Мы поставим этот мир на колени

      В голове крутился какой-то несложный мотив. Он заканчивался и начинался заново, заставляя теряться в собственных воспоминаниях, как в лабиринте.       Медленные тяжелые мысли казались бесформенными. Шэнь Цинцю беспомощно цеплялся за них, пытаясь найти хоть какую-нибудь точку опоры, но они таяли, как утренний туман; седые клочья просачивались сквозь пальцы и растворялись, не оставляя после себя ничего.       Что с ним было, а чего никогда не случалось? Воспоминания распались на отдельные кусочки, и края их были так остры, что он опасался до них дотронуться. Ему и без того было больно, ему всегда было больно, или его “всегда” длится всего мгновение?       Один из осколков оказался слишком близко, и в изломанной грани отразились огромные бирюзовые глаза и упрямо сжатый рот: какой смешной щенок, подумал Цинцю. Почти волчонок. Разве я был таким?       Протянув руку, он коснулся гладкого стекла. На осколке остался бурый след.       Под тонкой поверхностью закипела жизнь: захлопали двери, закачались тяжелые балдахины, и Шэнь Цинцю наконец вспомнил, откуда этот надоедливый мотив. Он никогда не звучал отдельно, сплетаясь со смехом, веселыми разговорами или звоном посуды. Иногда в него вплетались крики.       Иногда это были мои крики, с трудом припомнил Цзю. Поначалу они часто были моими.       Волчонок в обломке воспоминания жался в угол и скалил зубы. Его еще не успели сломать, и он готов был обороняться от всего мира и отбирать чужие жизни.       На самом деле он не был готов к такой борьбе, и он не справился. Отбирать чужие жизни он смог куда позже, сломавшись до основания и склеив самого себя криво, не в лад, кое-как. В качестве клея пришлось использовать боль и слепую веру, немного надежды на лучшее и черную злобу.       Злоба — ненадежный материал.       Беспризорники всегда сторонились прикосновений. Чужие руки несли только боль, но боль была привычна и почти уже неопасна; куда страшнее оказались касания, несущие в себе иллюзию ласки. Любое добро бьет наотмашь, пробивая прохудившиеся доспехи, оно разит в самое сердце, раскрывая его нараспашку. Это означает только одно — следующий удар придется прямо в самое мягкое место, которое обнажили этой фальшивой лаской.       Цзю помнил лица, множество лиц. Они не были похожи на человеческие, хотя на них тоже присутствовали два глаза, рот и нос. Под кожей этих людей таились чудовища, которые любили причинять боль.       Тела помнил хуже. Ему казалось, что каждый раз под дурманом зелья он видел себя со стороны, и это было не так страшно, словно все происходило не с ним. Должно быть, тот неизломанный волчонок с бирюзовым взглядом надолго поселился в углу душной комнаты, и Цзю запомнил все его глазами.       Он видел взрослеющего себя. Искусанные пальцы и веревки, цепи и мутные капли на простынях — никому не было дела до того, не кровь ли это.       Никому не было дела. Никому не было дела…       Спасайся.       Мальчишка в углу зажмурился, зажал ладонями уши и пронзительно закричал, но даже сквозь веки продолжал видеть бесконечную историю собственной искореженной жизни.       Цзю оскалился и схватил острый обломок обеими руками, раня кожу. Это его история — она выковала его таким, что проще порезаться, чем согнуть; но разве без ударов он вырос бы слабым? Быть может, он был бы куда мягче и чаще улыбался, и не боялся протянуть руку кому-нибудь навстречу…       Осколок со звоном покрылся трещинами и вдруг разлетелся в пыль. Навязчивая мелодия, которую каждый день наигрывали в борделе, еще звучала какое-то время, но вскоре затихла.       Вокруг наверняка было множество воспоминаний-осколков, которые стоило уничтожить, но все это не имело никакого значения. Если воткнуть в дерево меч, то оно станет наращивать вокруг кору, стремясь поглотить инородный предмет. Но вытащить меч недостаточно — искривленный ствол уже никогда не станет прямым.       В этом странном месте имена значили так мало, что Цзю вообще не хотел их знать. Шэнь Цинцю — пустой набор звуков, долго и шумно, как сухие горошины в коробочке; Цзю звучит куда честнее.       Следующий осколок ударил его по плечу, отскочил и проплыл мимо.       Тепло и спертый запах сена, и чужой острый подбородок на его затылке.       — Не вертись, — наказал ломкий голос, пытаясь казаться суровым. Сквозь эту суровость пробивалась улыбчивая нежность. — Из-под одеяла все тепло выходит, а у тебя жар!..       Жар. У него был жар, и какой-то человек заботился о нем. Он был лучшим человеком и остался им, только вот простужаться Цзю давно перестал. А было бы хорошо просто завернуться в одеяло и смотреть, как он с неуклюжей нежностью заботится и смотрит так, что где-то глубоко внутри все заходится от счастья. Ци — короткое имя, как будто удар металлической палочкой по тонкому фарфору. Ци.       Он остался где-то позади, и поначалу Цзю в полумраке дурмана пытался воображать на месте животных рож его лицо, но так было еще больнее. Он так никогда бы не поступил, и этими мыслями Цзю словно оскорблял и разрушал последний теплый клочок собственной души.       Почему теперь все стало так сложно? Слишком много стен разделило их, и каждый год — словно новое препятствие.       Воспоминаний становилось все больше. Их было так много, что хотелось сбежать. Как убежать от собственной памяти?       Мелькающие вокруг осколки растаяли, и Цзю с усилием моргнул. Он не помнил, когда смог открыть глаза и почему вокруг так темно.       Тусклое красноватое свечение растекалось откуда-то справа, словно там дотлевал костер. Скосив глаза, Цзю разглядел несколько пламенеющих прожилок в камне стен. Рядом с его правой рукой клубочком свернулась девочка, и несколько жестких прядей ее волос щекотали пальцы. Одним крылом она накрылась, словно одеялом, второе лежало поперек пещеры, пересекая ее от стены к стене.       Больше смотреть здесь было не на что, и Цзю снова устало закрыл глаза. С трудом припомнив, кто он и как здесь оказался, он примерил на себя имя Шэнь Цинцю и удивился, каким чуждым оно кажется.       Он больше не пиковый лорд и не имеет права носить это имя. Его придется оставить позади. Шэнь Цзю — тоже хорошее имя, возвращение к истокам…       Глаза обожгло, и он торопливо зажмурился. Не хватало тратить последние капли драгоценной жидкости на никчемные слезы. Если он не мог позволить себе слабость, будучи человеком, то теперь об этой мысли и вовсе придется позабыть.       Ему нужен демон. Любой демон, пусть самый захудалый и измученный, но живой.       Все тело зудело, неохотно пропуская вместо выжженных меридиан новые каналы. Они медленно потянулись от зияющей дыры на месте ядра, словно тоненькие корешки от едва проклюнувшегося зернышка. Пройдет много дней, прежде чем тьма станет ему послушна.       Тело не слушалось, но пальцы удалось согнуть. Ног он не чувствовал вовсе и забеспокоился, что повредил позвоночник. Впрочем, не было никакой необходимости вести счет его травмам, каждая из которых могла отправить его на тот свет. Он либо справится и восстановится, либо умрет. Иного не дано.       Покрытые копотью ножны упирались в стену, прижатые его неловко вывернутой ногой. Пальцы заскребли по полу, и Шэнь Цзю медленно принялся сдвигать руку ближе к мечу.       Горло сдавило страхом. Если заклинатель погибает, то и меч его рассыпается на части. Достаточно ли падения в Бездну для разрушения Сюя?       У него даже ядра больше нет. Меч либо разрушен, либо просто больше не подчинится ему, не подчинится никогда.       С трудом сомкнув пальцы на рукояти, Шэнь Цзю потянул меч из ножен. Обожженные до черноты, растрескавшиеся пальцы и покрытая гарью рукоять с оплавленной обмоткой казались едиными в своем уродстве.       Рукоять выскользнула из руки и рухнула на землю, блеснув коротким обломком лезвия едва ли длиннее ладони. В углу что-то зашуршало сухо и тревожно, и Шэнь Цзю осторожно погладил разбитый меч. Тихий звук сорвался с его губ и эхом раскатился по пещере.       Этого хватит лишь отрезать головы многоножкам или перепилить собственные запястья, если сил больше ни на что не останется.       Перекатив голову лицом к стене, Шэнь Цзю зажмурился и засмеялся едва слышно. Хриплые звуки были похожи на вой, а отзывающиеся болью пальцы продолжали осторожно гладить рукоять Сюя.       За пределами пещеры не то разгорался пожар, не то поднималось солнце. Красноватый свет стал насыщеннее, и спустя какое-то время стены принялись мелко дрожать.       Сверху сыпануло каменной крошкой, и Шэнь Цзю торопливо зажмурился. Девочка проснулась и подняла голову, тревожно поблескивая глазами сквозь перепутанные пряди.       Дрожь становилось все сильнее и ритмичнее, и Шэнь Цзю с ужасом опознал в этом ритме шаги. Что-то настолько огромное приближалось, что даже спаянные жаром камни расходились трещинами.       Девочка перепуганно пискнула и укатилась куда-то в дальний угол, едва не ударив крылом Шэнь Цзю: шаги замерли, и по Бездне раскатился рев.       От этого рева заложило уши, а кровь хлынула носом. Вся скала пришла в движение и загудела, вибрируя вместе с ужасающим звуком. Шэнь Цзю не имел ни малейшего представления, что за чудовища могут обитать в этой огненной ловушке, но в голове его возник образ массивного дракона, ревущего на поднимающееся из-за горизонта солнце.       Рев стих, и остался только оглушительный стук сердца. С тяжелым грохотом чудище заворочалось между скал и взлетело — гулкие хлопки растянуло эхо, а в пещеру проник поток раскаленного ветра.       Шэнь Цзю высунул кончик языка и попытался коснуться губ. С сухим шорохом высохший язык прошелся по толстой корке ожога, не оставляя ни капли влаги.       Он готов и сражаться, и выжидать, и выползать из этой Бездны на коленях, только вот оставит ли судьба шанс для него?       Девочка уже забыла об испуге и деловито копошилась в своем углу, постукивая камнем о камень. Они оба выжили только потому, что животным чутьем маленькая демоница нашла эту пещерку и забилась в нее, заодно затащив сюда Шэнь Цзю. Быть может, она вспомнила его, или запах показался знакомым?       Стоит им высунуться из укрытия, и они вряд ли смогут отойти хотя бы на несколько шагов. Этот мир не принадлежит ни людям, ни демонам — только ужасающим монстрам, которых еще не видел свет.       — Нужна вода, — едва слышно просипел Шэнь Цзю и закашлялся. Кашель мучительно вырывался из его груди, заставляя болезненно вздрагивать все тело. — Вода…       Вчера он слышал капли, но сейчас было тихо.       Девочка подползла поближе и с любопытством уставилась на Шэнь Цзю. Заметив рукоять меча, она с восторгом потянулась к нему, но Шэнь Цзю по-змеиному зашипел и попытался ударить ее по руке скрюченными пальцами. Одна мысль о том, что кто-то осквернит прикосновением его верный меч, приводила его в ярость.       Сяо Гунчжу невнятно фыркнула и оскалилась, показывая клычки. Вид у девочки был воинственный, как у растрепанного котенка.       — Ничего не понимаешь, да? — звук выходил из иссушенного горла таким слабым, что Шэнь Цзю едва слышал сам себя. — Не понимаешь…       Заметив на полу маленькое темное перышко, девочка кубарем покатилась по камням, пытаясь его поймать. Набегавшись по пещере, она зевнула и снова подобралась под бок Шэнь Цзю.       Лишенный возможности сделать хоть что-нибудь, Шэнь Цзю засыпал и просыпался, и время застывало вокруг него; не было никакой разницы, утро ли сейчас, день или глубокая ночь. Вокруг был только жар и сухость, мельтешащая демоница да редкие капли крови многоножек, которой девочка делилась. Иногда она вовсе забывала про своего спутника или сердито хмурилась, подталкивая его в плечо. Ей становилось скучно, и она заставляла его подняться: Шэнь Цзю морщился от боли и шипел.       Боль стала центром его нынешнего существования и оказалась так недосягаемо-огромна, что он почти перестал ее замечать. Однако она так и не убила его, и это было странно. Шэнь Цзю знал пределы своего тела, и они давно уже были преодолены.       Темные меридианы прорастали под обожженной плотью, вызывая невыносимый зуд, а свалившийся в рот кусочек хитина с плотью показался Цзю вполне приятным, немного похожим на куриное крылышко.       По его подсчетам, со времени его падения прошло либо три дня, либо шесть. Солнечного света он не видел — тьма сменялась алым заревом и рыжиной пожара, но девочка засыпала шесть раз на равные промежутки времени, а больше никаких ориентиров у него не было.       На исходе третьего — или шестого — дня его разбудил тихий возбужденный лепет. С трудом разлепив ресницы, Шэнь Цзю огляделся.       По пещере метался неведомо как залетевший в нее алый мотылек с две мужские ладони, лихорадочно молотя крылышками и просыпая яркую пыльцу на камни. Демоница с охотничьим писком гонялась за ним, размахивая крыльями точь-в-точь как мотылек. Она вдруг напомнила Шэнь Цзю Нин Инъин, и странная тоска сдавила горло.       У Нин Инъин вся жизнь впереди, а эта девочка никогда уже не вырастет. Рано или поздно она выйдет за пределы пещеры и окажется в когтях первого же чудовища, которое решит прогуляться неподалеку. Было бы милосерднее убить ее, с ожесточением подумалось Цзю. Убить, а не оставлять вот так. Не отшвыривать, как однажды накормленного щенка, который продолжил бежать вслед за благодетелем.       Ему оставалось только молиться, чтобы душа Лао Гунчжу попала в самое самое страшное место, какое только есть во всем бесконечном мире. Пусть примет судьбу самого страдающего существа и никогда не найдет покоя.       Пока Шэнь Цзю предавался размышлениям, девочка подпрыгнула под самый потолок и наконец ухватила неуловимое насекомое. Мотылек забился и вырвался, оставив в жадных пальчиках кусок алого крыла, и полетел криво, припадая на один бок. Только поэтому он попал в узкий выход, расположенный над самым полом. Врезаясь в каменные стенки, мотылек вырвался из пещеры в объятия тусклого света.       Девочка негодующе зарычала и бросилась за ним, сложив крылья за спиной. Словно стрела, она промчалась мимо Шэнь Цзю и нырнула в отверстие выхода.       В пещере стало темнее — ее тело полностью скрыло свет.       Шэнь Цзю вяло перевернул голову набок, следя за девочкой. Пещера резко сужалась к выходу и тянулась длинной трубкой, но демоница проскочила этот коридор и вслед за мотыльком вывалилась наружу.       Зрачки Шэнь Цзю расширились. Слишком бестолковая и шумная, малышка мигом привлекла бы внимание; срывающимся шепотом он попытался позвать его, но тихий голос был бессилен, как шорох опадающих листьев. Он не покинул пределов пещеры.       Девочка всего раз высовывала нос из укрытия и делала это в самый темный час. Теперь же она стояла снаружи, у входа, задрав голову и восторженно глядя вверх; несчастный мотылек был позабыт.       — Вернись! — просипел Шэнь Цзю и закашлялся. Кашель привлек внимание девочки, и она опустила голову. Тусклый красный свет окутывал ее фигурку рассеянным ореолом — она улыбнулась и подняла руку, указывая куда-то вверх.       С тихим свистом мимо пронеслось что-то огромное и стремительное, и девочка кубарем покатилась по земле, исчезнув из виду. Спустя мгновение она пронзительно заверещала.       Снова засвистело, но демоница уже заползла в проход, изо всех сил стараясь побыстрее укрыться. Она неуклюже преодолела узкую часть пещеры и вжалась в стену, скрываясь за выступом.       Ее трясло, а глаза казались такими огромными, что едва не выпадали из орбит. Она молчала.       Свет снова померк, и у входа заклекотало. Длинные и тонкие не то жвала, не то лапы пролезли в отверстие и заскребли по камням в поисках сбежавшей добычи. Шэнь Цзю затаил дыхание.       Чудовищу не хватило всего двух локтей длины — расцарапав камни, оно пронзительно засвистело и унеслось прочь.       Шэнь Цзю с трудом перевел дыхание. Ужас беспомощности парализовал его разум, и ни единой мысли за это время не промелькнуло в его голове.       Окажись монстр чуть покрупнее, или наоборот, мельче, и сегодня у него случился бы славный ужин из поджаренного беспомощного человека, способного только вращать глазами, и глупой крылатой зверюшки.       Сяо Гунчжу тихонько заскулила, раскачиваясь из стороны в сторону.       — Эй, испугалась? — стараясь придать голосу бодрости, проскрипел Шэнь Цзю. — Дурочка, куда же ты выскочила?       Заслышав его голос, демоница заскулила еще отчаяннее и подползла поближе. В рассеянном свете остатки ее желтого наряда казались темно-коричневыми. Разглядев ее поближе, Шэнь Цзю оцепенел.       Грудь девочки была пробита насквозь. Когда она доковыляла до Шэнь Цзю, сквозь эту рану можно было увидеть свет, проникающий ото входа.       Демоница свела брови в одну линию и упала лицом вниз прямо на его плечо.