***
За то время, что Джин находится в столице, омега научился говорить на местном диалекте, обрёл друзей и покровителя в лице хозяина лавки, в которой работает. Многие к «красивому альфе» проникаются симпатией: как здешние торгаши, так и омеги, которые сбегают с уроков, лишь бы одним глазком посмотреть на нового обожателя юношеских сердец. Его так и окликают: «красивый альфа». Благодаря дару природы, у хозяина мясной лавки появляются новые покупатели, торговля идёт хорошо. С утра до вечера Джин занимается тушей, а на закате возвращается в свою ничем не примечательную комнату. И так день за днём. Если бы не записи в дневник, урсус давно бы сошёл с ума от подобного образа жизни. Трудно привыкнуть к условиям для обычных селян, когда прежде ты ластился в шелках и бархате. Однако Сокджину даже набитый соломой матрас и скрипучая кровать — царские хоромы, особенно возвращаясь после сумасшедшего дня на шумном базаре. В один вечер, засмотревшись на багровый закат и расплывающиеся по небосводу розовые облака, омега осекается и надумывает задержаться в городе. Отыскав укромное местечко у скульптуры на площади, Ким садится у журчащего фонтана и принимается за записи в дневнике. «Март. Я натер мозоли о старый топор, который оставляет занозы, и испортил сапоги кровью поросятины. От солоноватого запаха чешется нос. Кто бы мог представить, что наследник большого королевства Урсус опустится до работы мясника? Но, стоит мне вспомнить свои истинные намерения, как вялость отпускает мое бренное тело. Меня ждёт мой народ, тысячи убитых и ещё столько же пленных, вынужденных унижаться перед алчными войнами Эвкадара. Видел бы кто-то то, что видел я во время путешествия… Сердце в судорогах билось. Это те люди, которым я должен помочь. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и этот гнилой человек, смеющий называться королем — Ким Намджун — встанет передо мной на колени, моля о пощаде. Я перережу ему горло, наполню кубок его кровью и верну былое величие Урсусу. Эвкадар перестанет существовать». Джин, тешащий себя мыслями о будущем, ложится спать под стоны, доносящиеся со второго этажа дома. Омега затыкает уши подушкой, скрипит зубами от возмущения и одновременно отвращения, ибо стоны настолько громкие, что омеге кажется, словно любовников сейчас разорвёт на части. В итоге парень не высыпается. Кое-как встаёт спозаранку, умывается холодной водой из ведра и, даже не позавтракав, приходит раньше остальных на рынок, дожидаясь хозяина у дверей. Чем выше солнце над городом, тем больше людей выходит на улицу, и уже спустя считанные минуты Джин вновь тонет в гуле. А делать нечего — только засучить рукава и трудиться в поте лица. — Едут, едут! — мимо Джина, чуть было не сбив его с ног, пробегают мальчишки, вереща на весь переулок. Шатен провожает ребятню вопросительным взглядом, затем, вручив свежую тушу в руки старшего, прищуривается, заметив впереди скучковавшихся людей. — Опять они за своё, — ножом отделяет жировую прослойку от хорошего мяса хозяин лавки, — нет бы дождаться его на своём месте, толпятся, как навозные мухи! — На что они толпятся? — спрашивает альфу Джин. — На короля хотят посмотреть, выслужиться перед ним, авось король их золотом одарит. Услышав слово «король», омега вмиг становится серьёзным, взглядом режет лучше ножа в руке мясника, выходит за прилавок. Голоса людей смешиваются в фальшивом хоре, они воспевают Эвкадар и тянут руки к небу. Джин уже видит знамя и копья стражников, протыкающие небосвод. — Можно мне взглянуть на него? — Сдался тебе он, ещё не раз увидишь. Король каждый месяц площадь навещает. Ты лучше доску мне вымой и выброси потроха, а то накопилось и воняет жутко. Шатен переводит взор на полное внутренностями ведро, хмыкает. Отличная возможность подобраться к Намджуну и остаться незамеченным. Омега кивает на просьбу хозяина, берет ведёрко и заворачивает за угол, выйдя на другую улицу, ведущую прямо на площадь. Таким образом Джин выйдет в центр раньше делегации короля и сможет сделать то, к чему так долго готовился. Нельзя допустить осечки, иначе все муки и потраченное время были напрасны. Галдёж и не думает завершаться, отнюдь, его становится больше, а значит, Намджун близко. И вправду: стоит укрывавшемуся Сокджину обернуться через плечо, как он видит того, чей портрет нарисован устами: одетый в чёрное одеяние с красным плащом, подол которого вышит золотыми узорами, медленно скачет на породистом коне альфа с густыми темными волосами. На макушке венец, руки мерцают от разнообразных драгоценностей. Вот он — личный ночной кошмар Сокджина, его вечно кровоточащая рана, его демон и цель — правитель Эвкадара Ким Намджун. Омега наблюдает за улыбками народа, за руками, жаждущими коснуться короля, словно иначе их ждёт погибель; он считывает благодарность и любовь в их слезящихся очах, злится на эту слепую верность. Джин недоумевает, отчего народ столь боготворит обычного человека, такого же смертного, как и все, с такими же грехами и корыстью. Из-за него королевство раскололось, из-за него все беды. Омега до белых полумесяцев оставляет следы ногтей на своих ладонях, вспоминает, где он находится и кем притворяется. Ещё немного, и Ким бы не выдержал вес неприязни, тем самым раскрыв себя. Процессия все ближе к омеге. Джин не торопится выбрасывать помои, одним глазом следит за альфой, который, дежурно улыбаясь, машет своему народу, ссыпая на землю золотые монеты. Однако внезапно конь короля издаёт ржание, поднявшись на задние копыта. Люди, испугавшись, в панике отскакивают прочь, а стража, обнажив мечи, спешит на помощь к альфе. Начинается переполох. Джин смотрит по углам, рыщет очами по обезумевшим лицам горожан, бросившись в рассыпанную из-за непонятно откуда выкатившихся бочек с пивом. Сущий ад: толпа, не замечающая на своём пути ни детей, ни стариков, лишь бы сбежать подальше, толкая друг друга, проносится мимо окаменевшего Джина. Омега смотрит только на короля: видит, что альфа теряет управление и падает с лошади. Стража помогает ему подняться, укрывает спинами Намджуна, но их внимание отвлекает парочка человек с оружием. Теперь всем стало ясно — это покушение на короля. Мечи, рассекающие воздух, разрезают плоть нападающих. Из-за хаоса поднимается пыль. Джин крепко держит веревку ведра, оценивает ситуацию и зорким оком замечает подкрадывающихся головорезов с клинками. Не дав себе время на размышления, омега выхватывает припрятанный за поясом нож и целится. Занятый переполохом король не чувствует опасности за спиной, но резко оборачивается на рык, застав замахивающегося врага. Не успевает головорез нанести роковой удар, как в его висок вонзает острие ножа, и кровь пачкает половину лица монарха. Бездыханное тело наёмника оседает на каменную дорожку, а второй, не поняв, что случилось, теряет бдительность, и Джин вновь не ждёт, награждает его очередным ножом. Намджун, в чьей руке уже нагрелась рукоять меча, сконфуженно разглядывает лужи крови под сапогами, будто лишившись слуха, не реагирует на расспросы стражи. Что вообще произошло? Откуда взялись эти люди и почему он не предвидел подобного? Похоже, оплошность короля заключается в том, что он наивно решил, будто в столице не осталось смутьянов, осуждающих его правление. Теперь же Намджун видит реальность цвета только расцветшего мака. Моргнув, король возвращается на землю, снова слышит шумы мира и поворачивает шею в сторону, откуда летели ножи. И что же он видит? В десяти шагах стоит парень, заляпанный кровью. Его каштановые волосы взъерошены, а грудь тяжело вздымается. Неужели это он спас Намджуна? Альфа не верит. Вопреки гоготу, быстрым шагом подходит к незнакомцу, оценивающе сверху вниз смотрит на его, получив поклон, внюхивается. Не пахнет, совсем ничего. Бета? Вряд ли. Слишком уж красив, чтобы родиться бетой, которым не суждено познать омежьих привилегий. И всё-таки запаха нет, телосложение подтянутое, есть мускулы. Глаза тёмные, смотрят пусть слегка испуганно, но вполне твёрдо, что говорит о силе духа. Губы у него будто нарисованные: пухлые, красные, как сочная черешня. Джин не рискует поднять голову, ждёт слова короля, слыша подступавшие шаги. Разогнанная толпа возвращается. — Это ты бросал ножи? — спрашивает Намджун, обратив взор на трупы. — Да, господин, — через «не хочу», с почтением обращается к тому шатен, проглотив рвотный позыв. Альфа пахнет высушенным сеном, Джин точно слышит эти нотки, вспоминая детство, когда он в тайне убегал на поля. — Ваше величество, в живых никого не осталось, — докладывает один из стражников, на что Ким недовольно цыкает. Значит, выпытать правду не получится. Намджун остаётся без ответов: кто и зачем покушался на его жизнь. — Кто ты такой? — громогласно звучит раздражённый альфа. — Меня зовут Джин, я родом из острова Тахарун. — Что это у тебя в ведре? — Помои, господин. Я работаю в лавке мясника, разделываю тушу. — Вот оно как, — хмыкает альфа, — свою меткость ты этой отрасли обязан? — Нет, — на сей раз, устав разглядывать трещины в каменной дорожке, шатен на миг встречается взором с Намджуном, совершенно не ожидав силу тяжести его непробиваемых глаз. — На родине я занимался боевыми искусствами и долгое время проходил в учениках у тамашнего знаменитого воина. Однако мой талант на Тахарун не пригодился, я решил кочевать. Сокджин, еще не покинув Урсус, заранее расписал всю ложь, которой теперь кормит короля. Он столько репетировал этот разговор, что сам готов поверить в сказки, если поверит Намджун. Ким скептически смеряет парня взглядом, щурится на солнце и обращает внимание на любопытных людей, собравшихся в круг, будто зрители. Альфа приказывает разогнать народ и возместить ущерб, и, расправив плечи, собирает руки в замок за спиной. — Отдаёшь ли ты себе отчет, что своим необдуманным действием ты мог лишить меня жизни? — не по-доброму спрашивает Намджун, сменив банальный интерес на злость. Джин кланяется ниже, но не для того, чтобы убаюкать гнев альфы, а для того, чтобы никто не видел его оскал. «О да, отдаю и с удовольствием бы перерезал тебе горло, скотина», — скрепит зубами омега, еле контролируя истинные порывы. — Простите меня, господин, я, конечно, предвидел риски… Но действовать нужно было незамедлительно, иначе бы вы могли пострадать, — лепечет Джин, — я готов понести наказание за своё легкомыслие. «Сдохни, сдохни в муках! Гори в пламени ада! Ненавижу свой язык, никакой ты мне не господин! Сам бы тебя убил!». Намджуну приводят нового коня и сообщают, что можно возвращаться во дворец, тем не менее, жестом руки, альфа даёт понять, что не закончил. — За то, что не усмотрел риски и подверг опасности жизнь монарха, ты приговариваешься к избиению дубинками, — шатен аж дёргается, не ожидав услышать настолько суровое наказание. — Однако. За то, что спас меня от смерти, я дарую тебе все, что только попросишь. Скажи, Джин, что я могу для тебя сделать? Как необычно слышать своё имя из уст самого дьявола. Шатен, совладав с дыханием, выпрямляется, чувствуя прилив уверенности, поднимает взор на альфу. У него драконьи глаза и в целом нетипичная внешность. В добавок, от альфы исходит доминантная сила, которая давит на омежью сущность Сокджина. Быть того не может… Джин впервые за столько лет чувствует себя омегой в образе альфы, что готов от волнения в обморок упасть. Неужто это слабость проявляется в нем? — Благодарю вас, ваше величество, но я просто исполнял свой долг, как и учил меня мой наставник. Мне ничего не нужно. — Сколько тебе лет? — вновь делает попытку услышать запах Намджун. Безуспешно. Из уст так и рвётся «почему ты не пахнешь», однако Ким вовремя себя останавливает, отходит от странного паренька, садясь на лошадь. — Мне двадцать один, господин, — врет Сокджин. — Понятно. Возвращайся в свою лавку и скажи хозяину, что я тебя забираю. Будешь теперь мне служить, охранять меня, как сегодня. Я тебе жизнью обязан и преданность ценю выше любви. — Благодарю за милость, мой король! — кланяется шатен и не поднимается, пока Намджун не покидает площадь. Кто бы мог подумать, что план Сокджина сработает блестящим образом и он так скоро попадёт во дворец. Дурак Ким Намджун сам не ведает, что приближает свою смерть. Уж Джин-то постарается сделать её мучительной. «Март. Наконец-то я начал осуществлять замысел в быль. Мой план приблизил меня к цели, и я рад, что не побоялся рискнуть. Наемники, которым я заплатил два мешка золота, выполнили свою работу добросовестно: как и предполагалось, покушение состоялось в центре Эвкадара, стража не ожидала нападения посреди дня, что только мне на руку. Также, наёмники не догадывались, что покамест в мои планы смерть Намджуна не входила, зато их — да. Таким образом, я избавился от свидетелей, которые могли проговориться и выдать меня Намджуну. Он такой, каким его многие описывали: крупный, с непроницаемым лицом и насылающий страх альфа. Иронично, что отныне жизнь великого Ким Намджуна зависит от омеги, клинок которого покончит с войной и горестями. Когда умрет правитель Эвкадара, солнце выйдет из-за облаков, а Урсус станет самым сильным королевством континента».***
После праздника сватовства Юнги не мог долго уснуть по двум причинам. Первая: никто так и не узнал, кому достались красные ленточки судьбы. Одна была у Юнги, но вторая волшебным образом пропала, что невообразимо настораживало омегу. Если он хотя бы увидел человека, который, по мнению суеверных, его потенциальная судьба, то успокоил бы своё взволнованное сердце, поддавшееся россказням толпы. Вторая причина — слова Таки. Юнги уверен, что не влюблён в него, потому что в книгах любовь описывается вечностью, по своей глубине не уступавшей даже звёздному небу, а омега этой глубины не чувствует. Не тонет в ней. Во всяком случае, мысли покоя не давали, вынуждали неопытного и впечатлительного Юнги ворочаться всю ночь и делать выбор. На рассвете решение пришло само: пепельноволосый, умывшись, выбегает в безлюдный после праздника лагерь и долго ищет, намокая в росе, ромашку или любой другой полевой цветок с лепестками, на которых возможно гадать. Отыскав, Юнги бежит обратно, забирается под одеяло и в полумраке бурчит «да, нет, да, нет». Выпадает «да», омега не может понять своего настроения, рад ли он выпавшему лепестку? Или, может, он просто боится встречи? Вскоре время близится к полудню. Юнги отпрашивается у Шихёна погулять в деревне и, чмокнув альфу в грубую щеку, бежит на всех парах к храму, даже не заметив Чонгука, хмуро провожающего его взором из-под бровей. К встрече с Таки пепельноволосый подготовился основательно, даже нанёс ароматное масло на шею и надел любимую блузку с вышивкой, только, как выяснилось, приготовления были напрасными, ибо, добравшись до места встречи, Юнги никого не находит. Сперва омега убеждает себя, что дудочник просто опаздывает по рассеянности, гуляет по полю, собирая цветы и красивые камушки, но минуты превращались в часы… Солнце спустилось ниже к горизонту, а вместе с ним и улыбка Юнги. Таки не пришёл. Юнги чувствует себя самым глупым омегой на белом свете за то, что доверился местному ловеласу, позволил запудрить мозги и пробраться в душу. Пепельноволосый бросает собранный букет на землю, кусает губу до ранки, лишь бы не опуститься до слез. Он даже не уверен, что собирался отвечать взаимностью, однако все равно ощущает себя использованным. Может, он забыл? Может, проспал? Либо перепутал место встречи? Десять самых разных «может», на которые омега сам ответить не в состоянии, только если спросит у самого Таки. Юнги, шаркая ногами, через деревню возвращается в лагерь, без улыбки здороваясь с поселенцами, видит убирающихся после праздника омег. Один из них без капли ехидства изумляется поникшему личику Чона, сочувственно цыкает. — Ты из-за своего друга грустишь, малыш? — складывая скатерть в аккуратную стопку, вздыхает старший. Юнги вопросительно взбрасывает брови ко лбу. Откуда ему знать о незадавшемся свидании? — Ну, да, — заикнувшись, не скрывает правду парень. — Не переживай. Таки смелый парнишка, он на войне не пропадёт. Тут Юнги вовсе теряет нить разговора. Причём здесь война? Омега хмурится пуще, разбирает каждое сказанное слово в поисках ответов, однако приток полученной информации не позволяет ему мыслить здраво: эмоции заслоняют рассудок. — Я не понимаю. — Ну, как же, Таки ведь с остальными воинами отправили на запад защищать границы. В памяти омеги всплывают слова альфы о ненависти к войне, отчего становится вмиг паршиво, будто это он собственноручно толкнул музыканта на верную гибель. Юнги начинает трясти, он растерянно отшатывается, не хочет верить, что Таки и вправду больше нет, а его мелодии не будут ласкать слух. Это неправда! Только пару часов назад они договаривались встретиться, только пару часов назад альфа признавался ему в любви… Или это было с Юнги в другой жизни? Он уже ничего не понимает. Охваченный безумием, омега задается терзающим вопросом, кто же обрёк дудочника на такое, и ответ долго не заставил себя ждать. Это имя — как хруст снега под ногами, как дождь, барабанивший о крыши домов и как дрова, потрескивающие в костре. В глубине души Юнги догадывался, что только этому человеку дозволено распоряжаться судьбами других, но почему-то пепельноволосый отчаянно пытался отогнать подозрения. Нельзя же вечно причинять боль, верно? Только на деле именно он вынес приговор для Таки и стал тем, кто разбудил в Юнги вулкан чувств. Омега, подавляя ярость, сжимает кулаки до дрожи и, не жалея ног, бежит теперь уже в обратном направлении, не снижая скорости даже на холме. Задыхаясь, добирается до лагеря, туманными из-за пелены слез глазами ищет Чонгука. Альфу парень находит в шатре, в котором он временно пребывает. Чонгук как раз ставит печать на письмо в столицу и недоуменно поворачивается к ворвавшемуся пыхтящему Юнги. — Как ты мог?! За что ты так с Таки?! — голос омеги срывается в визге, по щекам проносятся капли слез, словно бриллианты. Ожидавший истерики Чонгук в безразличии поджимает уста и обходит стол, остановившись напротив напряжённого Юнги. — Как так? — Не издевайся надо мной! Зачем ты отправил его на войну?! Он был моим другом! — И что? Это как-то освобождает его от долга служить своему королю? — приподнимает одну бровь Чонгук, взглядом оставляя ожоги на готовом взорваться омеге. — Таки не хотел войны! Для него это то же самое, что и смерть! Он даже не проходил военную службу, а ты все равно его выслал, как жертвенного барашка! — жестикулирует парень, и из-за разницы в росте задирает подбородок. Чонгук наклоняет голову, упивается запахом свежей моркови и устаёт от упрёков младшего, продолжая говорить спокойно, чем раздражает Юнги куда больше. — Каждый человек, не только твой драгоценный дудочник, идёт на верную смерть. Это было и с отцом, и с Тэхеном, и со мной. У каждого альфы есть обязанность защищать королевство, и Таки, судя по его возрасту, должен был отправиться на войну ещё три года назад! А то, что он отсиживался в этом богом забытом месте, играя на своей игрушке, лишь показывает, каков он трус! — Ты ужасен! Для тебя человеческие жертвы — это ничто! Тебе на всё плевать, а я говорю тебе, что он там погибнет! — воет во всю Юнги. — Я ужасен?! — наступает резко Чон, больно схватив пепельноволосого под локоть и встряхнув. — Может, ты уже откроешь свои глаза, Юнги?! Это не я ужасен, а наша реальность, я лишь пытаюсь защитить то, что мне дорого — семью и дом. Чего ты от меня ждёшь? Прощения? Или, ещё лучше, чтобы я вернул тебе твоего любовника? — зубоскалит Чонгук, прищурившись. Юнги глотает горький комок, бегает опухшими глазками по ровному лицу альфы, открывает рот: — Он мой друг, а не любовник! И я тебе никогда этого не прощу! — Нашёл, чем пугать, — фыркает в отвращении брюнет, грубо оттолкнув омегу в сторону. — Я сделал то, что должен был. — Ненавижу тебя! Зачем ты вернулся? Ты приносишь только зло! — рявкает Юнги, намереваясь наброситься на альфу, но в шатёр влетает Шихён. Старший оглядывает плачущего омегу, затем стоящего у стола сына, откашливается, проходя ближе. — Что за крики? Я вас с другого конца лагеря слышу! Чонгук, объяснись, — смотрит на того Шихён. — Дядя! Он убил Таки! Он отправил его на войну, понимаешь?! А Таки больше всего на свете ненавидел войну! — вмешивается парень раньше, чем Чонгук успевает и слово вставить. Старший бросает неоднозначный взор на цокающего сына, затем обнимает негодующего Юнги и успокаивает: — Оставь нас одних, пожалуйста, — целует зареванного в лоб, провожает улыбкой до выхода и, пока он не покидает шатёр, ничего не говорит. — Только не думай спорить со мной, отец. Я действовал, как велел мне долг, — рукой машет Чонгук, возвращаясь за стол. После истерики Юнги ему не по себе, и прежняя уверенность в правильности действий иссякает, подобно воде меж пальцами. — Нет, я считаю, что ты прав, — кивает Шихён, — но одно меня настораживает, Чонгук — уверенность в том, что тобой двигали вовсе не долг и обязанность перед государством. Ты выслал музыканта из-за Юнги. В комнате становится тихо и воздух наполняется напряжением. Чонгук поднимает чёрные глаза на отца, хочет в них прочесть его мысли, однако ничего толком не находит. То же самое и Шихён: сколько бы не вглядывался в Чёрное море — видит один лишь мрак. — Ошибаешься, — качает головой брюнет. — Ты одержим им, — шипит неодобрительно Шихён, — я подозреваю, что и остановился ты здесь только из-за него. На это Чонгук ничего не отвечает, и старший широко раскрывает глаза. — Получается, я прав во всём… Ты влюблён в Юнги. — Я же сказал, что ты ошибаешься, — злится альфа, выпуская наружу своего зверя; Шихён цепенеет. — Юнги всегда был для меня только осиротевшим омегой. За него ты в ответе. — Тогда поскорее уезжай. Отношения между отцом и сыном столь же переменчивы, как и погода весной. Чонгук понимает, что прежние времена, когда он был подростком, больше не вернуть. Подрастая, альфы в глазах своих отцов в первую очередь самостоятельные люди, а потом уже дети. Шихён растил своих сыновей воинами. — Тебя что-то настораживает в моем присутствии, отец? Ты думаешь, я наврежу Юнги? Или что? Альфа потирает лоб, устало вздыхая. — Ты не понимаешь… Шихён покидает шатёр, так и не признавшись, что его тревожит не то, что Чонгук навредит омеге. Наоборот. Шихён опасается, что это Юнги станет слабым местом Чонгука. И пока это не случилось, их нужно разлучить, тем более ещё юный Юнги не осознаёт очевидное — за его палящей все живое ненавистью скрывается любовь. Шихён много лет наблюдал за ними, всякое видел, разное слышал, и потому уверен, что между его сыновьями тянется красная нить.***
Спустя четырнадцать дней Тэхён уже мог наступать на раненную ногу. В тот же день, когда он разлёгся на кровати весь в поту, лекари приступили к лечению: обработав глубокое рассечение, рану зашивают, однако какими бы мазями и примочками не натирали ногу альфы — его жар и слабость не покидали. Тэхён лежал в мокрых от пота простынях, весь белый, словно снег, кое-как прибывавший в сознании. Многие опасались за жизнь командира, готовясь к худшему. Однако, вопреки прогнозам, спустя пару дней альфе стало лучше. В скором времени он уже мог есть, иногда вставал и прогуливался по комнате, опираясь на трость, а спустя еще дни — передвигался без дополнительной опоры. Сегодня Тэхёну делают последнюю перевязку. Альфа смирно сидит на краю кровати, поставив ногу на табуретку, внимательно следит за бережными движениями взрослого омеги, мычащего под нос мелодию. — Боли вас больше не беспокоят, так ведь? — открутив крышку банки, двумя пальцами черпает зелёную жижу лекарь, нанося мазь на почти зажившую рану. — Верно. И все благодаря твоему чудо-лекарству. Омега загадочно улыбается, промыв запачканные руки в воде, принимается обвязывать специальной тряпкой коленную часть. — Да, но вы должны благодарить не меня, — смотрит на альфу омега, — эту мазь изготовил тот парнишка, Чимин, когда узнал, что вам совсем худо. Так что все почести принадлежат этому омеге. Тэхён сначала и не принимает сказанное за правду. Его удивляет, что Чимин позаботился о нем, учитывая их отношения: пленник позаботился о своём надзирателе. Альфа в приятном шоке хмыкает одним уголком рта и еле держится, чтобы не вскочить и не отправиться в лазарет, встретиться с Чимином. Лекарь замечает внезапно приподнявшееся настроение воина, улыбается на это и, крепко завязав узлы, разрешает Чону идти. Тот, кто был заперт две недели в помещении, вернулся в мир — как заново появился на свет. Тэхён хмурится на лучи солнца, глубоко вдыхает аромат рагу вперемешку с полевыми цветами, и принимает поздравления от своих людей. В деревушке по-старому: те же лица, выполняющие те же обязанности. Сейчас их отряд готовится к очередному наступлению, дабы отогнать урсусов ближе к границам и не допустить их возвращения. Но Тэхён сейчас не настроен продумывать стратегию битвы и толкать воинские речи. Альфа торопится в полупустой лазарет, где остались только тяжёлые случаи, заходит в дом, прежде принадлежавший богатому человеку, и осматривается, услышав тяжёлый запах целебных настоек. Тэхён видит много лиц, но среди них нет Чимина. Темноволосый интересуется у здешних омег за потеряшку, и ему отвечают, что парень навещает своего друга. Весёлость в ту же секунду рассеивается, теперь Тэхён негодует, почему без его разрешения омеге позволили контактировать с пленным урсусом, а то, что Чимин с Хосоком, Чон не сомневается. Он, позабыв о больной ноге, резким шагом доходит до пункта, где за решетками держат пленников, и проходит в комнату с одним оконным отверстием, застав следующую картину: Чимин, сидя по-турецки, кормит с ложечки избитого альфу рагу. Услышав шум, те оборачиваются, не ожидав увидеть именно командира. Омега бросает ложку в миску, встаёт во весь рост и виновато опускает глаза. Хосок, чей левый глаз заплыл от фингала, прикованный цепями, лишь кивает. — Не наказывай его, он из-за меня тут, — сходу оправдывает Чимина урсус. Тэхён устремляет на того колючий взгляд: — Тебя не спрашивали. — Мне разрешили накормить его, он несколько дней без воды и еды, — говорит быстро брюнет, затаив дыхание, — и если на то пошло, ты не можешь мне запретить, потому что ты мой должник. Альфа скрещивает руки на груди, задумчиво облизнув нижнюю губу. Его взгляд меняется на холодный, и Чимин осознаёт, что ляпнул не подумав. — То есть, мазь ты мне состряпал только, чтобы своего дружка-крысу накормить? — ядовито вслух размышляет Тэхён, прожигая покрасневшего брюнета огорчённым взором. — Какой ты, оказывается, расчётливый омега. Даже жутко как-то. Чимин цепляет зубами колечко на губе, смелеет, потому что остаётся идти напролом, раз уж разговор не задался с самого начала. — Ты можешь его отпустить? — Могу, — говорит холодно Тэхён. — Правда? — Если тебя устраивает преисподняя, — отсекает надежду Чимина альфа, смерив изувеченного урсуса многообещающим видом. Брюнет, давясь возмущением, становится перед высоким воином и хмурится, глядя из-под ресниц так, словно собирается пронзить его грудь копьем. — В чем смысл держать его здесь и измываться? Хотя бы оставьте его у границы, позвольте вернуться домой… — Хоть слово, и я отрежу твой язык, — явно не шутит Тэхён, ибо Чимин нутром чувствует, как скребется зверь альфы, который почему-то злится именно на него. Омега вопросительно моргает, машинально отойдя в сторону, чуть не наступив на отложенную миску с рагу. — Ты, — забывает о юноше Тэхён, пнув носком обуви по спине ахнувшего Хосока, — радуйся, пока можешь. Скоро тебе будет не до овощного рагу в компании смазливого омеги. Ты отправишься вместе с нами в качестве живого щита. Так что молись, чтобы у твоих собратьев было хорошее зрение и они видели, в кого пускают стрелы. Хосок внимает каждому слову, в отместку тоже шипит, но говорить не осмеливается, звеня тяжёлыми кандалами. Не будь их, альфа с удовольствием задушил эвкадарца собственными руками, и с другой стороны, полагаясь на объективный взгляд, Хосок понимает Тэхёна. Он просто исполняет свои обязанности. Каждый воин, покорно отдавшийся в руки королей, не имеет права на вольность, на жалость или сочувствие. Воины всего-то пешки. Однако в одном урсус ошибался — Тэхён вовсе не пешка, а желание верхушки для него пустышка. Он воюет ради отца и Юнги, не ради короля. — Послушай, — позже в коридоре неуверенно касается плеча альфы Чимин. Тэхён без всякого на то желания оборачивается. Омега отступает на безопасное по его мнению расстояние, хотя уверен, что даже тысячи километров не помешают альфе раскрошить его хрупкое тело, сжимает края миски с недоеденным рагу. — Я приготовил целебную мазь не потому, что собирался этим тебя попрекать, а потому, что правда хотел тебе помочь. — С чего мне верить тебе на слово? Ты же сам называл меня чудовищем, — недоверчиво скалится Тэхён. — Я не прошу тебя мне верить! — чуть громче, чем хотелось бы, произносит омега, взглядом вбивая в альфу противоречивые ощущения: Чимин с первой встречи показался нимфой, и похоже, что он всё-таки обладает какими-то чарами, поскольку Тэхён не в силах оторваться от его лица. Слишком красив и не невинно, напротив, у Чимина сексуальная красота, особенно пухлые губы и давящее на них кольцо. Тэхён вдруг ловит себя на мысли, что не прочь оттянуть его зубами, лизнуть и всосать. Чимин дымку похоти в глазах Чона замечает в последний момент, но и этого хватило, чтобы встать в струнку и отшатнуться. — Заключим сделку? — сглатывает брюнет, набравшись уверенности, пусть собеседник голодно скользит взором по его шее. Тэхён тихо смеётся квадратной улыбкой, от которой омега сперва теряется. Этот человек способен на какие-то эмоции, помимо злости? Для чудовища у этого альфы слишком милая улыбка, и Чимин желает её скорейшего заката, иначе думать о Тэхёне, как о монстре, не получается. — Мне это неинтересно, — чавкает лениво Чон, удаляясь. — Постой, — Чимин огибает его и становится напротив, вытянув руки, этим смехотворным барьером намереваясь задержать альфу. — Ты пришёл в мой дом, угрожал мне, насильно приволок сюда и лишил меня спокойной жизни. Я проглотил это, хотя всем сердцем желаю вернуться домой! Там осталось все, что я любил, даже могила родителей. Тебе, возможно, не понять мою боль, но Хосок стал моим старшим братом… Всё это время, пока я его лечил, я к нему привязался. Он дорог мне, как бы тебя это не бесило. И я не отступлю от своего: не позволю истории повториться! Сперва Тэхён намеревается выругаться на каждое слово омеги, только последнее предложение его отдёрнуло. Чимин дрожал голосом и вновь готов был заплакать, слизистая глаза горела от чувственных порывов, но он не поддаётся слабости. — Я готов сделать всё в обмен на его жизнь. — Ты жалок. Знай, твоя жизнь мне в сто раз дороже его, тем более ты меня вылечил. Я сделаю вид, будто ничего не слышал. Он тебе не брат, он враг, который при других обстоятельствах тебя бы трахнул во все щели, а затем перерезал глотку, потому что для них эвкадарцы — это ничтожества. Лучше не идеализируй людей, Чимин, разочаруешься. А теперь с глаз долой, ты мне настроение испортил. — Чудовище, — плюет в ненависти в спину отдалившегося воина омега, вытирая рукавом сопливый нос. Тэхён отвечает на это равнодушием, требует у Гайю свой меч и уходит тренироваться, чтобы не терять форму.***
— Здесь ты будешь спать с ещё одним альфой, — отворяет дверь главный слуга, проводя экскурсию для Джина. Омега заглядывает в небольшую комнату с двухэтажной кроватью из крепких досок; помимо них в комнате ещё два сундука, зеркало и маленькое отверстие, служащее окном. Под ногами персидский ковёр. Джин узнал его по вязке и узорам, ведь точно такой же ковёр он видел на корабле во время путешествия. — Тебе уже выдали одежду? — провожает до нужного этажа шатена смотритель. Дворец Намджуна совсем не похож на урсуский: ещё одни сплетни о короле оказались верны — он не любит мрак и сырость. В коридорах везде свет и антикварная мебель с вазами. Полы из мрамора вычищены так, что парень видит своё отражение. К тому же, кажется, королевская казна процветает, раз на каждом шагу Сокджин видит шелка, будь это штора, знамя или наволочка подушки. — Нет, — вспоминает с заминкой о вопросе омега, не поспевая за быстрой бетой. — Тогда тебе нужно спуститься в нижнее правое крыло и дойти до последнего павильона, там назовёшь свой размер и переоденешься. Ты теперь один из стражников, поэтому всегда должен иметь при себе оружие. — Хорошо. — Это правда, что ты королю жизнь спас и одновременно чуть его не прикончил? — по-доброму усмехается смотритель, имя которому Сет. Джин тяжело вздыхает, поклонившись мимо проходящим старцам. Интересно, насколько далеко тронный зал и спальня Намджуна?.. Омеге необходимо скорее осмотреться и начертить карту замка, чтобы хорошо ориентироваться. — Правда. — Бедняжка, не успел во дворец попасть, как уже наказан. Хорошо хотя бы то, что бить будут дубинками. — И что же в этом хорошего? — удивляется сомнительному утешению Джин, чуть не врезавшись в спину беты, когда тот останавливается. — От дубинок быстрее теряешь сознание. Надеюсь, тебе повезёт, и ты отключишься раньше, чем получишь сотрясение. — Знаете, вы не умеете поддержать человека, — обречённо произносит Джин, и Сет смеётся, хлопнув парня по плечу. Намджун свою волю не забыл — Сокджина избили. Как не старался, упасть без сознания у омеги долго не получалось, поэтому он корчился от каждого удара, глотая кровь с разбитой губы. Травмы оказались средней степени тяжести, омега слёг на несколько дней и не мог приступить к своим обязанностям. Чтобы хоть как-то развлечь пострадавшего, к нему в лазарет, где Джин пребывал, приходит несколько раз в день, по возможности, Сет. Бета посвящает парня в порядки и правила дворца, наставляет и рассказывает о жизни. Таким образом Сокджин узнает из его уст, что Намджун редко гуляет по дворцу, только по своему этажу: от покоев до тронного зала и столовой. В хорошую погоду альфа гуляет по саду, обедает в беседке. Король не любит шума и дерзости, со своими слугами строг, но справедлив: так однажды Намджун помиловал повара, который добавил в его еду мёд, на который у короля аллергия, потому что новенький ничего об этом не знал. Вместо него головы лишился другой, тот, кто был в ответе за кухню. Джин мысленно записывает всё, что говорит Сет, делает пометки и раздумывает, как использовать информацию против Намджуна. Спустя дни омега полностью восстанавливается и занимает своё место, карауля коридор второго этажа, где находится главная баня. Намджун посещает её каждый день, потому альфа сразу замечает знакомое личико в костюме с гербом Эвкадара. Альфа, на чьи обнаженные плечи накинут халат, шепчет омегам ждать в бане, подходит к смирно стоявшему Джину. — Вижу, ты выжил после дубинок. Я этому рад, — омега почтительно кланяется, и Намджун жестом просит того выпрямиться, — нравится тебе мой дворец? — У вас тонкий изысканный вкус, господин, — «пусть сгорит этот дворец вместе с тобой» — не произносит. — Надеюсь, здесь ты проявишь такую же бойкость, как в тот день на площади. Больше промахов я не потерплю, — с намёком тянет Ким и оборачивается на смех плескающихся в воде омег. Джин провожает короля убийственным взглядом. Хуже становится под утро, ведь ночью охране запрещено смыкать глаза. Не выспавшийся парень сдаёт смену напарнику и отсыпается пару часов в своей комнате, потом идёт на общую кухню для прислуги и завтракает куском хлеба с супом. Таков отныне был распорядок его дня — дежурство, сон, еда, дежурство и по кругу. Самое ненавистное в этом неразрывном кольце — вынужденные встречи с Намджуном. Альфа, правда, более с ним не заговаривал, но само присутствие действовало Джину на нервы. Жить под одной крышей с врагом, существовать за его счёт, есть его пищу, кланяться… Это невыносимо! Лучше получить сто ударов дубинами, чем терпеть рядом с собой врага. Джин успокаивает себя тем, что осталось терпеть немного. Омега пишет письмо советнику и тайно отправляет, зная, что Урсус получит его только спустя несколько месяцев.***
В двери кто-то напористо стучится. Тэхён подскакивает на месте, сонно оглядывает комнату, охваченную полумраком, слышит знакомый голос снаружи. Не понимая, почему его разбудили поздней ночью, альфа находит свои штаны и натягивает их на голое тело, на мычание проснувшегося омеги, с коим он в последнее время трахается, говорит не волноваться. Тэхён отворяет щеколду и тянет ручку входной двери на себя, отчего долбившие по ней воины чуть было не падают на альфу. — Что вам нужно в такой час? — шёпотом рявкает Тэхён, чьи волосы взъерошены. Воины, держащие факелы в руке, которые вынуждали Чона жмурится, в панике округляют веки. — Командир! Они сбежали! — перекрикивают друг друга альфы. Шатен вопросительно хмурится, спросонья плохо соображает. — О ком вы говорите? — Тот омега и пленный урсус из леса! Их нигде не могут найти!