Эвкадар

Полгода спустя. Столица Эвкадара. На базаре полно народа, несмотря на холодную погоду. Под ногами людей хрустит замерзшая грязь, а где лежат каменные плиты, заметны небольшие сугробы уже не снега, а льда. Солнце слабо выглядывает из-за пелены грозовых облаков. Студёный ветер гоняет пыль по кругу, играясь с последними листьями, выдержавших заморозки, на голых деревьях. — Снова никаких добрых вестей, - пополняя ящики свежей шкурой овец, горько вздыхает один из торговцев. На его слова обращает внимание второй, тот, что торгует кожаной тёплой обувью с мехом. — А чего вы ждали? Наступили тяжёлые времена для Эвкадара. Конец света! — Что ты несёшь? Побойся Бога! Рынок трещал от гогота людей: к спору подключаются и прохожие, к ним присоединяются любопытные купцы, даже мелкие воришки, пришедшие ради куска хлеба, забывают о нуждах, дабы послушать свежие новости. Надрывая связки, народ негодует и причитает на судьбу, ибо как вновь началась война, над королевством не светит солнце. Боги отвернулись. Словно сам черт вылез из пучин ада и теперь бродит по землям Эвкадара, сталкивает воинов в пропасть своим трезубцем. Сколько уже насчитывается смертей? Тысячи? Всех кого могли отправили на войну, остались старики да калеки. Как вдруг так получилось, что враг вырывается вперёд? Урсусы будто заранее знают шаги Эвкадара. Отсюда и пошли ядовитые щупальца... — Все давно об этом говорят! И я, кривить душой не стану, готов уже поверить! - ехидно фыркает бородатый торговец с проседью. — О чем это ты болтаешь? Альфа, оглянувшись по сторонам, не видит поблизости стражников, кичиться. Выставляет пузо вперёд, громко трубя: — По всему королевству ходит этот слух! Генерал Чон, забери дьявол его душу, предал нас! Вот! Базар потрясает изумленное оханье. Люди, шепчась, принимаются активно обсуждать брошенные торговцем слова. — Как ты смеешь?! Как ты смеешь клеветать, нечестивец, на нашего господина?! Ты забыл сколько всего Чоны сделали для нашего государства?! Мой отец плечом к плечу воевал с господином Шихёном в годы мятежей. А ты, - в презрении щурится торговец рыбной лавки, пристыжая обманщика пальцем, — ты людей с толку сбиваешь, негодяй! — Я правду говорю! Мне многие рассказывали, что генерал перешёл на сторону Урсуса. Слышал я от одного, что он своего убил, чтобы спасти жизнь врага. А ещё он золото, выделенное на новые оружия и доспехи, в Урсус отправил! Гвалт стал настолько невыносимым, что даже звон колоколов центральной башни не было слышно. Ругаясь друг с другом, никто не обращает внимания на начинающий дождь. — Предатели они! Казнить их надо! — Закрой рот, глупец! Не смей порочить имя генерала! — Говорят, что младший сын Чон Шихёна вовсе не воевал все эти годы! Он с послами врага в пограничной крепости вина распивал и с омегами развлекался! — Предатели! Из-за них мы не можем победить! Из-за них наши дети погибают! Куда смотрит король?! Где справедливость? — Я слышал, что урсусам наших омег продают в рабство! Они все наши города заполоняют, варвары! Негодование простого народа вскоре доходит до ушей городских стражников. Воины, остановив мимо проезжавшую тележку, кивают в сторону базара, интересуясь происходящим. Тем обо всем рассказывают в мельчайших подробностях. Стражники короля, нахмурившись, отправляют весть во дворец, а сами, вытащив мечи, на конях спешат к часовне, чтобы разогнать неугомонную толпу. Как один испорченный плод в корзине заражает другие, так и сплетни прочно заседают, подобно вшам, среди населения. Будто устный народный фольклор, они рассказываются по ночам, во время трапезы, только тихо, боясь навлечь на свои головы ярость короля. План Джина очернить семейство Чон медленно, но верно срабатывает. О генерале Чон Чонгуке и его якобы действиях против Эвкадара слышится отовсюду. И однажды это доходит до ушей короля. *** В трактире стоит смердящая вонь. Её так много, что закладывает уши. Даже сначала не поймёшь, что громче - этот нетерпимый запах рвоты, пота и вина или галдежа посетителей, небрежно тратящих минуты жизни в дешевом притоне, где хозяин сдирает кучу монет за каждый кусок черствого хлеба. Хлеб этот даже невозможно есть, не запив, от того, что в муке перемешивают просо и ячмень, дабы сэкономить. Липкая субстанция застревает комом в глотках гостей. И всё-таки народ не жалуется. Все понимают, что пока идёт война, о хороших продуктах и речи быть не может. Хосок сидит спиной к залу и пьёт уже вторую чашу вина, ненароком прислушиваясь к беседе двух пьянчуг, находившихся рядом. Трактирщик любезно разливает им ещё пойло, пряча монету в карман, обслуживает и остальных гостей. Альфа жует сухой паёк, выплёвывает на тарелку косточки от безвкусной перепёлки, в которой и мяса толком нет, одни кости, чистит испачканные руки тряпкой. Трудно ему сосчитать сколько времени прошло после побега. Оставив на том берегу реки Чимина, который, наверное, его теперь справедливо ненавидит, альфа первым долгом стал искать своих. Много он скитался по чаще леса, перебирался от одной деревни в другую. Иногда удача улыбалась ему, он видел знамя Урсуса, но доходя до нужного места, обнаруживал только тела. Хосок с прискорбием осознал, что почти всё войско разбито. Он остался один. Вернуться на родину было невозможно, потому что побег считался позором и предательством, а Хосок, пообещавший родителям вернуться с победой, не мог разочаровать семью и весь урсуский народ. Казалось, его загнали в угол и перекрыли кислород. Скиталец по землям врага, бродяга, вынужденный убивать и грабить, чтобы выжить, Хосок добрался до города-крепости Эдем. Однако незаслуженно этот город называют раем. Хосок, только попав сюда, понял, что ад существует. Такое ощущение, будто все мерзавцы, законченные твари, черти, собрались в Эдеме. Если в остальных населённых пунктах царит порядок и дисциплина, то здесь закон один: прав тот, кто убил, а тот, кто умер, виноват сам. Естественный отбор. Эдем сам по себе каменная бочка: высокие, защищающие от внешних врагов стены, полукругом огибали городок. Здесь совсем мало зелени, одна пыль, камни и дома, возведённые из обработанного известняка. Если взглянуть на Эдем с высоты птичьего полёта, то можно заметить, что все здания, даже самые дряхлые лачуги, образуют собой кольцо, а в самом сердце города находятся старые солнечные часы, покрытые грязью и толстым слоем пыли. Перебравшись в этот ад, Хосок мигом нажил себе врагов: защищая стариков от гнета местных разбойников, он навлёк гнев шайки воров и убийц. Через два дня гору порубленных мечом трупов нашли как раз на центральной улице. Отныне в Эдеме нет бесов - их истребил Дьявол. Таким именем нарекли Хосока, который, хоть и желал помогать слабым, за мешочек монет был готов пустить кровь каждому, будь это омега или бета. Первые полгода альфа из тени не выходил и в крупные авантюры не ввязывался, но имя его шагало впереди, а чёрная слава покинула пробитые стены Эдема, и Хосок стал наёмником. Отнятых им душ не меньше, чем убитых в войне. Альфа работает чисто и быстро, долго с заказами не возится, какова бы не была сложность. — Это ты Дьявол? - садится за барную стойку слева от альфы мужчина в чёрном одеянии. Хосок поворачивает к любопытному голову и окидывает того недоверчивым оком, потому что из-за накинутого до рта капюшона не видит лица. — Прежде чем спрашивать, сам представься, - спокойно отвечает ему брюнет и отпивает глоток вина. Неизвестный молча разворачивается в его угол. Хосок усмехается. На человеке чёрная маска, прикрывающая всё, кроме глаз. — У меня есть к тебе дело, - игнорирует просьбу гость. — Не слышу звона монет в твоём кармане, - прозрачно намекает альфа, не убирая пристального взгляд с того. Тот, кто прячет своё лицо, вытаскивает из-за пазухи не маленький коричневый мешок и бросает на стойку. Монеты бренчат, своим звоном даже привлекая внимание жадных пьянчуг, которые впервые за свою жизнь видят так много золота. Хосок тянет за веревочку и подсчитывает примерную сумму. Ему достаточно. Даже более чем. Добавив эти золотые к тем, что он за все эти месяцы накопил, Хосок сможет через порт нелегальным путём вернуться на Урсус, забрать своих родителей и уехать на острова, подальше от войны и смерти. — Что вам от меня надо? - убирает от лишних глаз монеты брюнет. — Кого-то убить? Украсть? Припугнуть? Незнакомец в плаще басисто смеётся, стуча пальцами по столу, мотает головой. — Твоя жажда крови забавляет, - альфа встаёт со своего места, чем вводит Чона в недоумение, — жду тебя в полночь у внешних стен. Там всё и узнаешь. — Не ставь мне условия. Либо говори, в чем суть дела, либо забирай свои деньги и проваливай. Хосок торопится вернуть золотые неизвестному, но тот останавливает: — Я заплатил тебе, так что, хочешь не хочешь, а будешь делать, что я скажу. Эта реплика выводит альфу из себя. Хосок, разозлившись, спрыгивает на ноги и достаёт вычищенный до блеска меч, бьет того ногой в грудь. Заказчик, теряя равновесие, падает на чужой стол, разлив вино, не успевает подняться, потому что Чон приставляет к его горлу лезвие. Разгневанные тем, что их покой потревожили, посетители громко в один голос бурчат, однако стоит Хосоку бросить на них взор, все тут же умолкают, узнав в нем Дьявола. В трактире кладбищенская тишина, все ожидают развязки представления, которое редко где увидишь. — Я могу спокойно убить тебя, не советую провоцировать. — Поверь, никакой ловушки нет, - догадавшись о мыслях альфы, тяжело дышит мужчина. — Я готов поклясться на крови, что дело важное и требует секретности. Сощурив веки, Хосок кривит ртом и нагибается ближе, подумывая сорвать маску с надоедливого заказчика. Хотя бы лицо того, с кем он работает, ему знать необходимо. Все, затаив дыхание, ждут пока Дьявол стянет ткань вниз и обнажит физиономию незнакомца, однако в последнюю секунду Чон передумывает. Как бы сильно он не желал отказаться от дела, монеты ему нужнее. Хосок выпрямляется, убирает со скрежетом меч в ножны и наблюдает как человек в капюшоне массирует свою шею, на коей осталась неглубокая царапина, откашливается. — Пеняй на себя, если ты роешь мне яму. Меня недаром кличут Дьяволом. — Знаю, - кивает тот. Дождавшись глубокой ночи, Хосок, оседлав коня, полученного в подарок от одного знатного человека в благодарность за выполненную службу, скачет по безлюдной улице к главным стенам, где прежде были ворота. Сейчас там сквозная дыра, которую урсусы пробили катапультой. Под копытами жеребца густой туман, похожий на дым от лесных пожаров. Хосок нацепил на голову кожаный шлем, закрывающий только область черепа и чёрную мантию, держит наготове оружие, поскольку совершенно не доверяет своему заказчику, ибо подозрительное время выбрал тот для встречи. Вскоре альфа приезжает к назначенному месту и видит в темноте фигуру, держащую в руке факел - она и разгоняет кромешную тьму. Незнакомец одет иначе, в походную одежду и стоит прямо на развалинах стены, махая подъезжавшему рукой. Сомнительная тишина вызывает настроенность у Чона, он тянет за поводья и останавливает коня, спрыгивая на землю, медленными шагами направляется к ровно стоявшему на глыбах человеку. — Ну и что за секретность? Зачем ты всё это устроил? — Сейчас поймёшь, - откликается второй, и Хосок слышит звонкий визг сразу нескольких мечей. Острота слуха не подводит урсуса, он ловко уворачивается от первого нападения и перерезает одному горло. Хосок понимает, что это всё-таки ловушка, ругается на самого себя: повелся на блеск золота и продал ему жизнь. Альфа встаёт в боевую готовность, крепко сжимает рукоять меча и глазами находит несколько человек впереди, ещё двоих по бокам. Их много, но не настолько, чтобы быть убитым этой ночью. Атакуя первым, Хосок одним ударом обезоруживает своих убийц и параллельно дерётся в рукопашную, нанося точенные удары в нужные места. Человек в капюшоне кричит своим поторапливаться, и в этот момент Чон отвлекается на посторонний звук за стеной Эдема: шум дорожного экипажа. Мысленно задав себе вопросы, мимо Хосока проходит миг, когда противник ранит его в плечо. Альфа кричит от внезапного удара и только хочет ответить обидчику тем же, как на его голову изо спины натягивают чёрный мешок, а затем бьют по затылку. *** Когда Хосок открывает глаза, он уже сидит в какой-то камере. Альфа еле разлепляет веки и, стиснув зубы, поднимается с влажного пола: с потолка капает вода. Из-за того, что в темнице темно, а то, что это темница Хосок понимает моментально, он толком ничего не видит. Пищание крыс где-то в отверстиях каменных плит и голоса за дверью становятся маяком для альфы, он ползёт к шуму и прислоняет ухо к поверхности. Прислушивается. Хосок, не обращая внимания на образовавшиеся в волосах колтуны в засохшей крови, сглатывает ком, мучаясь от жажды, обречённо ахает. Его вводит в ступор знакомый диалект речи. Несколько дней альфа провёл в дороге. Связанный и с мешком на голове, он ворочался в телеге, терпя боль раненого плеча. Однажды ему почти удалось выбраться, но похитители вовремя спохватились и вновь ударили по затылку. С тех пор Хосоку не позволяли долго находиться в сознании: чуть что, и его били дубинами. Таким образом, урсус почти не помнит своё вынужденное путешествие. В темнице, без воды и пищи, брюнет проводит ещё несколько часов после пробуждения. Считая падающие с потолка капли, Хосок отражает нападение голодных крыс, чьи мерзкие хвосты во время побега то и дело бьются об его босые пятки, вздрагивает, расслышав шум затвора. Железная дверь с грохотом отворяется, в темницу заливается поток света, отчего Хосок щурится, разглядывая нежданного гостя. Ничего не говоря, стражник отходит в сторону, впуская двух человек, которые тут же грубо хватают истощённого альфу под подмышки и волокут наружу. Хосока резко тошнит, он оглядывается по сторонам и с прискорбием осознаёт, что находится в замке. Кому именно он принадлежит не может понять ещё долго, пока его не приводят в коридоры, где всюду красуется знамя Урсуса. Значит, он в столице. Дома. В Асуре. Хосока бьет мелкая дрожь. Альфа, белее снега, становится похожим на покойника, даже не знает, что было бы лучше: окажись он в тылу врага или попав в лапы нажитых недругов. Но то, что он наконец-то вернулся в родной край его теперь не радует. Тревожное чувство ковыряет душу, кусает ледяные пятки, не позволяет воину вздохнуть полной грудью. Воздух стал ядовитым. Не так он представлял себе своё возвращение домой. Пройдя пару этажей, стражники заводят пленника в огромный светлый зал с троном. Хосок, поднимает подбородок, обездоленными глазами наткнувшись сперва на статную фигуру у окна, а затем на сидящих на коленях двух человек. В мозг тотчас посылается сигнал, и Чон будто оживает, позабыв про голод, усталость, боль в черепе, наполняется энергией. Он видит только своих родителей, за спинами которых, подобно палачам, возвышаются старожилы. — Папа! Отец! Пустите меня! Мрази, пустите! - дёргаясь в цепких руках урсусов, брызжет слюной Хосок. Его ударяют локтем в лопатки, дабы приструнить, и альфа, не имея мочи противостоять, послушно падает на четвереньки, от обиды кусая шершавые уста. Ему безумно стыдно смотреть в глаза родителей. Тот, кто был их гордостью и надеждой, предстал после стольких лет разлуки жалким созданием. Хосок проклинает себя за слёзы папы, который, одними губами, зовёт сына. Альфа знает, они счастливы видеть его живым, пусть и при таких обстоятельствах, однако ему все равно на душе невыносимо. Вот они, на расстоянии шести шагов, но в тоже время так далеко… — Великий воин, надежда государства... Тот, кому предсказывали блестящее будущее и славу великого защитника своего королевства, - монотонно и громко начинает советник Архи, собрав в замок руки за поясницей. Регент, одетый в бархатное одеяние с драгоценными камнями, собрав седые брови у переносицы острого носа, приближается чёткими шагами к склонившемуся воину. Смотрит сверху вниз с брезгливостью и высокомерием, будто глядит на помёт, фыркает. — А я ведь тебя помню. Ты вырос, возмужал, стал настоящим альфой, - разочарованно цыкая, кривит ртом Архи и оборачивается к старикам, — сколько лет вы не виделись? Уже десять? Жаль, - чавкает старик, вновь обратив взор на готового рвать и метать Хосока, — очень жаль, что ваша встреча после разлуки проходит именно таким образом. — Отпустите мою семью! - рявкает брюнет, глазами прожигая дыры в старике. — За что вы их задержали?! Где король?! Где наследный принц?! Я прошу аудиенции! Архи подбрасывает брови ко лбу и, поражаясь наглости воина, заливисто смеётся. Знал бы Хосок, что за десять лет его отсутствия, в Асуре многое изменилось. Он даже не представляет себе, что перед ним уже не просто советник, а регент; что король давно уже почил, а принц сейчас во дворце Эвкадара; что по всему Урсусу осталось ничтожное количество альф и многие законы, рукой Архи, поменялись. Это уже не тот Урсус, где вопреки трудностям, люди были счастливы: отныне это государство, напоминающие военный лагерь, где весь народ трудится во благо воинов. — Ты не имеешь права что-либо требовать, - щурит веки советник, шипя точно змей, — перебежчик. — Я не перебежчик! — Значит, это не ты покинул строй армии и перебрался в город Эдем, пустив корни, стал наёмником?! Бесстыжий предатель! - оставляет пощёчину на исхудалом лице Хосока альфа. Папа воина, заскулив от печали, роняет слёзы на дорогой мраморный пол, и Хосок стыдливо сгибает брови. — По твоей вине они здесь, - указывает пальцем на пожилых родителей Архи, — по твоей трусости их должны казнить. По спине альфы льётся ледяной пот. Реальность и мир иллюзий смешиваются в одно, Хосоку тяжело как физически, из-за множества ран, так и морально оставаться в сознании. Он округляет в ужасе глаза и делает попытку встать, однако безуспешно: его удерживают крепкие руки. Альфе остаётся только беспорядочно качать головой в знак протеста. — Нет! Вы не можете! Они ни в чем не виноваты! — Их вина в том, что они не воспитали тебя должным образом. Ты предал своё государство! — Мои родители не в ответе за мои грехи, господин! Убейте меня, но пожалейте их, - меняя тактику, усмиряет кипящую злость альфа и бросает взор в сторону семьи. Старший Чон даже не глядит на сына. Хосок чувствует горечь на кончике языка, умоляет омегу прекратить лить слёзы, а сам напрягается. Архи кивком приказывает стражникам обнажить кинжалы, и вот, спустя миг, издав визг, ножи оказываются поперёк горла пленных. Хосок, закричав, подаётся вперёд. — Не трогайте их! Уберите руки, твари! Как вы можете трогать свой же народ?! - скользя на одном месте, его в конце концов вдавливают в холодный пол и заламывают руки. Но альфа не сдаётся: разбивая губы в кровь, Хосок истошно воет и упрашивает советника пожалеть невинных, готовясь от отчаяния даже пустить слёзы. Только ради них Чон бредил возвращением на родину. Только ради них не жалел чужие души и собирал золото. Неужто всё было зря? Неужто он просчитался?.. Старик, наблюдая за агонией воина, не торопится обращаться к страже: он держит руку на весу, в любую секунду может отпустить - и кинжалы выпустят свежую кровь. — Пожалуйста, сжальтесь! Они не причём! — Хосок... - не сдерживается омега, переходя на рыдания. — Молю вас!.. Архи выжидающе щурится, блеском страшных очей подытоживает пленника. — Я сделаю всё, что захотите! Я горы сверну! Только отпустите их! Это то, чего советник и ждал. Рука меняет положение, выставляет раскрытую ладонь, после чего стража убирает кинжалы и отходят на шаг в сторону. Хосок судорожно выдыхает, опустив лоб на пол, пытается выровнять сбившееся дыхание. Его трясёт от страха. Мысль, что он мог потерять свою семью, коробит до костей. Происходящее кажется дурным сном: только вчера он как будто сидел в трактире, ожидая очередного клиента для убийства, а сегодня он вновь в Асуре, в замке короля, которому служил в юношеские годы верой и правдой. Отныне ничего не имеет смысла - Чон уже и сам не знает, кто он такой, будто прожил несколько жизней. Кто он? Пленник, предавший своего спасителя? Наёмник, продавшийся душу дьяволу за монеты? Воин, преданный своему государству? Или жалкий притворщик, который больше не верит в светлое будущее, желает убежать далеко от своего прошлого? — Сделаешь всё? - вкрадчиво уточняет старик, возвращаясь к большим окнам, выходящим на главные ворота. — Всё, - подтверждает сокрушенно альфа. Его сердце под толщей костей беспокойно колотится. — Хорошо, - восклицает Архи и жестом велит увести стариков, на что Хосок рычит. — Успокойся, позже с ними встретишься, а пока мы обсудим дела государства. — Чего вы от меня ждёте? - не понимает брюнет. Помолчав пару мгновений, регент требует выйти слугам вон. Они остаются наедине в тронном зале, и лишь тогда Архи просвещает Чона в происходящее в Урсусе. — Наши силы на исходе. Помощь извне стоит ожидать только к весне, до этого нам не выдержать оборону, а ты за эти месяцы неплохо изучил территорию Эвкадара. К тому же, как ни крути ты был и остаёшься лучшим воином наших войск. Тебе нет равных, поэтому я жду от тебя полной отдачи. От этого зависит судьба государства. Ты должен повести войско. Твоя основная задача как можно глубже пробиться в Эвкадар и избавиться от генерала Чон Чонгука. Слышал, может, о нем что-нибудь? О да, Хосок слышал. Кочуя из одного города в другой, альфа то и дело становился свидетелем сплетен о великом воине. Народ Эвкадара молится на него как на Бога. — И вы серьезно готовы доверить армию под мое командование? Мне, перебежчику? - дразнит тот, ухмыляясь, не до конца полагаясь на рассказ старика. — Готов, - самоуверенно произносит Архи, взглянув на парня из-под густых бровей, — потому что жизнь твоей семьи в моих руках. У тебя нет выбора. - Советник довольно тянет уголки рта вверх, наблюдая за тем, как меняется мимика лица Хосока, как твердеют его скулы и на дне зрачков разворачивается тьма. — Наша армия должна быть под стенами столицы в момент, когда наследный принц убьёт Ким Намджуна и объявит всему народу об объединении. *** Мир будто раскололся на две части: ад и его эпицентр. Снаружи, под холмом, слышны крики и, рассекающие воздух, сабли. Если попробовать прислушаться к этим звукам, то можно подумать, что твари подземного царства вырвались на свободу. Однако иронично, что звуки эти принадлежат людям. Чимин каждый раз жмурится на эти душераздирающие вопли, полные безумства, отчаяния и бесстрашия. Он несколько раз видел кровавые сражения, не успевал сфокусироваться, как заливался слезами из-за беспорядочных смертей. Казалось, это не человек владеет оружием, а оружие человеком: сам, словно заколдованный, направляет к плоти, желая забрать очередные души, напивается кровью. Впредь Чимин не покидает территорию лагеря, впрочем, у него на прогулки нет времени: омега с ночи до утра помогает раненым в лазарете. Чимин за эти полгода сильно изменился: тот, кто познакомился со смертью, сам частично жертвует прежним собой. Омега был вынужден повзрослеть, откинуть прочь наивность и стать для воинов слабым лучиком надежды. Чимин сидел у коек тех, кто мучился перед тем, как навсегда покинуть бренный мир. Кто-то задыхался, кто-то плакал, моля о пощаде. Изуродованные ранениями тела повсюду; в лазарете на триста мест не хватает коек, поэтому раненых группируют: кто-то лежит в одной постели с другим, кто-то занимает пол, кого-то уводят в свободные шатры. Если это и лагерь, то только смерти. Порой Чимин впадает в ступор. Он стоит на проходе, а время вокруг него тянется медленно. Омега наблюдает за хаосом со стороны, запоминает страдания альф, воевавших за светлое будущее, которых ожидает тьма, и роняет слёзы. Чимин все равно не понимает почему кто-то должен жертвовать всем, ради земли. И что ещё хуже, почему никто не хочет прекратить это? Полгода назад он должен был сесть в повозку и, по приказу Тэхёна, вернуться в деревню. Но всё пошло не так. Урсусы двигались слишком быстро и первыми нагнали выдвинувшихся к ним навстречу эвкадарцев. В тот миг нужно было действовать молниеносно - нужно было защищаться. Чимин по сей день отчётливо помнит напуганное лицо Тэхёна, который, толкнув омегу, пустился в бой. Лес горел, и чёрный столб дыма заполонил небесный шатёр. Возможно, это отворились врата ада. С тех пор они не закрывались - бои идут почти каждый день и длятся несколько часов: только думается, что враг отходит назад, как по всему полю раздаётся сигнальный клич о наступлении. Чимин постоянно видит кошмары с участием этих криков. Также, если удаётся вздремнуть хотя бы на час, омега видит во сне Тэхёна. Они сидят на большом камне среди бескрайнего озера и глядят на луну. Но стоит Чимину обратить взор вниз, вместо воды по камню хлещут кровавые волны. Брюнет боится, что это не сон, а знамения. Вдруг с Тэхеном что-то произойдёт? Он всё-таки на передовой, себя не жалея, рубит врагов до изнеможения. Сколько попыток делал Чимин, пытаясь заговорить с ним. Сколько звал его, сколько взглядом молил сжалиться, только бестолку. Они не разговаривали с той злополучной ночи - альфа не может простить омеге его выходку, злится, что теперь Чимин в гуще политических событий. Тот всё понимает, признаёт свою неправоту, хочет заслужить прощение, даже покладистей стал, однако воин его старания не замечает. В шатёр заносят на ветхих самодельных из бамбука носилках ещё пятерых альф, за ними следом волокут двоих. Старший лекарь, оттолкнув вновь забывшегося Чимина, подбегает к раненым и распоряжается, чтобы первых уложили на свободные койки. Затем омега садится на одно колено перед окровавленным воинами, осматривает, проверяет пульс и с горечью вздыхает, посмотрев на волонтеров. Одним жестом головы лекарь даёт понять, что эти двое не жильцы - тот самый безнадёжный случай. На глазах Чимина наворачиваются слёзы. Омега, отвернувшись, широкими шагами покидает шатёр и выбегает наружу, где моросит дождь. Скольких товарищей они успели предать огню: тела даже не хоронят, дабы не вспыхнула чума, а бросают в выкопанные глубокие ямы, чтобы на закате эту гору трупов безжалостно сжечь. Не важно, стар или мал, не важно опытный либо новичок - костлявая рука принимает в свои объятия каждого. Утирая дорожку слёз, Чимин мысленно обращается к кому-то ввысь и просит не отбирать у него его «Дом». С наступлением сумерек начинается настоящий ливень. Огромные капли, разбиваясь об землю, образуют туман, который окутывает весь лес и прячет лужи свежей крови. Под таким дождём не подожжешь трупы, поэтому их только перетаскивают на конях в овраг, чтобы павших не осквернили голодные хищники. Чимин, скрываясь от посторонних глаз, сидит в одиночестве, роняя слёзы на свои ладони. Он держит голову сложенной на коленях и мысленно уносит себя в прошлое, когда ему была незнакома боль от потери. Теперь его детство кажется смутным сновидением... — Можно? - заглядывает в шатёр насквозь промокший Гайю. По его кожаным доспехам и шлему стекают струями капли. Альфа учащенно дышит, значит, только вернулся с поля битвы. Чимин в облегчение расслабляет плечи и тут же встаёт на ноги, доставая из сундука сухую одежду. Он не говорит своему другу, но каждый раз, после очередных боев, кои порой затягиваются на долгие сутки, омега мысленно благодарит небеса за то, что Гайю цел и невредим. Также с Тэхеном. В этом и заключается существование Чимина - видеть альфу и радоваться, что он жив. — Не простудись, - это уже традиция, помогать воину сушить волосы и подавать полотенце. Гайю, чья левая скула в глубокой ране от острия, слабо улыбается, принимая одежду. Чимин хмурится на нездоровую бледность и неразговорчивость альфы, с сомнением оглядывает рыжеволосого с головы до пят и ахает: — У тебя кровь! - заметив рану под лопаткой, Чимин подбегает к Гайю и помогает сесть на застеленный матрас. — Раздевайся, быстро-быстро! Я должен тебя осмотреть. — Да пустяки, заживёт, - однако на чужие отпирания брюнет только фыркает и сам снимает с воина мокрые доспехи, бросает всё в одну кучу, аккуратно задирая испачканную рубаху до ключиц. Чимин корчится, когда глаза видят глубокую и довольно большую рану, из которой не прекращает сочиться кровь. Скорее всего, это ранение Гайю получил топором. — Твои кости целы? Рука не болит? Возможно, тебя тошнит? Ну же! Не молчи, мне важно знать, чтобы я понял насколько всё плохо! - бросившись в противоположный угол, достаёт свою сумку с нужными инструментами парень, от нервов дрожа конечностями. Альфа бледнеет с каждой минутой. Он старается не показывать слабину, однако Чимина не обмануть: он тысячи ему подобных видит каждый день. — Я в порядке. — Не ври мне! Я остановлю кровотечение, дай мне пару минут, ладно? - заикаясь, поддаётся панике омега, видя помутневший взор друга, прикладывает к паре чистые тряпки. — Не надо, - мотает головой готовый потерять сознание Гайю и отползает к стенке. В конце концов, Чимин настаивает на своём. Позвав на помощь старшего лекаря, омега укладывает воина отдыхать в своём шатре и даёт обещание с него глаз не спускать. Ему даже вообразить сложно как Гайю держался до последнего при таком страшном ранении. Он слаб и немощен, не считая этой тяжёлой раны, по всему телу рыжеволосого синяки и порезы. Они пугают впечатлительного по своей природе омегу. Поздним вечером Чимин выходит из своих покоев набрать питьевой воды, и только сделав шаг, тотчас утыкается носом в грудь Тэхёна. Омега узнает его по запаху, ойкает, схватившись за лоб, глядит на высокого воина, чьи тёмные кудри отросли почти до подбородка и нервно сглатывает. Альфа, хмурясь, перестаёт заглядывать за спину оторопевшего омеги, обращает внимание на него. — Что с Гайю? Это первое, о чем он спрашивает после долгой разлуки. Без «привет», сразу к делу. Чимин шикает в указательный палец, намекая, что тот, о ком идёт речь, спит, и жестом просит отойти подальше. — Так что с ним? - в нетерпении переспрашивает Тэхён, всё никак не примет реальность, в которой альфа полуголым спит в комнате Чимина, омеги. Тэхён, конечно, понимает, что рыжеволосый ранен и не в состоянии шевелиться, однако это здравое мышление застелено другим - ревностью. Поэтому он и злится, не смея называть вслух причину своего настроения, пыхтит от переполняющих эмоций, не имея возможности ими поделиться. Тэхён даже о грядущих битвах забывает, мыслями только рядом с этим шатром. — Его ударили топором в спину. Кости вроде целы, но потеряно много крови. На восстановление уйдёт пару недель, а то и месяцы, - обнимая себя руками, дрожит из-за освежающего после ливня воздуха брюнет. Заметив это, Тэхён, не раздумывая, снимает с себя верхнюю одежду и опускает на плечи парня. Чимин заливается румянцем, не зная что сказать. Впрочем, нет, знает, просто не может выдавить это «спасибо», слишком нервничая перед альфой. — Всё так серьезно? - не желая терять столь бравого воина, опечалено вздыхает Чон. — Я нанёс целебную мазь, которой лечил тебя, когда ты повредил ногу, помнишь? Она должна помочь. — Может, он полежит в моем шатре? - всё-таки не сдерживается Тэхён, добавляет: — Для надёжности. — Ты не сможешь оказать ему первую помощь, - сгибает бровь Чимин. — Это второе, чему учат воинов, после владения мечом. Чимин замолкает, не найдя, чем ответить, сжимает уста. Они смотрят друг на друга, сохраняя тишину, а потом, устав глотать удары непокорного сердца, омега отводит взгляд и делает шаг в сторону, намереваясь побыстрее сбежать. Тэхён ловит его за ладонь. — Что ты делаешь? - невольно вырывается у Чимина. «Не уходи». «Побудь со мной ещё немного». «Не возвращайся в свой шатёр». «Не смей спать под одной крышей с другим альфой». «Позволь надышаться тобой». «Я так боюсь тебя больше не увидеть». Сколько всего хочется крикнуть Тэхёну, но язык прирастает к небу, и потому он просто буравит недоуменного парня пронзительными глазами. Чимин покорно ждёт, надеется услышать причину, причём им желанную. Брюнет уже свыкся с осознанием, что полюбил того, от кого клялся сбежать, и теперь ловит каждый жест, случайно брошенный взор или слово. Хоть какой-нибудь намёк на чувства. Но он молчит? Почему он молчит?! Оказывается, тишина способна причинить боль. Пальцы, сжимающие тонкую кисть, расслабляются - Чимин сглатывает в разочаровании. То, как сильно они отдалились друг от друга, гвоздём режет по сердцу омеги. Чимин видит пропасть, и Тэхён на другой стороне - близко, но не рядом. Его видно, но до него не дотянуться. Омега не понимает, злится ли до сих пор альфа, смирился ли или не испытывает ничего, кроме равнодушия. Своим поведением он заводит Чимина в тупик. *** — Ещё один, - Сет почёсывает лоб и нервно глядит на раздражённого омегу. В большую комнату заносят тяжёлый позолоченный ларец, украшенный крупными драгоценными камнями. Джин бросает мимолётный оценивающий взор и закатывает глаза, веля слугам оставить подарок там же, где стоят ещё десять таких же сундуков. — Даже мне уже интересно, что внутри, - усмехается бета, подойдя к Джину, когда в комнате никого больше не остаётся. — Он напрасно думает, что этим добьётся моего расположения. Я всю свою жизнь притворялся альфой и умею сдерживать любопытство. Мне плевать на драгоценности и омежьи наряды. Сколько бы Намджун не пытался, меня этим не купить, - жестикулируя, подходит к окну Сокджин. Полгода урсус живет во дворце в качестве фаворита короля. За эти шесть месяцев «заточения», как сам называет это омега, Намджун не приходил в покои своего истинного и не исполнял обещанное. Джин и не ждал. По крайней мере, так внушал альфе и воротил нос. Два месяца лета урсус потратил на лечение и козни. Благодаря слепо служащему Сету, шпионажем выяснил слабые места войска Эвкадара, смог выведать план войны и продолжал рыть яму приближённым короля. Так, пусть и не сразу, но Джин погубил верных подданных, отличавшихся мудростью и неподкупностью. Сделав своими глазами Сета, наследный принц предусмотрел каждую мелочь: стал тенью, которую в случае чего не заподозрят и сумел избавиться от сильнейших умов, тем самым ослабив Намджуна. Тот, в свою очередь, ни о чем не подозревал, занятый постоянными переговорами и военными действиями, стал сомневаться в каждом, видя в своих товарищах врагов и изменников. Много крови пролилось, когда урсуские войска, словно зная наперёд, что планируется неожиданное нападение с запада, свернули на север, тем самым избежав полного разгрома. Вывод один - рядом затаился предатель. До Намджуна доходили глупые сплетни о Чонах, в кои он не только не верил, но и велел прилюдно пороть клевещущих, однако после неудачной операции, альфа получал всё больше и больше вестей о якобы предательстве его верных соратников. Намджун стал мрачным, вечно серьёзным и недоверчивым. Мысли держал при себе, хотя прежде обязательно ими делился с советниками. Альфа начал подолгу засиживаться в библиотеке и редко кого принимал в тронном зале. Наблюдая за ним, Джин в душе торжествовал: со стороны видеть разбитость врага - лучшая награда. Если и убивать сволочь, так только изнутри. — Да? А жалко. Глянь какие кольца... - позволяет себе заглянуть в один из сундуков Сет, нарочно демонстрируя их строптивому омеге. Джин одет в простой наряд без лишних украшений. На одной его руке шёлковая перчатка, скрывающая уродливые пальцы, лишённые ногтевых пластинок. — Забирай, если приглянулись. — Спасибо конечно, но нет. Бете, а к тому же прислуге, не пристало носить драгоценности, - грустно вздыхает тот и поворачивается на шум открывающихся дверей. Стража доносит, что король ждёт омегу в главном зале. — Опять он зовёт меня, - зло рычит Джин, топнув ногой, — он что, без меня поесть не может? Противный! Сет просит перестать ворчать и приглашает в комнату слуг, чтобы те привели урсуса в ухоженный вид. Несмотря на препирания, Джина причёсывают и наносят лёгкий макияж. Омега соглашается надеть белый атласный костюм, однако от украшений, присланных Намджуном, категорично отказывается. — Я не хочу, чтобы он меня потом этим попрекал! Мне от него, кроме его жизни, ничего не нужно, - шипит на ухо Сета Сокджин. Его провожают вплоть до громадных дверей, после чего омега проходит в тихое помещение, где всюду горят свечи и накрыт стол. Намджун приподнимает голову на шум и расползается в улыбке. Альфа одетый в белую рубашку и чёрные брюки, которые идеально облегали мощные бёдра, встречает омегу и провожает до сервированного стола. Джин раздраженно закатывает глаза. — Рад тебя видеть, - помогает занять свободное место рядом с собой альфа, внюхиваясь в уложенными волосы, пахнущие нарциссами. — Потрясающе выглядишь. — Я не голоден, - отодвигает тарелку от себя омега. — Значит, будешь наблюдать за тем, как ем я, - безмятежно сообщает Намджун, разливая себе в кубок вина, — получил мой подарок? — Да, он там же, где и все твои предыдущие попытки подлизаться ко мне, причём неудачные. Альфа тихо смеётся, с аппетитом трапезничая. Джину приходится занять себя подсчетом узелков на одежде, чтобы избавить себя от липкого взгляда слева. Намджун смотрит сквозь ткани, обнажает драконьими очами, от того омеге некомфортно находиться в компании того, с кем хочется одновременно провести ночь и кого необходимо лишить «завтра». И так постоянно, из одной крайности в другую. — В пятницу я собираюсь в город. Хочешь поехать со мной? Внезапное предложение застает парня врасплох. Джин уже давно не видел новых лиц и не покидал пределы дворца, поэтому сразу зажигается энтузиазмом. — Хочу, очень хочу, - кивает повеселевший омега, вызывая у короля кривую улыбку. Намджун чавкает, состроив задумчивое выражение лица, говорит: — Надо бы заслужить такую милость, - вытягивает ладонь вперёд альфа, — целуй. На секунду Ким замирает. — Что?! - подскакивает он, нахмурившись от переполняющего возмущения. — Целуй. — Я тебе не слуга! — Ты мой любовник, - будто наслаждаясь чужой истерикой, спокойно отвечает Намджун, распаляет его гнев. — Между нами ничего не было! — Но будет, - неожиданно поднимается изо стола Ким, надвигается на недоуменного парня, готового наброситься при любой возможности и выцарапать ему глаза. — Не думай, что я бросаю слова на ветер. Я же обещал, что приду однажды. — Я тебя как альфу никогда не захочу. Ты мне омерзителен! Истинность ничего не меняет, уж поверь, - лопатки Джина втыкаются в стену. Омега глотает ком в горле, прожигает взглядом Намджуна, как бы говоря, что не шутит и съёживается, стоит альфе нависнуть сверху. Намджун дышит винным перегаром ему в открытые губы, смотрит так, как хищник смотрит на свою потенциальную жертву. Если бы даже между ними возвысили стены, Намджун бы их пробил. Джин где-то в глубине осознаёт, что сбежать не получится, но все равно вжимается в поверхность, хочет сквозь неё пройти, спастись от судьбы. Но не бывать этому. Не теперь. — Скажи насколько, - вкрадчиво шепчет Намджун, давит пальцем на пухлые губы, наблюдает как они краснеют, напоминая спелую ягоду земляники, повторяет свои действия снова и снова. — Скажи, что ты не против перерезать мне глотку. — Я готов сделать это прямо сейчас, - и вдруг Джин приставляет к кадыку альфы припрятанный в рукаве рубахи столовый нож. Уголки рта короля приподнимаются в ухмылке. Он чувствует как дрожит рука, приставившая сталь к его горлу, чувствует жар чужого тела, сердцебиение, которое толи отчётливо слышно, толи затихает, словно Джин покойник. По спине альфы пробегает табун мурашек, а в паху затягивается узел. Его заводит происходящее. Он, не моргая, выдерживает уверенный взгляд напротив и одной рукой хватается за лезвие ножа, чем обескураживает Джина. Омега теряется, не понимает происходящего, а Намджун, пуская себе кровь, вопреки препятствующему парню, со всей силой давит на острие, опуская его вниз. Капли крови разбиваются в кляксы на мраморном полу. Джин в немой панике изучает их, видит, что в схватке побеждает противник, устает давать отпор и потому, рыкнув, сдаётся: окровавленный нож со звоном падает, пятнами пачкая красивые светлые плиты. Теперь ему точно настал конец. Сокджин не сомневается, что альфа его прямо на месте и придушит. Намджун раненой ладонью больно хватает омегу за подбородок и давит, приблизив того к себе. Сердце Джина ухает в пятки. — Ты сам напросился. Омега не успевает глотнуть воздуха, как альфа вгрызается в жёстком поцелуе в его губы. Не щадит их, кусает до ранок, пробуя на вкус то, что намного слаще любого вина. Джин замахивается, бьет того по плечам, пытается вырваться, только тщетно: Намджун всем весом придавливает омегу к стене и просовывает язык ему в рот, не давая и шанса на лёгкий побег. Джин никогда не целовался, но часто воображал какого это. В книгах - красиво, на деле - больно. Это и поцелуем назвать нельзя, Намджун ест его, пьёт его, измывается, вынуждает испытать животный страх. Жесткий поцелуй со вкусом крови и вина переходит в нечто иное - в потребность. Джин пусть и первые секунды выстраивает баррикады, пытается высвободиться, но омежья сущность, спящая столько лет, тем более перед своим истинным, не выдерживает. Она послушно отдаётся в объятия пламени, позволяет себя спалить дотла. Джин горит, покрывается невидимыми, однако зудящими нарывами. Сам тянется, заключает в замок, зарываясь в густые волосы, сжимает. Их языки сплетаются, и внутри омеги всё сворачивается, а потом взрывается: словно рождается новая вселенная. Джин забывает обо всем, его пожирает пустота, воспитанный в нем альфа погибает, а омега возрождается. Намджун это чувствует, в уме празднует победу и просовывает руки тому под одежду, рисуя пальцами по бархатной коже невидимые узоры. Джина бьет мелкая дрожь: омега выгибается, жадно глотает воздух, когда альфа открывается от истерзанных губ, но не даёт время на передышку, сам целует. Он поднимает его на руки, придерживая за ягодицы, лижет шею. Джин красивый, но Джин, павший перед силой похоти, красив дьявольски. Намджун готов кончить только при одном взгляде на него, поэтому, устав терпеть, альфа как есть, на руках, ведёт его к накрытому угощениями столу и одним взмахом сбрасывает приборы на пол, освобождая место. Джин ложится на спину, не отпускает от себя Намджуна, боясь проснуться и передумать. Сейчас желание быть с ними выше всяких мыслей и долга. Всё-таки лгать себе - это огромная подлость, которой Сокджин травился последние полгода. Он хочет Намджуна, и пусть тому причина истинность, это уже не имеет значения, потому что он под ним, он в нем. Намджун перебрасывает ноги парня на свои плечи, нагибается к груди и рвёт пуговицы рубашки. Целует каждый участок, оставляет засосы, водит носом, вдыхая пёстрый аромат нарцисс. Он давит кровавой рукой на живот, оставляя отпечаток, усмехается и впивается в набухшие соски. Джин не сдерживается, издаёт тихий стон, извиваясь на столе, не понимает как такое возможно, что касания возносят к звёздам. Не бывает так хорошо, это слишком странно. — Хочу, чтобы ты стонал громче, - между пальцами сжимает сосок Намджун, оттягивая зубами нижнюю губу жмурящегося омеги. Джин сглатывает, впадает в панику, когда альфа просовывает ладонь тому в штаны и поглаживает набухший член ладонью. — Не надо, - как в бреду шепчет парень, а сам просится. Трется о пах Намджуна, не стесняясь, себя ласкает. Эта картинка срывает последние тормоза альфы: Намджун, будто осатанев, грубо тянет размякшего Джина на себя и опускает вниз, на колени. Он, не сводя с омеги многообещающего взора, стягивает брюки вниз и обхватывает свой член. Джин на мгновение пугается, не зная что делать, однако альфа его хватает за волосы и дергает назад, заставляя смотреть вверх. Омега читает всё по помутневшему от желания взгляду. Он неуверенно касается твёрдого члена двумя руками и, помедлив, берёт его в рот. Намджун чуть ли не теряет равновесия, оперевшись на поверхность стола, томно дышит. Джин двигается медленно, в нем горячо и мокро. Омега, пусть и без опыта, но все равно сосет так, что у альфы подкашиваются ноги в приятных судорогах. Джин не спешит, дрочит руками и языком проводит по головке, изредка поглядывая на реакцию Намджуна. Затем он начинает двигаться быстрее, кусает набухшие венки, берёт в рот полностью и смачивает слюной, ориентируясь по стонам сверху, все ли делает верно. Намджун направляет его руками, трахает в рот, не понимает, почему раньше не посадил его на колени, потому что никто не делал ему такой минет. Сколько бы у альфы не было любовников, Джин вытеснил из его головы воспоминания о каждом. — Если и кончать, то только в тебя, - скрипя зубами, вздыхает Ким. Джин, словно заколдованный, послушно выполняет каждый приказ Намджуна. Парень становится к нему спиной и раздвигает ноги шире. Альфа давит тому на поясницу, заставляя выгнуться и лечь на стол, шлёпает по половинкам. — Это больно? - глухо спрашивает омега, оглянувшись за спину. — Я сделаю так, чтобы точно было, - не шутит альфа и, смочив два пальца слюной, давит на колечко мышц. Омега соскакивает, не ожидав столь неприятных ощущений, однако альфа возвращает парня на место и просит потерпеть. Намджун долго ждал этого момента, чтобы взять и свернуть на самом важном моменте. Может, это и просто секс с очередным любовником, но также это секс с человеком, который ему однажды спас жизнь, который ему врал, который поразил его своей красотой и дерзостью. Никто из них не понимает, что они чувствуют. Это цунами эмоций, это необузданное желание завладеть неукротимым мустангом, конем свободным. Нет, не любовь, ею вовсе не пахнет, однако это точно больше, чем похоть. Это вызов. Будучи правителем, альфа получал любого. Стоит ему пальцем щелкнуть, чтобы все омеги государства оказались в его постели. С Джином не так: он сам к нему пришёл, но не дался. Истинный, о которых сказки рассказывают. Намджун толкается в нем двумя пальцами, растягивает стенки, на шипения омеги от неприятных ласк внимания не обращает, двигается быстрее. Джин, роняя слёзы, просит прекратить, только Намджун глух. Он не умеет по-другому, потому что по-другому - это заниматься любовью, а Намджун никого не любит. — Мне больно! - теряясь в ощущениях, ломает ногти о стол Джин. — Терпи. Намджун сует пальцы до конца, трахает быстрее и на сухую, не жалеет свою жертву, даже когда зверь подаёт сигналы. — Намджун, хватит! Альфа вытаскивает влажные пальцы, и урсусу кажется, что его агония подошла к концу, как и внезапная тяга к своему истинному. Увы, это только начало. Брюнет фиксирует ладони на бёдрах обессиленного парня, тянет на себя и круговыми движениями входит в более-менее растянутого омегу. Джин, задержав от режущей боли дыхание, напрягается, роняя град слёз на стол, возвращается в реальность. Намджун входит с трудом, но резко и полностью, чем вырывает из уст парня громкий вскрик. Джина тошнит, ему думается, что он не чувствует задницу, но на самом деле это так кажется от шока. Неожиданное чувство полноты кружит голову. Пару секунд парень не шевелится, не дышит и не моргает, даёт себе время привыкнуть, однако Намджун начинает двигаться в нем, пусть и медленно, все равно причиняет ужасную боль. Пальцы не помогли растянуть, в парне слишком узко. Альфа обещает, что боль сменится на удовольствие, вытаскивает головку и смачивает её своей слюной. Во второй раз Ким входит чуть легче и, не давая времени на осмысление, сразу начинает толкаться, с паузами, затем переходя на быстрый темп, трахает с оттяжкой. Комната наполняется запахом секса и пота. Джин скребется ногтями о стол, кусает до крови губы и уже не сдерживает стоны, чувствует, что неприятные ощущения тлеют, становится приятно и хорошо. Омега понемногу расслабляет мышцы, сам двигает бёдрами навстречу, выгибается кошкой, испытывая напряжение у себя между ног. Намджун не сбавляет скорость, трахает глубоко, оставляет на половинках свои красные отпечатки, от ненасытного голода дуреет. Вот каков секс с истинным - нескончаемое желание быть в нем, кожа к коже, чтобы до звёздочек перед глазами. Именно так трахается Намджун: он приподнимает ноги парня и толкается в него на весу, ловя каждый его крик, усмехается, что Джин кончает первым, шлепает по заднице несколько раз. Омега жадно ловит ртом воздух, закатывает глаза от удовольствия, зарекаясь, что больше не может, кончает во второй раз. Намджун меняет позу, переворачивает Джина на спину и нависает сверху, глаза в глаза, губы в губы. Двигаясь плавно, альфа лижет подрагивающие мокрые уста и рычит, оскалив зубы, потому что омега больно царапает его массивную спину, оставляя глубокие следы от ногтей. — Ты никогда не был с альфой, но теперь знаешь каково это. Чувствуешь, как сильно я тебя хочу? - Намджун не ждёт ответа, вместо этого, он запоминает каждый стон и мольбу не останавливаться, говорит себе никогда не забывать картину обнаженного под ним омеги. Джин, судорожно вздыхая, вжимается в грудь альфы, кончая себе на живот, довольно мычит, дрожа всем телом. Да, он никогда не занимался сексом и не допускал мыслей о том, что когда-нибудь переспит с альфой. Однако ему любопытно, с каждым ли так? Спектр эмоций с Намджуном достигает разных уровней: от тошнотворной боли до Рая, о котором тот и предупреждал. Каждый участок тела ноет в приятной истоме, Джин расползается на столе лужей и чувствует как внутри что-то стекает. Намджун кончает прямо в него, самоуверенно ухмыляется вытащив испачканный в семени и крови от грубых ласк член, нагибается к побледневшему парню и страстно целует, языком проводя по излюбленным губам, собирая влагу. — У меня было множество омег. Я трахался даже с титулованными, но ты, пусть и безродный, но самый горячий, - трется о его бёдра альфа, снова заводится, щипая пальцами торчащие соски. — Помни, что я был твоим первым и буду последним. Отныне ты мое любимое развлечение. Омега, в чьих уголках глаз собираются предательские слёзы унижения и ненависти к своей сущности, сжимает плотно челюсть, чтобы не заплакать, отворачивает голову. Он начинает приходить в сознание, пелена минутной похоти рассеивается, и Джин понимает какую глобальную проблему заработал на свою голову. Он не просто лёг под врага - ему понравилось. Ему даже понравилось чувства страха, боли, когда Намджун, не щадя, на сухую ебал его пальцами, ему нравился голод на дне драконьих глаз. Ему нравилось осознание, что его желают. По-настоящему и как омегу. Ему понравилось настолько, что он не прочь повторить этот грубый секс снова. Урсус, глотая кислый ком, начинает одеваться в наряд или точнее в лохмотья, старается не пересекаться взором с королём, кое-как сдерживая рыдания, дерущие горло, выходит в коридор. Сет, заметив парня, подбегает к дверям, однако омега фурией несётся в сторону лестницы, не откликаясь на голос за спиной. Бета находит своего друга в комнате, сидящего у кровати. Джин, собрав колени у груди, душераздирающие льёт слёзы и бьет себя. От плача макияж течёт вниз, глаза опухают и напоминают разваренное тесто. Сет, боясь разозлить омегу, медленно подкрадывается и настороженным оком оглядывает его внешний вид: некогда красивый наряд похож на тряпки, но больше смущают слугу пятна крови в области паха. Бета обо всём догадывается, в шоке выпучив глаза. — Я... я совершил глупость! Я подпустил его к себе... - воет в потолок Джин, в голове прокручивая минувшие сцены, от стыда сгорает. — Ты не виноват, - садится напротив Сет. Бета старается изо всех сил образумить безутешного омегу, умоляет не ковырять себе душу, поглаживает по содрогающимся плечам, увы это не срабатывает. Джин беспорядочно мотает головой, давится горькими слезами и плотнее подвигает к груди колени, до сих пор чувствуя, что внутри него чужая сперма. Его начинает подташнивать от переполнявшего презрения к себе. — Я виноват, - смотрит красными глазами на взбудораженного слугу темноволосый, — потому что, - не в силах выговорить, Джин снова плачет, — потому что... мне понравилось! Потому что хотелось! Потому что в тот момент мне казалось, что я умру без его касаний! Казалось бы, омега, не успевший расцвести, в Сокджине погиб, но он всё ещё живет, борется и побеждает. Сет с опаской поглядывает на собиравшегося в клубок парня и сглатывает: несмотря на то, что бета понимал какие проблемы принесёт эта никому ненужная истинность, он удивлён, что она действует столь глубоко. Джин не похож на самого себя: где тот человек, холодный и расчётливый, жаждущий мести наследник урсуского престола? Где сильный парень, которого страх обходил стороной и казалось, что эмоции ему чужды? Или же истинность разбудило в нем истинного «я»? Сет, боясь за осуществление плана, хмурится, в мыслях продумывая дальнейшие действия, решает контролировать чувства омеги. Как он и говорил, между королём и Джином не любовь, а страсть, и она порой бывает сильнее. Особенно, если страсть между теми, кто полыхает в ненависти. Любовь ещё можно погасить, однако платоническую тягу, подкрепленную истинностью, не укротить. — Я так хочу домой, - шмыгает заложенным носом омега, пустыми очами разглядывая росписи на стене. — Не стоило мне сюда приезжать. Это была грубейшая ошибка. Я должен был сесть на престол и открыто воевать с ним, а теперь я и мое государство в огромной опасности. Моя самонадеянность приведёт нас к концу. — Джин, ты наследник сильного королевства и в тебе течёт благородная, чистая кровь. Только тебе дано править Эвкадаром и Урсусом. Ты был рождён, чтобы остановить Намджуна. Слышишь меня? - заставляет смотреть в свою сторону Сет, злясь на пессимистичность когда-то целеустремлённого, судя по записям в дневнике, парня. — Вспомни наконец кто ты такой! Не позволяй сущности одержать над собой вверх. Ты - господин, ты надежда всех обездоленных! Пока ты льёшь тут слёзы слабости, твой народ заживо горит в огне и захлёбывается в крови! Намджун убивает их! Вспомни, что он сотворил. Вспомни, почему Эвкадар раскололся и какие муки он принёс своей коронацией! Ради своих подданных ты должен закончить начатое и убить его, даже если придётся лишиться частички себя. Но сколько раз, ради других, Джин жертвовал собой - с самого рождения. Сколько ему ещё, подобно святым, позволить распять свою плоть и душу? Омега, мирясь с осознанием тяжёлой судьбы, вытирает стекающие капли по щекам, присаживается прямо и долго смотрит на пятна крови на своей одежде. Ему в который раз предстоит поставить на первое место долг, поэтому он кивает Сету и просит не волноваться. Как бы не было тяжко, Ким Сокджин должен жертвовать. — Я сделаю всё, что от меня требуется.