Мы поставим этот мир на колени

      Му Цинфан задернул шторы, отрезая яркий солнечный свет, и запалил свечу.       — Симптомы обостряются, — буднично и тихо заметил он, разворачивая сверток с серебряными иглами. — Теперь это не просто боль. Вам невыносимо выходить на свет, зрачки расширены до предела, словно вы где-то в подземелье. Обострен слух. Там, где сейчас Шэнь Цинцю… темно и очень тихо.       — И страшно, — помолчав, дополнил глава Юэ. Свеча бросала мягкие блики на его лицо, дробилась в мелких каплях пота и искрами рассыпалась по влажным ресницам. — Иногда я чувствую его дыхание, словно во мне есть еще одни легкие. Они очень маленькие, дышать так тяжело и…       Юэ Цинъюань осекся и облизнул пересохшие губы. Он беспрестанно облизывал их, глядя куда-то в пустоту мутными от боли, безучастными глазами, и вид этот пугал до дрожи. Целитель едва заметно покачал головой, глядя на обессилевшего главу.       — Был ли разумным ваш выбор? — мягко спросил он, развязывая тугой пояс и вынуждая Юэ Цинъюаня перевернуться на живот. Под многочисленными слоями плотной темной ткани показались покрытые синяками бледные плечи.       Му Цинфан цепко осмотрел новые повреждения и молча принялся превращать главу в неподвижного ежа. Десятки игл вонзались в нужные точки, заставляя все тело неметь.       — У меня не было никакого выбора, — невнятно отозвался Юэ Цинъюань. Целитель успел заметить, как дернулись углы его рта в болезненной гримасе.       — Вместо одного пострадавшего у нас теперь двое, — Му Цинфан резко вонзил последнюю иглу и выдохнул, чувствуя, как каменеют пальцы от скопившегося раздражения. — А вам нельзя…       — Мне никогда нельзя, — в голосе Юэ Цинъюаня звякнула сталь, о наличии которой целитель давно успел позабыть. — Вместо одного лорда — двое пусть измученных и страдающих, но живых. Где же вы видите неравноценность, шиди?       Му Цинфан молча ссутулился и сжал руки между коленей. Последние дни его чуткие тонкие пальцы беспрестанно мерзли, словно кровь замедлилась и загустела, не желая течь.       — Я несправедлив, — тихо согласился он и потер воспаленные веки. — Прошу простить. Вам известно, насколько близок мне лорд Шэнь и как я отношусь к вам. Возможно, это главное ваше упущение. В других сектах наставники объединены общим делом, но они никогда не станут едины. Они не знают о подоплеке поступков друг друга, но и в случае беды способны жертвовать друг другом и не теряют ясности мышления.       Юэ Цинъюань тихо фыркнул. Он так туго стягивал густые черные волосы в строгую прическу, не давая ни единому волоску выскользнуть наружу, что Му Цинфану захотелось сорвать эту заколку, и тяжелый пояс, и бесконечный многослойный наряд. Это желание не было окрашено ни романтическим чувством, ни плотским желанием — это было чистейшей воды сопереживание. Казалось, Юэ Цинъюань добровольно заковывал и тело, и душу в сотни цепей, не давая просочиться наружу ничему, кроме ровной благожелательности да редких всплесков силы.       — Должно быть, у вас ужасно болит голова, — пробормотал Му Цинфан невнятно и осекся.       Юэ Цинъюань рассмеялся — тепло и искренне, словно на мгновение выбравшись из своих оков.       — Очень болит, — согласился он. — Но это неизбежно. Поверишь ли ты, если я скажу, что наша школа была бы уничтожена, не стань мы так близки друг другу?       — Отчего же не верить. Только вот Шан Цинхуа… был предателем, верно?       — Мобэй рассказал? — Юэ Цинъюань вздохнул и едва заметно пошевелился — большего не позволили иглы. — Да, он стал пешкой сразу в двух играх. Его не стоило возводить в ранг лорда. Он был хорош в своих обязанностях, но пиковый лорд — не прислуга и не только человек, приносящий пользу своей секте. Лорд — фигура, за которой следят тысячи глаз, за которую борется сразу и свет, и тьма. Он должен подать пример будущему поколению, и пример этот должен быть достойным. Каким остался бы в сердцах учеников лорд, сдавшийся двум демонам и нанесший коварный удар в спину своих же? Ему не хватало воли, и не мне осуждать предыдущее поколение учителей, но они допустили ошибку. Хотя и выбора у них не было…       Не сдержавшись, Му Цинфан кончиками пальцев подцепил шпильку и потянул ее на себя. Тугие пряди выскользнули из заколки, и строгий венец скатился прямо в руки целителю.       — Но теперь мы все связаны такими узами, которыми не каждая семья может похвастать, — убрав заколку в сторону, Му Цинфан рассеянно перебросил освободившиеся из плена черные пряди на одно плечо, не давая им запутаться в иглах. — Вы заменили мне отца и брата. Вы — не вся секта, а вы лично, глава Юэ.       — Довольно непочтительно вы относитесь к отцу и брату, шиди, — проворчал Юэ Цинъюань из-под рассыпавшихся прядей.       — Вы забыли, что тоже человек и не обязаны скрывать себя под доспехами каждое мгновение жизни, — Му Цинфан откинулся на спинку кресла и задумчиво свел брови. — Кто еще осмелится вам напомнить об этом, кроме меня?       Тонкая, какая-то хрустальная и исполненная напряжения тишина повисла в комнате. Му Цинфан видел, как расслабились окаменевшие плечи, а череда черных отметин на лопатках стала бледнеть. Получившее небольшую передышку тело стремилось исцелиться, чтобы снова принять бой.       Бой, в котором от самого Юэ Цинъюаня не зависело ничего, кроме жизни самого дорогого человека. Чем дольше бьется его сердце, тем больше боли он сможет забрать; целитель вдруг подумал, что именно эта ниточка проклятия наконец позволит ему уговорить Юэ Цинъюаня чаще отдыхать и не перенапрягаться. Всегда ведь можно напомнить, что, надорвавшись, он оставит Шэнь Цинцю в одиночестве. А вдруг снова что-то произойдет?       — Вы любите его, — утвердительно проговорил Му Цинфан и перевел взгляд на дрожащий огонек свечи.       — Нет.       — Нет? — целитель приподнял брови. По одному тону его было понятно, насколько он не верит в правдивость этого слова.       — Нет, — упрямо повторил Юэ Цинъюань. — Любовь — это добровольность и счастье, это принятие другого человека, но только до определенной черты. Если возлюбленный станет чудовищем, подонком, то от него отвернутся. Даже родители проклянут его и вычеркнут из жизни, оставив только светлые воспоминания. Я же… Я пришит к нему, я существую только ради него. Мир создал меня, чтобы ему было на кого опереться. Мне не нужно ничего для себя, я не позволю себе даже коснуться его лишний раз, зная, какой болью могут отозваться мои неправильно истолкованные намерения. Я смешон в чужих глазах, я устал, но ничего не согласен менять, потому что… если я оступлюсь, может случиться непоправимое.       — Когда он вернется, вы должны сказать, — Му Цинфан поднялся и в растерянности остановился посреди комнаты. Голос его дрожал. — Вы так долго рядом, но не вместе, а время уходит. Время… не вернуть.       — Если я попытаюсь шагнуть вперед и сжать ладони, он выскользнет у меня из рук и сбежит, и я останусь. А меня без него не станет, шиди. Это не высокопарные речи влюбленного дурака, однажды это уже случилось, и я оказался живым мертвецом, ненавидящим себя. Давай вспомним об этом разговоре тогда, когда он вернется?       — И вы даже не станете пенять мне за неуважительное отношение? — горло сдавило, и Му Цинфан с тоской подумал о том, насколько сентиментальным его сделало поцарапанное демоном сердце.       — Как я могу отчитывать беспощадного целителя, лишившего меня всякого достоинства? — беспомощно спросил Юэ Цинъюань. — Да и иглы все еще в руках шиди, а я обездвижен…       Му Цинфан понимающе усмехнулся и потянулся еще за одной иглой, надеясь погрузить Юэ Цинъюаня в сон, но вскинул голову, заслышав тихий хрип.       От ужаса у него внутри что-то противно сжалось, не давая пошевелиться.       Все тело Юэ Цинъюаня выворачивали судороги, но обездвиженный иглами глава мог только беспомощно хрипеть и вздрагивать. Волны прокатывались по его мышцам, заставляя их вспухать буграми, а кожа на спине приобрела темно-багровый оттенок. Позвонки обозначились четче и будто ходили ходуном, а вдоль позвоночника проявлялись пятна ужасающего мертвенного оттенка, близкого к черноте.       — Глава Юэ? — позвал целитель и прижал пальцы к пульсирующему запястью. Сердце Юэ Цинъюаня билось в груди с бешеной силой, норовя прорвать ребра.       Выдернув несколько игл, Му Цинфан поместил их в другие точки, заставляя ритм сердца немного замедлиться. Он старался не думать о том втором человеке, который сейчас также испытывает невыносимые муки.       Стоило последнему острию пронзить кожу, и глава Юэ обмяк. Он вдыхал и выдыхал сквозь плотно стиснутые зубы с тихим присвистом. Пульс превратился в едва уловимую ниточку.       Му Цинфан со злостью вырвал иглы, отшвыривая их в сторону. Что толку от его попыток усмирить боль, если он не видит и не может достать до ее источника? Все равно что бесконечно лечить десну вокруг гнилого зуба, не имея возможности изъять этот зуб!       Положив ладони на лопатки Юэ Цинъюаня, целитель пустил волну ци по его меридианам и закрыл глаза, силясь обрести спокойствие.       Это испытание станет пугающим не только для Шэнь Цинцю, но и для каждого, кто коснется его так или иначе.              Тьма вокруг казалась бездонной, и только эхо чужого дыхания разбивало тишину. На мгновение Юэ Цинъюань разрешил себе поверить, что это дыхание А-Цзю, но оно было слишком…       Слишком не таким.       Это дыхание принадлежало старику, давно уставшему жить. Его органы работали уже кое-как, стремясь дотянуть до финишной прямой и сдаться на волю смерти.       Заговори, и услышишь эхо, вспомнил Юэ Цинъюань слова давно умершей прачки. Только вот чье эхо ему отзовется?       — Господин? — осторожно позвал он в темноту, отчаянно боясь услышать сухой колючий голос Системы.       Тьма сипло вздохнула.       — Опять ты, — отчетливо проскрипел стариковский голос, и Юэ Цинъюань ощерился. — Каждый раз приходишь, и как у тебя это получается?       Он снова оказался внутри того человека, которого прачка назвала Создателем, только вот голос, звучащий вокруг, принадлежал Лао Гунчжу.       — Я убил тебя, — пробормотал Юэ Цинъюань. — Как ты можешь быть Создателем? Почему ты слышишь меня?       — Убил? — хрипло хохотнул старик. — Из какой версии ты пришел, глава Юэ? Не припомню ни одной, где ты решился убить какую-нибудь мразь, мда… Ты у нас известный любитель мразей, правда?       — Если ты создал меня таким, то моя ли эта забота?       Старик осекся и глухо хмыкнул:       — Интересно. Обычно тут ты подобострастно молчишь, словно язык у тебя отвалился. Голос… Шан Цинхуа вовсе не был безродным бродяжкой, а вот почтенный дед из Хуаньхуа по молодости знатно погулял, как и мой родной папаша. Папашу я и взял для образа этого персонажа, неплохо вышло, да? Только вот с возрастом я и сам становлюсь все больше похож на него. Так из какой версии сюжета ты пожаловал, глава Юэ? Вот же неугомонный, и как я умудрился создать персонажа, который раз за разом после своей смерти продирается сквозь все слои, что разделяют книгу и реальность, и нагло вламывается в мой разум… Ума не приложу.       Старик сбился на невнятный бубнеж и зашевелился. Вокруг что-то зашуршало и запищало.       Юэ Цинъюань ощутил себя запертым в деревянном ящике, который кувырком спустили с вершины горы. Каждое движение Создателя заставляло его беспомощно мотаться в темноте, отчаянно пытаясь найти опору.       Здесь нет у него ничего телесного, он — просто дух, напомнил себе Юэ Цинъюань и сосредоточился, впадая в состояние, близкое к медитации. Вся болтанка мигом прекратилась.       — Ты создал нас, а теперь страдаешь, что вышли мы неправильными?       Старик возмущенно фыркнул:       — Ну с тобой с самого начала пришлось помучиться. Выдал я тебе все добродетели, которые только смог припомнить, слащав ты вышел до тошноты! Праведный заклинатель, радеющий за всех вокруг, но закрывающий глаза на злодеяния братца… мхх. Только с силой я не угадал, пришлось сюжет перекраивать. Никому неинтересны такие герои, которые одним пальцем сдвигают горы. Пришлось сделать тебя таким нерешительным, что я и сам диву давался, как ты свой титул заполучил, ну да ладно… Однако даже так ты мог взбрыкнуть, и пришлось выставить ограничитель, связав тебя с Сюаньсу и открутив тебе интеллект. Ложкой в рот попадаешь, и ладно… Да и Лю Цингэ больше ничего не нужно было, тот вообще должен был блеснуть своей физиономией и геройски помереть, зачем ему мозг?!       — И правда, — ровно заговорил Юэ Цинъюань, и от его тона тьма вокруг пошла мелкой дрожью, а Создатель подавился воздухом. — Если вышел слишком хорош, так всегда можно переписать. Чем глупее, тем лучше, верно? Насколько мы повеселили тебя? А все те мерзости, которыми осыпал ты жизнь Шэнь Цинцю, радовали тебя? Был ли ты счастлив, обдумывая, как беззащитный ребенок оказался в лапах извращенцев?       — Ты не перегибай, — сухо посоветовал старик. — Шэнь Цинцю должен был пройти страшный путь, чтобы превратиться в чудовище, иначе быть не могло. Дай я ему счастливую семью и преврати в подонка просто на ровном месте, во что бы текст превратился? А он и превратился, кстати. Не понравился он читателям, пришлось делать картонку… Погоди, я ведь не о том писал. Он страдал и превращался в монстра, а ты все дальше отдалялся от него. Я все никак не мог удержаться на грани между братскими чувствами и нелепой влюбленностью — ну не хватало туда тег крепкой мужской любви вписывать! Поэтому я просто создал вас такими, какие никогда не смогут быть вместе. Это было очень поэтично — жить и умереть ради друг друга, ни на миг не ощутив ответных чувств.       — Никогда не смогут быть вместе? — Юэ Цинъюань усмехнулся. — Надеюсь, что очень скоро ты умрешь. Без тебя мы справляемся куда лучше. Значит, ты рассказывал нашу историю другим и бесконечно вносил помарки, выворачивая нас в угоду чужому мнению?       — А вы как хотели? На что я, по-твоему, должен был жить? Это вообще несправедливо — сколько живу, а ни разу не слышал, чтобы недовольные персонажи приходили к автору высказывать претензии!       — Ну расскажи мне, как ты страдаешь, — посоветовал Юэ Цинъюань. В его тоне и следа не осталось от благопристойного главы секты, он невнятно вытягивал гласные и глотал окончания слов, словно бедняк с окраин, отродясь не знавший манер. — Значит, я каждый раз оказываюсь сильнее тебя и прихожу сюда, спрашивая одно и то же?       — В этот раз что-то определенно не так, — старик шумно вздохнул. — Обычно ты приходишь шокированным, а я уговариваю тебя попробовать заново и обещаю, что в этот раз все пойдет иначе… Что-то подустал я. На самом деле я хотел бы увидеть только одного персонажа, но он никак не приходит…       — Своего демона? Он счастлив без тебя, — глава Юэ не смог удержаться от мелочной мести. — Без тебя он выбрал себе достойного спутника.       — Мобэй — лучшее, что я только мог сотворить, — тихо заговорил Создатель. — Не знающий страха, непокорный, неспособный на предательство, верный и немного отстраненный… Он… я и не хотел никогда, чтобы он страдал. Это я без него страдаю, а он — с чего бы? Погоди, если он нашел себе спутника… Из какого мира ты пришел? Отвечай!       Юэ Цинъюаня ощутимо тряхнуло волной чужого гнева.       — Из того мира, власть над которым ты потерял, — спокойно заметил он. — Из того мира, где Ло Бинхэ не стал ненормальным и не попал в Бездну, где Шэнь Цинцю любят и уважают. Мир, который без твоей бестолковой фантазии становится куда лучше.       Старик хихикнул и расслабленно заметил:       — Чушь. В вас столько дыр, что без меня вы просто остановитесь, как игрушки без батареек. Бинхэ не мог избежать Бездны, Система никогда бы не…       Раздался чмокающий звук, словно Создатель в задумчивости вытянул губы трубочкой и принялся втягивать воздух.       — Неужели я настолько забылся, что позволил тебе переродиться? — наконец пробормотал он. — Я всем давал шанс, но Бинхэ после перерождения превращался в совершеннейшего отморозка, а Лю Цингэ вовсе не понимал, что произошло, и слонялся словно лунатик, подозревая не то одержимость, не то иллюзии. Му Цинфан… всего однажды я дал ему второй шанс, и этот неприметный жулик умудрился подружиться с Шэнь Цинцю, а Бинхэ напоил ядом, да так хитро, что и Система ничего не заметила! Она его потом убила, конечно, а он смеялся только и руками разводил. Только тебя я ни разу… Ты же все равно после каждой смерти приходишь, сохрани я тебе жизнь, и что бы ты сделал? Спас Цинцю, приручил звереныша, вымуштровал Синьмо? Тебя надо определенно держать подальше…       — Знаешь, о чем я думаю, великий Создатель? — Юэ Цинъюаню захотелось рассмеяться в голос. — Мы оказались умнее тебя и смогли выстроить себя сами, стоило только тебе отвернуться, И ты видел это сам, однажды попав в свой же сюжет. Оттуда, изнутри, ты не смог направлять нас, верно? Ты шел по тому же пути, что и все мы, и добился хотя бы счастья для себя самого, а потом вернулся и снова остался один. Может, давно стоило отпустить нас? Система — разве это не часть твоего рассудка? Она рассыпается, а теперь совсем замолчала. Твоя смерть близка, и я мог бы посочувствовать тебе, да что-то не выходит. Я опасался, что после твоей гибели мир может исчезнуть, а теперь понимаю, что он давным-давно существует сам по себе и куда живее, чем ты.       — Может, потому что я отдал ему свою жизнь? — резко заметил старик и закашлялся, постукивая себя по груди. — Вы все… и были моей жизнью, бесполезные куски картона, строчки на экране, неправильные и нелогичные лорды вместе со всеми своими заморочками!       — Дальше мы справимся сами, — прошептал Юэ Цинъюань, остро ощущая, как на незримом запястье натягивается огненная струна связи. — Спасибо за то, что дал нам жизнь, но мы давно уже переросли тебя. Не знаю, утешит ли это тебя или нет, но мы проживем эту жизнь и сделаем все, чтобы стать счастливыми. Шэнь Цинцю выберется из Бездны, и я не стану больше следовать тому, что ты вложил в мою голову…       — Шэнь Цинцю — в Бездне? — странным тоном проговорил старик. Голос его дрожал, как на части треснувшая тонкая ваза, готовая обрушиться грудой осколков. — Синьмо сможет подчинить только демон, никак не человек… Если Цинцю окажется там, то все пойдет прахом. Нельзя просто убрать одну фигуру с доски, ее можно будет только заменить на равноценную, и раз уж Бинхэ не станет чудовищем, то им станет кто-то другой, слышишь? Кто-то другой все равно станет, потому что мир обязан прийти в равновесие! Если Синьмо не достать из Бездны, то вас настигнет куда более страшная беда, чем гибель пиков и уничтожение мира, ты слышишь меня? Ты слышишь меня?!!       Старик больше не пытался говорить про себя. Потеряв покой, он бился на постели и кричал в пустоту; писк стал сильнее и тревожнее, загорелся свет, вокруг загомонили люди.       Юэ Цинъюань ощутил нарастающую боль в спине и ребрах, словно тело его заключили в кольцо. Нить на запястье натянулась, едва выдерживая тот поток мучений, который ему вот–вот придется принять на себя. Он вдруг сообразил, что на проведенное в чужом разуме время нить не действует, а значит, и Шэнь Цинцю сейчас ощущает все в полную силу.       — Прощай, — пробормотал Юэ Цинъюань, уже чувствуя прикосновения Му Цинфана и вместе с тем все еще слыша крики старика. — За информацию благодарю, но за то, что ты с нами сделал… Будь ты проклят, Создатель.       Увидев, что глава медленно приходит в себя, Му Цинфан дрожащей рукой утер пот и рухнул в кресло.       — Не пугайте меня так больше, — напряженно предупредил он, растирая занемевшие пальцы. — Я уж думал, что на этот раз не смогу вас вытащить.       Юэ Цинъюань медленно пошевелился. Все тело словно разобрали на части и сшили их в произвольном порядке.       — Шиди, — сипло позвал он, не открывая глаз. — Мне нужен Мобэй.       — Как только он появится, я передам ваше желание, — неохотно отозвался целитель. Вся одежда на нем промокла от пота, а от слабости подкашивались ноги. Помолчав, он с трудом поднялся и выбрал из многочисленных пузырьков подходящее зелье.       Вырвав пробку, Му Цинфан залпом опрокинул в себя содержимое и устало закрыл глаза.       — Я прошу вас не причинять ему вреда, — сдержанно попросил он. — Мобэй собирается помогать нам совершенно добровольно. Он сообщил о том, что Тяньлань-цзюнь жив и здравствует… а еще рассказал о том, как его можно убить. Но сейчас вам стоит отдохнуть.       Целитель не решился сообщить о том, что иссиня-черные пряди у висков главы побелели, словно свежевыпавший снег. Этой отметине Юэ Цинъюань наверняка только обрадуется.       Боль такой силы нельзя пережить, но Шэнь Цинцю снова выжил. Эти пряди были словно символ очередного смертельного удара судьбы, от которого удалось увернуться.