Мы поставим этот мир на колени

      Темнота вокруг шипела на тысячи голосов. Будто плотная занавесь, она скрывала за собой целую жизнь: по ту сторону кто-то монотонно читал сложный текст, в котором Юэ Цинъюань с трудом узнал отголоски древних философских трактатов, а заливистый смех заглушал звон мечей.       Ему показалось, что он снова провалился в разум создателя, но здесь все было иначе. Глава Юэ не чувствовал ни присутствия Ма Юй, ни своей силы, ни ломкой ограниченности чужого рассудка.       Под ногами скрипел песок, а тьма была лишь занавесью, которую можно было отодвинуть, стоит только протянуть руку.       — Всего лишь сон, — шепнула тьма мягким грудным голосом. — Сон и немного памяти.       Голос показался главе Юэ знакомым. Он принадлежал молодому мужчине и завораживал внутренней силой и спокойствием. Несколько мгновений понадобилось, чтобы вспомнить.       — Ты уже говорил со мной.       — Говорил, — легко согласился невидимый собеседник. — Но я хочу показать. Во сне куда проще показывать то, что тяжело объяснить словами.       Тьма вокруг зашевелилась и вдруг сползла под ноги, обнажая ликующий и исполненный света мир. От яркости его Юэ Цинъюань торопливо прикрыл глаза ладонью.       — Я хотел показать тебе место, которое считал своим домом, — голос теперь раздавался не со всех сторон разом, а совершенно обычно — с правой стороны. Сморгнув выступившие слезы, глава Юэ обернулся.       Собеседник его выглядел юным и прекрасным, но истинный возраст проступал в выцветших от боли и слез глазах. Это был тот возраст, который не измерить годами, а только потерями и бесконечностью пережитой боли. Ослепительно-белый наряд струился по ветру, поражая снежной и холодной чистотой; иссиня-черные пряди обрамляли скуластое лицо с улыбчивыми карими глазами, яркими губами и упрямым подбородком с ямочкой. Только теплоты в глазах осталось едва ли капля: под пыльным слоем прожитого она едва пробивалась на поверхность.       — Здравствуй, — незнакомец устало улыбнулся. Порыв ветра подхватил тяжелую прядь и краешек белой налобной ленты, перекидывая через плечо. — Нить позволила мне проникнуть в твой сон. Должно быть, человек по ту сторону особенный для тебя. Я немного помню его — это ведь он подарил тебе камень с моего меча?       — Особенный, — Юэ Цинъюань отвел глаза и огляделся. — Такой была ваша секта?       Заклинатель тяжело вздохнул и указал куда-то в сторону. Широкий рукав заплескался на ветру.       — Вон там мы с братом. Наш дядя был главой клана, после его смерти титул перешел ко мне. Мы были лучшими из лучших, и остальные кланы присылали учеников на обучение, чтобы впитать железную дисциплину… Тут мне около семнадцати.       Кучка юношей в белом спешила куда-то, оживленно переговариваясь. На фоне ярко-синего неба и сочной зелени они смотрелись такими светлыми и беззаботными, что у Юэ Цинъюаня защемило сердце. Кому из них судьба даровала быструю смерть? Страннее всего видеть мертвых, словно живых: говорить с ними и стараться не думать, что для них уже нет никакого будущего.       Только прошлое.       Братья выделялись на общем фоне — они были не похожи и похожи одновременно. Младший казался холодным и необщительным, но главе Юэ было заметно, с какой завистью и неодобрением он посматривает на своих спутников. Старший шел следом, рассеянно наблюдая за учениками и на ходу поправляя ножны со знакомым мечом.       Вокруг расстилался бесконечный мир. Секта притаилась в густых лесах на вершине горы, окутанная облаками и потоками ветра; звенели ручьи, эхом разносился птичий щебет.       — Все эти юноши не пожалели своих жизней, чтобы дать шанс выжить другим, — негромко заметил заклинатель. — Рядом с моим братом… мальчик с солнечной улыбкой. Он погиб первым и забрал сердце брата с собой. По воле создателя они были противоположностями и должны были стать единым целым, но чувства оказались не взаимны.       Юноша и вправду выглядел сгустком солнца в непрочном человеческом теле: он улыбался до ушей, успевал подшучивать над одними, подраться с другими и принять возвышенно-отрешенный вид, ощутив на себе внимание одного из братьев.       Счастливая картинка вдруг рассыпалась, и все вокруг затянуло дымом. Столбы пламени взлетали в воздух, плевались искрами, а солнечный юноша стал совсем взрослым. Он стоял посреди пепелища, и глаза его были черны от отчаяния, но улыбался он по-прежнему ясно. Щеку его пересекал свежий порез, а в руках едва заметно дрожала треснувшая флейта.       — Его звали Вэй Ин. Наш мир начал разрушаться, и однажды мы оказались в кольце осыпающихся земель, за которыми не было ничего. Небытие, серость… Почва, камни, деревья, люди — все исчезало в этой серости и больше не возвращалось. Он пожертвовал собой, чтобы удержать клочок реальности от разрушения. Ему это удалось, и осколок нашего мира поплыл в никуда. Мы думали, что ему удалось… Тогда я не знал, что создатель творит и беду, и спасение нашими же руками.       Черная флейта полетела на землю и раскололась от удара, а тело заклинателя разлетелось черной пылью — только яркая улыбка осталась, будто выжженная на изнанке век. В клубах дыма полыхнуло фиолетовым, вокруг затрещало, а волосы зашевелились, приподнимаясь; где-то совсем рядом шла битва.       — Цзян Чэн, — тихо проговорил заклинатель, и из дыма выступил мужчина в фиолетовом, яростный и гневный, как древний Бог войны. Его глаза сияли такой ненавистью, что в горле становилось сухо и горько, словно ненависть эта пропитывала все вокруг неисцелимым ядом. — Он выжил. Не знаю, какова его сила и боль, но она удержала его. Он остался жить.       Один за другим в дыму появлялись воины в разных одеждах, и в глазах у них были одинаковые отчаяние и решимость. Заклинатель молчал, не представляя их, только однажды кивнул на невысокого мужчину в сером, на лице которого проступила демоническая метка.       — После гибели Вэй Ина мир перестал разрушаться, пусть и осталось его совсем немного — только эта гора да лес окрест, — неторопливо заговорил он, взмахом руки возвращая пасторальную картину со спешащими на занятия учениками. — А потом уцелевший кусок врезался в этот мир, но остался чем-то посторонним. Им не удалось соединиться, мы остались занозой в коже, которую тело изо всех сил пытается вытолкнуть. Покинуть пределы наших земель мы не могли, это место нас не принимало. Да и осколок наш был так непрочен… его словно в любую секунду могло снова поднять и потащить неизвестно куда. Каждый из нас ощущал эту непрочность. У нас не осталось выбора, идти было некуда. Трагедию пережили несколько сотен заклинателей и примерно столько же жителей деревень, которые спрятались в наших стенах. Мы приняли решение соединить два мира и попытаться жить здесь.       — Но земля оказалась отравлена, — Юэ Цинъюань заметил среди юношей того заклинателя, которого звали Цзян Чэном: сейчас он казался совсем другим, а во взгляде было только любопытство и легкая застенчивость. Длинные, вытянутые к вискам влажные глаза показались ему похожими на глаза Бинхэ.       — Этот яд должен был сделать нас демонами, потому что создателю нужны были монстры. Нам оставалось принять изменения или умереть.       Заклинатель рассеянно оглянулся и присел на траву, с удовольствием касаясь ее кончиками пальцев. Виновато улыбнулся:       — Я так давно сплю в своем мече, что уже позабыл, каково это — жить, говорить, касаться. Когда начались изменения, первыми пострадали растения и животные. Вчерашнее дерево вдруг открывало глаза и пробивало человека насквозь своими корнями и ветками, насекомые увеличивались в размерах и становились не только прожорливы, но и неуязвимы для нашей ци. Иногда за сутки нам приходилось хоронить двоих-троих… Я не хочу помнить об этом, но помню. Ветер нес пыль, прах и иссушающий жар, нечем было дышать. Не было ни пищи, ни воды, и меридианы словно пересохли спустя несколько дней.       Он говорил негромко, и Юэ Цинъюань присел рядом, ненароком согнав с травы легкую бабочку.       — Даже душам нашим некуда было идти, — заклинатель подставил ладонь, позволяя перепуганной бабочке сесть на пальцы. — Не было больше цикла перерождения. Наша жизнь была последней, наш конец совпал с концом мира. Души оставались в клинках, и мы стали собирать их в единое целое. Наложили чары нетленности, потому что никто из нас не был готов к окончательной смерти. Заклинатели живут ради вознесения, и даже смерть воспринимается ими как продолжение пути. Жить, зная, что после смерти только несуществование, слишком страшно.       Неподалеку показался младший из братьев. С непроницаемым лицом он огляделся и достал меч.       — Клинков становилось все больше, — с болью добавил заклинатель. Он посмотрел на совсем юного брата, и губы его искривились. — Скопление неприкаянных духов, исполненных злобы, само по себе стало сильнейшим заклятием. Это заклятие прикололо наш кусочек мира к этому, как бабочку к листу бумаги. Мы все еще были не приняты, но теперь не рисковали снова улететь в небытие.       Юный заклинатель с холодными глазами увлеченно тренировался. Ясный, льдисто-сияющий меч в его руках танцевал, оставляя синеватые всполохи ци.       — Особенностью нашего клана было умение с помощью музыки изменять все вокруг и изменяться самим. Мой брат после гибели возлюбленного не желал жить и решил прибегнуть к последнему средству — мелодии Умиротворения. Эта мелодия могла помочь сшить два кусочка, чтобы новый мир принял выживших и выпустил с зараженных земель. Я знал, что он не захочет возвращаться, и мы отправились вместе. Принимать изменения и обратиться к тьме ради выживания… этот путь пугал нас больше смерти. Должно быть, все пережитые потрясения сильно повлияли на состояние почвы, и мы смогли по трещинам и пещерам добраться в самую глубь наших земель. Мы играли так долго, что время будто остановилось; я не могу вспомнить, когда нас не стало. Мелодия продолжала длиться, а мы исчезли. Но исчезли не напрасно — мир все-таки принял выживших, дал им еще один шанс. Мы остались внизу.       Отзвук пережитой боли в голосе заклинателя исчез. Теперь он говорил даже равнодушно, не желая сопереживать тому, что случилось уже после его гибели.       — Мы с нашими мечами оказались разделены. Часть души осталась в клинках, которые мы оставили на поверхности, а часть растворилась, вошла в землю. Брат со временем обрел покой — один из демонических родов, носящих искру его души, пришел к мечу и воззвал к нему, невольно соединив обе части. Он где-то рядом с тобой, совсем близко, я чувствую на тебе его след.       — Почему ты не обрел покоя?       — Наверное, потому что я всегда стремился быть в стороне, а не со всеми, — заклинатель сокрушенно покачал головой и сплел пальцы, уложив руки на колени. — Присматривать, беречь… Я не стремился к покою, я боялся его. Теперь я наблюдаю, как по нашим землям шагают демоны, в глазах которых мне чудится тень брата, вижу демонов, в которых до сих пор кипит дух Цзян Чэна, а неподалеку обитает клан последователей Сюэ Яна. Он был не самым достойным заклинателем, но дрался до последнего. В те дни многие сняли маски… Мы больше не понимали, кто каков на самом деле.       — Зачем ты показываешь мне все это? — Юэ Цинъюань наблюдал, с каким усердием юноша продолжал наносить удары в воздух, которые слегка потеряли четкость: на горизонте снова замаячил Вэй Ин, при виде которого у старательного ученика покраснели кончики ушей. — Мне жаль, но это ничего не изменит. Слишком много людей сейчас ждут моей помощи, и все свои силы я отдам им. Чего ты от меня ждешь?       — Я показываю это тебе, потому что больше никто не сможет увидеть, — заклинатель закрыл глаза. В уголках рта остался намек на горькую полуулыбку. — Я знаю, кем ты хочешь стать. Но что собираешься делать после того, как обретешь силу? Думал ли ты о том, кто такие демоны и почему они такие?       — Я не заглядываю так далеко, — тихо признался Юэ Цинъюань. — Мне нужно развязать войну. Это ужасно, отвратительно и дико, но иначе она начнется не по моим правилам, а потому что Тяньлану будет скучно. Он снова и снова будет вмешиваться и не ограничится своими землями. Я надеюсь только как можно скорее собрать заклинателей и убедиться, что некоторые демоны окажут мне поддержку.       — А после войны… даже если ты победишь Тяньлана. Что дальше? — заклинатель пошевелился и пропустил сквозь пальцы стебельки травы. — Ничего не чувствую… Тогда я не касался травы. Не помню, как это должно быть.       — Мне нужно будет передать власть Совета. Найти того, кто не погрязнет в дворцовых интригах и действительно станет заботиться о стране. О большем я пока не мечтаю.       — Это несложно, — тихо улыбнулся заклинатель и запрокинул голову, подставляя лицо теплым лучам. На солнце он смотрел не моргая. Его радужка стала прозрачной и красно-коричневой, словно свежезаваренный чай. — Во многих людях и демонах есть наши искры. Таких людей я увижу изнутри и смогу найти нужного, но я помогу тебе только в обмен на услугу.       Мгновение Юэ Цинъюань смотрел на своего собеседника холодно и цепко. Сумасшедший бог-создатель, оказавшийся умирающим стариком; А-Цзю, ставший демоном. Целый мир, уничтоженный из-за сюжета книги. Призраки, которые не могут найти покоя. С каждым прожитым часом окружающая реальность становилась все сложнее и прихотливее, как тут доверять кому-то?       — Я не смогу тебя обмануть, — легко усмехнулся заклинатель и поднялся на ноги. Сложив руки на груди, он низко поклонился. — Я, в прошлом носивший имя Лань Хуань, глава клана Лань, не могу навредить, потому что давно не существую. Я — лишь эхо, в котором осталась капля рассудка и надежды. В обмен на свою помощь я попрошу уничтожить остатки своего мира и дать нам возможность возродиться, пусть и на этой земле.       — Откуда ты знаешь, что у меня хватит сил?       Лань Хуань развел руками:       — Разве осталось в этом мире что-то, на что у тебя не хватит сил? Разве не ты собираешься весь вес его принять на свои плечи? Ты хочешь объединить людей и демонов, но демоны все еще играют свою роль. Ту роль, которую навязал им создатель. Пока сюжет не переписан, пока земли демонов еще существуют, пока два народа разделяют границы — ничего не изменить.       Юэ Цинъюань нахмурился.       — Если я изменю все это, то не исчезнут ли демоны?       — А разве ты хочешь, чтобы они исчезали? — вопросом на вопрос ответил Лань Хуань. — Когда станешь новым создателем, твои желания будут законом. Нет, ты не сможешь одним щелчком пальцев сдвигать горы, но найдешь свой инструмент. У прошлого создателя им было слово, и кто знает, каким будет твой? Мир медленно, но отчетливо начнет изменяться. Тебе останется только вовремя остановиться, чтобы не превратиться в…       Заклинатель замялся, подыскивая слова, но глава Юэ молча поднял ладонь, останавливая его.       Не превратиться в того, для кого выдуманные люди остались выдуманными. Не играть их жизнями, придумывая испытания побольнее и предательства поужаснее; да только Юэ Цинъюаню и в голову такое прийти не могло. Это для создателя все они — пустые слова, исписанные листки, сухие строчки, а он рожден здесь и сполна испытал на себе и боли, и несправедливости.       Демон или человек, нет никакой разницы — для него все живые. Лишь бы не попытаться улучшить судьбу для всех сразу.       Еще не имея никаких сил, Юэ Цинъюань вдруг подумал о том, что создать мир без боли и бед не удастся даже ему. Равновесие наверняка должно карать таких выскочек, которые берут только хорошее, а плохое оставляют другим. Но глава Юэ думал только об одном — пусть в его мире будет и боль, и злоба, но в его силах отвести их от своих людей.       Пусть это несправедливо и трусливо, но он больше не хочет испытаний. Не хочет их ни для А-Цзю, искалеченного сверх всякой меры и не подпускающего к себе, ни пережившему страшное Му Цинфану, ни даже ощущающему себя марионеткой Мобэю.       — Хватит, — произнес он. — Хватит. Я не стану справедливым создателем, я буду несправедлив, но я дам шанс этому миру жить так, как хочет он. Мне незачем придумывать ему концы или трагедии. И мучить вас я тоже не хочу. Если расскажешь, как освободить вас, я это сделаю. Должно быть, ты прав — я не смогу смешать людей и демонов, пока оба народа помнят. Им придется забыть.