***
На рассвете они отправляются в путь. Войско ведет Шихён, за ним его сыновья. Тэхён слабо держит поводья своего коня Тана, даже на тропинку не смотрит, полностью погружён в записи неизвестного поэта. Чонгук первым замечает, что Шихён замедляет темп, пока в конце концов не останавливается. — Почему ты остановился? — после заданного вопроса альфа прослеживает за взором отца и поворачивается, заметив вдали высокие стены. В этом городе раздается звон колоколов — предвестник смерти. Скорее всего намечается казнь. Шихён был и остаётся частым свидетелем экзекуций. Если прежде от криков и мольб о милости на руках волосы дыбом вставали, то сейчас альфа чувствует только усталость. Люди несут на себе непосильную ношу и гибнут. В чём-то Шихён даже иногда согласен с Тэхёном — человеческая жизнь — хрупкий цветок. — Это Сефас, город-воитель. Сюда часто перебираются урсусы, — прикладывает ладонь к глазам из-за ослепляющего солнца старший Чон. Чонгук видит смотровые высокие башни из светлого кирпича. На макушке куполов развеваются чёрные флаги с кровавой лилией. — Заедем ненадолго. Надо наполнить запасы до первого привала, — обращается к сыновьям Шихён, — остальным ждать здесь. Незачем народ пугать. Взяв с собой ещё десять человек, они входят в город. Сефас представляет из себя один огромный рынок: домов в центре нет. Здания сооружены так, что на первом ярусе вмещается торговая отрасль, к примеру, мастерская или ткацкая, а на втором живут люди. На площади по кругу расставлены деревянные прилавки с товарами. Купцы побогаче имеют лавки и целые торговые ряды со своим добром. Из-за обилия товара торговая площадь кишит запахами: от вяленой рыбы до живого рогатого скота, которых сюда приводят поселенцы, живущие дальше от центра, под стенами крепости. Альфам приходится оставить коней за стенами и натянуть на головы капюшоны плащей, чтобы местные не заметили их иноземных одежд. Мода в Эвкадаре везде разная и по ней можно определить из какой части королевства человек прибыл. Столичное происхождение семьи Чон выдают их западный акцент, грамотная речь и шелка, которые даже не вся знать Сефаса может себе позволить. Тэхён с интересом заглядывает в небольшие кувшины с ягодами, спрашивает торговца о них и просит попробовать. — Это крыжовник, господин, — поближе к альфе двигает горшки старик в коричневой рубахе, — свежие, мы сами выращиваем. Мой муж только утром их набрал. Тэхён жуёт кисловатую ягоду, смакует вкус и одобрительно мычит. — Я куплю у тебя таких горшка два, — достаёт из-за пазухи мешочек с монетами Тэхён. Торговец радостно щебечет, накрывает горлышко горшка тканью, чтобы не высыпать ягоды. — Что ты делаешь? — ровной поступью подходит к брату Чонгук. — Отец просил далеко не уходить. — Попробуй эту ягоду, она такая вкусная, — берет крыжовник в руку Тэхён, виртуозно улыбаясь. Старший скептически смотрит на ладонь альфы, потом на утратившего воодушевление старика-торговца. — Дурак ты, братец, это же крыжовник, да ещё и неспелый. Ягода должна быть красной, а не зелёной, — хмыкает прямо в глаза старика Чонгук и, выбросив из руки Тэхёна ягоду, тянет его за собой. Отклик торговца глухо отдаётся в толпе переговаривающего народа. — Даже если она была неспелая, она мне понравилась. Я поесть хотел! — негодует Тэхён, вырвав руку из хватки старшего. — Не трать золото на ерунду! Лучше бы новые сапоги себе взял. Смотри, твои все в дырах. — До осени в них ещё можно походить, — бурчит второй, поморщившись от вони тухлой рыбы. — Гляньте на него, — смеётся Чонгук, взглядом отыскав отца, — на горшки неспелых ягод монеты он не жалеет, а на одежде экономит. Тебе нужно пересмотреть приоритеты, братишка. Альфы заворачивают за угол башни с колоколом, который никак не умолкнет, и замирают на мгновение, застав стражу и снующую толпу людей. — Вот вы где! Я же сказал не разделяться, — твёрдым голосом отчитывает братьев Шихён и хмурится на мужчину в красной маске на эшафоте. — Что тут происходит? — замечает в руке палача топор Тэхён, ужасается, понемногу понимая суть. — Похоже, кто-то совершил преступление. Люди собираются на казнь. Чоны слышат в толпе грубые «вперёд», а затем сами всё видят: на эшафот через всю улицу ведут гуськом перевязанных верёвкой людей: альфа, две омеги и ребёнок. На них практически нет одежды, вся она обезображена и больше напоминает тряпки. Стража толкает провинившихся в спину, отчего они спотыкаются и падают друг на друга. Ребёнок с необычными пепельными волосами чуть ли не подворачивает ногу и громко вскрикивает. Шихён на это хмурится пуще, сжимает кулаки. — Внимание! По приказу его величества, изменники, укрывавшие купцов из Урсуса, приговариваются к смерти через обезглавливание! — выходит на балкон смотровой башни герольд. Шихён в ужасе вытягивает рот и с волнением поглядывает на маленького мальчика, которого грубо сажают на колени, как и всю его семью. Тэхён ожидающе смотрит на отца, чувствуя его негодование, и заодно берётся за ножны на поясе, готовясь в любой момент атаковать. Чонгук же, скрестив руки на груди, прищуривается на смотрителя в дорогом одеянии и скучающе зевает. — Ваше последнее слово? — чопорно звучит герольд. Приговорённые к смерти поднимают синхронно головы к балкону, но ничего не говорят. Омега, тот, что помоложе, нервно кусает сухие губы, будто не может подобрать слов, вдруг издаёт шумный вздох и молвит: — Прошу вас! Не жалейте нас, виновны только мы, но мое дитя… Пожалейте моего сына! Люди, пожалуйста! Мой ребёнок безгрешен, он не заслуживает кары! Казните меня, заберите мою жизнь, но сына не троньте!.. — омега слезливо вопит, барахтается в руках стражи. Его сильно бьют в лопатки, припечатывают к доскам эшафота и просят замолчать. Собравшийся народ гудит, соглашается с просьбой родителя. А мальчик, на вид которому только семь лет, не издавая звука, тихо льёт слёзы и не поднимает глаз с земли. Чонгук присматривается к нему и удивляется, поймав себя на мысли, что видит в его взоре осознанность. Ребёнок будто принял свою судьбу и даже в каком-то смысле горд за эту участь. — По приказу короля, мы не можем никого помиловать, — перечитывает указ в своих руках герольд. Омега плачет навзрыд, зовя на помощь. Первым к палачу проводят альфу, главу семьи. Его силой держат за плечи, фиксируя голову на высоком пне, укрытом белым мешком. Палач, надев перчатки, крепко берётся за наточенный топор. Шихён опускает подбородок вниз. — О, мой король, храни Эвкадар, как Боги хранят мироздание, Как Мир носит на себе человека, И как человек лелеет тебя, — хором воспевают гимн люди. Тэхён не выдерживает, подходит к отцу и берет его за руку. — Папа, ты же можешь этому помешать! Сделай что-нибудь! — Нельзя обговаривать, а уж тем более ослушаться приказа короля. Это преступление, — почти шёпотом отвечает Шихён. Тэхён осознаёт, что на его стороне никого нет и обречённо щурится на эшафот. Летит первая голова, площадь наполняется запахом свежей крови и плачем омег. Чонгук наблюдает, как палач, схватив отрубленную голову за волосы, показывает её всем собравшимся, а затем прячет в чёрный мешок. Маленький мальчик все ещё глаз не поднимает. Больше слёз не льёт. Вновь воспевают гимн, и летит вторая голова, затем третья, и остаётся он. Один только он, самый одинокий и несчастный. Мальчик, не успевший понять жизнь, теряющий её. Ребёнка волокут к палачу и толкают прямо в лужу крови его родителей. Пепельноволосый мальчик, чья кожа по бледности сравнима с мешком, когда-то не запачканным багровым цветом, поднимает руки к лицу и с ужасом разглядывает кровь. Она повсюду, омежка в ней искупан, будто только родился. Он впервые за всё время отрывает напуганный взгляд с земли и всматривается в лица окружающих, словно все они призраки. — Сюда, малыш, — сильной хваткой за тонкую шею тянет мальчика палач. Маленький омега хмурится, не дышит носом, боясь опустошить и без того пустой желудок от смердящей вони крови, весь напрягается в ожидании. Он чувствует, как холодная жидкость липнет к его подбородку, слышит переговоры людей, их всхлипы, однако, окутанный ужасом, совершенно ничего не делает. Повинуется судьбе, отдаётся в руки смерти. — О, мой король, храни Эвкадар, как… — Остановитесь! — басистый тембр обрывает песнь, и толпа оборачивается на поднимающегося к эшафоту альфу в чёрной мантии. Чонгук строит неодобрительную гримасу и фыркает на облегчение Тэхёна, который направляется вслед за отцом. Старшему приходится пойти его примером и держать меч наготове, видя стражу, которая поглядывает на смотрителя в ожидании сигнала. Малыш разлепляет тяжёлые веки и приподнимается, но палач ногой припечатывает его обратно. — Кто ты такой и что всё это значит? Как смеешь ты прерывать казнь?! — Я требую, чтобы вы отпустили этого мальчика, — стоит на своём Шихён, не стягивая с макушки капюшона. Смотритель башни широко ухмыляется и принимается хохотать. Чонгука трясёт от желания вытащить наконец меч и вступить в бой, но из-за отца, взмахом руки вытеснившего ропот звонким молчанием, не осмеливается. — Ты требуешь? — переспрашивает ехидно смотритель, опершись локтем о каменные перила. — Воля короля для тебя ничего не значит, нечестивец? — Я короля почитаю и верно ему служу, — Шихён одним жестом снимает мантию, демонстрируя всему народу Сефаса одежды и вышитый серебром герб Эвкадара на ней. Смотритель резко меняется в эмоциях, внимательно всматриваясь в смутно знакомое лицо. — Мое имя Чон Шихён, — продолжает альфа, обращаясь к народу, — я первый советник короля, его правая рука и бывший генерал армии Эвкадара. Я повторяю ещё раз — освободите мальчишку. Сейчас же, — рявкает на стражу Шихён. Те переглядываются со смотрителем и, получив от него нежеланный кивок, помогают обомлевшему сироте подняться. Омега, будто во сне, много моргает и вытирает об себя кровавые руки. Он готов заплакать из-за того, что пятна не смываются, однако возникший перед ним высокий статный мужчина переключает внимание на свою персону. Шихён долго смотрит в маленькие глазки-пуговки светло-карих глаз, кои на фоне его белоснежной кожи и необычных серебристых волос кажутся магическими зеркалами. — Я его забираю, — обращается к смотрителю альфа. — Конечно… Только королю вы сами объясните почему его приказ не был приведён в исполнение. Чонгук недовольно цыкает, пихнув меч обратно в ножны, спускается обратно. Первым делом, взяв шокированного омежку за руку, Шихён ведет его к маленькому фонтану и помогает умыться. Мальчик стесняется смотреть на своего спасителя, сам неуверенно моет запачканные щеки и ловит любопытные взгляды селян. — Как тебя зовут? — спрашивает его Шихён, сев перед ним на корточки. Омега открывает быстро рот и тут же закрывает. Альфа на это искренне улыбается. — Меня не бойся, я тебя не обижу. — Вы служите королю? — вдруг интересуется ребёнок, запомнив слова Шихёна на эшафоте. Альфа кивает. — Тогда обидите. Это король убил мою семью. Тень печали и недоумения ложится на лицо старшего Чона. Мужчина поджимает тонкие губы и глубоко вздыхает, прислушиваясь к журчанию воды. — Я не хотел этого, но спасти мог только тебя. — Я понимаю, — кивает омежка, закончив умываться. Шихён перед уходом из Сефаса заходит ещё в один магазин и просит одежду для худощавого омеги. Мальчику покупают рубашку и хорошие штаны с ботинками. Сиротка долго отказывается принимать подарки, но под нетерпеливым взглядом одного из альф прогибается и идёт переодеваться. Он долго рассматривает себя в старом зеркале, трогает приятную на ощупь ткань рубашки с красивой вышивкой и грустнеет. Прежде даже мыслей надеть такое у омеги не было, потому что средств еле хватало хотя бы на еду. Мальчик и не мечтал о дорогих шелках и удобной обуви, но получил всё разом, лишившись самого дорогого — семьи и дома. Шихён рассказывает ему о столице, обещает отдать в школу и изменить его жизнь. Ребёнок со слезами на глазах оглядывается на стены крепости и останавливается. — Что будет с моим домом? — У тебя его больше нет, — устаёт нянчиться с омежкой Чонгук и, под неодобрительный взгляд Тэхёна, взбирается на своего коня. — Одному тебе здесь не выжить, сынок, — мягко доносит истину Шихён, — порой приходится делать выбор, чтобы обрести счастье. Это счастье скрывается за жертвенными поступками. «Счастье скрывается за жертвенными поступками», — выжигает в своём сознании мальчишка и улыбается доброму альфе, который спас его жизнь, поставив свою под риск. Он это хорошо понимает, как понимает неприязнь одного из сыновей Шихёна именно по этой причине… — Меня зовут Юнги, — взмахнув ресницами, смотрит на альфу пепельноволосый омежка. — Юнги, — своей улыбкой разглаживает морщины и шрамы на лице старший Чон. — Воистину подходящее тебе имя.***
Шихён с войском за три рассвета добрались до небольшой деревушки Хёк. Напоив лошадей и сами отдохнув, альфы решили расставить шатры неподалёку и отправиться в путь с первыми лучами солнца. Чем дальше путники от юга, тем холоднее ночь. Юнги почти ни с кем не разговаривает, кроме Шихёна и его младшего сына. Шихён развлекает омегу разными историями из прошлого, учит читать по своим записям и мало-помалу привязывается к довольно любознательному и подхватывающему все налету мальчику. Тэхён тоже рад новому члену семьи, но братом Юнги не считает, скорее другом. Альфа не раз замечает подглядывающего в его рисунки омегу и всё-таки решает подпустить сироту ближе, учит рисовать. И лишь Чонгук игнорирует само его существование. Даже однажды на Соколе чуть не затоптал его. Шихён ругался долго. Первый месяц странствий Юнги приходится по душе. Тот, кто кроме высоких стен и каждодневной тяжёлой работы ничего не видел, впервые ощутил свободу. Юнги особенно полюбилось сидеть у костра и есть баранину, которую сам мариновал Шихён неизвестными для омеги специями. Юнги нравится сидеть между воинами, слушать их рассказы и забывать о крови на своих ладонях. Спать он не любит, ибо во сне приходят кошмары, которые не отпускают с того самого дня казни. Юнги постоянно видит во сне отрубленные головы родителей, видит себя, одетого в красные балахоны, и просыпается в холодном поту. Омега тихо выбегает в степь, ёжится от холода и застывает статуей, заметив на холме, рядом со своим Соколом, Чонгука. Альфа в такой холод без верха, тренируется с невидимым соперником на мечах, двигается молниеносно и одновременно плавно. Юнги подкрадывается к нему из-за спины, не решается выглянуть, боясь нарушить чужой покой, выглядывает одной макушкой. Однако, стоит ему это сделать, как омега натыкается на вычищенные копыта белого коня, морда которого внюхивается в волосы столь позорно раскрытого Юнги. — Он тебя за километр учует, не старайся, — не глядя на сироту, надевает плащ альфа, завязывая распущенные влажные из-за пота волосы в хвост. Юнги с трудом, чуть не потеряв равновесие, поднимается на холм, опасливо отходя от Сокола. — Почему? — Ты пахнешь, как морковка, — недружелюбно сообщает тому альфа, втыкая ножи обратно в пояс. — Это хорошо или плохо? — Это значит — мне плевать, — проходит мимо крохотного омежки Чонгук. — Я тебе не нравлюсь. Юнги шмыгает замёрзшим носом и наблюдает за руками альфы, который стягивает седло с коня, чтобы тот смог отдохнуть перед завтрашней долгой дорогой. — Это потому что из-за меня дядя Шихён может пострадать? — Не может, а точно пострадает, — цедит сквозь зубы тот, оборачиваясь к Юнги, — как только мы прибудем в столицу, король его вызовет и неизвестно какую судьбу ему преподнесёт! Под напором почти на десять лет старше него парня омега тушуется, прячет виноватые глазки и царапает себе кожу, чтобы не плакать. Юнги знает, что Чонгук прав. Он — огромная обуза, клещ, пятое колесо телеги. Но в то же время Юнги не понимает, в чём именно его вина? Разве он молил в тот день спасти ему жизнь? Разве он хоть на одного человека устремил жалостливый взгляд? Разве он хоть слово пикнул? Юнги был готов разделить участь своих родителей и деда, однако вдруг загорелась надежда. Впервые в его жизни случилось чудо, за которое он благодарен от чистого сердца. — Я люблю твоего папу, — вытирает нос рукавом тёплой рубашки омежка, — мне правда жаль. — Если жаль, просто исчезни, — отрезает Чонгук, возвращаясь в свой шатёр.***
Утром Юнги не могут найти. Шихён приказывает разделиться на группы и любой ценой отыскать омегу. Спустя несколько часов под палящим солнцем Юнги находят в деревне под каменным мостом. Омега отказывается что-либо объяснять, ни с кем не говорит, будто воды в рот набрал, и на просьбы Шихёна не реагирует. Омега готов был вернуться в Сефас. Он ждал, пока Шихён покинет деревню, чтобы спокойно вернуться в отчий дом, где ему и место. Юнги боялся мысли, что Чонгук прав и Шихёна накажут. Слишком уж привязался к альфе, который относится к нему, как к родному сыну. Чонгук потеряшку смеряет презрительным взглядом и, натянув поводья Сокола, первым покидает деревню. — Это же ты ему что-то наплёл, так? — позже нагоняет сына Шихён. — Что ты ему сказал? — Только правду. — Чонгук, ты уже немаленький альфа, ты должен осознавать, что дети не несут ответственность за выбор взрослых. Он просто омега. Брюнет резко затормаживает, отчего Сокол издаёт протяженное ржание, и сурово буравит отца глазами, в которых отражается несогласие. — Верно, он просто омега, который не стоит жизни ни одного из нас! А если Намджун прикажет казнить тебя? Если он всех нас бросит в клетку с ядовитыми змеями? Я за семью беспокоюсь! — Король мне друг, я поговорю с ним и он меня послушается. А ты оставь Юнги в покое! — уже серьезно требует альфа, однако слышит за спиной: — Я ему покоя не дам!***
Подобравшись ближе к столице, группу Чон Шихёна поджидает гонец с тремя воинами. Альфа жестом велит своим остановиться и, подмигнув растерянному Юнги, спускается на рыхлую после череды дождей почву. Шихён поправляет плащ, здоровается с гонцом и спрашивает, что случилось. Ему не отвечают, передают ларец с сообщением. Шихён отходит в чащу деревьев, где отчётливо пахнет сыростью, читает письмо. — Что он пишет? — подходит из-за спины Чонгук. Тэхён, веля Юнги сидеть на месте, нагоняет семью. Омежка с тоской хмурится, впуская в себя яд чонгуковского «сирота-нахлебник», осознаёт, что, как бы ни старался, новую семью ему не обрести. — На границах неспокойно. В море вышли корабли Урсуса. Намджун требует нам пока не спешить в столицу. — Неужели снова война? — с плохо скрываемой радостью спрашивает Чонгук. Шихён слишком озабочен, чтобы обращать внимания на воодушевление сына. — Думаю, что да… — Как нам быть, отец? — Тэхён мельком оглядывается через плечо, чтобы Юнги не слышал их разговора. — Намджун пришлёт подкрепление, надо разбить лагерь и готовиться. Если Урсус правда планирует покончить с перемирием, мы должны быть готовы отразить первое наступление.***
Беспокойные времена возвращаются на земли Эвкадара. В портах Урсуса беспрестанно строятся новые судна один за другим. Шепоты о скорой войне заполоняют континент. Эвкадар, наряду со своим врагом, принимается искать союзников за океанами. В тронный зал Намджуна съезжаются послы, первые лица дворов, доверенные люди знати заморских государств. Шихён, по приказу Кима, разбивает военный лагерь, выбрав место в двух километрах от населенного пункта, дабы прибывающей армии было где брать питьевую воду и пищу; плюс ко всему, рядом располагается густой лес, где можно было охотиться. Через месяц после письма Намджуна, Шихён, оставив сыновей и Юнги под охраной парочки воинов, возвращается в столицу для обсуждения военной стратегии. Альфа десятки раз, будь это помпезный ужин или обычная конная прогулка, пытается рассказать правителю о случившемся в Сефасе, только Ким его то и дело перебивает. И когда Шихён вновь делает попытку сознаться, Намджун меняет тему на Урсус, а точнее на тамошнего государя Ким Чанни, чей сын альфа должен будет унаследовать трон. — Я толком о его отпрыске не знаю, но чувствую нутром, небеса нам благоволят. Послушай, Шихён, и поделись своими мыслями, — Намджун в ночных свободных штанах и в одном одеянии стоит у камина с кубком вина. — Если я избавлюсь от Чанни и его сына, смогу ли я наконец-то вернуть то, что мое по праву? Ведь когда-то Урсуса и вовсе не существовало. Это мои земли, земли моего отца. Шихён склоняет голову, стоит Намджуну обратить свой взор на него. Тот подытоживает паузой, мол, говори, и альфа навсегда хоронит мысль рассказать о Юнги. — Восстановление целостности одного государства — это долгий путь, мой король. Снова будет много крови. — Долгий, это так, — соглашается Ким. — Но цель оправдывает средства. Разве я не прав? Это же мои земли. Кто такой этот Чанни? Двоюродный племянник покойного отца?! Я — прямой и единственный наследник, но эти люди, эти честолюбцы!.. Из-за того, что мой папа крестьянин, меня возненавидели. Видишь иронию жизни, Шихён? Бедняки проклинают знать, но на троне видят только голубую кровь. Безумный смех, полный горя и одиночества, сотрясает каменные стены. Для всего Эвкадара Намджун жестокий правитель, но Шихён видит в нем альфу, которому пришлось бороться с первого вздоха на этом свете. Отец от него отрёкся, папа умер, даже не успев увидеть своё дитя. Намджун рос в богом забытом приюте для сирот, а в двенадцать лет сбежал, искал свой путь. Вот и очерствело его сердце, не знающее любви. — Люди видят то, что хотят видеть. Не хочу показаться грубым, господин, но ни при одном вашем предке Эвкадар не достигал такого процветания. Вы не должны оглядываться в мрачное прошлое, ваше место здесь, на этом троне. Тон у Шихёна спокойный, равномерный, точно он пересказывает сутры. Намджун внимательно слушает реплику своего наставника, мягко улыбается, обнажая ямочки, и, встав напротив альфы, кладёт ему на плечо ладонь с изумрудным перстнем. — Ты единственный, кто всегда знает, какими словами обрадовать. Я налью тебе выпить. Пока ты в столице, мне хочется обсудить с тобой каждую мелочь. Но признай, — из-под бровей усмехается Ким, — идея с объединением отличная. К тому же, мои лазутчики докладывают, что Чанни чем-то болен уже как две луны. Надеюсь, он скоро сдохнет. Шихён Намджуну не отвечает; о том, что наступает время смерти, тоже не заикается, ибо это всем и так известно.