***
Утром, одевшись в синий бархатный костюм, Джин цепляет на широкие плечи плащ и, надев перчатки, подходит первым делом к покоям отца, якобы поинтересоваться самочувствием. Подойдя к дверям с росписями, Ким замечает новую стражу и говорившего со смотрителем покоев главного советника. — Ваша светлость, — приветствуют Джина альфы. — Как поживает король, Архи? — держит спину прямо омега. — Все ли его желания были исполнены? Старик намёки в интонации Джина угадывает сразу, потому немедленно кивает. — Наш государь, слава богам, скоро поправится. Я лично слежу, чтобы пожелания его величества исполнялись с точностью, — говорит советник, а омега слышит «я, как и было велено, избавился от всех свидетелей и слежу, чтобы никто в покои не заходил». — Вот, говорил смотрителю не тревожить короля посещениями. — Верно, однако, ваша светлость, я-то, как смотритель дворца, имею права заглядывать к королю. — Я вчера лично беседовал с отцом. Он не хочет никого видеть, и я его понимаю. Ему нужно копить силы, а ваши разговоры его только раздражают. Отныне всеми вопросами дворца занимается советник Архи, — не выдавая ложь эмоциями, спокойно оповещает Джин. — Если же будет что-то важное, где не обойтись без слова короля, обращайтесь ко мне. Моего отца беспокоить не смейте. Предупреди каждого, будь это слуга, гонец или посол. — А как же король… — Ты, — перебивает подданного омега, концентрируя внимание полностью на старике. — Немедленно созови совет в тронном зале. У меня есть для вас новость. Завтракая на свежем воздухе, шатен постоянно останавливает глаза на балконе королевской опочивальни, где в пропитанных трупной вонью простынях лежит покойник. Всю ночь Джин не спал, ворочался, обдумывая дальнейшие действия. К рассвету он сводится на безумной, но вполне возможной мысли. Закончив с едой, петляя по мраморным коридорам, омега входит в огромный зал, напичканный людьми. Его встречают поклоном. Джин, который ненавидит заниматься политикой, впервые сам созывает совет, быстро, но ровно доходит до трона, тем не менее на него не садится, ибо по правилам, пока жив действующий монарх, наследник не имеет права занимать его место. Встав напротив огромного каменного трона с бархатным вкладным сидением, смотрит на красный ковёр под собой и выдыхает полной грудью. — Я собрал вас здесь, чтобы объявить волю короля. Вчера ночью он велел мне покинуть Урсус и тайно отправиться в столицу Эвкадара, — Джин делает паузу, ждёт, пока гул утихнет, затем снова говорит: — Так как мой отец по причине недуга не в состоянии руководить делами королевства, за главного, в качестве регента, остаётся советник короля, Чхвэ Архи. Старик, изумлённый внезапным решением молодого наследника, округляет подслеповатые глаза и подходит к Джину, встав перед ним на колени. Омега вручает ему перстень с гербом Урсуса, где изображён орёл на фоне пустого круга — луны. — Благодарю вас за доверие, господин. Но что вы задумали? — дабы не услышали другие, тихо спрашивает Кима старик. — Я хочу убить Ким Намджуна и присоединить Эвкадар к Урсусу. От услышанного челюсть старика чуть ли не свисает к полу, однако, вспомнив о том, что вокруг десятки лишних ушей, советник дожидается окончания собрания и только тогда в полном изумлении старается отговорить молодого господина от своего безумного замысла. — Это очень рискованно, ваша светлость! Если правда раскроется, он вас убьёт! — Намджун не знает, как я выгляжу, и плюс ко всему, я намерен заколоть его первым. Единственное, что пока осложняет мне дело, это пересечение границы. Из-за войны попасть в Эвкадар практически невозможно. Придётся переплывать океан и через торговые суда соседних королевств плыть в столицу. — Одумайтесь! Сейчас вы больше нужны Урсусу! Я не смогу долго скрывать правду о короле. Если народ узнает, а вас не будет, может произойти переворот. Джин отчасти согласен со страхом советника и тоже рассматривает возможность переворота, ведь похожая ситуация произошла когда-то и с Эвкадаром. Омега, наблюдающий из окна за трудящимся во дворе бетами, собирает в замок руки, задумчиво мычит. — Я предупредил весь дворец о секретности этой миссии и заверил в неизменности самочувствия отца. К тому же, я намерен изучить записи короля и заранее подготовить все его указы, чтобы ты время от времени их объявлял. Сборы к отъезду нужно начать уже завтра, тянуть нельзя… Пока на фронте затишье, я должен уничтожить Ким Намджуна. Поздней ночью, обратившись за помощью к верным сторонникам Чанни, Джин выносит труп отца и тайно хоронит его в фамильном склепе, как и завещал король. Покои усопшего хорошо отмывают и меняют простыни, а дабы тишина не навеивала подозрения, в комнату укладывают страдающего тяжёлым кашлем человека. Джин принимается за сборы к долгому путешествую.***
Красивая мелодия дудки, завораживающая душу, будто скрашивает всё вокруг, начиная от улитки, ползущей к порогу старого дома, заканчивая птицами в небе, не перестаёт звучать. Альфа в потрёпанных вещах, не замечая людских взоров, наблюдая за белоснежными облаками, сидит, оперевшись на стену из брёвен, издаёт те самые звуки, трогающие сердца. Пока деревенский народ занят обычными делами, помогая воинам с пищей, водой и чистой одеждой, бродяжный музыкант аккомпанирует им волшебной мелодией. Помимо таланта к музыке юноша симпатичен на лицо, чем собирает рядом с собой толпу влюблённых омег. Кокетливые, однако стеснительные юноши, прячась за соседним домом, выглядывают из своего укрытия, подглядывая за музыкантом. — Какой он красивый! Ты иди, поздоровайся с ним, — толкает своего друга один деревенский, отчего омега, завизжав, топчется ногами и убегает вдаль. Все смеются над ним и принимаются подталкивать друг дружку поближе к музыканту. Дело доходит до того, что занятые дурачеством омеги, в чьих наивных из-за возраста головках только любовь, забывают о своём укрытии, оказываются прямо перед альфой-музыкантом. Он перестаёт играть на дудке, вопросительно смеряет засмущавшихся омег взором, и затем слышит их поочерёдное ойканье. — Вот дебилы, — наблюдая издалека за этой смехотворной сценкой, цыкает в неодобрении Юнги и натягивает на рычаг веревку с набранной из колодца водой. Потратив на это пару минут, омега, чьи локоны стали длиннее и шелковистее, при том свой серебристый цвет не потеряли, вытирает рукой взмокший от усталости лоб, хватает деревянное ведро за ручку и не спеша идёт в сторону лагеря, в котором каждые три месяца сменяются войска: одни уходят на войну, другие приходят на замену, чтобы набраться опыта. — Красивая мелодия. Сам выдумал? — проходя мимо музыканта, спрашивает мимолётом Юнги. Альфа поднимает на него дружелюбный взгляд, узнает в красивом парне с нетипичной для здешних мест внешностью, присаживается прямо. — Балуюсь, как и всегда. Помочь тебе? — Сам справлюсь, я не слабак, — омега задерживает внимание на порванных башмаках музыканта, тяжело вздыхает, отложив ведерко на сухую грунтовую дорогу. Юнги сует руку в карман штанин и достаёт золотую монету, которую недавно получил от Шихёна за красивый танец в день, когда воины Эвкадара одержали ещё одну победу в битве с Урсусом. — Лови, это за твою красивую музыку, — попадает в дырявую панамку Юнги. Альфа в недоумении разглядывает монету в своей руке и благодарно вытягивает лицо. — Поешь что-нибудь или купи себе обувь. — Благодарю, ангел мой! — игриво тянет парень, привыкший окликать красивого омегу ангелом из-за цвета его волос. — Я куплю себе новую дудку. Юнги закатывает глаза, вновь взявшись за ведро. — Неисправимый. Дудка тебя не прокормит. — Зато я знаю того, кто не бросит меня в беде и всегда поможет, — подмигнув тому, принимается играть теперь уже вместо спокойной весёлую мелодию, альфа. Юнги подавляет улыбку, кусает нижнюю губу и идёт своей дорогой, чувствуя позади прожигающий взгляд на лопатках. Юнги семнадцать лет. Год назад он закончил деревенскую школу и начал ухаживать за Шихёном, который, после отъезда сыновей на разные горячие точки войны, остался без опоры. Годы берут своё, и если прежде альфа присматривал за своим любимым омежкой, то, повзрослев, теперь уже Юнги заботится не только о дяде, но и о многих альфах лагеря. Юнги вместе с деревенскими взрослыми омегами готовит еду и оказывает первую помощь при ушибах на тренировках. Также омега стирает грязное белье в речке и пишет под диктовку Шихёна письма важным лицам. Хотя королю альфа все же пишет сам. С братьями Юнги не виделся пять лет. Весть о войне застигла врасплох каждого, кроме Чонгука. Альфа ждать не стал, отправился на Север, по изначальному замыслу, через три дня. Больше Юнги его не видел, только письма получал с одним и тем же текстом: «Мы разбили их, отец. За меня не волнуйся». В день прощания с братьями, Юнги заплакал. Омега долго не хотел отпускать Тэхёна в Интэки, умолял дядю отпустить его с ним, однако, получив на эти детские капризы рычание Чонгука, Юнги смирился с положением. Страшные мысли терроризировали его. Вдруг кто-то из них поранится? Вдруг они заболеют? Или враги их разгромят? До Юнги слабо доходил весь ужас войны, пока до него не дошла весть о геноциде в одном из городов Эвкадара. Правда Юнги ещё не знал, что геноцид этот был со стороны их войнов, и что произошло это в Сефасе… И уж тем более он не знал, кто командовал войсками… Пять лет войны, пять лет одиночества и неведения, так как альфы перестали присылать письма, а только лишь через другие рты передавали короткие весточки. Таким образом Шихён узнавал, что его сыновья получали новые звания и спасали земли от чужаков. Гордость в такие моменты переполняла сердце бывшего генерала, а на глазах выступали тоскливые слёзы. Юнги в тайне тоже гордился, в том числе и Чонгуком. Особенно Чонгуком. С самой первой встречи Юнги видел в нем настоящего достойного война и патриота, поэтому успехи омегу неимоверно радовали. — Сынок, — замечает вернувшегося омегу Шихён. Альфа, в чьей недлинной бороде больше седых волос, нежели чёрных, отдаёт чертежи новой конюшни мастеру, насильно забирает у парня ведро с питьевой водой. — Мне не тяжело, — успокаивает старшего омега. — Не лукавь. У тебя хрупкие запястья, тебе нельзя их напрягать. — Ты думаешь, я как снежинка — только тронь, и растаю? — шутливо обижается на беспокойство дяди Юнги, решив передохнуть, садится на пенёк. — Скорее, как драгоценность, которую я намерен сберечь. Через два дня праздник в деревне. Я хотел бы, чтобы ты туда пошёл, повеселился. Юнги приподнимает одну бровь, расплывчато улыбаясь, качает головой. — Это же праздник для сватовства. Ты хочешь найти мне альфу? — Только в том случае, если ты готов. Просто, мое сокровище, не пойми меня неправильно, я думаю о твоём будущем, — любуясь белоснежной кожей, на которой горит здоровый румянец, объясняет альфа. Юнги поднимается с места, подойдя к Шихёну, руками обвивает его плечи и щекой прижимается к грубой жилетке. — Я постарел, Юнги. Твоих братьев рядом нет, идёт война. О тебе должен кто-нибудь заботиться. — Я сам в состоянии о себе позаботиться, — внюхивается в родной запах лесного ореха пепельноволосый и чмокает дядю в скулу. — Мне не нужен альфа. К тому же, оставаться здесь до конца своей жизни мне не в радость. Я в столице мечтаю побывать. — Побываешь, — слышит за спиной голоса воинов Шихён, хмуро наблюдая за переполохом вдоль палатки, — я сам тебя отвезу в Эвкадар, когда король пожелает меня видеть. Юнги тоже ловит гомон, видит, что многие новобранцы, выкрикивая нечто неразборчивое друг другу, сияя, словно алмазы, бросают шпаги и куда-то бегут. Шихён напрягается, сразу допустив мысль, что приближается враг, поэтому, оставив нежный поцелуй на лбу омеги, схватив свой меч, следует за всполошившимися людьми. Омега, то ли от внезапно поднявшегося весеннего ветра, дувшего с севера, то ли от настигшего его странного ощущения, ёжится, обхватив себя двумя руками, решает обойти палатки слева и подняться на холм. Прежде там по ночам тренировался Чонгук, но сейчас на холме стоит смотровая башня, построенная из массивных брёвен. Юнги, засучив рукава тёплой рубашки, поверх которой он носит короткую накидку из тёплой овечьей шерсти, быстро поднимается на холм и незаметно для всех садится на корточки, прячась за бочками. Омега слегка наклоняет подбородок влево и замечает столпившихся воинов. К лагерю кто-то приближается: он не один, с ним около ста человек, и все на конях. Только потом, когда всадник в чёрном плаще добирается до ворот лагеря, Юнги, чьё сердце пропускает удар, понимает, кто этот человек. Альфа ловким движением спрыгивает с коня и стягивает с головы капюшон. Ему хватает ступить на землю, чтобы она содрогнулась. От него исходит необъяснимая тяжёлая аура, которую пропускает через себя вся толпа. Юнги, потеряв равновесие, шлепается на копчик и, потирая больное место, вновь возвращает взгляд на призрака из прошлого. Сон ли это или омега перегрелся на солнцепёке? Шихён, рявкая на нарушителей, которые резко бросили тренироваться, проталкиваясь в передние ряды, с угрюмым видом выходит к воротам. Стоит альфе посмотреть в лицо неожиданного гостя, как взор его блеклых глаз проясняется, а на губы ложится радостная улыбка. — Мой сын, — словно пребывая в бреду, своим очам верить отказывается Шихён, распахнув руки для объятий, подходит к возмужавшему Чонгуку. Он обнимает сына так, будто это последняя их встреча, хлопает по широкой спине, еле доставая, ибо за долгие пять лет Чонгук на зависть изменился, обратившись в крепкого альфу с отличным телосложением, мощь которого даже воинская одежда не скрывает. — Здравствуй, отец, — оглядев Шихёна, одним уголком рта улыбается в ответ воин, чьи волосы закрывают скулы. — Где ты был столько лет, Чонгук? Почему не присылал письма? — Я всё расскажу, но сначала позволь вручить тебе подарок, — альфа кивает своему человеку, и к ногам Шихёна опускают тяжёлый сундук с железными ставнями. Юнги тоже с холма приглядывается, забыв об осторожности, выходит чуть вперёд, однако, заметив, что Чонгук в недоумении оглядывается по сторонам в поисках чего-то, омега, втянув воздуха, быстро ныряет за бочки. Чуть не поймал. Шихён с сомнением смотрит на деревянный сундук, затем на сына, неуверенно отпирает замки. — Это знамя я забрал у Урсуса в битве у хребта Джинга, — рассказывает не спеша брюнет, как только Шихён откидывает крышку и замечает содержимое подарка. Альфа берёт в руки шелковое знамя с вышитым из золотых нитей рисунками, гордо откидывает острый подбородок. — А этот кинжал я лично вырвал из рук убитого военачальника урсуских войск. Этот шлем принадлежал полководцу, который шёл на крепость Эрны. А эту чашу я принёс тебе из Сефаса, она принадлежала трусу-предателю Себастиану, который спокойно пустил в город вражеское войско. Шихён внимательно рассматривает каждый предмет. На одном видит царапины, на другом пятна крови или грязи, и эти следы говорят о подвигах его сына, о кровавых битвах на рассвете и под покровом холодных ночей. Он стал тем, для чего был рождён — героем. Альфа, не в силах прекратить довольно улыбаться, аккуратно кладёт завоёванные подношения, свидетельствующие о храбрости и силе, после чего, велев новобранцам вернуться к обязанностям, снова обнимает сына и благословляет его. Юнги, видя, что все расходятся, прислоняется спиной к бочкам и не хочет уходить. Или точнее показываться альфе. Омега окольцовывает руками колени, притягивая их ближе к груди, опускает на чашечки голову и жалобно воет. Почему судьба, прежде чем преподнести сюрпризы, о них заранее не предупреждает? Хотя бы намёк дать! О человеке ни слуху ни духу не было целых пять весен. Если бы не сплетни, распространяющиеся быстрее лесных пожаров, ни дядюшка, ни Юнги о Чонгуке бы так и ничего не узнали. Жив он или пал смертью храбрых. Ранен ли или в полном здравии. Лукавить смысла нет, Юнги часто не спал ночами, задаваясь подобными вопросами, поскольку сердечно беспокоился за обоих Чонов. Но теперь он вернулся, и Юнги в замешательстве. Расстались они не братьями, не друзьями и не врагами. Скорее теми, кого просто столкнула судьба. Как же он должен себя вести и, что более важно, как с ним будет себя вести Чонгук? Омега, живот которого от нервов крутит, кусает задумчиво губу и, расслышав своё имя, видит направляющегося к нему конюха. Бета сообщает, что его везде ищет Шихён и просит зайти к нему в шатёр.***
Чонгук принимается рассказывать о своих подвигах, не дожидаясь застолья, которое Шихён просит деревенских жителей организовать для путников. Слухи, охватившие континент, не оказались пустыми словами — альфа на самом деле своей силой добился звания главнокомандующего, настойчиво поднимаясь к высотам, имея возможность пойти по стопам отца и стать вторым в истории молодым генералом войск. Чонгук, не знающий пощады по отношению к врагу, при этом справедливый воин, готовый снести голову любому, кто покусится на жизнь слабого, ловко очистил север от урсусов. Альфа рассказывает, что был тяжело ранен в правую лопатку и долго боролся с горячкой. Рассказывает об ужасных ветрах и снежных лавинах, которые, бывало, помогали ему справиться с противниками. Также он не забывает упомянуть о брате: покинув горы, армия Чонгука перекочевала к югу, пройдя рядом с Интэки, где Тэхён держал оборону. О брате альфа рассказал мало, как считает любящий отец, чьё сердце полно заноз из-за вынужденного расставания с семьей. К тому же, Тэхён тоже перестал присылать весточки, и Шихёну остаётся самому надумывать о его делах. — Что тебя привело обратно? — Меня вызвал король, — избавляясь от тугого пояса с оружием, отвечает Чонгук. Шихён, пока альфа переодевается в более удобный костюм, замечает многочисленные шрамы на его запястьях, потом царапины и только зажившие ссадины на груди. — Ты ведёшь прямую переписку с Намджуном? — слегка потрясён подобной чести Шихён, ибо близость с королем можно считать ветхой лестницей, коей любая ступень можно оказаться последней. Всякая оплошность, вольность или кривое слово, из-за вспыльчивого нрава Намджуна, приводит к неотвратимым последствиям. Поэтому Шихён не знает, рад ли приоритету сына, к которому тот с детства стремился, или же испытывает насторожённость. — Уже как три года. А что? Ты мной не доволен? — хмурится Чонгук. — Я горд тобой, мой сын. Ты вернул мне душевный покой и прославил наш род, о большем я мечтать и не мог. Но мне интересно послушать про Сефас. Что ты там потерял? Старший не забыл обозначенный сыном пять лет назад город на карте. Доселе он подозревает в действиях Чонгука скрытые мотивы, связанные с Юнги. Шихён может ошибаться, однако в голову ненароком забиваются разные мысли. Брюнет присаживается напротив отца, облокачивается локтем о колено и каждый раз, стоит кому-то войти в шатёр, поворачивает шею на шум. Однако во всяком, кто бы не входил, Чонгук не узнавал желанного личика. — Один из пленников проговорился, что основные силы урсусов разместились в городе-крепости, которая находится близко к границе. Я сразу понял, о каком городе идёт речь. Давно люди судачили о чужеземных флагах на одной из башен, и что набеги урсусов стали частыми. Это оказалось правдой — Сефас был окружён бесчисленной армией Урсуса, и вошли они за стены без боя. Смотритель, тот самый, который казнил родителей Юнги, продался Чанни. Он этих скотин из наших кубков поил. — И ты убил его? — Я вырвал ему сердце, — не дрогнув голосом, фыркает Чонгук, чьи черты лица, по вине злости от нахлынувших воспоминаний, заостряются. Шихён сперва не знает, как реагировать на сказанные слова, просто проницательно смотрит на альфу, считывает его эмоции по кромешно чёрным глазам. А то, что на дне его мрачного озера тонут жертвы минувших битв и жертвы будущих сражений, Чон даже не сомневается. — Над Сефасом вновь развевается флаг Эвкадара. Из-за этого король меня и вызвал в столицу, хочет наградить, — Чонгук в который раз оборачивается в угол выхода, но натыкается горящим взором на омегу-рабочего. Снова не он. Воин, нахмурившись пуще прежнего, нехотя отводит выжидающий взгляд от тяжёлых кожаных тканей, не замечает потеплевших глаз отца — альфа обо всем догадывается. — Хорошо. Ты проделал длинный путь и устал. Твоим людям я выделил шатры, отоспитесь, вечером в деревне устроим пир. — Я бы не отказался от горячей ванны. — Конечно, — с трудом поднявшись, хлопает по руке Чонгука Шихён, и ловит суетливого слугу, прося подготовить альфе его принадлежности.***
— Чего сидишь? От кого прячешься? Юнги от неожиданности подскакивает на ноги с мокрой из-за инея травы, ругается плохими словами под нос и смеряет хихикающего альфу упрекающим взором из-под серебристых ресниц. Дудочник, имя которому Таки, хрустя зелёным яблоком стоит, облокотившись плечом о шершавый ствол дерева. Он часто приходит на полянку набраться вдохновением, поэтому, застав сидящего за кустами омегу с корзиной высушенных фруктов, даже удивляется, потому что прежде тот здесь не появлялся. — Кто сказал, что я прячусь? Я просто на солнышке греюсь, — чистит руками штаны от зелёных пятен Юнги, старясь не пересекаться взглядом с насмехающимся над ним Таки. — Хорошо, давай тогда вместе греться. Тем более у тебя с собой целая корзина фруктов, — альфа плюхается на место, где пару секунд назад сидел пепельноволосый, без спроса бросает в рот орешек. Юнги еле уговаривает себя не закатить глаза на наглого музыканта, переводит взгляд в сторону лагеря, где внезапно много людей, покрывается липким потом. Нет уж, лучше здесь с Таки, чем обратно в лагерь и встретиться с ним… Юнги покамест не успел подготовить реплики и не придумал манеру поведения. От Чонгука можно ждать чего угодно, и это пугает только больше. Омега присаживается рядом с парнем, обнимает себя руками и задумывается, как будто дудочника рядом нет. Таки, хрумкая фруктами, внимательно разглядывает аккуратный профиль омеги, улыбается на его родинки и привычку жевать губы во время раздумий. — Смотри, — прерывает молчание Таки, кивнув на свои пятки. Юнги сначала не соображает, чего от него хотят, но, проследив за взглядом альфы, одобрительно хмыкает. Таки все же послушался его совета и потратил золотую монету на новую обувь, которая была сплетена из хорошей коры неизвестного для омеги дерева. — Значит, у тебя на плечах все же голова, а не дудка, — журит приятеля омега, дотянувшись до не длинного прутика, коим он стал ковырять сырую почву. Солнце скрывается за пеленой облаков, отчего над парнями нависает тень. Поднявшийся ветер вынуждает их поёжится от холода. — Я люблю музыку, но жизнь люблю больше. Если я все свои сбережения начну тратить на инструменты, то до осени вряд ли доживу. — Здесь твоя дудка уже надоела, а вот на войне музыка бы не помешала. — Я воевать не пойду, — довольно категорично отвечает Таки, вертя в руке сушенный чернослив. — Мне не за что. — А если заставят? — Убью себя. — Дурак, — морщится Юнги, — сам только говорил, что любишь жизнь. — Люблю, — вздыхает альфа, подняв шею к синему-синему небу, — но войну ненавижу. И ненависть к ней сильнее моей любви к жизни. Для меня идти воевать и умереть — одно и то же. — В таком случае, — деловито тянет омега, решив сменить тему разговора, — тебе надо жениться. Если найдёшь себе омегу, тебе отсрочат вступление в войска, а к тому времени Урсус, быть может, падёт. Из-за сильного ветра парни покидают поляну и ровным шагом выходят к дорожке. Таки, спрятав руки за спиной, дурашливо идёт подпрыгивая, словно пятилетнее дитя. — Жениться? Это не мое. Если только… на тебе? На сей раз Юнги не выдерживает и закатывает глаза, взяв корзину в другую руку, поскольку, как и говорил Шихён, кисти его хрупкие и тяжёлое поднимать не могут. Дабы альфа гримасу боли не рассмотрел, Юнги кусает губу. — Только во сне я стану твоим мужем. И то, навряд ли. — Да ну, я же красивый. Все здешние омеги меня пригласили на праздник сватовства. Я завидный жених, тебе лучше подумать хорошенько, прежде чем отказывать. — Вот и найди себе омегу среди этих тупоголовых. А я замуж никогда не выйду. Мне и одному хорошо. — Просто ты со мной не целовался. Юнги, больше не в силах тащить корзину, опускает её на пыльную дорожку, охает и расправляет плечи. — А это здесь причём? — Давай поцелуемся, и ты поймёшь, — Таки неожиданно слишком близко к Юнги. Омега шарахается, словно от прокаженного, выставляет руки вперёд и нервно смеётся. — Со своей дудкой облизывайся! Я свой первый поцелуй подарю тому, кто рубаху задом наперёд не носит, — ткнув пальцем в грудь самоуверенного Таки, хватает пепельноволосый корзину и быстрым шагом идёт вперёд. Он не собирался признаваться, что ещё ни с кем не целовался. Само вырвалось. Альфа чертыхается, поняв, что весь день проходил в таком виде, надевает рубашку верной стороной и догоняет Юнги. — Я приглашаю тебя стать моей парой на праздник сватовства. Согласен? — Нет. — Уверен? — подначивает Таки. — Я подумаю, — лишь бы отвязаться, кивает Юнги, заметив неподалёку собравшихся на площади омег, которые прожигают из-за зависти в нем дыры. Омега выдерживает их групповую ненависть и без особой охоты возвращается в лагерь. Там его сразу ловит Шихён, отчитывает за побег и просит позже помочь омегам с застольем. Юнги этому вовсе не рад. За целый день игры в «прятки» он очень вымотался и сейчас бы предпочёл лечь в постель, прикрыть веки и забыть о возвращении Чонгука. Однако, стоит ему завернуть к своему шатру, как он замирает, широко округлив глаза и поздно сообразив юркнуть в сторону. Чонгук его видит или даже сперва чует. Высокий подкачанный воин стоит прямо у шатра, держа в руке какую-то синюю коробочку из бархата. Юнги, чьи ноги дрожат так, словно мимо него пробегает табун лошадей, забыв о дыхании, чувствует себя вытянутой стрункой, не зная, что делать. Они друг напротив друга, не враги, не братья, не друзья. Он — тот, кто обижал, и он — тот, что много плакал. Юнги хотел бы сказать, что ненавидит Чонгука, да только, повзрослев, об обидах позабыл. Сейчас ему скорее неловко. Заметив затянувшуюся паузу, альфа первым делает шаг к оцепеневшему Юнги. Чонгук обескуражен. Он весь день ждал их встречи, по-разному представлял себе их разговор, по-разному представлял себе и самого паренька, но фантазии даже близко не стоят с реальностью, ведь тот, кто теперь колючим взглядом пытается ранить, настолько прекрасен, что к нему применимо только определение «неземной». Юнги цветок, ещё не встретивший жестокую зиму. Красивый, хрупкий, нежный. Его волосы, всегда вызывающие вопросы, загадочно переливаются на закатном солнце, его маленькие лисьи глазки, в которых альфа видит другой мир, и тем более его раскрытые губы, как два лепестка розы. Что будет, коснись он их подушечками пальцев? Чонгук заворожён мальчиком, которого мечтал изгнать и к которому пришёл сам. — Где ты был целый день? — старается звучать мягко, но на деле требовательно задаёт вопрос брюнет, нахмурившись на карман чужой штанины. — Что это? — кивает Чонгук. Юнги опускает голову вниз и, взбросив удивлённо брови ко лбу, достаёт из кармана выпирающую ромашку, которую, судя по всему, незаметно подложил ему Таки. — Я цветы собирал. Хотел венок сплести для праздника, — врет, пряча глаза омега, боясь в чужих сгореть дотла. Чон Чонгук, чьё имя идёт впереди своего хозяина, выглядит поистине грозным воином. У него доходящие до острого подбородка вьющиеся волосы, взгляд всегда что-то вычитывающий, желающий знать о каждом исключительно правду. И, даёт голову на отсечение Юнги, если ему тяжело кого-то прочитать, то он непременно бесится. Чонгук намного выше омеги — Юнги дышит ему в солнечное сплетение, и эта разница в росте смущает парнишку. Складывается впечатление, будто альфа его одним движением на две части сломает. От подобных умозаключений младший чуть отшатывается назад, вертя между пальцами ромашку, лишь бы не смотреть ему в глаза. — Какого праздника? — слышит запах моркови Чонгук. Запах изменился, стал дивным и сочным, будто альфа только вырвал из земли спелую морковку, сладкую на вкус. Чонгук невольно глотает слюнки, подходит ближе. — Сватовства, — наконец-то решается заглянуть в омут мрака Юнги, но долго именно его взора выдержать не может, — меня пригласили. — Не рано тебе, морковка, о свадьбе думать? — не нравится Чонгуку эта идея, он крепко держит в руке бархатную коробку, сам не понимает, почему снова хочется съязвить, вывести омегу из себя, надавить на старые раны. — Не твоё дело. Чего тебе надо? — Разговаривай вежливо. Я только приехал и настроения ссориться у меня нет, — твёрдо звучит Чонгук, протянув в руки настороженного парня коробку. — Я привёз тебе кое-что. Это из Сефаса. Услышав название родного города, Юнги с недоумением раскрывает веки и весь будто расцветает. Он с дрожащими от нервов руками открывает крышку и давится воздухом от содержимого, видя такую драгоценность только однажды на омеге из знатной семьи. Чонгук привёз ему ожерелье. Серебряная тонкая нить с замочком, на конце которой висит большой красивый розовый жемчуг. Юнги касается пальцем гладкой поверхности, всматривается в своё искаженное отражение и вопросительно хмурится на альфу. — Зачем? — Затем, что, — взяв подарок, становится за спиной омеги брюнет, цепляя подвеску тому на шею, — я нашёл эту цепочку в заброшенном доме у крепости. По словам жителей, там давным-давно проживала семья, осуждённая за измену и приговорённая к казни. Это цепочка лежала под досками в комнате когда-то живых родителей маленького омеги. И, наверное, это единственное их приданное тебе, — Чонгук возвращается на прежнее место, застав Юнги со слезами на глазах. Омега крепко держится на подвеску, не моргает, отгоняя напрашивающуюся истерику, вспоминает трагичные события из детства. Несколько месяцев он боролся с кошмарами, а Чонгук, взяв его под руку, спустя столько лет привёл к начальной точке. Омега совсем не понимает действий брюнета. Чего добивается своими жестокими поступками Чонгук? Неужели он специально нашёл его дом, достал ожерелье, только для того, чтобы швырнуть им в лицо, в очередной раз напомнить, кем является для него Юнги? «Ты есть и останешься обузой», — в детстве постоянно слышал пепельноволосый. Какой красивый и подлый жест… Юнги надеялся, что Чонгук изменился, но с годами он стал только бездушней. — Зачем ты делаешь это? — глотая комок, омега резко дёргает рукой за жемчужину, и подвеска рвётся, — зачем ты говоришь мне эти слова? Зачем ты даришь мне подарок? Зачем ты вернулся? Я не хочу, забери, — тычет в грудь подвеской не контролирующий себя омега, топчется на одном месте. Он вроде на улице, однако чувство тесноты в собственном теле не даёт ему собраться с мыслями, Юнги задыхается. — Мне от тебя ничего не нужно, особенно внимания. Одарив альфу взглядом глубокой боли, пепельноволосый фурией забегает в свои покои, а Чонгук, держа в раскрытой ладони подарок, искренне не понимает, в чем именно оплошал, ведь намерения порадовать Юнги были чисты, без подводных камней. Чонгук долго искал его дом, а отыскав, с грустью исследовал разрушенный домик. Он хотел порадовать парня, привести что-то значимое, напоминающее о доме. Ожерелье папы казалось воину самым подходящим вариантом, однако реакция Юнги говорит об обратном. Чонгук в полном замешательстве. Поздним вечером, на пиру, он совсем не пьёт, все думает об омеге, ищет ответы на неразгаданные вопросы, но все равно остаётся ни с чем. Юнги весь вечер альфу игнорирует, сидит рядом с Шихёном, взгляда не поднимает. Прежде альфа не обращал на него никакого внимания, теперь же они поменялись ролями.