Мы поставим этот мир на колени

      Когда-то их связь была просто ниткой с колокольчиком, дерни, и зазвенит; она позволяла отобрать лишь боль, но и боль была приглушенной, вялой, сонной.       Теперь нить превратилась в цепи, стянувшие сердце до проступившей крови. Шэнь Цзю больше не был частью тела, о которой вспоминаешь, только поранив.       Теперь он был той частью, которую вот-вот отнимут.       Пульсация гнева, обжигающее желание, негодование и тоска оказались в одном котле, под которым развели жаркое пламя, и котел этот кипел прямо внутри Юэ Цинъюаня. Все чаще глава останавливался посреди своего кабинета, тяжело переводя дух и прижимая ладонь к груди. Все чаще приходилось врать, что с ним все в порядке, все реже ему верили.       Что-то изменилось. А-Цзю был жив, и только этим Юэ Цинъюань до сих пор балансировал, словно канатоходец длинным шестом. Все еще жив и даже здоров, все в порядке, еще есть время. Непоправимое пока обошло стороной.       Но случилось что-то совершенно иное.       А-Цзю теперь был сгустком огня, который через боль нужно удержать в руках, он стал чем-то… нечеловеческим. Слишком ярким, слишком сильным, открытым и эмоциональным, каким не был никогда.       Юэ Цинъюань всю свою вторую жизнь был добровольно прикован к А-Цзю, но подобных эмоций не испытывал ни разу.       Каждое свободное мгновение он прислушивался и тихо улыбался, ощущая чужое удовольствие, голод или холодное пренебрежение. Пусть это был иной А-Цзю, совсем иной, но эмоции были так знакомы!..       Лишь бы не боль, только бы не боль. Куда бы судьба не забросила блудного лорда, пусть будет здоров и счастлив и не страдает ни от болезней, ни от бестолковой грусти.       Чужие ощущения грели костром, вытесняя свои: да и какие свои могли остаться у главы Юэ, если Цзю рядом больше не было? Лихорадка первых дней отступила, и он не решался больше клясться спасти и вернуть, уже потеряв одного из лордов так неожиданно и больно.       Пусть верхом эгоизма было радоваться тому, что сердца их остановятся в один миг, но Юэ Цинъюань не радоваться не мог, каждый раз ненавидя себя за это. Вся его вторая жизнь была отдана одной цели, но если цели не станет, то зачем тогда жизнь? Быть может, это достойно жалости — жить ради человека, который никогда не увидит в тебе возлюбленного, но разве лучше жить ради власти, денег или удовольствий?       Не было вестей от Лю Цингэ, затерянного в песках демонического мира. Мобэй отправился на встречу с Тяньлан-цзюнем и пока не возвращался, Му Цинфан совсем перестал спать, пытаясь разобраться с драгоценными дарами демонического правителя: Юэ Цинъюань попытался предложить помощь, но целитель только сердито сверкнул глазами и погнал его прочь от какого-то цветочка в горшке, на которого плохо влияла светлая ци.       Тоску унимала только связь да бесконечная работа. Запершись в кабинете, Юэ Цинъюань раз за разом перетасовывал варианты, выискивал слабые места и искал зацепки, которые позволят быстро и с наименьшими потерями опрокинуть Совет. При любом раскладе Совет рухнет с диким грохотом, и нужно будет действовать стремительно.       Менять отношение к демонам, переписывать историю, налаживать связи. Искать тех, кто встанет на место убитых Верховных. Устанавливать власть нового Императора.       Усмехнувшись собственным мыслям, Юэ Цинъюань с силой потер лицо, до красных кругов под веками пройдясь по глазам. Кто бы сказал ему, праведному заклинателю, что к середине второй своей жизни он придет к пониманию необходимости перемен и засучит рукава, готовясь проливать кровь?       Связь сегодня пульсировала особенно отчетливо, и от чувств А-Цзю невозможно было отстраниться. С большим трудом глава Юэ на время отодвинул их, сконцентрировавшись на работе, но теперь они снова прорывались наружу.       Волны жгучего предчувствия расползались откуда-то из-под ребер, жидким пламенем текли по венам, заставляли кожу покрываться мурашками. Игнорировать становилось все труднее, и Юэ Цинъюань постарался нащупать источник, надеясь угомонить его с помощью медитации.       Передающиеся от А-Цзю эмоции слишком быстро оседали внутри его тела и разума, их приходилось выискивать и отделять от себя, не всегда понимая, кому они принадлежали; иногда даже медитация не помогала успокоиться.       Следовало найти чужие чувства, раскрыть их, ощутить и выпустить на волю. Расслабив окаменевшие плечи, Юэ Цинъюань откинулся на спинку кресла и сполз пониже, заставляя ци ровнее бежать по меридианам. Где-то спрятался маленький комочек чистого огня, который порождает внутреннее беспокойство.       Свою ошибку Юэ Цинъюань понял, лишь найдя и коснувшись этого кусочка пламени. Он послушно раскрылся, не желая больше прятаться, и все тело Юэ Цинъюаня окаменело.       Он прожил две жизни, и в обеих всего себя отдавал самосовершенствованию. Сдерживать телесные желания было самым простым пунктом из бесконечного списка ограничений, который накладывали на себя заклинатели, и от природы рассудительному и спокойному Юэ Цинъюаню было совсем несложно придерживаться их. Единственный человек, к которому мог испытать он влечение, раз за разом ускользал, и со временем даже мечты и мысли глава Юэ запер за десятками дверей, боясь оскорбить.       Поток чистого животного желания хлынул через натянувшуюся связь, разрушая все выстроенные стены и препоны. Жар опалил нервы, прокатился через все тело и тяжелым комом опустился к паху.       На висках выступил пот. Согнувшись и подавшись вперед, Юэ Цинъюань замер в неловкой позе, загнанно дыша. Каждый клочок кожи, каждая капля крови в его теле взбунтовалась, охваченная древнейшим желанием, которое ранее казалось ему постыдным и недостойным.       А-Цзю такие мелочи больше не волновали.       Страшно было даже представить, что заставило его настолько измениться, но сейчас Юэ Цинъюань не мог думать ни о чем. Его захлестнули волны нестерпимого жгучего желания, жадного и дикого; он почти ощущал шелк кожи под своими пальцами, влажные прикосновения и нетерпение, которое невозможно было сдержать.       Дышать становилось все труднее. Неловкими пальцами оттянув ворот, Юэ Цинъюань вздрогнул и отдернул руку — даже мимолетное прикосновение к коже обжигало, пробуждая телесную жажду.       Плотная ткань сдавливала, незаметная обычно шероховатость раздражала кожу, не давая мыслить здраво. В воспаленном разуме замелькали неоформленные картинки, воздушные видения, от которых стало совсем невыносимо.       Нужно было вернуть себе холодную рассудительность, потушить этот пожар, пока он не вышел из-под контроля, но Юэ Цинъюань с ужасом ощутил, что не помнит. Не помнит, как запирал свои желания и сколько навешивал замков, не помнит, как успокаивать тело и разум, не помнит ничего, кроме жара и жажды да странной, фарфоровой гладкости…       …мелкой чешуи, которая сияет ярче драгоценных камней.       Обмякшее тело мягко скатилось на пол, прямо на тонкий ковер. Перевернувшись на спину, Юэ Цинъюань слепо смотрел в потолок.       Дикие ощущения только нарастали. Узкий язык, оставляющий влажный след вдоль позвоночника, блеск розовых нечеловеческих глаз, совершенная покорность и податливость, за которой прячется неукротимый дух.       Не в силах больше сдерживаться, Юэ Цинъюань плотно зажал рот ладонью, не давая стонам просочиться наружу. Водоворот чистейшего хаоса затягивал его, грозя утянуть на самое дно.       Свободной рукой нашарив застежки пояса, лорд с силой потянул ткань, едва не разрывая ее по швам. Сложный наряд требовал времени и для надевания, и для снятия, но этого времени ему не оставили. Зубами вцепившись в собственные пальцы, Юэ Цинъюань с силой провел ладонью по груди, вздрагивая и задыхаясь.       Ощущения сразу двух тел обрушились на него: демонического, неукротимого, жаждущего, чувствующего полно и ярко, и своего, давно запертого в темнице и впервые пробуждающегося. Сжав в горсти ткань, Юэ Цинъюань глухо застонал прямо в ладонь и выгнулся, опираясь на затылок.       Одной руки было так невыносимо мало, что ему стало все равно, услышит ли кто-нибудь за дверью его стоны и крики. Одной рукой он продолжал гладить грудь и живот, ощущая такую же ласку на теле А-Цзю, а второй сквозь ткань сжал окаменевший от возбуждения член.       Он почти слышал А-Цзю, его слова и хриплые тихие приказы, почти ощущал его присутствие, но между ними был и третий. Тот третий, о ком думать пока было нельзя, невозможно; достаточно было и стыда за вышедшее из-под контроля тело.       Чужой экстаз ударил по телу тараном, опрокидывая и размазывая по полу, превращая все мышцы в желе. С гортанным криком Юэ Цинъюань зажмурился и задрожал, чувствуя пульсацию и влагу на своей ладони. В последнюю секунду перед его глазами мелькнула узкая бледная спина и спутанные белые пряди, в закатных лучах кажущиеся янтарными. Это видение мелькнуло и пропало, навсегда отпечатавшись в самой глубине его памяти.       Зажмурившись, Юэ Цинъюань перевернулся на бок, усмиряя дыхание. Саднила прокушенная до крови ладонь, ныл затылок, а тело казалось чуждым и легким.       Чужое желание схлынуло.       Если можно было бы перестать думать, то Юэ Цинъюань оторвал бы себе голову, не медля ни мгновения.       А-Цзю все-таки стал с кем-то близок, не испытывая ни страха из–за своего прошлого, ни отвращения к чужим прикосновениям. Доверился настолько, чтобы впустить в свою постель и сердце.       Даже обмануть себя у Юэ Цинъюаня не получилось. Ему бы радоваться, что дорогой и единственный в его жизни человек здоров и счастлив, а еще влюблен — легко-легко, но влюблен, никаких сомнений нет.       Ему бы радоваться, но хочется кричать.       Собственное тело показалось тяжелым и неуклюжим. Выточенное годами тренировок, мускулистое и поджарое, оно совсем не походило на бледную обманчивую хрупкость демона.       — В этом все дело? — прошептал Юэ Цинъюань, виском вжимаясь в колючий ворс. — Демон. Тот, с кем ты сейчас — демон. Ему ты доверяешь, но это невозможно.       Шэнь Цинцю мог бы кривиться и закатывать глаза, мог презирать и людей, и демонов, но пиковый лорд в первую очередь все еще оставался А-Цзю. Мальчишкой, который в любой ситуации выбирал жизнь и рвался к ней, не щадя ни себя, ни окружающих. Если судьба забросила его в руки демонов, то он сделает все, чтобы сначала устроиться там с комфортом, а потом оборвать все эти руки…       …никакого насилия. Никакой наигранности. А-Цзю целовал демона и хотел этого, он касался перепутанных белых волос и испытывал восторг, он ни на мгновение не сомневался в своем выборе.       Яркий, невыносимо яркий и настежь выпустивший все в душе скопившееся. Живой. Куда живее человека.       Иначе чувствующий.       Если у него не осталось вариантов выжить человеком, то он просто поменял правила игры и стал демоном. Так просто и невыносимо, невозможно. Та боль, сдирающая с тела кожу и выворачивающая кости — что тогда происходило, А-Цзю?       Распадалось ли ядро на части, гасло ли, как гаснет рухнувшая с небес звезда?       Давно стемнело. Несколько раз в двери стучали, но Юэ Цинъюань не собирался откликаться. Впервые за долгое время он ощущал полное опустошение.       А-Цзю теперь стал другим, он больше не нуждается в опеке и помощи. У него здоровое и сильное тело, он научился дарить любовь и брать ее, не прячась в темном углу своей боли.       Он не в беде больше. В нем нет тревоги.       Наверняка он мог уже вернуться или дать знать о том, что жив, но не стал. Может, решил оставить прошлое в прошлом и не бередить раны. Остаться для мира людей погибшим светлым заклинателем, не показывая новой демонической сущности.       Только вот ради чего тогда?..       Юэ Цинъюань даже додумать не смог — задохнулся и сжался в комок. Он казался себе песчинкой в безбрежном океане, которую волны слепо подбрасывают к небесам, а потом накрывают и утаскивают вниз, во мрак.       Ради чего ему дальше жить?       Не хотелось верить, что А-Цзю больше не интересна судьба школы и всех тех, кто поддерживал его долгие годы. Может, удастся уговорить его вернуться. Демонам не место в человеческих землях, и на пиках заклинателей тоже не место…       Непрерывным потоком темной илистой воды текли его мысли, стирая время и расстояние. Если А-Цзю захочет вернуться, он вернется. Но до этого времени стоит вывернуть мир наизнанку и сделать его таким, чтобы появление демона в заклинательской школе не стало чем-то невозможным.       Будущее мира имеет значение, но пора бы оставить общее благо в покое и сделать реальность чуточку лучше для самого себя. Тяньлан в любом случае представляет опасность — он и до А-Цзю может добраться, заинтересовавшись новым…       Новым взрослым демоном.       Чжучжи-лан.       Белые волосы, блеклые нежные глаза и длинный раздвоенный язык. Рассмеявшись от безысходности, Юэ Цинъюань перевернулся и уперся лбом в пол. Вот и все кусочки мозаики встали на свои места.       Тот самый сильный соратник Тяньлан-цзюня, которого следует перетянуть на свою сторону или убить, теперь защищен А-Цзю.       — Хочешь стать правителем демонов? — с горькой нежностью прошептал Юэ Цинъюань, с усилием приподнимаясь. Тьма за окнами медленно блекла в ожидании рассвета. — Я могу положить к твоим ногам любой трон, только попроси. Просто вернись и попроси.       В дверь снова застучали — три раза, тяжело и требовательно.       — Если не откроешь, я ее выломаю, — угрюмо бросил Му Цинфан. — Я сижу тут уже час и точно знаю, что ты внутри. Скажи что-нибудь.       — Сегодня не открою, — усмехнулся Юэ Цинъюань. — Не хочется терять авторитет.       Му Цинфан замолчал.       — Знаешь, — после долгой паузы заговорил он. — Куда бы ты не пошел, мы поддержим тебя. Помни об этом и не лезь в одиночку, хорошо? Просто помни об этом. И поспи хотя бы немного, о большем просить не буду.       — Ты очень хороший друг, — заметил Юэ Цинъюань. — Мобэю с тобой повезло.       — Еще бы ему со мной не повезло, меч-то уже у меня, — Му Цинфан завозился, зашуршал одеждами и тихо охнул. — Нога затекла… не делай глупостей, глава Юэ. Ты начал такую игру, которую бросать на полпути нельзя, иначе она рухнет и завалит нас всех.       — Да, не время опускать руки, — Юэ Цинъюань прислушался к тихим шагам. — Не время…       Пора было снова отыскивать глубоко внутри бесконечный запас сил, подниматься и идти навстречу новому дню. Когда-то Юэ Цинъюань искренне считал, что не создан для больших дел. Что есть другие, сильные, смелые и отчаянные; светлые праведники, для который жизненная дорога выложена белоснежным камнем и ведет прямо к небесам.       Оказалось, таких не существует. Каждый, кого судьба вынуждает ступить на путь перемен не только для себя, но и для других, ощущает только бесконечную усталость, боль и страх. Только один выбор у них остается — сцепить зубы и идти вперед или сорваться вниз, предав все, во что верил.       Подводя всех, кто шел следом.       Ему нужно совсем немного отдохнуть, вот и все. Отдохнуть и смириться.       Даже не пытаясь подняться, Юэ Цинъюань снова опустился на ковер и закрыл глаза. Зимний блеклый рассвет сочился в окна, отмечая новый день.       Сон был тяжел и душен, он подкрался незаметно и рухнул сверху, накрывая с головой, но проснуться глава Юэ уже не смог.       Тьма обступила его со всех сторон. В ней не было ни шепотов, ни иных звуков, только укоризненная выжидающая тишина.       — Снова ты, — тяжело просипел старческий голос и сорвался в мучительный кашель. — Как же я от тебя устал. Свет не видел еще такого упрямца, и как я только создал такого, а?       Тьма разошлась, приоткрывая два световых пятна. Сквозь одно виднелась белая стена и неразличимая картина — что-то яркое, аляповатое; во втором клубился белый туман.       — Глаз один не видит больше, — равнодушно объяснил Создатель. — Ну, с чем пожаловал на этот раз? Рассказать, насколько я плох? Я почти умер, глава Юэ. Остались считаные дни, и ваш мир исчезнет вместе со мной, погаснет, как задутая ветром свеча. Никто и не вспомнит о вас…       — Никто не вспомнит о тебе, — бросил Юэ Цинъюань. И слух, и разум старика сдавался долгой болезни и беспощадному времени: то, что раньше казалось лорду наполненным тьмой сосудом, теперь мнилось грудой осколков.       — Я создал вас и живу через вас. Даже если много лет спустя кто-то найдет мои книги и станет читать их, эта память достанется мне, а не вам, — хрипло каркнул Создатель. — Не думай, что я не уничтожал миров, глупый. Это ваш мир стал мне как родной, а до вас ведь были другие.       — Какие другие? — медленно переспросил Юэ Цинъюань, мысленно пытаясь дотянуться до Ма Юй. Он ощущал ее присутствие, но она словно пряталась.       — О, их было множество, — с предвкушением сознался Создатель и засмеялся-задребезжал, как пустой короб с камешками. — Одна история… о, тебе бы она понравилась. Про человека, который отдал свое сердце тьме, но продолжал творить добро. Он остался совсем один, и весь мир против него обернулся. Они убили его, даже не понимая, как отчаянно заблуждаются… Никто не стал это читать. Пришлось оставить детективный сюжет с дырами и свалить всю вину на самого неприметного героя, прямо рояль в кустах. И любовную линию тянуть, ну вот зачем она там, скажите на милость?! Пришлось закончить все счастливым финалом. Ну как счастливым, для главных героев неплохо все вышло, а остальные и так обойдутся.       — И что ты сделал с ними?       — Начал писать тот финал, которого они были достойны, — Создатель тяжело перевернулся, скрипнула кровать, и вместо стены с картиной перед глазами Юэ Цинъюаня появилась голубоватая плотная шторка. — Тьма, у которой украли жертву, взбунтовалась. Мир начал разваливаться на части, и благочестивые заклинательские ордены перегрызлись, как последние собаки. Они искали виноватых и спорили, спорили, пока не стало слишком поздно, а потом им оставалось только умереть. Я разорвал их мир на части, а куски сюжета всунул в другую работу — вот в вашу, в черновики. Выжило несколько сильнейших заклинателей, которые перешли на сторону тьмы, потому что земли их были отравлены, а ядра перестали принимать светлую ци. Кто-то помер, не желая становиться злом. Самые праведные и белые, само собой. Остались подземным эхом… Остальные дали жизнь демонам, порождая новый искаженный мир. Можно было просто написать, мол были демоны всегда и непонятно откуда взялись, но мне захотелось создать настоящую трагедию с крушением мира.       В голосе старика была гордость и легкая грусть.       — И как, создал? — равнодушно отозвался Юэ Цинъюань. — Надеюсь, сердце твое остановится и ты окажешься в шкуре каждого из погибших по твоей вине, сполна ощутив тысячи мучительных смертей.       Было в этом что-то безумное — говорить с тем, кто создал тебя, и не ощущать никакого трепета.       — Молчал бы, — презрительно фыркнул Создатель. — Тебя вообще нету. Думаю, все это просто галлюцинации. Время мое на исходе… Может, вас никогда и не было и зря я мучаюсь оттого, что больше не могу вернуться.       — Знаешь, в чем наша разница? — прежняя бестелесность больше не мешала Юэ Цинъюаню, ослабевший разум старика был тесной хлипкой конурой, которая готова была развалиться от любого дуновения. — Даже существуя, ты сомневаешься. Был ли ты, была ли твоя жизнь? Какая из них вымышлена? Существуем ли мы? Ты говоришь, что нас нет, что меня нет без тебя, но я здесь, и я человек. Я не сомневаюсь в том, что я есть и буду. Неважно, как я появился на свет и какова твоя роль в моей судьбе, но я ни мгновения не стану страдать о том, реальна ли моя жизнь. Лучше я проживу каждый день так, чтобы ни о чем не жалеть.       — Ни о чем не жалеть, — протянул Создатель. — Скажи, достали ли вы меч из Бездны? Если решитесь заговорить с ним, расспросите о прошлом. Вряд ли он вспомнит многое, но когда-то он тоже казался себе умнее всех и хитрее всех… пока я не сделал его демоном, а потом мечом. Ведь и самым хитрым сделал его тоже я. Ты можешь мнить себя кем угодно, но ты в моей власти, Юэ.       Ма Юй наконец откликнулась. Ее молчаливое присутствие щекоткой расползлось под сводами черепа. Диалог с ней не занял и нескольких ударов сердца.       — Не стану спорить, — скупо улыбнулся Юэ Цинъюань. Он думал только о том, что на этот раз случилось с А-Цзю и что проклятый Чжучжи-лан или нанес ему вред, или не смог защитить. — Спорить с умирающими — дурной тон.       — Тебе ли говорить о дурном тоне, безродный, — отмахнулся Создатель. — Снова что-то упустил… почему Система никак не найдет Шэнь Цзю?       — Потому что твоя Система умирает вместе с тобой, — Юэ Цинъюань ощутил, что еще несколько секунд, и он взлетит, как подхваченный ветром листок. Разум Создателя больше не был надежным, голос его становился все тише. — Знаешь, о чем я думаю сейчас? О том, что не дам тебе уничтожить нас. Тебе ведь никогда не удавалось переупрямить меня.