***
На весенний праздник сватовства собирается вся деревня от самых пожилых до ребятни. Даже воины, привыкшие с утра до позднего вечера упражняться, по приказу Шихёна были освобождены от службы. Первую половину дня народ готовится к танцам, очищает площадь и устанавливает столы. Омеги всей деревни потеют на кухне, готовят разные блюда, делая особый акцент на сладостях. По преданиям тем, кому в пироге попадётся красная ленточка, предназначены друг другу судьбой, и в любом случае, даже если небеса встанут против их любви, альфа и омега будут одним целым. Молодых омег на выданье, так же, как и альф, на кухню категорически не пускают, отсекая возможности жульничества, поэтому, когда Юнги упирается, желает помочь с готовкой, его выставляют вон. Парень обиженно бурчит на взрослых, заверяет, что жениться не собирается, пнув камушек, напугав уличных котов, решает помочь альфам установить столы, но и тут ему не рады. Омега, расстроенный, возвращается в лагерь, заранее узнав, что Чонгука нет, спокойно выдыхает. Видимо, Чонгук, по излюбленной им традицией, скачет по окрестностям. — Чего кислый такой? В деревне с кем-то разругался? — находит пепельноволосого Шихён у конюшни. Омега сидит на табуретке, щипает руками травку. Альфа подходит к лошадям, гладит одну из них по морде, шуточно ругая пальцем, стоит скакуну попытаться жевать его волосы. — Я помочь хотел, а мне работу не дают. Боятся, что я ленточку увижу, — закатывает глаза Юнги, подняв голову к улыбающемуся Шихёну. — Таковы правила, сынок. Не стоит их нарушать. К тому же, ты и так целыми днями бегаешь туда-сюда. Отдохни, приведи себя в порядок, выбери наряд для праздника. — Ещё чего. Это не мой праздник. — Разве тот дудочник не пригласил тебя? — встав к покрасневшему парню спиной, боковым зрением наблюдает за чужой реакций Чон, еле сдерживая смешок. Юнги слишком остро реагирует на любые упоминания о женитьбе, будто речь идёт о чуме, но это не останавливает Шихёна подшучивать над наивным омегой. — Я обещал подумать, а когда я так говорю, значит, мне просто нужно отвязаться. Таки хороший, он мой друг. — Расстроится парень, жаль его. — Кого жаль? — откуда не возьмись, появляется Чонгук. Альфа одет в походный костюм. Он ведёт Сокола за поводья к стойлу, уверенно держа в руке мешок, дно которого мокрое из-за капающей крови. Юнги напрягается от присутствия воина, складывает руки на коленях, изображая внезапную заинтересованность в одуванчиках, напрочь игнорируя Чонгука. С последнего их разговора прошли сутки, Юнги старшего избегает, даже в глаза не смотрит. В свою очередь, альфа попыток заговорить со строптивым омегой не делал, тоже решил молчать, считая себя правым. Возможно, в прошлом Чонгук сам разжигал костёр ненависти в груди сиротки, кидался на того с оскорблениями, всячески задевал, только теперь, повзрослев, Чонгук решил исправиться, однако неблагодарный мальчишка своими словами альфу оттолкнул. — Неважно, — заметив порыв Шихёна ответить, восклицает первым Юнги. Чонгук слегка удивлён, что пепельноволосый ему ответил. Брюнет переводит на невесёлого хмурого паренька пронизывающий взгляд сверкающих очей, натыкается на отчуждённость. — Я добыл пару тетерев к столу, — Чонгук достаёт из мешка связанных тонкой верёвкой мертвых птиц и демонстрирует их отцу. — Какие крупные! Отлично. Юнги, ты же хотел работу? — в недоумении прищурившись на загадочную интонацию старшего Чона, омега заглядывается на темно-синие перья тетерева, — можешь начать общипывать птиц, сварим мясо и отнесём в деревню, угостим простой народ. Былой порыв быть полезным неожиданно испаряется. Юнги, чьё выражение лица излучает тяжело скрываемое нежелание притрагиваться к птицам, встаёт с табуретки и протягивает руку к связке. Чонгук резко одергивает её вверх. Юнги еле заметно супится на это, снова делает попытку отнять, как альфа приподнимает тетерев ещё выше. Теперь омеге придётся встать на носочки, чтобы достать связку. Сквозь скрежет зубов, Юнги поворачивает голову к ехидно усмехающемуся Чонгуку и как будто спрашивает его «да ты издеваешься?!». Шихён, занятый лошадьми, поздно замечает молнии над макушкой любимого омежки, кивает сыну в просьбе перестать дурачиться. Целые три часа Юнги тратит на разделывание тетеревов. Перья были повсюду: на штанах и подвернутых рукавах, мелкие прилипли даже к губам. Лишь к закату парень бежит в деревню отдать тушу на варку в котёл, а затем бежит в свой шатёр, встречая на пути многих людей, собирающихся на праздник. Дойдя до своих покоев, уставший омега падает на матрас из гусиного пуха, старается совладать с дыханием и чуть ли не плачет от обиды. Пока Юнги бежал в лагерь, ему на пути попадались знакомые сельские омег, которые были одеты в очень красивые наряды. Ткани, хоть и не из шёлка, но подчеркивали их красоту и стройность тела, отчего казалось, будто Юнги смотрел на королевских особ. На причесанных волосах лежали венки, на шее сверкали украшения. У Юнги, кроме браслета из белой нити и высеченного из камня сердца, ничего нет. Также у омеги нет подходящего наряда для праздника: одни только штаны да рубашки с жилетами на веревочке. Юнги подходит к комоду с вещами, роется внутри, подбирает всевозможные образы, однако тщетно. Ничего нет. И впервые в жизни парень, родившийся в семье крестьян, воспитывающийся у воинов, мечтает о роскошном белом наряде с кружевной кофточкой и красивым воротником как у настоящих господ. Юнги садится на пол, подбирает ноги и плачет в ладони расстроившись, ведь среди всех остальных омег он будет самым некрасивым, настоящим пугалом. Впрочем вскоре трёхминутные слёзы превращаются в чистой воды вызов. Набравшись решимости, пепельноволосый вытирает мокрое лицо, надевает лучшие брюки из чёрной ткани, затем белую рубашку, которую Шихён купил на вырост, а сверху тёплую жилетку, затянув на груди корсет потуже. Расчесав серебряные пряди, пусть и без венка, но Юнги срывает те самые желтые одуванчики у конюшни и цепляет их за оба уха, решив не отставать от деревенских красавцев и в тоже время выделиться из толпы. Замысел Юнги воплощается в жизнь, ибо стоит ему показаться на празднике, как многие, хоть и осторожно, но оглядывают необычно одетого омегу. Обычно на праздник сватовства омег наряжают подобно наступившей весне, нежно и воздушно. То, как одет Юнги, нельзя отнести к этим понятиям, скорее он соединяет внутри себя омежью утончённость и непокорность, присущую воинам. От взглядов, за которыми скрывается спесь чувств, парню становится неуютно. Омега решает поскорее найти дядю и весь вечер провести под его крылом, избегая новых знакомств и нежеланных перепалок, а они точно будут, раз уж другие омеги, явно недовольные нарядом Юнги, стреляют в него молниями. — Ты в своём репертуаре. Надо тебе выделиться, иначе спать спокойно не сможешь, — едко подмечает высокий омега с пшеничного цвета волосами — самый красивый парень здешних мест. Юнги пожимает плечами, достав рукой до посуды с пирожками, жадно откусывает. — Осторожно, не лопни от переполняющего тебя яда, а то отравишься, — с набитым ртом отвечает Юнги, в душе смеясь над глуповатыми юношами. — Кто бы говорил, — цокает Юта, скрестив локти, обтянутые гипюровыми рукавами, на животе, — никаких манер, жуёшь, как дикарь. Неудивительно, что ты ни одному здешнему альфе не нравишься! Группа омег, желая оставить последнее слово за собой, отходит от помрачневшего парня, который перестаёт жевать пирожок, еле слышно бурчит тем вдогонку, что рад этому. И всё-таки, как бы не доказывал другим, а главное самому себе, Юнги в глубине души чувствует обиду. Слова бывают острее ножа, особенно, если слово это режет по больному. Кажется, Юнги единственный, кто не ходил на тайные свидания, не влюблялся и вообще не имел какого-либо опыта в общении с альфами. Сколько бы он не тужился, в памяти не найдётся и дня, чтобы он мог кем-то грезить. Кто-то не способен любить. Шихён утверждал, что это страшнее, чем бояться отдать жизнь за праведное дело, потому что любовь — это неисчерпаемая энергия человека. И пусть Шихён говорил о любви к государю, Юнги его взгляды разделял. К сумеркам вся площадь загорается желтыми огнями и веселой музыкой. Хмельной запах окутывает каждого, подначивая к пляскам, от которых на утро горят пятки. Первые часы празднества, как и планировал, Юнги проводит рядом с дядей, слушает рассказы о войне и политике, но вскоре молодого омегу подобного рода беседы утомляют и тот решает прогуляться в поисках сладких фруктов. Юнги находит одну нетронутую вазу с грушами, извиняясь перед хромым стариком, проходит вдоль рядов и тянется к ней. — Ангел мой, — до груши остаётся пару сантиметров, однако омега замирает, в любопытстве оглянувшись. К нему шагает Таки, одетый в более-менее приличную одежду. Как правило, на его груди висит дудочка на шнурке, а в руке он держит кусок пирога. — Я думал, что ты не придёшь, — улыбается Таки, чьи щеки, видимо от вина, порозовели. Юнги смотрит на румяный пирог в его руке и иронично корчится. — Ты серьёзно веришь в эту чепуху с судьбой? — Не смейся, обижаешь, — будто хочет защититься, легонько отворачивается от еле сдерживающего смех парня музыкант, тем не менее спустя секунду он принимает уверенную позу и нависает над прикусившим язык Юнги, — или ты боишься, что нам двоим выпадет лента? Я угадал? Ещё живя в Сефасе, маленький мальчик, семья которого ничем не отличалась от других сельчан, слышал от папы, что у каждого человека есть черта, подчиняющаяся неведомой силе — суеверию. Это самое суеверие творит черти что и вынуждает поверить в ложь, отказавшись от правды. В памяти крошки омеги хорошо запечатались слова папы, отчего он даже теперь всюду их вспоминает. Таки один из них, суеверных болванов. — Полная ересь, — отталкивает от себя нагловатого альфу Юнги, совсем не замечая пристальный взор со стороны, — я же сказал однажды, обо мне и не мечтай! — Я и не мечтаю, а действую. Вот, возьми, — неожиданно дудочник берет со стола первый попавшийся кусок пирога и сует его в руку растерявшегося омеги. — Давай посмотрим, как выпадут карты. А вдруг нам суждено быть вместе? Первая мысль Юнги, забывшего о плясках и выпивке, «неужели он меня испытывает?». Да, однозначно это так, и все же, дать заднюю, значит отказаться от своих слов и выставить себя ветряным. Юнги медлит, только хочет откусить, как Таки его опережает: первым суёт в рот свой кусок, медленно жуя, прищуривается. Судьбы нет, считает Юнги. И коли он твёрдо верит в свои убеждения, тогда почему сердце в груди так быстро бьется? Почему, словно он рядом с костром, его бросает в жар? Омега округляет в нетерпимом ожидании веки, боится и в то же время спешит узнать результат, сам себе противоречит. Таки сглатывает комок, тяжело вздыхает. Юнги чуть ли не давит в ладони свой кусок пирога. — Какая жалость, — грустно проговаривает дудочник, — пусто. Сердце пропускает удар, отныне бьется ещё чаще. Юнги расслабляется. — Говорил ведь. — Это мало что меняет. Ты мне симпатичен, и я хочу быть с тобой. — Ты мне в любви признаешься? — вроде смеётся омега, а у самого в глазах темнеет. — Может быть, — за нос щёлкает пальцем Таки, широко улыбаясь, — ты очень красивый, Юнги. Такой красивый, что я моргать лишний раз не хочу, вот настолько! Вдобавок ты забавный и трудолюбивый. Я мечтал о таком омеге, как ты. Поэтому, если ты чувствуешь ко мне хоть толику того, что я чувствую по отношению к тебе, протяни мне руку… Приходи завтра в полдень на поляну за храмом, — альфа проводит свободной рукой по макушке обескураженного целой тирадой нежных слов Юнги, поправляет одуванчики и наклоняется к его заставшему лицу, которое отображает шок. Таки оставляет на бархатной щеке невесомый поцелуй, чем глубоко ранит Юту и других деревенских женихов, коих только что отвергли, а затем, шепнув на ушко «я буду ждать», оставляет побледневшего Юнги. Это был его первый раз. Первый раз, когда Юнги признались в чувствах, и оказывается это настолько приятно, что земля уходит из-под ног, будто у омеги из-за спины выросли крылья. Юнги касается пальцами места поцелуя, грызёт губу, чтобы не улыбнуться от теплоты в груди и ненароком откусывает пирог. Да, Таки для него всего-то добрый друг, но неопытный юноша, впервые столкнувшись со знаком внимания противоположного пола, наивно рассудил, якобы трепет его сердца и ощущение полёта это та самая любовь, о которой он ничего не знал. Где-то глубоко довольно сообразительный омега понимает, что дудочник ему не нравится. Юнги всего-навсего нравится опьяняющее воодушевление. Пепельноволосый снова откусывает пирог и тут же выплёвывает. До чего же омега пугается, когда видит торчащий хвостик красной ленточки из своего куска. Вот она, ирония в своём истинном обличье — жалит тех, кто насмехается над судьбой. Юнги торопливо оглядывается, не заметил ли кто, после чего вынимает незаметно ленту и сует её в свой карман. Кому бы теперь не попалась другая часть красной ленты, никто не должен узнать, что первая попалась Юнги.***
Меч Тэхёна в засохшей крови. Альфа, хромая, добирается до своего коня и мысленно перечисляет оставшихся в живых. Прискорбно, что из трёхсот человек осталось почти шестьдесят, и то многие из них тяжело ранены. Тэхён проходится пустым взглядом по скорченным от боли лицам, по оторванным рукам и крови, по трупам своих ребят, из спин которых торчат то ли стрелы, то ли ножи. Ещё на рассвете он слышал их шутки и полные надежды слова о мире. Мир. Что это теперь такое? Тэхён не помнит. «Мир» — это не слёзы горечи о потерях и не кровь на устах, соленая на вкус. «Мир» — это притчи отца за столом и сытный ужин. «Мир» — это старший брат, поучающий его, игры и побеги на смотровую башню. «Мир» — это легкие движения кисти по бумаге, чернила создающие линии. Как давно это было? Может, в совершенно ином времени? Тэхён снова и снова рыщет глазами по полю перебитых воинов. Реальность жестока, но не это злит его. Война — это выбор людей. Выбор короля. Губы альфы трогает кривая улыбка: каждому монарху находится на замену другой, и неважно из какого он рода, что обещает и во что верит. Каждый правитель проливает кровь, ибо каждый жаждет абсолютной власти. Будучи подростком Тэхён этого не понимал и, к своей детской глупости, не верил в войну. Зато Тэхён верил в человечность, был уверен, что люди милосердны и не станут вновь обнажать клинки. Чонгук вновь оказался прав… «Не сожалей о тех, кто пришёл к тебе с войной. Жалей тех, кто живет с миром». Чонгук был подростком, но видел мир таким, каким он предстал перед Тэхён только в двадцать пять лет. И неудивительно. Наивный простачок, который не расстаётся с блокнотом и кистью, смотрящий не под ноги, а на небо, не увидит суть жизни. Теперь альфа понимает. — Командир, вы ранены? — Гайю, придерживая своё окровавленное плечо, подбегает к задумчивому Чону и зовёт лекарей. Тэхён просыпается от долгих раздумий, моргает, дабы избавиться от пелены в очах, поворачивается к воину. — Гайю, я рад, что ты жив. Как твоё плечо? — Обо мне не думайте, я живее всех. А вас нужно уложить на носилки. С такой ногой вам не доехать верхом. Верно. Тэхёну нанесли удар мечом в мышцу голени, двигаться он не в силах. Без споров Чон соглашается вернуться в лагерь на повозке, а своего коня доверяет Гайю. По возвращению всех раненных отводят в лазарет, тела убитых, завёрнутые в белые простыни, собирают в одну кучу. Тех, кого не удалось распознать, бросают в яму, других, по приказу Тэхёна, должны доставить на родину, чтобы родные смогли тех оплакать и предать земле. В лагере шумно. Остаток полка встречают расспросами, однако командир отказывается отвечать. Тэхён, в отличие от других, остаётся у себя в доме, ожидая лекаря на кровати. Брюнет, скрепя зубами, сам промывает свою рану, чтобы не допустить заражение крови, вытирает чистыми тряпками, как в комнату входит один из его воинов. — Доброго здравия вам, господин. Простите, что помешал, — приложив руку к сердцу, отдаёт честь альфа. Тэхён жестом руки просит говорить, хотя сам еле сидит. Он чувствует сильную слабость, от которой веки тяжелеют, и головную боль, наверное его контузило во время битвы. — Говори, только побыстрей. — Вы просили доложить, если тот омега что-нибудь учинит… — «тот омега». Тэхён смотрит на стекающие струи крови по ноге и вспоминает луноликого парня с украшением на губе. Забавно, внешне он похож на нимфу, а внутри него колючие кусты. — Что он натворил? — Омега накинулся на одного раненого и отрезал ему палец медицинским ножом. Тэхён хмурится на подобное заявление, но в достоверность информации вполне готов верить. Даже при первой встрече Чимин не скрывал враждебный настрой к войску Эвкадара и самому королю. Альфа, успокаивая злость, бросает окровавленную тряпку в тазик с алой водой и требует к себе пленника. Чимина силой приводят в большой шатёр господина и толкают к кровати. Тэхён смотрит из-под хмурых бровей, лицо его каменное, не внушает ничего доброго для бледного омеги. Брюнет сидит на коленях, боясь поднять взор, считает трещинки на напольных досках и слышит шаги за спиной. Альфы, схватившие его, уходят. Дверь захлопывается, после чего Чимину хуже. Лучше бы здесь кто-то остался, потому что наедине с человеком, из-за которого перевернулась его жизнь, омега находиться не хочет. Тэхён рассматривает опущенную голову парня, видит его подрагивающие ресницы и испачканные, судя по всему, кровью того воина без пальца, руки. Чимин одет в длинную льняную рубашку почти до колен, ноги окутаны в узкие брюки на резинке. Поняв, что омега не собирается смотреть тому в глаза, Тэхён первым затевает разговор. — Тот, кто укрывал и лечил врага, ранил человека, — вслух философствует Тэхён, — сам себе противоречишь. Так кто же ты, наконец: спаситель или убийца? — Я никого не убивал, чтобы считаться убийцей, — скрежет зубов доходит и до ушей альфы. Чимин зарывается ногтями в ткань штанов, однако все ещё смотрит вниз. — Я бы мог тебя убить за государственную измену, но нашёл тебе работу и велел своим людям молчать об увиденном. Это так ты мне за доброту платишь? Реплика, которая вызывает колоссальное возмущение омеги, заставляет Чимина посмотреть в глаза Чона. Тэхён прямо-таки чувствует эту ярость, готов обжечься, удивляясь переменчивости парня. Неужели только с ним Чимин ведёт себя смело, наивно предполагая, что за свои выходки он не получит наказания? — С чего ты взял, что я тебе теперь что-то должен? Это ты лишил меня дома и привёл сюда, я этого не хотел! — У тебя, глупышка, выбора и не было, — наклоняется к изножье кровати Тэхён, сверкая потемневшей радужкой глаз. — Цена твоего проступка — это смерть, и только благодаря мне ты сейчас дышишь! Я тебя не понимаю, — искренне звучит альфа, видя подбирающиеся бусины слез на чужом лице, — разве жизнь врага стоила твоей свободы? — Он мне не враг! Я помог ему, потому что каждый заслуживает помощи! Эвкадарец он или урсус, в первую очередь он человек! — Чимин кричит, не контролируя голос, чем умудряется на миг оцепенить командира. Омега с такой болью и одновременно отчаянием выкрикивает свою истину, от которой, ссылаясь на упёртость, не откажется, что Тэхён переносится в прошлое. Когда-то и он верил в людей и не разделял их на два народа. Он будто смотрит на маленького себя, на упрямого и верившего в людей. — Снова ты себе противоречишь, — почти шёпотом произносит Чон, — ты так добр к людям, что одному палец ножом отрезал?! — Я сделал это потому… — Чимин запинается и отворачивает голову. Тэхён, нога которого не прекращает кровоточить, еле держится, чтобы не упасть, расслабляется. Больше сил спорить у него нет. — Расскажи мне правду. Спасай себя. Иначе я не смогу остановить оскорбленного воина, который несомненно захочет отомстить. Сердце ни на секунду в груди омеги не затыкается. Чимин поджимает пухлые губы, еле сдерживает слезы и обращает туманный взгляд на альфу, чей лоб покрыт испариной. Из-за того, что омега сидит на полу, он не видит рану командира, потому в недоумении спрашивает себя о его состоянии. — Я сделал это потому, что он… потому что он приставал ко мне, — шмыгает носом Чимин. Тэхён выпрямляется. — Он совал руки под мою рубашку и не отпускал. Мне ничего не оставалось делать, как бороться! Брюнет от стыда прячет лицо в ладонях и сворачивается в клубок. Тэхён раз за разом прокручивает услышанное в голове, не обращает внимания на всхлипы омеги. К сожалению, существуют люди, не знающие толком о чести и достоинстве. Такие находятся как и в Эвкадаре, так и в Урсусе, и даже за океанами. Как бы ни звучало, но Тэхён рад, что причина напасть на воина оказалась веской. Лгать другим — это просто, но вот обмануть себя, это обходить свою совесть, поэтому Тэхён не хочет скрывать желание оставить омегу в живых. «Живой рисунок» должен жить и оставаться неприкосновенным. — Я тебя понял. Можешь плакать, не стесняйся своих эмоций. Я тебя не осуждаю, а за того человека не думай. Он тебя больше не тронет, — переводит дыхание альфа, присев на краю кровати. Чимин вытирает тыльной стороной ладони горячие щеки и вдруг замечает кровь, капающую на пол. — Ты ранен? — икнув, моргает брюнет. — Это пустяки. Возвращайся в лазарет и продолжай работать. Сейчас в лагере много кто нуждается в твоей помощи. — Можно кое-что спросить? — поднимаясь на ноги, не отводит глаз с раны Чимин. Тэхён кивает, поскольку говорить все труднее и труднее. — Хосок жив? Вот он каков, Чимин… Беспокоиться о враге, пока человек, дважды спасший ему жизнь, истекает кровью. Подобное осознание изумляет и смешит Чона. Тэхён отлипает язык от сухого нёба и спрашивает: — Ты влюблён в него? Омега вытягивает лицо от удивления. — Нет, он мой друг! Разве только из-за любви можно о ком-то переживать? — Не знаю, — честно отвечает Тэхён и жестом руки просит Чимина выйти. Парень, глотая комок, в последний раз окидывает мокрыми глазами ногу командира и уходит. Так зачем ты, Чон Тэхён, помогаешь тому, кто в тебе не нуждается?***
Наследник Урсуса, Ким Сокджин, добирается до столицы Эвкадара через три месяца, в начале весны. Сборы не занимают много времени, однако из-за войны Джину приходится переплывать океан на корабле торговцев из острова Тахарун, откуда в королевство привозят утварь, оливковое масло и особые травы для изготовления лекарств. Доплыв до порта, альфа, родившийся омегой, платит купцам за помощь, а затем примыкает к другой группе торгашей. Так он постоянно кочует от одних караванов к другим, постепенно приближаясь к столице. К невезению, не всегда судьба благосклонна ему, появляются препятствия, вынуждающие на крайние меры во имя Урсуса. Так однажды, оставшись на ночлег в доме приветливых селян, один из членов семьи ненароком становится свидетелем монолога Джина. Тайна была почти раскрыта. Омеге приходится убить всех и устроить пожар, чтобы отвести подозрения. После этого случая, Сокджин забывает о привычке рассуждать вслух, записывает мысли и наблюдения в своём дневнике. Вскоре наследник добирается до Эвкадара: ворота города выше самой большой башни Урсуса. На куполах развиваются флаги, а стены обвешаны знаменем. При Намджуне государство достигло наивысшего расцвета: глаза омеги разбегаются от красоты домов и ровных дорог, проложенных по улицам, будто ветви деревьев. Люди с раненого утра спешат на рынок, а городская стража дежурит по всем окрестностям. По пути в столицу Сокджин не один раз встречал воинов Эвкадара, разрушенные деревни и лагеря. Ему, как будущему королю Урсуса, не посчастливилось наткнуться на взятых в плен соплеменников. Что он мог в тот момент сделать, кроме как в очередной раз поклясться избавить свой народ от гнета соседнего государства? А ему хотелось обнажить меч и разрубить каждого, кто нелестно отозвался о его подданных, однако Джин терпел, веря, что его молчание стоит цели, к которой он верно идёт. — Господин, угощайтесь сидром, — окликает парня хозяин трактира, что битком забит посетителями. Джин в любопытстве заглядывает одним глазком внутрь, слышит смех и принимает кружку с желтым напитком. — Спасибо вам. А за что? — Праздник ведь, весна наступила, авось война кончится. — Да, наши разбили почти все силы Урсуса. Слава королю и главнокомандующему Чону! Это он ведёт нас к победе! — присоединяется к разговору третий, подняв кружку. За ним повторяют и остальные. Джин не улыбается, смотрит на своё отражение в сидре и хмыкает. О главнокомандующем он много слышал ещё во время путешествия. Даже тридцати нет, но уже столько воинских заслуг… Омега сразу пришёл к выводу, что необходимо от него избавиться, однако, если слухи верны, Чон Чонгук непобедим. Ни хворь, ни человек, ни меч не способны лишить его силы. Только король Намджун одним своим словом может исполнить желание Джина. — А вы сами откуда, господин? — Ким слышит нежный голос сбоку, и видит омегу, подающего гостям еду. Раз уж он столь застенчиво улыбается, значит, заинтересован в Сокджине. — Я из Тахарун. — Вон оно что, теперь понятно. Больно вы красивый для здешних мест, — кокетливо тянет омега, за что получает замечание от хозяина. — Зубы нам не заговаривай, малявка! Красивого ему подавай, кха! Марш работать! Далее Сокджин находит себе гостиный дом, где снимает дешёвую комнату, чтобы соответствовать образу. Омега посещает рынок, беседует с каждым, у кого якобы хочет прикупить товара, а любящие чесать языком торговцы даже не соображают, что чужак просто выкачивает из них нужную информацию. В итоге Сокджин получает своё и уходит, а пакеты с товаром так и остаются в руках купцов. Впоследствии, Ким узнает больше о семье Чон, что есть два брата, их отец герой переворота. Потом узнает о короле и его обыденных днях. Главное, что выяснил Джин, это то, что Намджун один раз в месяц выезжает в город лично посмотреть на жизнь своих подданных. К небывалому везению омеги, в этом месяце правитель ещё не появлялся. Джин решает собрать как больше информации и готовить план проникновения во дворец, чтобы приблизиться к королю и убить его, дабы объединить королевства. Первую неделю красивый иноземец, как многие прозвали Кима, устраивается на работу торговать мясом и ведёт ничем не примечательную жизнь, отводя подозрения и вливаясь в столичную суету.