Эвкадар

Шихён, сгорбившись, сидит у себя в покоях за столом, в который раз чертя предполагаемые границы государства. Альфа уставшими от бессонных ночей глазами разглядывает карту континента и, схватив заострённую камышинку, макает её в чернила и пишет рядом с линиями «Урсус». В итоге у Шихёна выходит, что враги за короткий период захватили важные стратегические крепости. Воин отбрасывает калам, испачкав чистые участки пергамента, и единственной рукой массирует переносицу. Альфа сильно исхудал и будто бы иссох, на бороде стало больше седых волос, а глаза утратили прежнюю остроту, от того Шихён постоянно щурится. Как любят говорить многие за его спиной, дело в возрасте, но сам великий воин готов признаться, что слабым его сделало отнюдь не время, а сердце, страдающее от тревоги. Нет для родителя наказания хуже, чем его дитя, попавшее в сети смерти. Она приняла облик лука и стрелы, меча и щита, коня и всадника - они окружили его сыновей. Там, где подвиги, знает Шихён не понаслышке, там и потери, а то, что Чонгук и Тэхён, бравые воины, готовые пожертвовать всем ради долга, альфа, к своему несчастью, не сомневается, ибо вырастил он их как и подобает семье отважных воителей. Шихён ожидал, но не обрадовался, услышав новость, что Тэхён отправился на южные границы, где теперь идут кровопролитные бои. Альфа стал чаще молиться и смотреть на звёзды, по ним читать будущее своих сыновей, только звезды с ним не говорили. Молчание - дурной знак, ведь за ним скрывается нерадостная истина, ибо о радостях принято голосить. Шихён вопреки своим чувствам, все равно верит в навыки младшего сына и старается думать о своих обязанностях, то и дело отправляя гонцов в столицу и отбирая новобранцев для армии. Из-за нехватки альф Шихёну приходится прощаться даже с совсем юнцами. После таких решений Чон подолгу гуляет вдоль лагеря. Ко всему прочему, альфа невыносимо тоскует по Юнги - его солнцу в дождливый день, его цветку среди камышей. Юнги умел подбирать слова и успокоить душу отца, знал чем рассмешить и отвлечь. Его забота подкрепляла воина-калеку, который без одной руки, благодаря омеге, словно имел две. Шихён вспоминал о нежном омежке каждый день, каждый раз, глядя на корзину с морковью и остывший суп, к которому альфа не притрагивался - аппетита нет. Много лун прошло с отбытия делегации Чонгука, для Шихёна разлука с неродным, но самым близким сыном, стала ненавистной вечностью, поэтому, когда снаружи послышались голоса и топот копыт, Шихён резко распахнул опухшие веки и прислушался. И вправду голоса, какой-то ажиотаж, а затем до покоев альфы доносится знакомое ржание, и Шихён, поднявшись с места, спешит во двор. Глаза слепит свет от факелов. Воин беспорядочно оглядывается, видит толпу всадников, спрыгивающих на пыльную землю, вмиг озаряется улыбкой. — Дядя! - воскликнув, снимает с головы капюшон Юнги, побежав навстречу счастливому Шихёну. Они долго обнимаются, обмениваются улыбками и приветствиями. Шихён поглаживает румяные щёки заметно изменившегося парня, сам себя спрашивает, что же в омеге не так. Это всё тот же Юнги, но в то же время с ним явно произошли изменения: парень сияет, персиковый румянец делает его краше и милее, Юнги подобен спелому персику. А потом Шихён понимает: нечаянно втянув в легкие его запах, альфа слышит помимо моркови кое-что ещё... Взор Чона падает на разгружающего тележку Чонгука, тот взгляд отца чувствует моментально, смотрит в ответ. Хотелось бы Чонгуку вычитать мысли Шихёна в тот миг, но альфа сына в свою голову не пускает, прячет эмоции за семью печатями и, кротко улыбнувшись, выпускает Юнги из своих объятий. — Как ты? Как твоё путешествие? Тебе понравилось в Эвкадаре? — Мы обязательно туда вернёмся все вместе! - подпрыгнув, заверяет Юнги, сжимая ладонь дяди. — Иши передавал, что волнуется и надеется, что ты чувствуешь себя хорошо. — Я и на самом деле чувствую себя хорошо, а увидев тебя, мне стало значительно лучше! Юнги командует воинами, распоряжается, чтобы вещи перенесли в его шатёр и обещает Шихёну, несмотря на ломоту костей и сонливость, присоединиться к праздничному ужину в честь их возвращения. Чонгук незаметно для альфы подмигивает омеге и самолично заводит Сокола с Домом в конюшню. Шихён следует за ним, попросив конюха оставить их наедине. — Я знаю, о чем ты хочешь поговорить, - поглаживая морду белого скакуна, не смотрит на отца Чонгук. Шихён буравит лопатки младшего испытывающим оком, мрачнеет. — Ты утверждал, что он тебе безразличен. Ты обещал, помнишь? Ты обещал, что не прикоснешься к нему! Чонгук хмыкает, мысленно уносясь в день отъезда, когда Шихён взял с него слово, что названные братья будут держать дистанцию. Тогда Чонгук успокоил отца своим фирменным «сдалась мне эта морковка», однако сегодня выставил себя полнейшим влюблённым дураком. — Мы оба понимали, что я лгу, - отходит от коня брюнет. — Как ты мог... - сокрушенно качает головой Шихён, будто под ним земля расходится. — Я люблю его, - оттачивая, перебивает отца воин, — люблю не как брата, впрочем, он мне братом никогда и не был. Я в нем потерялся, отец, как ты когда-то в папе. Что мне было делать, если он моя судьба? — Что ты говоришь, Чонгук? - искренне недоумевает Шихён, напрочь не принимая чувства сына, становится темнее грозовой тучи. Альфа весь подбирается, тон становится резче, и Чонгук осознаёт, что ничем хорошим их разговор не кончится. — Он дитя! Ему всего-то семнадцать! Твоё место на войне, ты особенный человек в судьбе королевства, у тебя нет времени на любовь! Король возложил на твои плечи важную обязанность! Ты хоть понимаешь, что ты теперь генерал?! Ты ведёшь войска! От твоих решений зависит ход войны! Какой Юнги?! О нем и думать забудь! Отсекает Шихён раздраженно, всем своим видом говоря, что даже рассматривать этот вопрос больше не станет. Его мнение на сей счёт окончательное. Чонгук, уважая отца, дослушивает его тираду до конца, хотя в нем пару раз распалялся гнев; учтиво опускает голову, но не в знак покорности, а лишь для того, чтобы набраться терпения и не нагрубить старшему. Альфа и не ждал от Шихёна благословения: его позиция с первого дня была для брюнета очевидна, однако тот ошибается, если думает, что Чонгук смирится. Нет. Чонгук от своего не откажется, в чертоги дьявола отправится, но Юнги не бросит. — Служба и долг мне любить не мешают, наоборот я ради Юнги поднимаю меч. — Не дерзи! - грозит пальцем Шихён, теряя самообладание. — Не смей идти против моего слова. — Мы любим друг друга, и на нем моя метка, - уши Чонгука закладываются от удара пощёчины. Альфа не моргает, смотрит на висящие на гвоздях вилы и на время замолкает. Зверь внутри подбирается, шерсть его встаёт дыбом, и Юнги, в это же время раскладывающий свои новые наряды, на секунду цепенеет. Неприятное чувство уколом отдаётся в сердце, от того омега поворачивает шею к выходу, недоверчиво всматривается в ночь. — Ты погубил и его, и себя, безумец, - еле шевеля языком, шепчет в ужасе Шихён, — ты хоть понимаешь на какие адские мучения обрёк вас обоих? Метка - это нерушимая связь. Она делает из возлюбленных пленников. Ты понимаешь, что ждёт Юнги, когда ты уедешь? Во время течек он гореть будет, гореть! - прикрывает уста альфа, всё ещё не принимая услышанное. — А ты? Ты ведь на войне будешь думать только о нем и погубишь всю армию... — Я вернусь быстро! - протестует Чонгук. — Не будь дураком, война не закончится за полгода, каким бы всемогущим ты себя не считал. Ваша любовь, Чонгук, погубит всех, запомни мои слова, - предрекает старший, морщась от спазмов, что парализовали грудь. — Не окажись ты таким эгоистом, все могло быть иначе, но впредь наше будущее под угрозой из-за твоего эгоизма! Не думал я, что ты, сын мой, поведёшь себя столь несерьёзно. Кто угодно, тот же Тэхён, но не ты... Альфа смеряет нечитаемое лицо Чонгука разочарованными глазами и, покончив с речами, шумно выходит из конюшни, хлопнув дверью калитки. Слова имеют магическое воздействие, вот и сейчас суеверные высказывания отца отпечатываются в сознании альфы, поэтому Чонгук грустнеет. Одно его удивляет: почему его любовь к Юнги может привести к катастрофе? Разве чистые и столь крепкие чувства способны приносить людям зло? Зло и любовь ведь понятия несовместимые. Чонгук не выходит из конюшни ещё час, ухаживает одновременно за Соколом и Домом, чистит им шёрстку и до сих пор покручивает в уме монологи отца, сводясь к мнению, что Шихён просто слишком расстроен новостями. Он зол из-за нарушенного обещания, поэтому наговорил глупостей, к которым Чонгук прислушиваться отказывается. — Тебя не было на ужине, - впускает к себе в шатёр переодетого в легкую одежду воина Юнги. Омега в одном длинном одеянии позволяет альфе поднять его на руки. Чонгук доходит до небольшой кровати, садится вместе с Юнги на мягкие простыни и обвивает свой торс чужими худыми ногами. — Я не был голоден и готовил Сокола к завтрашнему походу, - почти не врет брюнет, зарываясь носом в серебристые пряди. Юнги сам тянется за поцелуем, трется и просит больше тепла, Чонгук отказать своей болезни не смеет, проникает языком в его рот, пробует сахарные губы и позволяет зверю наедаться, хотя с Юнги это трудно: он зачаровывает, не даёт шанса отлипнуть от себя и напиться, потому что запредельно сладкий, слаще сахара, слаще вина и угощений. Юнги - это нечто такое, что человечество не успело открыть, но в будущем он будет востребован и даже запрещён, ибо Юнги станет синонимом зависимости. — Дядя тоже был хмурый и молчаливый, - не желая думать о скорой разлуке, рассказывает омега, — я хотел рассказать ему о поездке, но он пошёл спать. — Скорее всего, просто устал, - умалчивает истинную причину такого настроения альфа, чмокает парня в носик, — завтра с ним поговоришь. — Завтра я буду целый день плакать! - заявляет как претензию Юнги. Чонгук удивлённо приподнимает брови и пытается поймать бегающий взгляд омеги, который пальчиками играется с расстёгнутой пуговицей хлопковой рубашки. — Как бы не так. — Я не шучу. Ты отправляешься на войну, мне будет не до разговоров. Поэтому я сяду на какой-нибудь пенёк и буду долго и некрасиво плакать. Чонгук не сдерживается, смеётся над угрозами парня, целует в губы, потому что сложно контролировать себя, когда он такой смешной, милый и желанный. И как в таком крохотном создании с ангельским личиком умещается столько достоинств? Юнги сплошное воплощение мечты, и Чонгук уверен, что в прошлой жизни был кем-то очень хорошим, раз небеса подарили ему этот Лунный свет. — Что я сказал смешного? Тебе все равно, да? Прекрасно, - ерзая, хочет спрыгнуть с колен альфы омега, однако Чонгук крепче того к себе прижимает, любуется обиженной миной. — Я буду скучать, - вдруг плаксиво выдаёт Юнги и уже сам утыкается носом в обнаженную грудь воина. — Ты тоже скучай по мне! — Я по тебе, морковка, скучаю каждую минуту. Даже если ты в шаге от меня - я скучаю, - не успевает Чонгук потянуться за очередным поцелуем, как Юнги, просияв, спрыгивает с бёдер альфы и, споткнувшись, бежит к сундуку, где тот хранит украшения. Омега, сев на колени, неуклюже роется в беспорядке, а затем бежит обратно к кровати, поместившись рядом с недоумевающим альфой. — Держи, - опускает на раскрытую ладонь брюнета свою красную ленточку, — пусть она будет рядом с тобой, как талисман. Так мне будет спокойней. Чонгук с радостью соглашается, вдобавок отдаёт свою часть ленты Юнги, повязав подобно браслету на тонкой кисти. Ночь они проводят вместе. Юнги приходится кусать ладони, чтобы не разбудить дядю: омега обо всем догадался, пусть Чонгук с Шихёном молчат. Как он и предполагал, дядя в штыки воспринял их отношения и, скорее всего, отец с сыном разругались, что несомненно расстраивает пепельноволосого. Меньше всего на свете Юнги хочет быть яблоком раздора. Чонгук обращается с омегой нежно и аккуратно, не спешит, трахает с оттяжкой, растягивает прелюдии, вылизывая горячее тело, собирает бусинки пота и смакует на языке. Юнги выгибается кошкой, комкает простынь и в нетерпении скулит, однако альфа играется, проверяет свою выдержку и с треском проигрывает его сладким стонам. Обнаженный Юнги, на которого падают танцующие тени свечей, заставляет Чонгука влюбляться в него по-новому. У каждого человека есть изъяны, в таком случае Юнги человеком назвать нельзя. Он ангел, ниспосланный на землю. Крыльев, может, за его спиной нет, их подрезал тот, кто в крови омыл руки и этими же руками сейчас рисует узоры на его животе. Чонгук впервые в жизни не хочет идти в бой. Впервые в жизни ему чужды битвы, путешествия. Весь его мир здесь - в крохотных ладонях этого омеги с волшебными волосами. Глядя в глаза, где, кажется, звезды рождаются, альфа клянётся покончить с войной лишь для того, чтобы поскорее вернуться, лишь для того, чтобы сделать его своим. Не для короля, не для народа, даже не ради отца. Каждую каплю своей пролитой крови Чонгук посвящает Юнги. До рассвета пятитысячное войско, включая новобранцев лагеря, отправляется в путь. Чонгук, одетый в кожаные массивные доспехи, держит в одной руке шлем, а во второй поводья Сокола, также наряженного для похода. Несмотря на вечернюю ссору, Шихён подходит к генералу и благословляет его, прося вернуться живым. Чонгук коротко кивает отцу, чувствует холодность, но к вчерашнему разговору не возвращается, переводя внимание на готового заплакать омегу в белом костюме. Шихён, не желая смотреть на предстоящую сцену, уходит в глубь лагеря, позвав за собой оставшихся альф, и лишь тогда Юнги наконец-то роняет слёзы. — Ты обещал, что не будешь плакать, - слезает с коня воин, заставляя многотысячную армию за спиной ждать. Он вытирает большим пальцем нежные щёки и приподнимает подбородок дрожащего губами Юнги. — Почему судьба к нам несправедлива? Почему она постоянно возводит между нами стены? — Я вернусь, ты моргнуть не успеешь, - зарывается носом в макушку Чонгук, спускается к уху и заговорщицки шепчет: — Взгляни на рукоять моего меча, - Юнги шмыгает, взором скользит в ножны и видит торчащий эфес. — Моя ленточка, - слезливо улыбаясь, рассматривает красную ткань вокруг рукояти парень. — Мне на удачу. — Я буду ждать тебя. Ты главное вернись, ладно? — Я вернусь, - притягивает к себе за талию омегу Чонгук, — знай, что я воюю не за Эвкадар, а за тебя, потому что ты моя любовь. Сердце Юнги перестаёт колотиться, а сам парень широко раскрывает веки, будто ослышался. Слова тоже в силах поразить, причём не хуже стрелы. Омега застывает статуей в чужих сильных руках, понимает, что должен ответить взаимностью, но тело вдруг берёт вверх над разумом, и Юнги, приподнявшись на носочки, накрывает губы альфы своими. Пусть поцелуй был недолгим, не страстным, но Чонгук прочувствовал каждую эмоцию омеги, всё то, чего не было сказано вслух. — Я тоже люблю тебя. *** Джин просыпается в холодном поту. Он громко вскрикивает, тяжело дыша и в панике оглядывается по углам, с трудом представляя, где находится. В комнате только он один, лежит в огромной постели с шёлковыми подушками. Стены с подсвечниками высокие, если взглянуть в потолок, то видно росписи, однако из-за того, что окна застелены тяжёлыми изумрудного цвета шторами из бархата, ничего толком на разберёшь. Джин даже затрудняется сказать, день сейчас или ночь. Сколько он спал? Как давно он здесь? Омега изучает свою одежду, понимает, что это ночная туника, потом глаза случайно цепляются за заживающиеся ушибы и синяки. Сокджин задирает рукава, подол, считает увечья и оглаживает рубцы от глубоких порезов. Следующее, что делает парень, шатаясь, приближается к окнам и с трудом раздвигает штору, морщась от яркого света. Судя по расположению солнца в небе, сейчас вторая половина дня. Джин прислоняется к стеклу, пытаясь расширить кругозор, но мало что открывает для себя, лишь то, что его комната находится на этаже покоев, и раз уж вид падает на задний садовый двор, спальня Намджуна где-то рядом. Внезапно тишину нарушает шум распахнувшихся дверей. Джин подскакивает на месте, резко развернувшись за спину, цепляется пальцами за подоконник. Но это был Сет. — Ты пришёл в себя, слава богам! Надо сообщить лекарю, - Сет выбегает в коридор и требует позвать дворцового медика. Джина, вопреки его нежеланию, кладут обратно в постель и осматривают около десяти минут. Все это время Сет стоит над головой омеги и сыпет лекаря вопросами, получая в сию секунду ответы. Когда пожилой альфа заканчивает с осмотром, Сокджин присаживается на постели и пугливо буравит взором захлопнувшуюся дверь. — Не переживай, король не во дворце, - с лёгкостью понимает омегу бета, опустив на свои колени поднос с пищей, которую принесли слуги. — Как ты себя чувствуешь? — Сколько я здесь? И что вообще произошло? - мимо ушей проходит вопрос Сета. — Ты ничего не помнишь? - с тревогой в голосе удивляется старший, чья рука с ложкой супа застывает в воздухе. — Нет, - отказывается от еды Сокджин, — расскажи, а то у меня каша в голове. — Намджун приказал тебя отвести к лекарю, это помнишь? - омега кивает, тогда Сет продолжает: — У тебя началась горячка. Ты заболел неясно чем, бредил, тебя тошнило и лихорадило. Ты провёл в бессознательном состоянии почти неделю, только иногда приходил в себя. Я уже испугался, что ты умрешь, но лекарь заметил улучшения. — И после меня перенесли сюда? — Верно, - вздыхает Сет, — наверное, тебя крысы чем-то заразили. Ты выглядишь чуть лучше, но чтобы исчезли все раны понадобится месяц, а то и больше. Джин грустно хмыкает, прося Сета передать ему настольное зеркало. Омега с неуверенностью смотрит на своё отражение, видит ранку на губе, глубокие синяки под глазами и кожу, которая своей болезненной желтизной напоминает застоявшуюся мочу. — Я похож на чучело. — Не преувеличивай, - отбирает серебряное зеркало слуга, — ты намного красивей чучела. — Есть вести из Урсуса? Сет вынимает из кармана запечатанное письмо и передаёт омеге. Джин тут же рвёт печать, расправляет лист и не вслух читает послание Архи. Вести неоднозначные: боги на стороне Урсуса, им удалось внезапностью обескуражить Эвкадар, однако внутренняя политика трещит по швам. Сокджин узнает, что по столице распространились слухи о смерти монарха. Этого Джин и боялся. Омега просит Сета зажечь свечу, сжигает письмо и долго сидит в тишине, не зная как быть дальше. Ещё немного, и совет обо всем узнает. Архи был прав - без наследника возможен переворот, но вернуться на родину уже невозможно - Джин зашёл слишком далеко, подобрался ближе некуда и сбегать уже невыгодно. Сет, наблюдавший переживания шатена, не выдерживает тишины и откашливается: — Что-то случилось? — Нельзя терять время. Я должен его убить, - сглатывает омега, стараясь не смотреть на два пальца, где нет ногтевых пластин. — В таком деликатном вопросе нельзя спешить. Ошибка будет стоить жизни. Я говорил тебе уже, что нужно делать. — Предлагаешь мне в таком состоянии под него лечь?! - зло шипит на слугу омега. — Он даже не взглянет в мою сторону. И здорово! — Вот тут ты ошибаешься, - хмыкает Сет неоднозначно, потому Джин настороженно выпрямляется, — он приходил к тебе в лазарет каждый день. Он сидел рядом, прямо как я сейчас, и расспрашивал лекаря за твоё здоровье. Видишь? Эта сила истинности, перед ней даже короли слабы. Ким сам не замечает как вслушивается в слова беты, но вовремя просыпается от гипноза, отряхивается и корчит гримасу, игнорируя теплоту на груди. Пережевал? Навряд ли, скорее боялся, что любимая груша для битья скончается прежде, чем тот наиграется. Джин тешит себя подобными умозаключениями и, собрав руки на животе, объявляет, что голоден. Следующие три дня проходят по одному и тому же сценарию: Джин просыпается, его осматривают, обрабатывают раны и пичкают настойками, следом он принимает ванну и ложится в постель, его кормят лучшей едой и один раз даже позволяют погулять в саду. В тот вечер омега ощутил на себе чей-то пристальный взгляд, аж мурашками покрылся, однако, стоило ему поднять взор на балкон, Джин никого не видел. И все же сущность омеги подавить невозможно: сколько бы шатен себя не обманывал, сколько бы не оскорблял альфу, в самом потайном уголке души он его ждал. Ждал утром, ждал перед сном, даже нарочно придумывал капризы, чтобы лишний раз выйти в коридор, только Намджуна нигде видно не было. Раздражённый своим поведением и безразличием короля, омега закипает и переворачивает поднос с угощениями на пол, выгнав невинного слугу вон. — Где сейчас Намджун?! - вылетает вслед за тем шатен, обращаясь к страже. — Ты чего орешь на весь этаж?! Тебя даже на улице слышно, - быстрыми шагами доходит до озлобленного парня Сет, схватив того под локоть, толкает обратно в комнату. — Я хочу увидеть эту сволочь! — Да что случилось то?! — Ничего, я просто его ненавижу! Из-за него я стал калекой, он должен мне заплатить! - Джин толкает обескураженного бету в плечо и с размашистым темпом направляется к альфе. Сет так и стоит на месте, провожая омегу недоуменным взглядом. Джин в последнее время и вправду стал вести себя странно, и кажется слуга начинает понимать причину. Остаётся только решить: не вмешиваться либо напомнить парню, кто он и для чего прибыл во дворец. Сокджин выпытывает у стражи, что король сейчас отдыхает в бане, хочет войти, но омегу не пропускают. Тогда Джин идёт на хитрость и сперва строит вид, словно уходит, а затем, дождавшись момента, тараном врывается в душное помещение, из-за обильного пара сощурив веки. Намджун отвлекается от груди голого омеги, который мигом прикрылся руками, поворачивается к вломившемуся гостю. Омега, с которым король развлекался, от смущения отодвигается к бортику бассейна и тянется за полотенцем. — Ты очнулся? - на самом деле Намджуну об этом сообщили в тот же день, когда Джин распахнул глаза. — Что? Решил присоединиться? - разводит руки в ширину альфа и облокачивается на бортик, изучая испепеляющий взгляд шатена на одевающегося парня. — Гори ты в аду, - четко выговаривает Джин, делая паузы, — ты меня изувечил! Из-за тебя я чуть было не умер! — Ты пришёл ко мне в баню только, чтобы сказать это? - приподнимает бровь альфа, по накаченному телу которого стекают капли воды. Да. Джин и сам понимает, что это выглядит неестественно, но придумать в своё оправдание толковую причину не может. Его отвлекают обезумевшие мысли, кружащие в голове подобно коршунам. Джин от отчаяния готов кричать, потому что его самого тоже беспокоит внезапная одержимость мыслью, что срочно необходимо увидеть Намджуна. Омега делает два шага к бассейну и внушительно угрожает пальцем: — Я хочу уйти из дворца. Меня здесь ничего более не держит. Казалось, ноги омеги в один момент откажут, тогда он упадёт, что невыгодно, но под пронизывающим душу взором Намджуна тяжело не то, чтобы стоять, дышать непросто. Приходится вонзить ногти в кожу, чтобы выдержать омут его драконьих глаз. Альфа нагнетает своим молчанием, однако спустя мгновение баня наполняется звонким смехом. Джин ощущает себя пустым местом. — Ты, оказывается, не только красивый, но и смешной омега. — Я не шучу, - стирает эмаль с зубов парень. Намджун закатывает глаза и отворачивается, демонстрируя мощную спину. Альфа держится за лестницу и карабкается из воды на поверхность, отчего слышны всплески. Струи беспорядочно стекают по обнаженному телу, Джин прячет взгляд, нечаянно посмотрев на бёдра, в уме считает до пяти и ждёт, пока Намджун укутается полотенцем. От влаги оливковая кожа альфы блестит. Он взъерошивает мокрые волосы, не перестаёт облизывать взглядом напряжённого омегу и усмехается, что его зверь бьется в истерике. — Как же ты намереваешься уйти, если твой зверь при виде меня попку задирает? Неожиданная реплика застаёт Джина врасплох. Он в шоке вытягивает лицо. — Что ты несёшь?.. - заплетается язык-предатель. Намджун подходит ближе, отчего шатен невольно пятится к стенке. — Ты хороший актёр, я уже это понял, - едко намекая на обман, усмехается Ким, — но нечестно лгать, в первую очередь, самому себе, Джин. Знаешь, почему ты пришёл ко мне? - вкрадчиво спрашивает Намджун, нагнувшись к остолбеневшему омеге. Урсус не моргает, не дышит, не функционирует. Он сосредоточен только на альфе напротив. — Потому что тебя ко мне тянет. Сокрушающий вердикт ледяным потом льётся по побледневшему парню. Он наконец-то начинает моргать и отталкивает злорадствующего Намджуна от себя. — Корми себя иллюзиями! Я тебя ненавижу, - скалится шатен, всю ненависть вкладывает в слова. — И при этом тебя в дрожь бросает только от одного моего голоса. Не сомневаюсь, были бы у тебя течки, ты бы тёк, как сука. Так что отдыхай, - ловит руку собиравшегося его ударить Джина альфа, — приходи понемногу в себя, и когда настанет время, я проведу тебя в рай. Намджун довольный собой оставляет разбитого парня в помещении одного, а Джин, глядя в пол, вдруг меняется в эмоциях и падает на колени, пряча лицо в вспотевших ладонях. Омега без стеснения заливается горькими слезами, рыдает громко и надрывно, словно хочет этими слезами освободить всю тяжесть внутри. Ему мерзко от самого себя, мерзко, что Намджун прав, что омегу к нему тянет, что Джин специально сюда заявился, дабы с ним побыть, пусть и немного. Урсус эту невидимую связь проклинает, теряется в ощущениях, ведь голова одним им забита. Истинность портит весь его план и ужасно то, что омега не в состоянии что-либо изменить, тем более препятствовать. Как ему бороться с собственным «я»? Джин ложится на мокрый пол, царапает ногтями плиты, судорожно всхлипывает, вспышками перед глазами прокручивая минувшие дни. Шатен вспоминает наставления Сета, его слова об истинности и задумывается. Быть может, он не ошибается? Джин сейчас сам понял насколько велика власть истинности... А что если эту власть подчинить себе и перенаправить? «Заполучи его внимание, и власть над ним окажется в твоих руках», - слышит в своей голове голос Сета омега. Почему бы Джину не пойти на крайние меры, раз уж его гордость вся в копоти? Переводя дыхание, наследник Урсуса выпрямляется и утирает пунцовые щёки, приняв ещё одно важное решение - он послушает совет Сета и приручит короля Эвкадара, а когда будет надо - убьёт. *** Войско под командованием Тэхёна в пути шестой день. Под ногами то ли зелень, то ли засохшая грязь, то ли лужи, если не прекращается дождь. Несмотря на непогоду, воины продолжают путь и не тратят драгоценные минуты на привал - Чон Тэхён категорично против этого, ибо по указу короля их армия должна дойти до врага за пятнадцать дней. Тэхён усталости не замечает: физически он на коне, держит поводья и ведёт за собой альф, а мысленно он там, за холмами и рекой, где познакомился с омегой диковиной красоты, с губами пышными, как роза и глазами выразительными, словно зеркала. Прошло уже много времени, только альфа все ещё не смирился со случившимся и не может принять действительность, в которой Чимин не вышел с ним попрощаться. Неужели ему настолько плевать на его судьбу? Неужели Чимин даже укол совести не ощутил? Или гордыня выше чувств, которые, не сомневается Чон, у омеги к нему имеются, ибо недаром он в ту ночь ревностью полыхал. А это точно была сцена ревности, Тэхён в глазах прочёл всё, о чем пытался утаить брюнет. Противоречивые чувства терзают сердце: с одной стороны Тэхён очень зол и обижен на парня за равнодушие, ведь теперь неизвестно когда они свидятся, но с другой, долго гневаться на наивного, упёртого, гордого и чересчур милого омегу невозможно. Альфе тяжело скрывать тоску по нему, она проявляется рассеянностью: Гайю по несколько раз переспрашивает воина, поскольку тот его не слышит, витая в облаках. Гайю причину невнимательности Чона угадывает сразу же и мысленно торжествует, раз в день отставая от старшего, чтобы навестить спрятанного от прочих глаз Чимина. Однажды частые пропажи Гайю всё-таки замечают. Тэхён, привыкший переговариваться в дороге с приближёнными, вел диалог с рыжеволосым воином, но, когда был задан вопрос, ответа не последовало, что вынудило альфу обернуться за плечо и удивиться. Тэхён натягивает на кулак поводья, из-за чего конь, недовольно фыркнув, топчет землю и останавливается, слушаясь хозяина. — Где Гайю? - рыщет взглядом по огромной кавалерии альфа, но ему не знают чем ответить, поэтому, велев двигаться дальше, Тэхён подозрительно сужает веки и мысленно обещает себе пристально следить за воином. Так, ещё несколько раз Чон замечает отсутствие Гайю на своём месте и, сочтя это подозрительным, Тэхён сводится к страшной для себя мысли, что рыжеволосый предал их армию и тайком доносит Урсусам. Эти домыслы, мучившие его сердце, не давали покоя даже во сне, тогда Тэхён устал терпеть терзания и, когда Гайю в очередной раз покинул свой пост, альфа незаметно последовал вслед за ним. Чем дальше уходил Гайю, тем страшнее становилось Чону, ведь за всё время службы шатен успел привязаться к тому, став старшим братом, наставником, товарищем, в конце концов. Если Гайю предатель, Тэхёну придётся пойти на отчаянный шаг. Чон поднимает потухший взгляд на всадника, ждёт, что тот в любой момент достанет письмо и отправит с голубем, однако Гайю удивляет: парень достаёт из кармана два румяных яблока и подносит к повозке с утварью и другим хламом. Вдруг чья-то рука выглядывает наружу и ловко забирает фрукты, скрываясь за грубой тканью. Сперва Тэхёну подумалось, что ему это мерещится, всё-таки альфа почти не спит, однако подобные действия происходят и на следующий день, затем днём и наконец-то вечером. Тэхён более не выдерживает. Ночью Чон вновь направляется за ни о чем не подозревающем Гайю, и когда тот достаёт маленькое ведёрко лесных орехов, Тэхён грубо выхватывает его прежде, чем ладонь из повозки успевает забрать. Гайю, перепугавшись от неожиданности, тянет поводья коня и чуть ли не падает с седла. — Ты явно не рассчитывал меня здесь увидеть, - хмуро глядит на рассыпанные орехи Тэхён. Он в требовательном тоне велит остальным продолжать путь и не глазеть, а сам говорит возчику придержать коней, чтобы повозка с утварью остановилась. — Командир... - пытается совладать с собой Гайю, Тэхён жестом приказывает тому умолкнуть и незамедлительно хватается за подол серой ткани, дёргая назад. В ту секунду Гайю вспомнил всех святых, только его мольбы не были услышаны: Чимин, прятавшийся весь поход среди неудобной мебели и утвари, не успел скрыться и теперь, вылупив глаза, в немой истерике смотрит то на побледневшего друга, то на ошеломлённого Чона. Тэхён ждал всё, что угодно, даже шпиона, но реальность оказалась куда удивительней. Он, в чьём зобу сперло дыхание от смешавшихся эмоций, сжимает в кулаке край клеенки и еле себя сдерживает. Гнев, словно жидкая сталь, сползает от макушки к ногам, обжигает кожу, оставляет уродливые волдыри и застывает в образе вечного панциря. Тэхёну хочется кричать, бранить, схватить и вытрясти душу. Он думал, омега на него обижен, да лучше бы и так, потому что в таком случае он хотя бы оставался в безопасности, а оказавшись тут, Чимин как в открытом поле, окружённый стаей волков. Чимин смотрит в глаза, покрасневшие от ярости, по ним понимает мысли альфы и первым решает нарушить зловещее молчание, спускаясь вниз. — Тэхён... Чимин застывает на месте, пискнув и прижавшись к краю повозки, ибо Тэхён, замахнувшись, оставляет след от тяжёлой пощёчины на скуле Гайю, который чуть было не теряет равновесие. Воин, не смея поднимать голову, лишь касается разбитой губы и достойно выдерживает испытывающий взор командира. Все понимают, за что ему досталась эта пощёчина. Чимин в растерянности хлопает ресницами, кусая уста, старается скрыть страх, переводит широко раскрытый взор на озлобленного альфу, только тот, игнорируя его, не удостоив вниманием, поворачивается и идёт к своему коню. Чимин, в груди которого клокочет сердце, легонько гладит рыжеволосого по спине и шустро спешит за Чоном. — Это моя вина, я его заставил, так что ты должен был ударить меня! - кричит вслед шатену омега. Тэхён, скрипя зубами, поправляет плащ и хочет взобраться на скакуна, однако Чимин сильно дергает его за плечо. — Не убегай от меня! Давай поговорим!.. — О чем именно? - рычит не на шутку разгневанный альфа. — О том, что ты спелся с моим воином? Или о том, что тебе абсолютно плевать на мои просьбы?! Что ты собираешься сказать? Под давлением Тэхёна Чимин тушуется, уже жалея о своём намерении объясниться: стоило дать ему время на осмысление, тогда бы Тэхён не выглядел таким устрашающим. Омега внутри Чимина поджимает хвост и опускается на лапки, потому что зверь Тэхёна наступает - его когтистая лапа давит прямо на загривок. — Я не мог остаться там, - жалобно вздыхает брюнет, смачивая сухие губы слюной, — пойми меня. — Вечно ты находишь своим поступкам оправдания. Ты вернёшься обратно, - ставит точку Тэхён, оседлав коня. — Что?! Нет! — На сей раз это не просьба, а приказ, - грубо отсекает альфа, глядя на готового взорваться Чимина сверху вниз, — сегодня мы сделаем короткий привал. Я отберу пару человек, и ты вместе с ними отправишься домой. — Тэхён, я же здесь... — Разговор окончен. — Ты не даёшь и слово вста... — Будешь много болтать, я тебя в сию же секунду отошлю, - всем своим видом показывает, что не бросает слова на ветер шатен и кивает в сторону Гайю, — пока будь рядом со своим дружком. Ничего не добившись, Чимин глотает ком обиды и взбирается на жеребца Гайю, долго пребывая в подавленном состоянии. Омега много думает, ловит на себе любопытные взгляды и один укоряющий, принадлежащий старшему лекарю, до которого быстро дошли сплетни. Но Чимину равнодушно что о нем думают, сейчас ему важно уговорить Тэхёна разрешить остаться вместе с ним, потому что именно из-за него омега терпел все дни и ночи, то холод, то жару, то ливневый дождь, то душащее пекло. Увы, альфа в его сторону даже не смотрит и порой кажется, вовсе забыл о его существовании. Чимину становится не по себе. Почему Тэхён пришёл в такое бешенство? Скрывать нечего, прежде омега совершал ошибки куда грубее, но Тэхён, вопреки всему, не бросался в него ледяными копьями, а теперь... теперь альфа словно с ним незнаком, играет в грязные игры - напрочь игнорирует. Неужели его настолько разозлило чужое непослушание? Вплоть до глубокой ночи Чон не вспоминает о Чимине. Омега сидит на бревне у костра и выслушивает причитания старших лекарей. Те, к счастью брюнета, почему-то затихают, затем вовсе покидают очаг, и Чимин вопросительно вскидывает голову. Как раз в этот момент Тэхён перешагивает через бревно и садится напротив поникшего парня, одетого в чёрный кожаный костюм, который ему одолжили воины. — На восходе ты уезжаешь, - говорит спокойно, но сдержанно альфа. Чимин, дабы не расплакаться, вонзается зубами в нижнюю губу. Ему так хочется сказать истинный мотив своего поступка, к сожалению, страх быть отвергнутым гораздо сильнее. — С тобой отправятся шесть человек, пять из них альфы, хорошие воины, - мешает уголь палкой Тэхён. — Как считаешь нужным, так и поступай. — Спасибо за одолжение, - хмыкает Чон, переводя взгляд на мраморное лицо. «Красивый, очень красивый, но такой безрассудный и сумасбродный». — Я боюсь, - тихо доносится до ушей альфы, он перестаёт ворошить угли. — Я выбрал надёжных людей, они тебя в обиду не дадут, - выпрямляется Тэхён. — Я не об этом, - перебивает омега. Его колечко на губе блестело в пламени огня. — В последний раз мне было так страшно, когда Хосок приставил к моей шее нож. В первый раз, когда моих родителей убили. Но даже, если соединить всё это, сейчас мне страшно куда больше. — Я не понимаю. — Ты терял тех, кого любил? Вспомнив папу, альфа кротко кивает. — Да. — Весь сегодняшний день я много думал и пришёл к выводу, что я проклят - как бы я не тянулся к тем, кто мне дорог, они всегда уходят. Но ты... ты единственный, кто протянул мне руку первым. Я никак не мог взять в толк, почему же ты так обо мне печёшься? Что нашёл такого в совершенно незнакомом омеге, который, к тому же, бросался на тебя с угрозами? Сперва я думал, тебе просто нравится издеваться надо мной, что ты это делаешь мне назло, я же тебя не принимал. Честно сказать, в начале нашего знакомства я считал тебя педантичным воякой без собственного мнения, потому что был уверен, что воины - это марионетки короля. Но опять же... - усмехается грустно Чимин. — Опять же... ты... Ты другой. Ты только кажешься суровым, но если капнуть поглубже, я вижу человека чуткого, внимательного к мелочам, заботливого... Ты, наверное, подобное часто слышишь, но многие люди, как я заметил, любят льстить и подлизываться, а я хочу быть честным. Тэхён, ты стал мне моим новым домом. Без тебя мне в той глуши делать нечего, так что не говори, что я должен вернуться домой - он там, где ты. От прилива нежности у Тэхёна кружится голова. Альфа, в приятном шоке, не моргая, рассматривает непоколебимое выражение лица омеги, видит искорки на дне зрачков и понимает, что обязан ответить на эту чувственную тираду, однако язык прирос к нёбу и всё на что он способен - просто учащённо дышать, борясь с желанием впиться в его пухлые губы. Чимин даже вообразить себе не может чего стоит альфе сдерживаться, когда желание достигает своего апогея. Тэхён выходит из гипноза, переводит дыхание и отвечает: — Прости, но ты всё равно должен вернуться, - «иначе я от волнения за твою жизнь с ума сойду». Яркий блеск в очах брюнета заметно тлеет. Чимину в сотню раз становится обидней, чем утром, ибо сейчас он практически признался альфе в своих чувствах, а тот не понял. Или сделал вид… Парень, чья гордость была задета, даёт себе пару секунд избавиться от спазмов, натягивает фальшивую улыбку. И прежде, чем Тэхён уходит, спрашивает его: — А будь я твоей Розой, ты говорил бы также? Альфа, обернувшись, в недоумении собирает брови у переносицы и не разумеет причём тут Луи. Откуда вообще омеге известно его прозвище, придуманное Тэхёном? Чон только раскрывает рот, дабы это узнать, однако неожиданный крик отвлекает его внимание. Изо холма выбегают трое альф, махая руками. Они, задыхаясь от бега, указывают пальцами за возвышающийся хребет, перекрикивая друг друга, пытаются что-то донести. Воины собираются на шум. Тэхён бросает Чимина одного и, растолкав альф, проходит в кольцо, требуя чёткого доклада. — Урсусы... Урсусы там, за хребтом! Они заняли всю пустошь! Их тьма тьмущая!... Странный храп срывается из уст дозорного, он застывает, будто заговоренный, после чего его глаза закатываются. Альфа падает на живот прямо к ногам Тэхёна, и все видят торчащую стрелу между его лопатками. Тэхён в панике поднимает взгляд вперёд, ищет в темноте врага, только это горох об стену, ведь урсус может укрываться где угодно. Когда мимо пролетает ещё одна стрела, Тэхён хватается за меч.