху животным, населяющим границы.       — Отвратительно праведный ты, Ци-гэ, — фыркнул Шэнь Цинцю, возвращая себе свой обычный холодный и немного надменный вид. — Я слишком много думаю об этой девочке, и это глупо. Никто не может ей помочь, и я не смогу тоже, лучше просто выбросить ее из головы. Незадолго до отъезда я посетил ее и…       Сжав губы в нитку, горный лорд провел рукой по лицу, словно смахивая паутину.       — Даже не превращение в демона ужаснуло меня, — тихо продолжил он. — Ее глаза. В них была такая боль и отчаянное желание жить… Вера в то, что мы, взрослые, поможем ей. За всю ее короткую жизнь наверняка не случалось беды, которую не смог бы отвести отец, а теперь вот не смог и ушел, бросил ее. Она расплачивается за грехи отца, дитя Су Сиянь вовсе ни в чем не было виновно, но мы снова и снова играем жизнями тех, кого должны оберегать. Я не слишком достойный заклинатель, Ци-гэ. Я способен ударить в спину, я жесток, я холоден и искалечен где-то глубоко внутри, но все равно не могу оправиться от этой горечи. Нашей задачей должно стать вовсе не воспитание горстки одаренных учеников. Мы должны воспитать поколение, которое будет лучше и честнее нас и прервет наконец этот бесконечный круг боли.       Юэ Цинъюань поднялся, едва последние слова отзвучали в солнечной пустоте комнаты. В два широких шага обогнув стол, он опустился рядом с Шэнь Цинцю и потянул его ближе, заставляя уложить голову себе на плечо.       — Мне нет дела до прошлых дел, — прошептал он, поглаживая расплескавшиеся по спине Шэнь Цинцю гладкие пряди. — Лао Гунчжу ударил по тебе. Ударил расчетливо, зная, куда нацелить удар. Если бы ты обезумел в стенах дворца, ничто больше не спасло бы ни тебя, ни твою репутацию. Он просто вывел бы тебя из этой игры.       — Я знаю, — невнятно отозвался Шэнь Цинцю и приподнял голову, лукаво глядя снизу вверх. — Я никому не спускаю ударов, Ци-гэ. Как и ты.       Пользуясь редким моментом, когда брат не пытался ужалить его своими ядовитыми стрелами, Юэ Цинъюань не мог удержаться от вопроса:       — Почему после пещер ты настолько устал, словно не медитировал, а истязал себя трудом? Что произошло?       Шэнь Цинцю отстранился и с непроницаемым выражением лица развел руками:       — Я не успел до конца привести свою энергию в порядок, когда Лю Цингэ постигло искажение. Отбиться я не смог бы, поэтому постарался помочь, переливая свою ци. Это помогло, но он оправился куда раньше, чем я.       Договорив, Шэнь Цинцю вдруг усмехнулся. Поднявшись, он подошел к окну и выглянул наружу.       — Нас ожидают веселые дни, Ци-гэ. Крайне веселые.       — О чем ты?       Окутанная солнечной пылью фигура Шэнь Цинцю казалась изящной статуэткой, скрытой слоями прозрачной золотой и бирюзовой ткани. Не оборачиваясь, горный лорд снял с пояса веер и рассеянно принялся крутить его в руках.       Он был растерян и будто бы обеспокоен, но вместе с тем необычайно весел. Юэ Цинъюань только приподнял брови, наблюдая за странным поведением брата.       — Так уж вышло, что судьба уготовила мне стать препятствием на пути Лю Цингэ. Как прекрасной девушке по соседству, на которую юноша заглядывается, не подозревая ни о достоинствах, ни о недостатках своего объекта обожания. Вместе с этой не слишком длительной и поверхностной влюбленностью юноша учится замечать то, на что раньше не обращал внимания. Его тело начинает готовиться к зрелости, а разум спутан от незнакомых эмоций. Я невольно стал такой девушкой для шиди. Одурманенное искажением ци, его тело отреагировало на меня самым… неожиданным образом. Не стоит так каменеть, Ци-гэ, он ничего мне не сделал. Честь родилась раньше Лю Цингэ, и этого не изменить никаким искажениям. Для меня его интерес был в целом очевиден, но вот для него самого он стал сюрпризом. Теперь наш шиди растерян, испуган и обескуражен и реагирует ровно так, как всегда реагировал на любую непонятную вещь, которой нельзя выбить зубы.       — Злится, крушит все на своем пути и избегает тебя? — подсказал Юэ Цинъюань и тихо усмехнулся.       Шэнь Цинцю развернулся к нему лицом и энергично взмахнул веером:       — Именно так. Лю Цингэ придется теперь осознать свои внутренние перемены и как-то ужиться с ними, по пути позабыв о моей роли. Разве кто-то запомнит красотку, которая впервые пощекотала сердце? А теперь иди. Я заприметил неподалеку одну курчавую голову, которая мчится сюда с такой скоростью, что на бегу сшибает лбом ветки. Мне стоит вспомнить о своих обязанностях наставника.