Идеальный брак

      Сутки разделились на две неравные части.       Как бы Гермиона ни старалась, промежуток между утром и вечером пролетал, не успевала она и глазом моргнуть.       Теперь она покидала мэнор еще раньше, чем прежде, наспех выпив кофе и оставляя без внимания все причитания Эмили о таком прекрасном и почти нетронутом завтраке, и возвращалась поздним вечером, тогда, когда по коридорам Министерства уже начинали разноситься шаги авроров, совершавших ночной обход. Один раз она уступила угрызениям совести и настойчивым приглашениям старших Малфоев, и присоединилась к ним за ужином, но из этого ничего хорошего не вышло. Люциус все время заводил разговоры о министерских делах, желая, по-видимому, сделать ей приятное и вовлечь в беседу, Нарцисса причитала о том, как Гермиона побледнела и похудела, и беспрестанно пыталась подложить ей побольше самых изысканных кушаний, а сама Гермиона только и могла, что ковыряться в тарелке, изображая интерес, и рассеянно кивать в то время, как на самом деле её тошнило от всей этой еды и бессмысленных разговоров. То, что называлось нормальным человеческим общением, в последнее время стало ей совершенно невыносимо - даже с Гарри она не выдерживала и пяти минут обычного пустого дружеского трепа, и все чаще старалась отделаться от друга как можно скорее под предлогом работы, а уж Малфои… Нет, наверное, они были не виноваты. Но все же она перевела дыхание с облегчением, когда тот неудачный ужин подошел к концу, и она смогла сбежать и наконец оказаться в тишине своих комнат.       Однако тишина эта если и приносила облегчение, то весьма быстротечное. Чем ближе была ночь, тем больше росло напряжение. Гермиона оттягивала момент, когда нужно ложиться в постель, как только могла: подолгу сидела с документами, а когда заканчивались и они - упрямо штудировала книги из забытой ею школьной программы и до мерцающей боли в висках выполняла упражнения для восстановления памяти, найденные ею в одной из книг. Но, несмотря на поглощаемый литрами кофе, все равно неотвратимо наступал момент, когда голова совершенно отказывалась хоть что-нибудь соображать, и девушка обнаруживала, что сидит и тупо пялится на расплывающиеся перед глазами буквы, не понимая ни слова. И тогда она все убирала, раскладывала документы по папкам, а книги - по полкам, подолгу стояла под горячими струями воды, обстоятельно сушила и расчесывала волосы, выбирала наряд на завтра… Но рано или поздно все дела заканчивались, и ей не оставалось ничего иного, кроме как идти в постель.       Постель… такая мягкая и комфортная, в последнее время она стала для неё пыточным ложем. Гермиона могла часами таращиться в темноту невидящими глазами, ворочаться, перекладывать подушки, открывать и закрывать окно, поправлять одеяло в тщетных попытках устроиться поудобнее. Но, несмотря на все это, все равно наступал момент, когда она засыпала. И тогда приходили они. Кошмары.       Чаще всего это была Беллатрикс Лестрейндж. Стоило Гермионе увидеть растрепанные черные кудри, оборванное, чудное платье, услышать сумасшедший, заливистый смех - и она знала, что дальше все будет только хуже и хуже, раз от раза. Все больше боли, крови, криков и этого жуткого, леденящего душу смеха.       Но Белла никогда не приходила одна. Всегда был еще кто-то, и Драко - чаще других. Каждую ночь в своих снах Гермиона молила, умоляла его помочь и прекратить все это - и всякий раз тщетно. Он то отворачивался, делая вид, что ничего особенного не происходит, то смеялся вместе с теткой, а то и присоединялся к её забавам - и Гермиона не знала, что из этого было хуже всего.       Еще были змеи - разные змеи, много змей. Змеи, можно сказать, были лейтмотивом её снов. Была ли это черная змейка, выползающая из раскрытого рта черепа, вытатуированного на белом предплечье Беллатрикс, или огромные желтые глаза василиска, виденные ею однажды в зеркале - но змеи в том или ином виде были всегда. Но хуже всех была огромная, в несколько метров длиной, зеленовато-коричневая змея, чье тело было покрыто отвратительными черными ромбами. Она всегда выползала откуда-то из темноты, словно сама была её порождением, обретшим физическую форму сгустком чистой тьмы, и с тихим шипением приближалась. Гермиона слышала её движение, даже если не могла видеть, и каждый раз от этого звука - тихого шуршания гибкого чешуйчатого тела по ледяному мрамору пола, тихого, но при этом заглушающего всё остальное, - ей становилось так страшно, так жутко, как никогда в жизни. Ужас вязал её по рукам и ногам, не давая пошевелиться, и она могла только смотреть - смотреть на то, как её смерть, длинная, коричневато-зеленая, чешуйчатая смерть становится все ближе с каждой секундой. Гермиона знала, что еще мгновение, может, два - и эта пресмыкающаяся тварь бросится прямо на неё. Она не будет медлить, не станет душить её, наслаждаясь агонией жертвы в железных тисках холодного гибкого тела. Все произойдет быстро: зубы погрузятся глубоко в шею, и в следующую секунду разорвут её, выдирая ошметки плоти и заливая все вокруг потоком хлынувшей крови, которую не остановит ни одно заклинание, никакое зелье. Она знала, что все будет именно так; даже во сне - знала, но каждый раз просыпалась за какие-то доли секунды до того, как эти желтоватые изогнутые зубы, влажные и блестящие от ядовитой, отравленной слюны, сомкнутся на её горле, и долго не могла отдышаться.       Эти сны приходили каждую ночь. Каждую ночь, без исключений, что бы она ни делала, к каким бы уловкам ни прибегала. Гермиона даже купила в аптеке сонное зелье - конечно, не зелье сна без сновидений, то продавали только по рецепту от целителя, - но это оказалось огромной ошибкой. Вместо того, чтобы проснуться, пусть не сразу, пусть ценой невероятных усилий, она была вынуждена проживать свои кошмары снова и снова, один за одним, пока, наконец, действие зелья не истекло - и девушка не проснулась под звон будильника такой измученной и разбитой, что в кои-то веки опоздала на работу, да и там толка от неё было немного. В тот день она выглядела особенно ужасно, так, что не помогли никакие ухищрения Эмили, безуспешно колдовавшей над её лицом все утро, и соображала со скоростью проворной улитки. Внеплановый вызов к министру не пробудил в душе Гермионы ни дурных предчувствий, ни опасений - и напрасно.       Слова министра Бруствера доходили до сознания медленно и неохотно, просачиваясь будто через толстый слой песка. Сознание с трудом распознавало отдельные слова, но усилием воли она заставила себя все-таки сосредоточиться и прислушаться повнимательнее. -      … пойми, дело не в тебе, твоя честность ни у кого не вызывает сомнений, тем более, что именно ты подняла этот вопрос на уровне Министерства. Но кому-то очень невыгодно, чтобы процесс интеграции эльфов в волшебное сообщество был запущен, на членов комиссии было оказано давление, а ведь, объективно говоря, Малфои заинтересованы в этом больше других…. -      Простите, - невежливо перебила министра Гермиона. Она чувствовала сильную слабость, голова немного кружилась, и каждое сказанное слово давалось с трудом. - Я не совсем поняла, о чем конкретно вы говорите. -      Твой проект о домовых эльфах, - повторил Бруствер. - Я вынужден передать его другому человеку. -      Но ведь это же мой проект! - резонно возразила Гермиона, до которой все еще не доходил масштаб разразившейся катастрофы. -      В данном случае мы должны смотреть правде в глаза, - вздохнул он. - Согласно твоим данным, самое большое количество эльфов в услужении находится сейчас у семьи Малфой, и это, по мнению членов комиссии, создает конфликт интересов. Разумеется, никто не считает, что ты предвзята, и они однозначно заявили, что, если бы проект был представлен мисс Гермионой Грейнджер, они бы однозначно приняли его к рассмотрению, но в сложившихся обстоятельствах… -      Погодите, - поморщилась девушка, снова запутавшись во всех этих многословных оговорках. - Вся проблема в том, что моя фамилия - Малфой, а у них есть эльфы? И поэтому я не могу этим заниматься? -      Да, примерно так, - кивнул министр, всем своим видом демонстрируя то, как он огорчен. -      И поэтому вы отдаете проект кому-то другому? - уточнила она. - Мой проект, над которым я столько работала? Мои исследования, мои разработки, мои предложения? -      Конечно, никто не справится с этим лучше тебя, - попытался успокоить её Кингсли. - И я прекрасно это понимаю. Но мы должны думать не о себе, а об эльфах, и, к сожалению, сейчас положение дел таково, что, либо проект будет передан другому, незаинтересованному лицу, либо заморожен. Я понимаю, Гермиона, какой это тяжелый удар для тебя, как много сил и времени ты в это вложила, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы твои старания не пропали зря. Я думаю, что ты вполне можешь продолжать участвовать в проекте в качестве… консультанта, скажем так, но… -      Но представлять, развивать и реализовывать его буду не я, - горько усмехнулась она. - А кто? Это я могу узнать? На правах, так сказать, консультанта? -      Астория Гринграсс, - нехотя проронил министр и поджал губы. - Мы переведем её на полную ставку специалиста в департамент по регулированию магических популяций. Она помогала тебе в подготовке, а значит, уже в теме, и не нужно будет тратить время на обучение и передачу дел. Кроме того, ты очень лестно отзывалась о её личных качествах, так что мы можем доверить ей этот проект с уверенностью, что она ничего не испортит и не упустит. -      Да, Астория ничего не упустит, это уж точно, - задумчиво обронила Гермиона. - А что насчет того, что у них в семье тоже служат домовики? -      Всего двое, - неопределенно пожал плечами Бруствер. -      О, это, конечно же, меняет дело, - снова усмехнулась Гермиона. - Итак, Астория переходит в департамент регулирования популяций. А я остаюсь без проекта и без помощника. Я все верно поняла? -      Ты забываешь о намеченных переговорах по землям с магглами, - напомнил министр. - Он не менее, а может, и более важен, чем вопрос расширения прав и свобод магических существ. Численность маггловского населения постоянно растет, чего, увы, нельзя сказать о волшебниках, и в настоящее время наши позиции нельзя назвать уж очень прочными… Этот вопрос потребует от тебя полной вовлеченности. Считай, что ты передаешь менее важный проект для того, чтобы заняться более приоритетным. -      Но это был мой первый собственный проект! - воскликнула она. -      Но ведь не последний, правда? - кротко заметил Бруствер, проникновенно глядя на неё своими шоколадного цвета глазами. - Если все соглашения по землям будут успешно переподписаны, это откроет для тебя все дороги! Никто больше не усомнится в твоей компетенции и непредвзятости! А пока рассматривай это как возможность взять небольшую паузу, передохнуть и собраться с силами. Ведь, если у тебя не будет проекта с домовиками, твоя нагрузка серьезно сократится, - министр замялся, но все же решил высказаться напрямик: - Ты и в самом деле взяла на себя слишком много, девочка. Ты похудела, побледнела, плохо выглядишь. И это я говорю тебе прямо и откровенно, как твой наставник и руководитель. Тебе нужно меньше работать и больше отдыхать. -      Отсутствие ассистента очень способствует отдыху, - ядовито заметила Гермиона.       Бруствер кашлянул и, кажется, даже смутился. -      Ты сама знаешь, как непросто с финансированием. То, что нам выделили на проект, плюс ставка стажера в сумме дадут всего лишь полную ставку специалиста. Возможно, в следующем году нам удастся заложить в бюджет дополнительную ставку ассистента, или хотя бы стажера… -      Не трудитесь объяснять, господин министр, - отмахнулась она. - Я все понимаю. Я могу идти?.. -      Да, конечно… - не стал её удерживать Кингсли, но у порога все же окликнул: - Ты должна передать проект до конца недели, хорошо?       Гермиона не смогла выдавить ни звука и просто кивнула в ответ, осторожно закрыв за собой дверь, как будто та была хрустальной и от малейшего неловкого движения грозила разлететься вдребезги.       Астории в приемной не было - вероятно, она уже присматривала себе стол на новом месте работы. Заперев дверь, Гермиона в каком-то мрачном оцепенении добрела до кресла, ноги подогнулись - и она осела на него тяжелым мешком.       Месяц каторжной работы. Месяц практически без выходных, месяц кропотливого труда с раннего утра до позднего вечера. Разговоры с этими упрямцами, которые воротили от неё рыльца потому, что она вела себя не так, как положено волшебникам, попытки добиться от них нужных ответов на её вопросы, а потом долгие часы на то, чтобы свести все это во что-то понятное, наглядное, удобоваримое… Все зря. А ведь, кроме этого месяца, было еще и то, чего она не помнила. Огромное количество черновиков, набросков, выписок из всех когда-либо принятых Визенгамотом решений по вопросу эльфов, подробный анализ существующей законодательной базы, исторические справки - все это были свидетельства проделанной ею работы за последние два года. Работы, на которую она тратила свое личное время, отрывая его… да неважно, от чего! И все это теперь просто так отдать какой-то девице, которая в Министерстве и пары месяцев не проработала?! Да, Астория помогала ей во всем, и досконально вникала во все возникающие проблемы, но по-настоящему её никогда не волновали домовые эльфы! Она, как и все волшебники, считала их чем-то вроде мебели, чем-то само собой разумеющимся - зато теперь, если проект пройдет, это будет исключительной заслугой мисс Гринграсс, а вовсе не Гермионы Грейнджер!.. Разве это справедливо?! Разве честно, что она лишилась своей мечты, своей цели, своего детища из-за проклятой фамилии, которая не принесла ей ничего хорошего?..       Какое-то время Гермиона еще цеплялась за разные варианты, не желая мириться с поражением. Может, все же рискнуть и вынести проект на обсуждение от своего имени? Возможно, её аргументы будут достаточно убедительными, чтобы эти надутые индюки приняли его, несмотря на сомнения? Впрочем, никто из них и так-то не был в особом восторге от идеи освобождения эльфов… А может, стоит прямо сегодня, сейчас вернуться в мэнор и на правах молодой хозяйки подарить домовикам Малфоев одежду - и тогда никакого конфликта интересов не будет?.. Поразмыслив, она отвергла и это: глупые создания поднимут такой вой, что она добьется лишь славы главной злодейки для них, а вовсе не спасительницы.       По мере того, как отпадала одна идея за другой, Гермиона проваливалась во все большее отчаяние. Все яснее становилось, что она ничего, на самом деле ничего не может поделать, и единственный шанс спасти проект - отдать его кому-то другому. Но как же это было несправедливо, обидно, больно!..       Наконец, исчерпав все возможности и варианты, она уронила голову на руки и горько, отчаянно разрыдалась.