Идеальный брак

      Если Гарри Поттер еще и боялся чего-то в своей жизни — то точно не Министерства магии и его представителей. Поэтому на допрос он шел абсолютно невозмутимо и в полной уверенности, что беспокоиться не о чем. Он давно уже не тот мальчишка, которого судили за самозащиту полным составом Визенгамота, и в случае чего готов был доказать это всем, кто посмеет сомневаться.       Однако ничего подобного не потребовалось. Министр Бруствер, которого, разумеется, немедленно известили о задержании Поттера, вызвал Фоули к себе и в простых и весьма доступных пониманию выражениях объяснил, что в квартиру погибшей мисс Скитер мистер Поттер отправился по прямому приказу министра магии, соответствующие документы изъял в соответствии с тем же приказом, а что в них было или же могло быть — не его, Фоули, ума дело. После чего следователь вернулся в свой кабинет, где его ожидал задержанный, и ледяным тоном объявил, что тот может быть свободен.       Гарри, в распоряжении которого, таким образом, было некоторое время на размышления, однако, не торопился воспользоваться предоставленной возможностью. Не пускаясь в подробности того, что именно он надеялся найти в квартире Скитер, он поделился информацией о том, что нашел — и заодно уж их с Малфоем соображениями касательно истинной подоплеки несчастного случая.       Сейчас, когда он сидел в этом так хорошо знакомом, заваленном всяким хламом и ворохом всевозможных бумаг, кабинете, и проговаривал вслух все то, что они напридумывали, это казалось еще более бредовым, чем раньше. В самом деле, для чего Сеймуру Гринграссу, человеку, обладавшему устойчивым положением в обществе и прекрасной репутацией, рисковать всем ради преследования чужой ему девушки?.. Астория — красивая, умная и милая молодая леди, едва ли Малфой для неё — единственный свет в окошке. Да даже если так, должны же быть какие-то разумные пределы в потакании желаниям дочери... -      Конечно, у него нет никакого мотива, так что все это несколько притянуто за уши, - напрямик озвучил он свои сомнения Фоули, но тот, вопреки его ожиданиям, возражать не спешил. -      Мотивы могут быть неочевидны, молодой человек, - задумчиво пожевав губами, проронил он — внезапные откровения Поттера отнюдь не вернули в их отношения былого дружелюбия. - Мисс Скитер, конечно, любила понабивать себе цену, делая многозначительное лицо и прикидываясь, что знает намного больше, чем говорит. И, вероятнее всего, та статья, что вы нашли — очередная попытка спекуляции на громком событии. Но все же, все же… Я бы хотел взглянуть на неё. Разумеется, если это не противоречит интересам господина Министра, - едко добавил он. -      Это — не противоречит, - не моргнув глазом, парировал Поттер. - Если хотите, вернемся в мою квартиру вместе.       Он не добавил «чтобы вы убедились, что я не вру», но это отчетливо прозвучало между строк — и еще отчетливее оттого, что оба они знали: врет. -      А не нужно никуда возвращаться, - безмятежно откликнулся Фоули.       Он поднялся, прошел к двери и кликнул Боулза — и не прошло и пары минут, как тот втащил в кабинет объемную коробку, в содержимом которой Гарри опознал знакомые ему листы и папки.       Он уперся тяжелым взглядом в лицо следователя — но тот и не думал тушеваться, а продолжал глядеть на него прямо и открыто, даже с каким-то вызовом и смешинкой в выцветших голубоватых глазах. Видимо, хитрый старый лис все-таки успел отдать приказ приобщить эти материалы как вещественные доказательства к делу об убийстве, пока Кингсли деликатно ходил вокруг да около, и теперь будет чертовски сложно выцарапать их обратно, не предав это широкой огласке. В этот момент Гарри очень хорошо понял, почему Фоули столько лет просидел на вполне рядовой должности — но это отнюдь не успокоило его, а скорее, наоборот. Что ж, оставалось лишь надеяться на то, что Малфой все понял верно и успел что-то предпринять.       Вместе они склонились над бумагами — теперь уже с Фоули, но результат оказался тем же. Сплошные туманные намеки, обещания и никакой конкретики. Впрочем, это не изменило намерений Фоули досконально проверить все сказанное мистером Гринграссом: его связь с Малфоями была очевидной, да и присутствие на обоих приемах предоставляло все необходимые возможности.       На протяжении всего разговора Гарри не раз ловил на себе пристальный взгляд следователя. Он понимал, что Фоули ждет от него большего, но сейчас чувствовал себя настолько уставшим и опустошенным, что ему было все равно — и даже угрызения совести не то что не мучили, даже ни разу не укололи.       Когда он наконец покинул аврорат, был уже глубокий вечер. Благоразумие подсказывало, что надо бы навестить Малфоя и узнать, успел ли он спрятать компрометирующие всю их странную компанию бумаги, а затем доложить о результатах Брустверу, но сил на какие бы то ни было телодвижения больше не осталось. Гарри вернулся в свою квартиру, показавшуюся ему особенно холодной и пустой — лишь Прытко пищущее перо с ярко-зеленым оперением все еще одиноко валялось на полу перед камином, напоминая о событиях прошедшего дня — и, даже не раздеваясь, рухнул в постель.       Казалось, прошла всего пара секунд — но, когда он открыл глаза, за окном уже сияло и переливалось звенящее утро. Голова была тяжелой и одновременно как будто пустой, мундир на нем весь измят, очки валялись, сброшенные на пол — если бы кто-то увидел сейчас Гарри Поттера со стороны, непременно решил бы, что у парня тяжелое похмелье. Он стащил с себя одежду и грязным комом швырнул её в угол — но вылезать из постели не торопился. Казалось, он мог бы провести так вечность, бессмысленно пялясь в потолок и уныло перебирая обрывки невеселых мыслей. Но одна из них больно оцарапала его расколотым краем — и Гарри резко сел. Рон! Конечно, все, что плел Малфой — чушь, но все-таки… Почему за эти дни он ни разу не вспомнил о Роне? Почему не пошел к нему? Не попросил о помощи? Даже не попытался поговорить?.. Рон, скорее всего, совершенно убит горем — а он, Гарри, не сделал ничего, бросил друга наедине с бедой!       Об апатии было забыто. Терзаемый въевшимся уже глубоко под кожу чувством вины, Гарри метнулся в душ, обдумывая, что и как он будет объяснять другу.

***

      Рон Уизли любил стабильность. Казалось бы, юность, наполненная приключениями и спонтанностью, должна была напрочь отбить у него вкус к скучной жизни простого обывателя — но, как ни странно, произошло ровно обратное. Ежедневная рутина, предсказуемый, размеренный распорядок дня, повторяемость и скука стали тем одеялом, толстым, ватным, которое мягко обернуло его израненную болью и потерями душу, согрело её и теперь оберегало от новых потрясений. Смерть Гермионы тоже как будто застряла в этой вате: где-то рядом, но все-таки не близко, не так близко, как могло бы. Каждый день Рон просыпался, зная наперед, что его ждет; каждый день шел по одному и тому же известному ему кругу, и эта повторяемость сама по себе стала гарантией того, что новый день обязательно наступит — и это давало силы жить дальше и просыпаться по утрам. От одного дела к другому, от первого пункта плана до следующего — это было как зацепы для альпиниста, который хватается за них, чтобы не свалиться в гостеприимно распахнутую под ним глотку пропасти. Реальность большого мира, которая не оставляла попыток отобрать у него самое ценное, самое дорогое, настырно стучалась в окна — но Рон отворачивался и делал вид, что не слышит назойливого грохота. Однако стоило круговерти его маленьких, незначительных, но спасительных для него дел хотя бы на минутку замедлить свой бег — и этот стук враз становился громким, почти оглушительным.       Поэтому Рон не останавливался. Молли не могла нарадоваться на сына, который, вопреки её страхам и опасениям, не провалился в глухую тоску, а наоборот, как будто начал жить нормальной жизнью. Джордж никак не комментировал резко проснувшийся энтузиазм братца, с которым тот брал на себя все больше и больше работы. Верити украдкой смахивала слезы счастья, видя, что её будущий муж не горюет о бывшей любви, а тратит все свободное время на обустройство детской для их малыша. Со стороны могло показаться, что Рону все равно. Но только сам Рон знал, от чего он так старается убежать — как и то, что убежать от этого было попросту невозможно.       Он не был сумасшедшим — он понимал, что чуда не будет. Но ничего не мог поделать с тем, что по утрам жадно набрасывается на газеты, а вовсе не на яичницу, в безумной надежде прочесть опровержение или объявление о том, что это был всего-навсего глупый розыгрыш. Что вздрагивает — коротко, почти незаметно, каждый раз, когда прихотливый ветер бросал оборванный лист или обломанную ветку в стекло. Что ежеминутно, ежесекундно всматривается в гущу посетителей магазина в глупой надежде, что в ней вот-вот промелькнут до боли знакомые каштановые локоны. Что в каждой точке на горизонте видит сову — её сову, которая несет ему вести о том, что все это неправда, все это ему показалось, приснилось, он неправильно понял — а она все еще есть где-нибудь в этом мире, живая и настоящая.       Но газеты писали чушь. Совы не прилетали, а когда прилетали, не приносили ничего стоящего. Покупателей в магазине было хоть отбавляй — но все не те. И в дверь никто не стучал — только завывал вечерами, будто оплакивая её вместо него, теплый, уже совсем летний ветер.       Гарри появился в магазине "Всевозможных волшебных вредилок" на третий день — и внутри у Рона все оборвалось. Мрачное лицо, темные круги под глазами, скорбная складка у рта — зачем он пришел?.. Сообщить дату похорон? А может, отвести его к ней прямо сейчас?..       По хрустальному кокону бытовой круговерти, который укрывал парня от реальности все эти дни, побежали уродливые трещины. Каждый шаг, что приближал друга к нему, углублял их, расширял, заставлял крошиться и сыпаться. То, что он так яростно, так истово отрицал эти три дня, эта невыносимая, невозможная правда вдруг, безо всякого предупреждения, обрушилась на него, стоило появиться тому, кто когда-то связал их жизни в единое целое. И больше не получилось бы от неё ни сбежать, ни спрятаться. -      Рон, прости… - начал было Гарри — ничего лучше, как ни старался, придумать он не смог. Но Рон понял его по-своему. -      Ты не должен извиняться, Гарри. Ты сделал все, что мог — я знаю! - перебил его Рон. Что-то огромное набухало внутри него, давило, проламывало кости и стремительно рвалось наружу. - Это я, я один во всем виноват. Если бы не я, с Гермионой ничего бы не случилось!.. Она умерла, на самом деле умерла, и это я её убил, я!.. -      О чем ты говоришь?.. - не веря своим ушам, переспросил Гарри. Он вновь услышал хохот в своей голове — совсем как когда-то давно, но на этот раз смеялся Малфой. Малфой, который… все это время был прав?.. -      Если бы она не стала женой этого слизняка, ничего бы не было, так? А в этом я виноват!.. Это я купил то кольцо и обронил его в её кабинете. Случайно! А когда сообразил и вернулся за ним, было уже поздно!..       Гарри будто огрели по голове чем-то тяжелым. В очередной раз. Вероятно, где-то в месиве его чувств должно было быть облегчение от того, что Рон никого не убивал в буквальном смысле слова. Но то, что Рон, именно Рон, тот самый Рон, с которым они были вместе столько лет, которого он, казалось, знал, как облупленного, приобрел артефакт, лишающий воли и выбора, для Гермионы, для их Гермионы, затмевало все. Она ведь любила Рона на протяжении стольких лет — и очень долго безответно, ждала его, прощала — и взамен на эту любовь и преданность он хотел сделать её рабыней?!       Все эти мысли и чувства — непонимание, неверие, отвращение — отразились на лице Гарри так ясно, словно были написаны на нем ярко-красными чернилами. -      Нет! - выкрикнул Рон. - Это не так! Все не так!.. Я не знал, я правда не знал, что это кольцо делает! Я ведь показывал его — и Джорджу, и Верити, и ничего такого не было!.. Откуда я мог знать, что так выйдет?! -      Откуда?.. - эхом отозвался Гарри, все еще пытаясь осознать и как-то переварить внезапные новости. - Ну я не знаю… Может быть, ты мог бы спросить, прежде чем покупать артефакты неизвестной силы?! -      Да я не артефакт купил, а кольцо! Просто кольцо, ну старое, так я подумал, что ей понравится! У типа одного, вроде Земника, знаешь… Уникальное, он сказал, второго такого нет... -      То есть еще и краденое? - зло прищурился Гарри, и тон его не обещал ничего хорошего. -      Он сказал, что купил у какого-то важного волшебника, ему, мол, деньги были срочно нужны, и так, чтобы тихо… Гарри, я клянусь тебе — я не собирался делать ничего такого! И если бы я его ей дал, я, а не он, все было бы нормально!.. -      А записку? Записку с рунами зачем вложил? -      Так она там была! Этот, что продавал, сказал, что это, дескать, подтверждает подлинность кольца, что не подделка какая-нибудь, ну я и оставил. Я рун-то не знаю, а Гермионе, подумал, будет интересно... -      Все это время… - с трудом проговорил Гарри, пошатнувшись, точно пьяный, и глубоко вдохнул. - Все это время ты знал и молчал!..       Рон опустил повинную голову. -      Ну, а что бы это изменило?.. - зябко повел плечами он. - Никто не поверил бы, что я не нарочно. Даже ты вот не веришь. -      Так вот почему ты так легко согласился стереть ей память, - внезапно понял Гарри. - Ты… струсил, да? Испугался, что она сразу все поймет? -      Я не хотел её потерять! Думал, что мы сможем, ну, знаешь… остаться друзьями… -      И как, остались? - зло поинтересовался Гарри. -      Я знаю, что виноват, - тихо проговорил Рон. - Поверь, я помню об этом каждый день. Я в глаза ей посмотреть с тех пор ни разу не смог. Гермиона тогда пришла ко мне — в таком отчаянии!.. А я наорал на неё. И я понятия не имею, как с этим жить. Тем более, теперь... -      Что ж, судьба дает тебе второй шанс, - едко бросил Поттер. - Гермиона жива. Я шел рассказать тебе об этом — произошла ошибка, вместо неё убили другую девушку, под Оборотным. Но знаешь еще что? Гермиона вспоминает. И сейчас, наверное, уже все вспомнила. Так что приготовь заранее какие-то объяснения поубедительнее — уверен, у неё к тебе будет очень много вопросов!..       С этими словами Гарри резко повернулся и пошел прочь, оставив за спиной оглушенного и растерянного друга. Внутри бушевала ураганом злость — на него, на себя, на всех, кто допустил все это — и обида. Все это было так нечестно, неправильно, несправедливо!.. Он старался действовать в интересах Гермионы, старался делать так, как лучше для неё — но в конечном итоге это привело к катастрофе. И не потому, что лично он, Гарри Поттер, был в чем-то виноват. Рон не сказал ему всей правды, Кингсли затеял какую-то собственную игру, Малфой не справился... Все они напортачили, но ведь он, Гарри, нес за Гермиону особую ответственность. И должен был думать не о себе и не о том, как ему будет больно потерять её — а только лишь о ней и её благе. И тогда бы, вероятно, он смог бы найти другой выход. Смог бы поступить правильно. И теперь ему не было бы так мучительно больно — и стыдно.