Эвкадар

Сперва он слышит стук копыт, которые сначала глухо, затем более ясно, по мере пробуждения, доносятся до ушей; потом его потряхивает из-за неровной дороги. Омега, с трудом разлепляя тяжелые, словно булыжниками припечатанные веки, и ничего не видит - яркий поток света, не солнечного, дневного, ослепляет его. Юнги пару раз смаргивает пелену, застилающую глаза, водит взглядом из стороны в сторону и удивляется, почему вокруг столь пыльно. Потом он удивляется от осознания, что сидит в какой-то клетке: тяжелые, широкие, то ли железные, то ли медные прутья становятся его тюрьмой. Он не в силах пошевелиться из-за страшного бессилия, его пугает, что он не может поднять руку, и все, что ему остаётся, только смотреть перед собой. Даже говорить нет сил: губы сухие, прилипшие друг к другу, словно смолой, больно отрывать. Юнги сглатывает, пытается вызвать слюну и смочить горло, но долгая жажда привела к обезвоживанию. Его тошнит, голова идет ходуном, а от встряски в разы становится хуже. Лучше бы он не просыпался, лучше бы и дальше пребывал в темноте. Там, в холодном и чёрном тумане было куда спокойней, нежели здесь - в странной клетке на колесах. Юнги, терпя боль, поворачивает шею в бок, желая оглядеться, замечает протянутые вдоль высокие стены, те самые, к которым он много месяцев назад подъезжал на коне с радостью. Это были стены Эвкадара. Омега, все же пересилив слабость, дрожащими пальцами обхватывает холодную решетку и ползёт вбок. Всадников, скачущих впереди, толком не видно, но парень все равно еле слышно стонет: — Воды, - но голос оказался таким слабеньким, что даже топот копыт смог его перебить, и Юнги, предчувствующий очередной приступ обморока, расслабляет деревянную ладонь, вновь погрузившись во тьму. Когда он открывает глаза в следующий раз, то света яркого больше нет. Вместо него неприятный, даже жуткий полумрак и невыносимый запах сырости, смешавшийся с нечистотами. Юнги приходится очень постараться, чтобы не изрыгнуть желудочную желчь, ибо пищу он не вкушал больше пяти дней. Омега, лежавший все это время на локте, кое-как, пыхтя от боли, из-за отекших конечностей, приподнимается и изучает свое новое пристанище на необозримое будущее. Похоже на темницу. Это она и есть. Каменные стены, обросшие плесенью и налетом из-за пропускающих воду плит, отдают холодом. Юнги брезгливо отползает в сторону, заметив мерзкие пятна на них, включая высохших пятен крови, от которых тоже ужасно воняет. Более того, омега пугается, когда замечает краем глаза мелькнувший на свету длинный облезлый крысиный хвост, собирает к груди голые ноги и, хныча, шмыгает носом. Слезы дерут горло, но плакать нечем. Юнги просто сидит, собравшись в клубок, трясётся от холода, не понимая, куда делась его одежда и почему он в одной заляпанной грязью рубахе до колен. Он прокручивает в памяти минувшие дни, вспоминает отлетевшую голову дяди и, словно только осознав жестокую реальность, вытягивается в струнку, широко округлив глазенки. Вот тогда и стекает по его исхудалому лицу первая слеза. Это был не сон, как пытался убедить себя омега. Шихён мёртв, несправедливо обвиненный в том, чего не делал, убит другом своим, брошен на съедение падальщикам. Юнги не может поверить собственной памяти, хочет добиться забвения, потому как забвение - это освобождение. А что может быть проще, чем забыть о боли? Прикрывает ладонями лицо, плачет от безысходности и скорби, шепчет имя дяди и уже не чувствует холода. Теперь ему жарко, жарко от огня в груди, пылающего в жажде отмщения, от кости в горле, не дающем кричать, от бессилия и слабости, от страха жарко. Что теперь будет? И почему его размеренная жизнь, полная наивных омежьих мечт, вдруг стала походить на ночной кошмар? Вдруг в темницу кто-то спускается. Омега, расслышав тяжелые шаги, затаив дыхание, шаркает ногами и прижимается лопатками в ненавистные стены, прячется в тени, хочет слиться с толстыми булыжниками, отдающими сквозняком. Тень вошедшего падает на пол, а затем с факелом в руках появляется стражник, одетый в дворцовую одежду с гербом. Он ключом отворяет дверь темницы, становится в центре. — Вставай, - резко звучит его голос в звенящей тишине. Юнги думает, всё. Ему пора встретиться с тем, кто на небе земными душами играет, с тем, кто дорогих ему людей в огненную яму бросает, смеется над судьбами. Парень, обняв себя, качает головой. — Не надо. Стражник становится совсем рядом, не жалеет испуганного Юнги и больно пинает острым носком сапога в ногу, отчего омега громко вскрикивает. — Поднимайся, или за волосы потащу. — Пожалуйста, я ничего не сделал... - парнишка не успевает договорить, альфа снова бьет его в ногу, теперь даже сильнее, поэтому Юнги остаётся только лить горькие слезы и послушно подняться на ватные ноги. Однако в тот же миг омега камнем оседает на пол от того, что не имеет мочи ходить самостоятельно. Стражник устало вздыхает, грубо цепляет пальцы под его локтем и тащит за собой. Юнги еле поспевает за быстрыми шагами, спотыкается, зарабатывает новые ссадины и, глядя по сторонам, узнает некоторые коридоры. В одной из комнат он таял в объятиях Чонгука, слушал признания в любви, а теперь его волочат прямиком в лапы смерти. Это ли не ирония жизни? Он не помнит дорогу до огромной комнаты, его толкают за дверь и запирают. Сердце, колотящееся под костями, вот-вот должно остановиться, и омега с нетерпением ждёт этой минуты. Он не знает, как быть дальше и как долго его будут пытать, но из рассказов альф в лагере помнит, что король предателей так просто на тот свет не отпускает. И пусть Юнги ничего плохого не делал, в столицу он прибыл изменником. Омега не поднимается, слышит, что в комнате помимо него кто-то есть, смотрит в мраморный пол, разглядывая свое отражение, пугается. Неужели это правда он? Исхудалый, измученный, с разбитой губой, в уголке которой засохла кровь, стала на грязь походить. Он не делает попыток поправить лохматые волосы и просто сжимает кулаки, тратит последние силы на это и зовёт. Зовёт мысленно, но так искренне, так отчаянно, что душа на лоскутки рвётся. Если бы он его услышал или почувствовал... Если бы он сейчас ворвался в эту дверь, прижал к себе, обещал больше не уходить. Юнги хочет, эгоистично хочет, нуждается, чтобы Чонгук пришел. Пусть придет, пусть укроет от напастей, пусть скажет, что это сон, накормит сладкой ложью. Пусть залечит своими поцелуями раны, пусть к груди прижмет, назовет «морковкой», станет домом, которого его вновь лишили. Но вместо него к омеге подходит кто-то другой. Кто-то высокий и крепкий, кто-то, у кого душа чернее ночи безлунной. Тот, у кого запах горький, глаза режет. Тот, кто наступает ему на руку, давит, пытается душевную боль разбавить физической, тот, кто нагнувшись, тянет за волосы и заставляет смотреть на себя. Юнги впервые видит короля. Этот альфа, с глазами дракона, забирается прямо в душу, высасывает её. Он, с непроницаемым видом, губами большими и сжатыми сейчас, оценивает изувеченного омегу, без слов плоть раздирает и выносит приговор. Впрочем, Юнги уверен, он давно ему наказание придумал, самое извращенное, ведь, коли друга не пощадил, то его подавно. Впервые Юнги в своих мыслях не ошибался. Намджун, с нетерпением ожидавший встречи с омегой, через которого собирается мстить Чонгуку, долго всматривается в лицо бледного парня, будто хочет что-то разглядеть, дивится волосам, что пеплом покрыты. По-разному он его представлял: чаще всего высоким и красотой, о которой стихи слагают. На деле же это крохотный мальчик, с красивыми глазами и волосами, что в недоумение вводят. В нем нет ничего особенного, даже близко Юнги нельзя ставить с Джином, потому как второй ангельски прекрасен, всё при нем - и тело, и лицо, и ум. А омега перед ним, как дохлая кляча: щупленький, бледный, подобно мертвецу, правда, не станет лукавить Намджун, есть нечто магнитное в нём. Невиданная сила, магия: он взгляды приковывает. При этом король обомлел не от вида его, а от взгляда. Да, парнишка до смерти перепуган, однако есть в его опухших от слез глазах что-то такое, что нервирует Намджуна - обида. Альфа этому усмехается, буквально швыряет щуплого омегу назад, отчего Юнги ударяется больно локтями, но голову свою не склоняет. Намджун, поправив свою широкую тунику, снизу которой шёлковые штаны цвета золота, прячет руки за спиной. — Я выколю твои глаза, если продолжишь смотреть на меня таким взглядом, - не шутит альфа, всем видом своим обещает сказанное непременно исполнить. Юнги мысленно шлет ему проклятья, набрасывается, кинжалом в груди дыры пробивает, царапает лицо до крови, до страшных ссадин, кричит, а на деле - полулежит перед тем, кто убил его дядю и сделать ничего не может. — Будь ты проклят. От неожиданности Намджун ведет бровью, поражённый наглостью и безрассудством пленника. — Он просил!.. Просил, чтобы его выслушали, - резко переходит на плач Юнги, а лицо уродует гримаса боли, — он не верил, что ты с ним так поступил! А ты! Ты его убил! - воя раненой птицей, сгибается пополам омега, задыхается, но рыдать не перестаёт, хочет, чтобы альфа прочувствовал то же, что и он, чтобы совесть, если она у него есть вообще, проснулась. К сожалению, вопреки ожиданиям Юнги, Ким стоит бесстрастным видом, почти что засыпает, словно ему скучно. Чужое равнодушие пуще злит парня. Как так можно? Неужели ему все равно на смерть лучшего друга, почти отца? Неужели рассказы Чонгука о великой связи между королем и генералом - жестокий обман. — Нет, - качая головой, вытирает слезы Юнги, — ты не человек. Ты бездушный! Бездушная скотина! Он тебя любил и почитал, он считал тебя своим другом! За что его так подло казнили?! За что?! Обычно Намджун сразу убивает тех, кто хоть как-то позволяют себе оскорбить его, не церемонится, но Юнги должен жить. И будет жить, пока Чон Чонгук не приползет к его ногам, моля о прощении и пощаде. Вот когда Намджун напьется его болью, тогда омега и умрет. Поэтому, скрипя зубами, король терпит чужие вольности, мысленно шею сворачивает и тошнотворную тираду выслушивает. Переводя равнодушный взор куда-то за спину Юнги, альфа еле заметным жестом подаёт кому-то знак, и прежде, чем омега понимает, в чем дело, к нему подходят двое стражников и дают сильные пощёчины. Режущая боль, переходящая в жжение, расползается по обеим щекам. Оказавшийся за секунду на полу парень, в немом шоке хватается за больное место и сглатывает, прямо-таки чувствуя, как расцветает след от ладони на лице. — Омега подстать своему ебарю, - выплевывает в отвращении Намджун, садится на трон, поправив подол накидки, — твой язык слишком длинный, я его отрежу. Жаль, что за столько лет Чоны не научили тебя манерам. — Я тебя не боюсь, - старается не дрожать голосом Юнги. Врет. Боится. Настолько, что в жилах стынет кровь, и альфа это чувствует, громкой насмешкой это показывает, подперев подбородок кулаком с перстнями. — Мне нравится как ты кричишь, - неоднозначно тянет Намджун, повторяет свой жест, и Юнги опять оказывается пленником в чужих руках. Стражник бросив его на живот, сильно давит в пол, не реагирует на чужие вопли, наносит удары по спине палкой, потушив у Юнги ту смелость, которой он плевался в Намджуна. Альфа, наблюдая за представлением, с довольный улыбкой возвышается над плачущим омегой, жалеет, что здесь сейчас не присутствует Чонгук, уж очень хочется взглянуть на его реакцию. Потому что Юнги кричит так громко, столь пронзительно, почти до дрожи в груди, столь утробно, что, если бы у Кима было чувство жалости, он бы его пожалел. Терзания продолжаются ещё несколько секунд, пока вопли не стихают - Юнги теряет сознание, но и этого ему не позволяют. Стражники льют ему на голову холодную воду из графина, тормошат, подводя безвольное тело ближе к монарху. — Ты будешь мучаться каждый день, вплоть до дня, пока не явится твой спаситель. Обещаю, вы умрете вместе, как и полагается влюблённым, - ядовито скалится Намджун, торжествует, насытившись чужой кровью. Юнги от боли в спине еле остаётся в уме, смотрит в ненавистные глаза, с трудом дышит, уже мечтая вернуться в темницу, лишь бы подальше от жестокого короля. Он представлял всякое, готовился к самому худшему, но действительность ни с чем не сравнима. — Гори в аду, - плюет тому в лицо омега. Казалось, что-то звякает в этот злополучный миг. Альфа открывает глаза, чувствуя как чужая слюна стекает по его скулам, стервенеет и выпускает животный оскал, и в тот же момент пепельноволосый жалеет о своем поступке, ибо Намджун, вытерев щеку рукавом, хватает парня за горло и сильно давит, останавливая поступление кислорода в голову. В ушах Юнги противно звенит, он открывает рот, в надежде глотнуть воздуха, но не получается - Намджун вкладывает все силы, чтобы задушить дерзкого мальчишку, которому и без того многое спускал. Но у всего есть предел. Смотрит налитыми кровью глазами, выпускает внутреннего зверя, но, заметив, что омега на грани смерти, через силу разжимает пальцы и отдает ослабевшее тело в руки стражников. — Бросьте его в камеру, не кормите и воду не давайте. Пусть гниет! - сотрясая стены, рявкает в лютой ярости король. Юнги ведут обратно в темницу, где запирают, оставив истекать кровью от сильных ударов. Он сворачивается в комочек, плачет не от физической боли, хотя спина зудит до невозможности. Слезы рекой льются сами по себе, без остановки. Он должен почувствовать. Он должен понять, что произошло несчастье. Должен найти его, иначе Юнги сдастся, ведь из них двоих, сильный - Чонгук. *** Этим же днем весь народ столицы собирают на площади. Глашатаи, звеня в городские колокола, ждут, пока люди подойдут к центру. Серые тучи подгоняет ветер, он же разносит пыль по улице, которая кружится в воздухе в виде мелких песчинок, попадая в глаза. На шестой звон колокола весь Эвкадар замолкает, словно наступил судный день. Впрочем, возможно, так оно и есть. Толпа, сохраняя гробовое молчание, вопреки любопытству, не оглядывается по сторонам; народ подобно заколдованным статуям, смотрит смирно перед собой, ожидая слов городского смотрителя. И вдруг разносится гулкий звон трубы. Альфы, беты, омеги понемногу расстараются, образовав некий коридор, видят как к площади направляются воины с копьями, наконечники которых устремлены вверх, угрожая проткнуть небо. Впереди всех шествует главный стражник; он, одетый в сверкающие доспехи, держит в левой руке толстое копье, отличающее от всех других, ибо на его конец насажена отрубленная голова. Высохшая, потемневшая кожа, поддающиеся гниению, обтягивала череп; губы иссохшие, но все ещё красные плотно сжаты: видимо, покойник перед смертью сильно стискивал зубы. Глаза, роговица которых уже потемнела, напоминая бездонную яму, оставались открытыми, смотрели на мир живых с некой печалью и даже недосказанностью. Уже трудно было узнать гниющую голову, но нашлись эвкадарцы, в ужасе ахнувшие, кто признал в мумии бывшего генерала королевства. Омеги, обняв детей, прикрывают тем глаза и прижимают к телу, лишь бы они не пугались. Улица наполняется плачем младенцев и вздохами людей. Марш, сохраняя тишину, кругами бродит меж рядами, будто призраки, каждому показывает снесенную голову, и вновь звучит труба. — Именем короля, Чон Шихён и весь род его обвиняется в государственной измене. Голова предателя будет стоять на площади три дня и три ночи. Тот, кто осмелится снять её, будет прилюдно казнен. — Как же так?... Чон Шихён мертв? - глядя на голову, мокрые волосы которой развевает ветер, до сих пор не верит народ, перешептываясь. Гогот на площади возрастает, находятся те, кто согласен с решением короля, бросает камни в голову покойника, кричат, проклиная сыновей его. Другие, малая часть, просит одуматься и не клеветать, однако их грубо затыкают, и начинается давка, город погружается в хаос, поэтому воинам приходится поспешить разнять бунтующих людей. — Не правда это! Не верим! — Чоны предатели Эвкадара! Убить их мало, за короля! — Смерть Чонам! Смерть Чонам! Смерть Чонам! - скандируя, народ, толкаясь, направляется ко дворцу, у ворот которых долго восхваляют волю короля. Намджун, расслышав голоса, гордой походкой выходит на балкон, улыбается им, наслаждается их голосами, где отчество слышится любовь и одобрение. Альфа радуется, что впервые за долгий период времени о нем вновь говорят с гордостью и благодарностью, и решает, что смерть Чонов все же было правильным решением. И плевать, что облик Шихёна порой сплывает перед его очами, что голос когда-то друга набатом отдаётся в ушах. Плевать, что больше не у кого просить совета и мечтать о будущем. Намджуну никто больше не нужен: у него есть любовь его народа, остальное - пустяк. Джин тоже выглядывает на шум, удивляется картине, которая застаёт врасплох и, оперевшись руками на парапет, оборачивается на не менее обескураженного Сетом. Теперь уж и не понять, правильно ли они поступили, бросив Чонов в жерло или просчитались. Джин, кусая задумчиво губу, пристально всматривается в лицо каждого эвкадарца, понимает, что народ восхваляет короля. — Не волнуйся, - оказавшись в шаге от омеги, одетого в белый наряд сплошь и рядом усыпанный золотыми узорами, говорит Сет, — любовь народа нам угрозы не представляет. Сейчас Намджун ослеплен лестью, но что его ждёт впереди… — И что же его ждёт? - расправив плечи, спрашивает угрюмо Джин. — Одиночество. Урсус ничего не отвечает, лишь сглатывает кость в горле и одаривает своего альфу самой лучезарной улыбкой, когда Намджун поднимает взор на его балкон. — И смерть, - добавляет совсем тихо Сет, отчего губы Джина, незаметно для остальных, искривляются в гримасе. Юнги, чей сон нарушают, в полубреду оглядывается на многоголосие, не понимает откуда доносятся странные крики и, привстав, плетётся к маленькому круглому отверстию в стенке. Щурится, чтобы лучше видеть, но он слишком далеко от внешних ворот, поэтому вместо зрения он навостряет ухо и с прискорбием для себя осознаёт что именно скандируют эвкадарцы. Злость накрывает с головой, как лавина. — Твари, - сползает он вниз по стенке, от обиды щеки надувая, — это вы предатели... Все до единого! Мы ничего не сделали плохого! - в конце вскрикивает в чувствах омега, но в темнице никого, кроме него и крыс на пару с пауками, нет. — Мой дядя ни в чем не повинен! Горите в аду! Все! До единого, - сглатывает он, заткнув уши пальцами, лишь бы не слышать грязь, коей народ поливает имя его родных. *** Сумерки, сгустившиеся над Асурой, раскрашивает в красочный яркий свет праздничный огонь. Фейерверки, забавно шипя, огненными шарами летят в облака и взрываются, напоминая листья пальм, звездами осыпаются на землю. Музыка и пение хоровода становятся громче: урсусы напевают стихи о своем королевстве, воспевают имя короля и, чокаясь деревянными кубками, разливают на каменистые дорожки вино. За ликованием советник Архи наблюдает со смотровой башни - самой высокой точки дворца, куда, кроме почившего короля Чанни, никто не имел права подниматься. Но ныне для старика законы не писаны, ибо он сам стал законом. Советник, сузив, точно ящерица, глаза в упор, даже как-то с вызовом, глядит на открывающийся вид на Асуру, где сейчас люди за долгие годы устроили празднество, думает. Эта переломная ночь в судьбе королевства. Архи бы не стал понапрасну тратить и без того скудный запас еды, если бы в его больной голове не созрел план. Именно после этой ночи всё государство содрогнется от печальной вести о кончине короля - страшная, мучившая столь долгие годы болезнь закончила начатое, и король Урсуса Ким Чанни отдал богу душу. Но перед тем, как отойти в иной мир, альфа позаботился о своем народе, устроив ему праздник, будто предчувствуя свою кончину, в честь череды побед в боях на вражеской земле, смиренно сложил голову и отдал приказ передать право на престол верному короне человеку. Этим человеком будет Архи. Не Ким Сокджин, а именно Архи, ибо погиб молодой наследник во вражеском государстве от рук того, кто сейчас проливает кровь сыновьям Урсусов. Старик всё продумал. Когда завтра в полдень он начнёт выступать перед народом, гонец с тайным письмом будет уже на полпути к столице Эвкадара. И когда до тамошнего правителя дойдет весточка о том, кто столько времени живет с ним под одной крышей, Джин умрёт. Прямых наследников на престол не останется. Да и с Эвкадаром, благодаря Чон Хосоку, который тоже в руках хитроумного советника, будет покончено, поскольку воины урсуса разбили большую часть эвкадарских войск. Всё складывается куда нельзя кстати для Архи, поэтому он не в силах подавить победную улыбку, больше похожую на судорогу. — Господин мой, вы меня звали? - учтиво склонив голову, мелкими шажками приближается к мечтающему старику слуга в зеленом одеянии, где на спине вышит золотыми нитками герб. Архи, оторвав задумчивый взор от взрывающихся огней в небе, поворачивается лицом к слуге и, убедившись, что поблизости никого, костлявым кривым пальцем подзывает того ближе. — Сегодня на рассвете лже-Чанни должен перестать дышать. Добавьте ему яд в ужин, такой, чтобы сердце остановилось. — Как прикажите, повелитель, - сразу догадавшись о намерениях своего господина, кивает прислужник и, прежде чем откланяться, решает добавить: — Хозяин, если вам будет угодно, в ваших покоях накрыт праздничный стол и приглашены омеги. Они вас ждут. Скользкая улыбка, подобно веревке, растягивается на тонких губах регента. Он почесывает свисающую вниз бороду и, немного подумав, соглашается посмотреть на танец. *** Тем временем в Эвкадаре. Двухсоттысячная армия под командованием Чонгука находится в пути к стенам Тунгу четвёртый день. Погода благоволит воинам: греет солнцем, ослепляя глаза, но, как бы прося прощения, насылает прохладные ветра, что дуют с севера. Чонгук, одетый в шлем, прячет замершее лицо в маске, грозным и сосредоточенным видом держится в седле, не дает армии время на передышку. Они скачут сквозь луга и развалины городов, павших от жестокости урсусов. Давно уже прошли леса и рощу, чуть было не увязнув в болоте. Чимин, проезжая мимо очередных сгоревших домишек, еле сдерживает слезы, когда видит трупы омег и их детишек: из-под каменной плиты торчит крохотная ладонь, которую обгладывают вороны. Брюнет встречается взглядом с красными глазами птицы, пугается карканья и крепко сжимает подол теплой туники. Ему говорят опустить голову, не смотреть вокруг, но как? Как если в нос забивается вонь разложения, крови и дыма? Как, если землю напоили кровью, от того она местами красная, местами черная. Где прежний мир, полный тепла и жизни? Чимин видит разбросанные вещи, одежду, втоптанную вражескими конями в лужи, видит ржавую утварь, разбросанную по всей дороге и даже детские игрушки. Сердце омеги с треском проваливается в пятки. В чем повинны эти люди? Для чего нужно было вырезать целый город, не щадить детей, беременных омег и стариков? Человеческая жестокость не знает границ, Чимин постоянно это себе повторяет, потому что чем ближе они к столице, тем больше крови пролито. — Где мы сейчас? - когда войско замедляет шаг, просится на коня Тэхёна омега. Альфа с лёгкостью усаживает парня впереди себя, обнимает, согревая окоченевшие руки и, опустив подбородок на его острое плечо, отвечает: — Это прежде город Вакх, через неделю уже будем под стенами Тунгу, - с тоской оглядывает разрушенный храм, стены которого покрыты толстым слоем пыли и ветвями плюща. — Скажи, ты знаешь откуда родом был Гайю? Мы как-то с ним разговаривали о его жизни, но он не сказал, откуда его семья. — Зачем тебе? - хмурится Чон. Чимин медлит с ответом, смотрит под копыта коня и дотрагивается до медальона под своей одеждой. — Я хочу вернуть его папе то, что принадлежало его сыну. Он должен знать, что Гайю погиб героем. Голос Чимина тихий, грустный. Брюнет жует нижнюю губу, задевая колечко, смотрит на горящий красным горизонт и не торопит альфу. Тэхён его чуткостью поражается каждый раз, как в первый. Огромное сердце, полное сострадания, во время смутные, можно ли считать достоинством или это больше обуза? Доброту уж не ценят, Тэхён точно не ценил. Считал таких омег наивными и не удивлялся, если слышал истории о надругательствах и даже убийстве тех, кто просто хотел помочь воинам. Чимин уже столько раз обжигался, но, кажется, его чистую, готовую на жертвы, душу ничто не способно испачкать. Возможно, именно из-за этого Тэхён в него и влюбился. — Он родом из Сефаса, - устало выговаривает альфа, и Чонгук, расслышав знакомое слово, дёргает голову вбок, наполнившись, подобно чаше, воспоминаниями о любимом. Его грудь, будто его стягивают толстыми веревками, трещит и надувается. Имел бы он крылья, чтобы упорхнуть в облака, долететь к его шатру, пасть к ногам и целовать их, выть о том, как скучал. Как все эти месяцы омега, сам того не зная, рвал его плоть до костей. Рассказать бы ему, что солнца не видел, что не дышал, что сна лишился и все по его вине, потому что он вытеснил всё, влез ему в нутро и сидит там, свесив ножки, которые альфа обожает. Чонгук сжимает кожаные поводья, чешет Соколу его густую гриву и вздыхает от тоски. Покончить бы с этой войной и сделать ему предложение, сказать «Я люблю тебя также, как Луна любит Солнце, как птицы полет, а рыбы воду. Люблю тебя больной любовью, любовью безумной, любовью, которая пахнет тобой». Альфа легонько улыбается, представив выражение лица Юнги, когда он припадет перед ним на одно колено и преподнесет свое сердце, которое он уместил в рубине. Чонгук с теплой улыбкой достаёт припрятанное в мешочке золотое кольцо, которое он заказал в одном из городов, пока путешествовал. Кольцо это крохотное, как раз для пальчика омеги, тонкое и с рубином в красивой оправе в виде овала. Чонгук его сделал специально, чтобы, вернувшись домой, в столице сыграть с ним свадьбу и навечно сделать своим. — Это далеко от нас? - хмурится Чимин на реплику Тэхёна, возвращает воодушевившегося генерала в реальный мир. — Очень, почти на границе с Урсусом. Омега тотчас грустнеет. Если это правда так, то он не сможет отдать медальон, который поклялся вернуть. Озабоченный этой проблемой, Чимин затихает, придумывая план по возвращению вещи хозяину. — Могу я попросить тебя? — Всё, что захочешь, нимфа, - вдыхая запах лаванды, отзывается мягко Тэхён, хотя заранее знает, чего именно попросит омега. — Когда весь этот ужас закончится… может, поедем в Сефас? Найдём его папу? Он ведь нас спас, Тэхён, ценой своей жизни спас, - как будто всё ещё простить не может себя, в сокрушении произносит парень, прячет влажные глаза в руки. — Почему хорошие люди погибают? - задается вопросом Чимин. Альфа, не найдя подходящих утешений, мысленно соглашается с омегой, что именно хороших забирает небо. Он не говорит, держит всё в себе, но о Гайю вспоминает каждый день: иногда так не хватает его оптимизма, дурацких шуток и в то же время надежного плеча, о которое можно всегда опереться. Его волосы, поцелованные солнцем, по которым всегда можно было его найти среди толпы. Он погиб и смертью своей лишил жизни красочности, и стало вокруг всё однотонным, серым. Скольких уже забрала и скольких ещё заберёт война? Когда этот зверь с широкой пастью насытится? На рассвете войско выходит в долину. Бугорчатая тропинка достаточно узкая, поэтому по ней бегут только генерал и командир, остальные же, подобно саранче, несутся по холмам, в густой высокой траве, в которой прячутся мелкие грызуны и насекомые. Чонгук отпивает глоток воды из фляги, вытирает губы и, наклонившись вперед, просит Сокола бежать быстрее. Им важно добраться до стен Тунгу раньше, чем туда нагрянут урсусы. Неожиданно, спустившись вниз по возвышенности, они видят стоящих вдоль дороги в шеренгу воинов, на головах которых черные шлемы. Над ними величественно развивается флаг Эвкадара, поэтому, ни о чем не подозревающий Чонгук не останавливается, мчится к ожидающим, судя по всему, их солдатам. Впереди кавалерии, облаченный в походную накидку с бархатным воротником, на голове высокая шляпа, говорившая, что перед ними человек короля, смотрит с прищуром на орду эвкадарцев тот самый альфа, на которого была возложена обязанность казнить Чон Шихёна. Он, ехидно улыбаясь одним уголком рта, многозначительно следит узкими глазами за приближающимся генералом. Ему забавно от того, что Чонгук ни о чем не подозревает и спешит прямиком к своей смерти. Наконец, дернув за поводья, отчего Сокол встаёт на дыбы, издав громкое ржание, Чонгук останавливается в пару метрах от стражников и спрыгивает на землю, стянув с головы шлем. Его волосы тут же падают ему на лицо, потому он их ловко зачесывает назад, почтенно поприветствовав посла короля. Тэхён повторяет за братом, а Чимина просит не слезать. — Если вы здесь, значит, стены не захвачены, - рассуждает Чонгук, заметив странное поведение стражников: они держат руки на ножнах, будто только и ждут приказа вытащить мечи. — Чон Чонгук, - не отреагировав на реплику генерала, вдруг вскрикивает альфа, чем оскорбляет не только самого Чонгука, но и верных ему воинов, ибо генерала по имени может звать один лишь король. — Вы и весь ваш род обвиняетесь в государственной измене! Именем короля, сложите оружие и сдайтесь! Вмиг в долине становится тихо, даже ветер стихает, перестает качать траву и играться с волосами альфы, который, сначала подумав, что ослышался, цепенеет от шока. Чем дольше он смотрит в глаза глашатая, тем больше он понимает, что слова, так глубоко унизившие его, на самом деле были произнесены. Не оговорка, тем более не шутка или бред после утомившей дороги. Действительность. Неправильная какая-то, перевернувшаяся на девяносто градусов, абсурдная действительность. Но альфа, вопреки гнусным обвинениям, не издаёт ни звука, более того, он пока не вскипает от непременной ярости, которая в любой момент должна обрушиться на головы клеветников. Можно сказать, Чонгук что-то подобное ожидал, ибо он не забывал тот случай в селе, когда простые люди назвали его предателем. Чонгук думал, это пустые разговоры бездельников, думал, нет причин для беспокойства, ведь невозможно угодить каждому; только сейчас, стоя в открытом поле, перед делегацией, присланной, дабы задержать его, Чонгук осознает, что не заметил снежный ком, который за это время стал огромным и теперь готов раздавить его. Он снова бросает взгляд на воинов, уже сжимающих рукоять оружия, предвидит дальнейшие события и, собрав брови у переносицы, обнажает морщины. Гнев его, подобно зимовавшему медведю, выходит из спячки. — И чем же я предатель? - режет взглядом человека напротив себя альфа, сохраняет спокойствие, надеясь исправить положение. Тэхён, онемев от шока, наконец-то просыпается от долгих раздумий и тоже требовательно буравит делегацию презрительным видом. Хочет сказать многое, хочет взмахнуть мечом, но это будет неуважением к брату, поэтому он смиренно ждёт сигнала, проглатывая нанесенное его семье оскорбление. — Король не намерен отчитываться за свое решение. — Не король, а ты отчитывайся, - холодно перебивает мужчину Чонгук, и ни один мускул на его лице не дрожит. За его спиной многотысячное войско, спокойно ожидающее слово своего генерала. Чимин от тишины аж оглядывается, подумав, не испарились ли люди за ним, нет - они всё там же, на лошадях топчут траву, вслушиваются и при этом не вмешиваются. — Читаю королевский указ, - без особого желания расправляет пергамент мужчина, бросив колкий взгляд на Чонгука, — «Я, повелитель этих земель, Ким Намджун, приказываю! Задержать и привести в столицу Чон Чонгука, генерала эвкадарских войск, и Чон Тэхёна, главнокомандующего отряда, высланного мною в Интэки, дабы прилюдно казнить их за ряд преступлений против государства и моего имени», - альфа опускает руки, но лист не сворачивает, с вызовом проходится по фигурам рядом. Тэхён аж зеленеет от возмущения, не понимая, почему их называют изменниками. Где такое видано?! — Его величество узнал о ваших грязных намерениях, - брызжет слюной глашатай, — ему доложили о вашем сговоре с Урсусом, он знает, что планируется переворот. — Что? - раскрывает глаза шире Тэхён. — Ему также известно, что вы помогаете врагам добраться до столичных ворот, а ваш отец ведет тайную переписку с урсуским советником. — Вздор, - не выдохе говорит Чонгук, делает шаг ближе, как стража обнажает оружие. Альфа грозно глядит на каждого, еле сдерживается. — Кто посмел очернить нас в глазах государя?! — Король желает немедленной вашей отставки. В случае сопротивления, я имею права отдать приказ убить вас на месте, - на последнем лжет альфа. Просто уж очень он ненавидит Чонов и рад их краху, ибо завидовал, что какой-то там однорукий старик имел влияние на короля. — Я никогда не предавал короля, - сквозь стиснутые зубы с паузами выговаривает Чонгук, и радужка его глаз заметно темнеет. — Ни мой брат, ни мой отец, ни я сам. Чимин, глотающий мощные удары сердца, не выдерживает напряжения, чуть было не свалившись вниз головой на землю, спускается со седла и осторожно подходит к озверевшему Тэхёну. Он кладёт ладонь на плечо, спрятанное под доспехами, от чего второй дёргается, однако парня не отталкивает. — Мне нет до этого дела, - рявкает в нетерпении мужчина, отходя вглубь шеренги, — либо сдавайтесь, либо умрите. — Да будет так, - словно дает клятву, и прежде, чем кто-то понимает, что происходит, глашатай, отвернувшийся к Чонгуку спиной, падает замертво, а из его рта вытекает кровь. Чонгук, выпрямляется, глядя на запачканное лезвие меча, наблюдает как промокает мантия убитого - альфа нанёс удар в спину. Сразу цепная реакция: стража короля наводит сабли в сторону Чона, и развязывается бой. — Беги назад! - резко толкает омегу в грудь Тэхён, а сам с криком перерезает первому воину горло. Чимин, не оглядываясь, прячется среди многочисленного войска, коему генерал запрещает вмешиваться; лишь совсем близкие ему люди, включая командиров, игнорируют приказ и также идут на врага, отстаивая честь братьев. Чонгук бьет без разбора, успевает работать и саблей, и телом, ломая некоторым ноги и нанося удары в коленную чашечку. Эвкадарцев, закричав, падает на бок, и Тэхён, не теряя времени, добивает, вонзив меч тому в грудь. Если доселе в долине благоухало мокрой травой, то теперь мерзкий запах крови щекочет нос. У Чонгука в мыслях буран, его глаза застелены обидой, поэтому, даже не моргая, альфа машинально двигает руками, рубит не жалея, самым извращенным образом отнимает жизни. В какой-то момент его успевают ранить в плечо, однако, словно и не заметив пореза, Чонгук набрасывается на альфу, сворачивает тому шею с такой лёгкостью, словно крышку склянки открутил и режет по обнаженным участкам. Жажда крови, необузданная, просыпается в сердце Чона, он не боится ни одного ранения, даже стрел с лёгкостью обходит, прикрывается трупами врагов. Чимин, грызя ногти, хнычет от волнения, следя за Тэхёном, который не хуже брата мстит сильными ударами. Омега беззвучно роняет слезы, топчется на одном месте и, посмотрев вокруг, рычит от недоумения, почему никто не вмешивается. Вскоре, к облегчению омеги, многие воины, понимая, что бой идет не на равных, подключаются, перебивая каждого, кто появляется на пути, и уже спустя считанные минуты, которые растянулись для Чимина в десятилетия, битва прекращается. Вот опять… опять земля напилась крови. Чонгук пытается выровнять дыхание, смотрит вокруг, вдруг кто остался в живых, и прячет кровавый меч в ножны, собираясь с мыслями. На него смотрят тысячи глаз, тысячи душ ждут объяснений, а сказать толком и нечего. Разве что, «я не виновен». К Тэхёну подбегает весь дрожащий Чимин, крепко обнимает, шмыгая носом, плачет, что испугался. Тэхён, ещё не пришедший в себя, обнимает того одной рукой и целует макушку, не убирая выжидающего взгляда с брата. И вновь эта режущая слух тишина. Как много в ней бывает слов, которые не все могут высказать. Чонгук, лоб которого испачкан каплями чужой крови, глубоко дышит и, искривившимся от спазмов ртом, смотрит себе под ноги. — Я не стану просить вас верить мне, - громко начинает Чонгук, подбирая фразы, — как и не стану вас просить идти за мной дальше. Но я дал слово защитить Эвкадар и разбить армию противника. С вами или без вас, но я дойду до ворот Тунгу. Король считает мою семью своими врагами. Пусть так. Если он верит в злые языки, я приду к нему, приду с победой, отдам её в его руки и сложу голову. Но пока нас ждёт ещё один бой, - говорит альфа уже чуть тише. — Тот, кто не хочет идти дальше со мной, может прямо сейчас развернуться и уйти, - поднимает глаза на черный океан Чонгук, твердо стоит на своем, долго всматривается в лицо каждого, но намёка на сомнение не находит. И тогда воин многозначительно кивает головой. — Значит, продолжаем путь. Альфа идет прямо к Соколу, седлает его, возвращая на голову шлем, становится мрачнее грозовой тучи, ни с кем пару часов не разговаривает. Тэхён его тоже не тревожит, потому что и сам хочет побыть наедине со своими мыслями. Его пугает развернувшаяся ситуация, ведь что должно было произойти, чтобы Намджун счел их за изменников. Он ведь безоговорочно доверяет отцу. Это точно какая-то чертовщина. Уже на закате Тэхён обращает внимание, что их курс немного изменился. Альфа узнает знакомые места и реки, с любопытством оглядывается, подмечая некоторые изменения. — Мы что, направляемся в лагерь? - догадывается младший, поравнявшись с Чонгук. — Нужно убедиться, что с отцом и Юнги всё в порядке. У меня дурное предчувствие, - со сталью в голосе звучит воин, морщины которого уже долго не разглаживаются. Тэхён сглатывает, понимая, что хочет сказать брат, сам заражается мрачным настроением и с надеждой глядит вдаль. Когда они добираются до деревни, надежды эти не оправдываются: люди, чуть ли не прыгая под копыта господских коней, падают на колени, проливая горькие слезы. Скорбящий вой, напоминавший вой голодных волков, разносится по всей деревне, и братья обо всем догадываются. Чонгук прикрывает дрожащие веки, сам себя уговаривает не думать о плохом, не поддаваться на провокации и продолжает ровный шаг. Омеги и старики вымаливают у них прощения, что не уберегли, что сожалеют. Сожалеют? О чем сожалеют? Чонгук и Тэхён отказываются знать причину. От их щек отливает кровь, они поднимаются к разрушенной ограде и первым делом видят обугленные шатры и разбросанные по поляне элементы воинской одежды: где-то ржавый шлем, ножи и мечи, доспехи или порванный сапог. По их состоянию Чонгук приходит к мнению, что трагедия произошла давно, и сердце его замирает, покрывается корочкой льда. Он в пешую добирается до места, где раньше находился шатер отца и Юнги, замирает. Ничего, кроме перевернутого котла, не осталось. Тэхён, кое-как передвигая ноги, добирается до места, которое звал вторым домом, оседает на землю и склоняет голову. Вместо шатра отныне здесь могила. Могила обезглавленного Чон Шихёна. Люди, остановившись в несколько шагах от братьев, севшим голосом рассказывают, что произошло почти месяц назад, обжигают чужие души, рвут их и в огне купают. Тэхён не стесняется, сжимая в кулаках траву, воет, просит у отца прощения, что опоздал. Зовёт его и обещает небо обрушить на голову проклятого короля. Он его столько лет не видел, мальчиком ушел, обещал вернуться, а возвратившись, могилу целует. У альфы уже слёз не осталось, но он не поднимается с холодной земли, скорбит, отказываясь мириться с реальностью, в которой он лишился обоих родителей. Чимин, не смеющий и шагу вступить, сжимает рот тыльной стороной ладони, разделяет боль на двоих, знает ведь, как больно потерять семью. К сожалению, они теперь очень друг с другом похожи. — Нам под страхом смерти запретили хоронить его, но мы ослушались, не могли позволить голодным собакам осквернить тело господина, - говорит один из деревенских, обращаясь к остолбеневшему Чонгуку, которому тоже плакать хочется, но он из последних сил держится, перед своими людьми не хочет показаться слабым. Не привык. Альфа сглатывает, клянётся собственными руками убить Намджуна, поворачивает голову в сторону, спрашивает: — Где Юнги? - долго тянул с вопросом альфа, боясь услышать горькую правду, с которой он точно не сможет жить. «Пожалуйста, пусть будет жив. Пожалуйста, пусть живет», - мысленно прокручивает он в голове, пока ждёт ответа. Чонгук дух испускает за эти треклятые мгновения, боится, что его за руку возьмут и отведут к другой могилке, боится, что земля сожрала и его. Тогда он не выдержит, тоже умрет, тоже будет кормить червей своим чревом, потому что зачем ему жить в мире, в которой нет его любви? — Мы его не нашли, - опускает взгляд престарелый омега, — но не спишите огорчаться, господин. Дождь не успел смыть некоторые следы, и мы различили следы колес. Похоже, что омегу увезли с собой. Чонгук разрешает себе выдохнуть, стискивает челюсть и обращает взор на затянутое тучами небо. По словам местных, со дня страшной трагедии, здесь каждый день льет дождь. Альфа не понимает, радоваться ли ему, что Юнги жив, неизвестно здоров ли, или браниться, что омегу увезли в столицу. Зачем им понадобился Юнги? Чонгук соображает: король хочет через омегу сделать больно ему. Сволочь, знает, куда бить. Но откуда королю вообще известно о существовании Юнги? Чонгук собирает брови у переносицы, пребывая в задумчивости. Видимо, тот, кто оговорил, хорошо и долго копал под их семью, следил за ними и, возможно, даже подкупал близких им людей. Впредь нельзя никому верить. Чонгук от злости бросает шлем в сторону, думая как быть дальше. Намджун объявил ему войну, и в любом случае Чонгук должен принять вызов. Он устремляет глаза на могилу отца, смягчается и падает рядом с братом, чтобы помолиться. «Прости, отец. Прости, что не успел». Хлопнув два раза Тэхёна по спине, Чонгук поднимается на ноги и, обратившись к Чимину позаботиться об альфе, садится на коня и скачет к войскам, которые остановились на привал недалеко от деревни. Заметив столб пыли и скачущего к ним генерала, эвкадарцы, как штык, выпрямляются, приветствуя его. На фоне пугающих синих туч Чонгук выглядит в разы эффектнее и внушающе. Альфа быстро проходится пытливыми глазами по воинам, кричит: — Вчера я сказал, что не стану просить вас верить мне. Сегодня я прошу вас сделать выбор, - затихает мощный голос. Чонгук слышит только эхо собственных слов и воющий ветер, — мое имя Чон Чонгук, я сын Чон Шихёна, человека, который верой и правдой служил королю. Который поддержал его и помог завладеть престолом! Пару недель назад моего отца убили. Мою семью несправедливо обвинили в предательстве, сам король, рука которого не дрогнула забрать жизнь своего верного друга. Он уже отнял у меня отца, теперь он хочет забрать жизнь моего омеги, - следит за чужими лицами Чонгук, держит голову высоко, — я знаю, что прошу о многом, в первую очередь, я прошу вас отказаться от того, к чему вы шли все эти годы. Я прошу вас отказаться от своего короля, ибо я собираюсь его убить, - не дрогнув, уверенно заявляет Чонгук, — вы имеете полное право не помогать мне, но прежде чем принять решение, послушайте, что я скажу. Разве достоин любви и жертвы своего народа тот, кто не вершит справедливость? Тот, кто на верность отвечает неблагодарностью? Можно ли назвать королем бесчестного, убившего своего верного раба, друга? Мой отец всегда выбирал его! - срывается на крик альфа, чье сердце кровью от боли обливается. — Я не могу отныне ему служить и вас прошу пойти со мной. Помогите мне забрать моего омегу и голову отца, которую он насадил на свое копье. Это вовсе не приказ генерала! Это просьба Чон Чонгука. Я пойму, если вы выберите его и не стану более задерживать, но на этом наши с вами пути разойдутся. Альфа заканчивает говорить, и наступает звенящая тишина, которую обрывают порой слабые громыхания где-то вдали. Чонгук крепко держит поводья Сокола, ждёт чужого решения, скрывая нарастающую тревогу, взглядом не торопит. Воины, переглядываясь, шепчут нечто невнятное, увы ветер их шепоты не доносит до ушей Чонгука. Молчание затягивается. Альфа уже думает, что нет более смысла стоять здесь и ждать чудо; он в последний раз проходится по непроницаемым лицам, как неожиданно в небо поднимается остриё сабли. Чонгук узнает одного из командиров, с которым он сражался плечом к плечу на севере. — Я потерял трех сыновей в первые годы войны. Трех прекрасных альф, одному из которых едва исполнилось четырнадцать, - сглатывает мужчина, выходя вперед, — я потерял мужа: его заживо сожгли в доме. Я лишился ноги и смысла жизни. Но воевал! Воевал, несмотря на то, что солнце меня не грело, а сжигало. Воевал, чтобы у других был шанс на лучшую жизнь, на жизнь без крови и потерь. Я воевал не ради короля, а ради Эвкадара - народа. Ради каждого ребёнка, родившегося и растущего в утробе. Вы думаете, мне важен король? - ухмыляясь, оборачивается к своим соратникам альфа, — у меня нет короля. У меня есть надежда. И я хорошо понимаю, что только вам одному под силу стать этой надеждой, генерал. Поэтому я выбираю вас. Пылкая речь командира действует на Чонгука, как вино для неопытного мальчика. Он благодарно смягчает взор и кивает, заметив, что в небо поднимаются ещё несколько мечей. — Я тоже выбираю вас. Вы заменили мне отца и братьев. — Я выбираю вас, - выходит из толпы старик, — король воевал лишь однажды и только ради себя. Он не знает, что значит терять всё и мечтать о чистой заре без облаков дыма. — И я выбираю вас. На троне должен быть тот, кто внемлет голосу справедливости и благородства. Тот, кто духом тверд и сердцем милосерден. Всё больше и больше человек поднимает руки вверх, слепит острием глаза Чонгука, у которого от неверия мурашки по коже бегут. — Я выбираю вас, генерал. — Уже столько лет мы проливаем свою кровь! Когда это закончится?! Ради кого мы сражаемся?! - вопит во весь голос один из воинов, тряся саблей. — Мы верим вам, господин! И пойдем до конца! — Я выбираю вас, - кричат хором эвкадарцы, после чего один за другим небосвод протыкают мечи. Чонгук смотрит на это с немым восхищением, вытаскивает из ножен свою саблю и торжественно поднимает её над головой, пока войско голосит в ободрении. Красная ленточка на рукояти дрожит от сильных порывов ветра, словно вместе с остальными торжествует и готовится к совершенно новой войне - войне между народом и королем. И трубят в рог воины, поднимают флаги, восхваляют имя генерала. И видят эту картину деревенские люди, молятся за жизнь его, зовут своей надеждой. И в секунду эту вдруг тучи расходятся, образуя некое окошко, после чего солнечные лучи озаряют долину оранжевым светом… И задрожала земля Эвкадара.