Эвкадар

Отчаяние доводит до безумия. Юнги потерялся во времени и уже не знает, сколько дней вынужден сидеть в темнице, потихоньку иссыхая от холода, голода и невыносимой жажды. В первое время он проверял сам себя, зарекался продержаться до конца и утереть нос жестокому королю, но часы в четырёх стенах тянутся словно бренные годы. Юнги исхудал до такой степени, что кости его видны даже под сорочкой. Если прежде он хотя бы бродил по камере, считая кирпичи от скуки, сейчас он лежит на спине и еле дышит. Ему приходилось бороться с животным желанием съесть крысу, которая, в свою очередь, не прочь обглодать пальцы на человечьих ногах. Голод способен обратить любого в монстра, лишь проблески здравого смысла и осознания, что можно подхватить заразу, останавливали омегу от безрассудных поступков. С водой легче: благодаря крохотной дыре в стене, Юнги знал, когда в столице шел дождь и, просовывая два пальца наружу, ждал пока они намокнут, после чего жадно облизывал их. Так он повторял по десятки раз, чтобы хоть немного прийти в чувство. В темнице совсем нечем заняться. Юнги со слезами вспоминает свою прежнюю жизнь на природе, широкие просторы и дуновение ветерка, которого сейчас так не хватает. Ему бы лечь на поляне, расставить руки и ноги в стороны и в блаженстве прикрыть глаза. Иногда омеге это снится. Рожденный на воле в неволе погибает. Ещё ему снится Шихён, который просит его почитать стихи; Тэхён, сидящий на камне, который пишет картины чернилами. Но самый любимый и сжимающий сердце сон для омеги связан только с ним. Юнги сидит на его коленях, в больших покоях, где кроме света свечей никакого больше. Альфа утыкается ему в грудь, дышит глубоко и медленно, позволяет ему играться со своими волосами. Юнги в его руках послушный, как глина - Чонгук лепит из него любую форму. Они целуются, воркуют, пьют вино, говорят, что любят друг друга, и Юнги плачет. Он всегда плачет, стоит ему распахнуть налитые усталостью глаза и увидеть ненавистные стены. Тоска его съедает изнутри ненасытным червем, Юнги больно. Однажды к нему спускается слуга и, не сказав ни слова, опускает перед его ногами поднос с супом, куском хлеба и водой. Юнги не дожидается чужого ухода, набрасывается на паёк словно бродячий пёс и, напугав слугу звериными повадками, большими глотками вливает в рот бульон, несмотря на то, что он горячий. Всё тоже самое происходит и на следующий день. Потом снова. И так постоянно. На пятый день Юнги уже чувствует себя намного живее, даже начинает язвить: — У вашего короля вдруг, как сорняк, выросло сердце? Слуга, посмотрев на него без какого-либо интереса, забирает пустую посуду, а через час к омеге спускается стража и силком тащит кусачего парня в баню, где беты его хорошенько отмывают от грязи и нечистот, одевают в чистую рубашку с шелковыми черными штанами. Юнги, который кричит на каждого, кто пытается к нему приблизиться, пытается аж порвать новую одежду, объясняя это тем, что «от убийцы моего дяди мне ничего не нужно!». С этими воплями его ведут на широкий балкон, где играют музыканты. Сперва омегу ослепляет яркий дневной свет, коего он был лишен неясно сколько дней; он вдыхает свежий воздух, чуть ли не плачет, что дышит ароматом цветов и зелени, потому что от постоянной вони сырости и испражнений, его осязание затупилось. Но всё перечисленные прелести отходят на второй план, стоит ему повернуть голову вбок и застать сидящего на красном шёлковом кресле из темного дерева с изысканными вырезками короля. Намджун не отвлекается от чтения книги в кожаном переплете, наслаждается музыкой и, хоть и чувствует на себе испепеляющий взгляд, остаётся бесстрастным, но все равно до жути устрашающим. Стража омегу не отпускает, держит чужие исхудавшие руки в крепкой хватке, поэтому Юнги приходится дергать головой, чтобы упавшие на лицо отросшие пепельные пряди не закрывали глаза. — Слышал, ты почти сдох в темнице, - захлопывает толстый переплет книги Намджун и обращает взор на согнувшегося пленника, — может, за это время ты пересмотрел свое поведение. — Я готов снова плюнуть тебе в лицо, только подойди поближе, - скрипит зубами омега, всем своим видом обещает исполнить сказанное и больше не боится чужой жестокости. Он столько пережил, подошел к отчаянию, сел перед ним на колени, дотронулся до острой морды и дал попробовать свою кровь. Юнги всё равно на боль. Намджун пытливо всматривается в заострившиеся черты, и морщинки на его переносице разглаживаются - он начинает заливисто смеяться, чем приводит омегу в замешательство. Юнги весь напрягается в ожидании очередной пощечины, однако непредсказуемость короля не перестает его удивлять. — Я обещал тебе смерть. Наверное, поэтому ты ничего не боишься, ведь тому, кто приговорен к смерти, нечего терять. Но я не давал обещания, что ты не будешь страдать. Я люблю наблюдать за чужими мучениями, а за мучениями врагов особенно. — Тебе меня больше не напугать, - качает головой Юнги, и по приказу альфы стражники его отпускают, отчего он падает на локти, заработав очередные ссадины. Волосы его, будто жидкий лунный свет, свисают к полу. Омега поднимает подбородок и смотрит на Намджуна из-под бровей колючим красноречивым взглядом. — Чонгук придет за мной... — Я на это надеюсь, - возвышается над ним король, злорадствующе скалится, — поверь, уже совсем скоро вы будете вместе. — Ты недооцениваешь его силу. Он воин, который в одиночку может положить целое войско! — Дитя, - протягивает самодовольно Намджун, не желая слушать пустые разговоры, — что его сила перед лицом моего могущества? Ему не пройти мою армию. Но мне нравится твоя преданность ему, - хватает за подбородок омегу король и нарочно давит, впиваясь огненными глазами прямо в его душу, — я сделаю тебе подарок. Я докажу тебе, что власть - это безграничная сила. Юнги бегает глазами по лицу напротив, сильно сжимает губы и не дышит, лишь бы не чувствовать чужой мерзкий запах, обжигающий легкие. Зверь Кима напирает, огнём плюётся дракон и львиным ревом доводит до трясучки. — Я принесу тебе его голову, ты сам убедишься, что твой нахваленный воин - грязь под моими ногтями, - с каждым словом Намджуна Юнги всё больше бледнеет и заливается слезами. И всё потому, что альфа говорит убедительной интонацией, будто предсказывает заранее спланированное будущее, которое несомненно сбудется. Омега беззвучно роняет бусины слез себе на ладони, его бьет крупная дрожь, однако он все равно старается держаться прямо и не прятать глаза, пусть и чужие в нем проделывают сквозные дыры. Намджун давит психологически, выпускает зверя наружу, пугает зверька Юнги, но приятно удивляется, когда получает сопротивление. Растянув уголки рта в ухмылке, король брезгливо отталкивает от себя пленника и выпрямляет широкую спину, обратив внимание на вышедшего на веранду омегу. Джин появляется как раз в момент, когда Юнги падает на локоть и от боли морщится. Парень, одетый в коварный красный наряд с гипюровым воротником, закрывающим всю шею, останавливает взор на пепельноволосом мальчишке и становится угрюмым, улавливая повисшее в воздухе странное напряжение. Ко всему прочему его смущает лисья усмешка на лице короля, которую Сокджин принимает за игривую. Странное чувство стрелой прошибает его грудь и отдает во рту кислым привкусом. Стража хватает пленника под мышку и уволакивает прочь с балкона, оставляя господ наедине. Юнги оборачивается через плечо и в презрении сужает веки на улыбку Намджуна, совсем не обращая внимания на пришедших. Сет, который стоит чуть ли не в дверях, провожает омегу пристальным взглядом и тоже подмечает странную атмосферу. Его настораживает происходившее здесь, но ещё больше его беспокоит в одночасье испорченное настроение Джина. — Я помешал? - сгибает бровь тот, и от вопроса колонны будто покрываются трещинами. Намджун занимает свое кресло и приветливо улыбается восхитительно выглядящему омеге: красный цвет изумительно ему подходит. Золотая фероньерка из толстой цепочки, украшенная белым жемчугом, с тонкой ленточкой, спускающей на лоб, добавляет его виду особый шарм и благородства. Намджун облизывается, наполняясь желанием, хлопает ладонью по своему бедру. Джин намёк улавливает сразу. — Разве ты можешь мне мешать? - проводит большим пальцем по пухлым губам альфа, сильно давит, наблюдая как уста наполняются кровью и обретают сочный цвет. — Ты по мне соскучился? — Очень, - трется о его пах омега, ближе двигается к груди и проводит пальчиками, усеянными перстнями, по чужому подбородку. Джин целует его ненавязчиво, сперва в шею, затем проводит языком по ушной раковине, кусает мочку, довольно усмехаясь, расслышав глухой стон над собой. — Может, проведем день вместе? Съездим на площадь? — Хорошая идея, - соглашается сразу Намджун и ловит парня за подбородок, украв короткий поцелуй. Его руки зарываются в штаны и сжимают упругие половинки, на которых и без того полно следов его пальцев. — Но сперва ты меня покормишь, - оттягивает нижнюю губу альфа и приказывает всем покинуть балкон. Сет, незаметно для остальных, закатывает глаза, уходит. Уже позже Джин зовёт его к конюшне, где седлает коня для прогулки в город и просит: — Пока нас нет, навести-ка нашего гостя, - надевает перчатки на пальцы омега, щурясь из-за солнца. Бета, сложив руки на груди, прыскает в смешке. — Ты про пленного омежку? Зачем он тебе сдался? Этот ребенок без пяти минут труп. — Раз говорю, значит, надо! - моментально раздражается Джин, и Сет наклоняет голову набок, задумчиво щурится. Урсуса и этот жест слуги не нравится. — Чего уставился? — Неужели ты приревновал короля? - чуть ли не шепчет бета, а сам в душе разделяет чужую настороженность. Значит, ему тогда не показалось, и со стороны Намджуна проявился интерес. Что ж, Сет считает, это отличной новостью. Возможно, Джин наконец-то увидит истинную личину короля и возьмется за старое дело, вспомнит для чего прибыл во дворец врага, ныне любовника. — Глупости не неси, - сверкает очами пойманный на очевидном омега, поправляет на голове украшения и вмиг расплывается в улыбке, заметив делегацию короля. — Сделай, что прошу. Может, узнаешь что-нибудь полезное. — Как пожелаешь, - со смешком провожает его Сет, совсем не возьмет толк как можно быть таким безнадежным. *** Хосок поднимает ладонь перед глазами и улыбается мелькающим между пальцами солнечному свету. Зима потихоньку отдает бразды правления весне; точно также произойдет, он уверен, с Эвкадаром и Урсусом. С каждой новой зарей он всё ближе к цели, достижение которой его остановит только смерть. Альфа резко собирает пальцы в кулак, как будто схватив небосвод, и улыбка на его лице меркнет. — Господин, войско готово продолжить путь, - подбегает молоденький урсус, кланяется, мельком бросая взгляды на испачканный подол чёрного плаща. Путь... жизнь это один сплошной путь. Хосок не помнит, когда в последний раз отдыхал и не боролся за свое существование. Впрочем, он с самого начала понимал, что ему уготована сложная судьба, ибо воин, как говорят старцы, создан, чтобы жертвовать. И Хосок жертвует. Ради будущего своей семьи, ради родителей, коих однажды разочаровал, ради самого себя. Когда королевства объединятся и на трон сядет Ким Сокджин, он сможет вздохнуть полной грудью. А пока он жертвует. Набрав в легкие побольше воздуха, Хосок поправляет челку на лбу и надевает черный шлем, обернувшись к воину всем своим статным видом. Урсусам рукой подать до стен Тунгу: он за теми холмами, коими любовался альфа. На лошадях добираться до стен всего две ночи. Хосок быстрым шагом подходит к своему коню, чешет хохолок и вдыхает мерзкий запах гари. Так пахнут тела павших эвкадарцев, которых собрали в одну кучу и теперь сжигают, лишая стервятников обещанного войной угощения. Но птицы все равно кружатся в облаках, подлетают ближе и из-за огня вновь поднимаются ввысь, издавая долгий свист. Хосок щурится на них, усмехается. Жадные птицы, вечно голодные и наглые. Единственное их отличие от людей в том, что у них есть перья. За его спиной - стонущие от боли и страха взятые в плен эвкадарцы. Они сидят в длинной цепочке, склонив голову к земле, поверженные и истекающие кровью, стонут, но не молит о пощаде. Их учили умирать с достоинством. Урсусы, гордыми орлами возвышаются над ними, иной раз бьют ногами, наступают массивной обувью на испачканные в крови и грязи ладони, глумятся. Хосок на чужие слезы смотрит с равнодушием. «Они враги», - напоминает он самому себе и только было хочет оседлать жеребца, как к нему на всех порах бежит его доверенный человек. Бета, держась за подол теплой накидки, руками просит альфу остановиться. — Господин!.. - запыхавшись, жадными глотками ловит воздух ртом урсус. — Ну? Что ещё? — Господин, мы коего-кого перехватили... Вы должны это видеть! - поторапливая, глазами намекает на неотложность дела верноподданный и, не дожидаясь одобрения генерала, разворачивается назад. Хосок, собрав брови у переносицы, тяжело вздыхает: ему совсем не хочется менять планы и задерживаться в степи, опасаясь хвоста эвкадарцев. Альфа предусмотрел все варианты из возможных, поэтому он знает, что в конце концов встреча с братьями Чон неминуема. Но лучше, конечно же, если встреча эта произойдет на уже захваченной ими стеной Тунгу. Хосок вновь слышит «господин» за воинами и, недовольно цыкнув, передает поводья коня сопровождающим, а затем быстро догоняет всего вспотевшего урсуса. Альфа входит в когда-то охотничий домик, ныне заброшенную избу, и сперва видит тройку своих воинов, собравшихся в круг, но стоит Хосоку пройти вглубь, как перед ним учтиво расступаются. — Кто это? - хмурится на человека перед собой воин, оглядывая его придирчивым оком, словно пятно на белой скатерти. На него, в свою очередь, жалобным поплывшим от рыданий взглядом уставился альфа, совсем юноша. Он, одетый в дорожную одежду из хороших тканей, сидит на острых коленях; руки и ноги его в плену толстой плетеной верёвки, а во рту грязная тряпка. Альфа мычит, дёргается, но из-за страха получить удар постоянно опасливо косится на воинов. — Это, господин мой, гонец. — Эвкадарец? - интересуется Хосок, принимая в руку кожаную дорожную сумку того, о ком они живо переговариваются. — В том то и дело, что нет. Чон задерживает пристальный взор на бете, заинтриговавшись, приподнимает одну бровь и суёт ладонь в большой карман сумки. Внутри он находит одну единственную вещь - дорогой футляр с урсуским гербом. Это уже любопытно... — Это письмо не мне? - догадывается альфа. Бета убедительно качает головой. — Тогда кому? Мысли о заговоре моментально заражают его голову, поэтому Хосок серьезнеет, становится впритык к побледневшему докладчику. — Я не посмел заглядывать в послание, господин. Но мальчишку мы допросили. Он упёртый, как баран, заладил одно и тоже, ничего не знаю, говорит. Однако кое-что мы все же из него вытрясли, - урсус встает на цыпочки и шепчет генералу в ухо: — это письмо предназначено для короля Ким Намджуна. Велено доставить прямо ему в руки. — Что? - словно ничего не слышит, переспрашивает Хосок и с недоверием, будто в руке у него не футляр с письмом, а медуза, изучает герб своего государства. Что же это значит?.. Откуда вдруг взялось такое?! Хосок ничего не понимает: разве между королевствами не возведены стены ненависти? Почему письмо, судя по позолоте футляра и свисающей цепочке с гербом, с Урсуса, а точнее из дворца, адресовано Ким Намджуну, человеку, которого проклинают даже дети? Что между ними общего? Хосок сглатывает от подозрений, что между регентом Архи и правителем Эвкадара давно ведется тайная переписка и затянувшаяся почти на десять лет война - политический ход. Тогда выходит, они все, он, родители и другие альфы с бетами, всего-навсего пешки в большой игре? Хосок щетинится от этой подло засевшей в глубине сознания мысли, резкими движениями откручивает крышку футляра и достаёт свернутое в трубку письмо, раскрывает, проходясь по строкам острыми глазами, подобно смерчу по неспокойным водам океана. В этот момент темнеет день и ветер иссекает. Альфа крепко сжимает взмокшие края пергамента, дрожит, выдает остальным свое волнение, хоть и стоит к тем спиной. Да лучше так, ибо лицо его стало болезненно желтым, он только и делает, что сглатывает комки в горле. То, что он прочел - прямое доказательство измены. То, что он прочел - ключ к двери, которая ведет к свободе. То, что он прочел - плоды алчности и тщеславия. Хосок одновременно в растерянности и в немой радости, потому что с одной стороны он узнал о скорой погибели Урсуса из-за жадности, а с другой - ему предоставляется отличная возможность спасти своих родителей от костлявых рук самонадеянного Архи... Вот он и просчитался. Думал, обхитрил всех, включая наследного принца, но забыл, что Хосок тоже играет не последнюю роль в судьбе королевства. Альфа ловко собирает письмо обратно, пока в голове ясно мелькают отпечатанные в сознании слова из письма регента, который, судя по всему, решил избавиться от Сокджина чужими руками. Следом он оборачивается к мирно ожидающим его воинам. — Кто вручил тебе это письмо? Ты разговаривал с этим человеком? - спрашивает властно брюнет, жестикулируя футляром перед носом готового рассыпаться подобно песку юноше. Один из воинов вынимает из его рта тряпку, и урсус сухо кашляет. — Клянусь вам, я никого не видел. Мне дали сумку и сказали любой ценой доставить её во дворец Эвкадара, в руки Ким Намджуна. Велели сказать, что у меня тайное послание о наследнике. И только! — И только? - иронично хмыкает Хосок. — Как будто этого мало! Кто передал тебе сумку? Язык проглотил?! Отвечай! - пощёчиной отрезвляет заикающегося гонца тот и сильно сжимает ему плечи. — Н-не знаю... Какой-то человек в маске. У него голос сиплый, он невысокий и... и хромает на одну ногу! - судорожно вспоминает юнец, глядя на прищуренного альфу с мольбой. Хосок расплывается в хитрой усмешке. — Хромает, говоришь... «Его ручная крыса, Бонхва», - в два счета срывает маску неизвестного, безрадостно фыркает и отпускает урсуса, отходя на два шага. — Господин?.. - острожно окликает его слуга. Но Хосок ничего не слышит, никого не видит. В его душе буран. Он на перепутье. В руках Архи жизнь его родителей - они единственные, кто у него остался и кого он безмерно любит. Однако честь и долг не позволяют ему служить подлому предателю, отвернувшемуся от своего повелителя и сердце взывает поступить по совести. То есть, рискнуть жизнью родителей во имя совести?.. — Господин?.. Сможет ли он спать по ночам, если спасет жизнь наследника и будущее государства ценой благополучия семьи? И сможет ли он жить дальше, если, выбрав родителей, подпишет принцу смертный приговор данным письмом и позволит Архи занять трон, тем самым разрушив королевство?.. И снова нужно делать выбор. Настолько тяжелый, настолько жестокий, что Хосок готов заплакать, не окажись рядом с ним посторонние. Его семья и без того в позорном положении изменников... — Господин! Они не простят его, если он снова сбежит... — Господин Хосок! Альфа вздрагивает от звонкого голоса рядом, в растерянности моргает. Он устало трет переносицу и сжимает в кулаке бумагу. Хосок выбирает долг. *** — У тебя аллергия на кашу? Голос спереди застает сонного Юнги врасплох: омега, вздрогнув от испуга, вопросительно щурится и замечает в тени незнакомый силуэт. Человек, коим оказывается подосланный Джином Сет, держа руки за спиной подходит к решетке. Юнги закатывает глаза на очередного гостя, с которым нет ни малейшего желания вести беседы и, обняв себя, демонстративно отодвигает деревянный поднос с остывшей похлебкой с водой. — Мне вашего ничего не нужно, - не смотрит на бету окоченевший парень, пытается не дрожать, но наблюдательный Сет своим зорким зрением не упускает мельчайших деталей, усмехается. Омега красивый, но у него, в отличие от Джина, красота кукольная. Если сравнивать обоих, то об этом южанине можно сказать как о кувшинке колокольчика, Сокджин же - тигровая лилия. Эти два цветка не гармонируют в одном букете и потому сопоставлять их нельзя. У мальчика худое тело, даже теперь хилое, больное из-за голодовки; поцелованные луной волосы отросшие, пусть и растрепанные, но все равно красиво свисают к плечам. Глаза лучистые, но в них также сгущаются тучи, где иной раз сверкают языки молнии. Кто этот волшебный зверек? Сет прежде ему подобных не встречал и поэтому долго не может оторвать взгляд. — Гордыня страшный порок, - садится на пол бета, решив все-таки узнать чужака получше. Кажется, Джин прав, что захотел прощупать юношу. Теперь Сет понимает почему омега нервничает. — Дело не в гордыне. Я не стану принимать поблажки от того, чьи руки омыты кровью моей семьи! - бьет ладонью о каменную плитку Юнги, внезапно рассердившись. Его пальцы задевают тарелку с кашей, отчего малая её часть пачкает поверхность. Юнги усмехается, радуется, что хотя бы крысы отобедают, прекратят кусать его. — Разве не ты ещё недавно глотал бульон как вне себя? - напоминает тому Сет без злобы, на что Юнги отмахивается, будто этого не было. Наступает недолгая пауза. — А ты не боишься, что наш правитель сменит милость на гнев? Ты точно не знаком с нашим королем, - продолжив, хихикает бета. — Он умеет делать больно. Омега вытягивает ноги во всю длину и, скрестив руки на груди, с вызывающим взором упирается в собеседника. — Мой альфа меня вытащит отсюда. — Чон Чонгук? Прости, малыш, но он будет мертв прежде, чем успеет попасть в стены дворца. — Ты его не знаешь. Он сильный, - железно звучит недрогнувший голос, и Сет замолкает. Что может понимать этот ребёнок? Он чересчур наивный, верит в сказки про отважных воинов. Думает, его альфа один из таких. Бета горит от желания разрушить призрачные надежды, опустить мальчика на землю и показать жизнь во всей её жестокости. — Хочешь знать, что ждёт тебя и твоего альфу? - как-то злорадно жмурится Сет, обхватив решетку длинными пальцами. — Многотысячная армия короля, которая готова вступить в бой по первому ему зову, окружит войско твоего Чонгука. Перебьют каждого, а его оставят на десерт. Он падет в ноги короля и не успеет моргнуть, как голова его полетит в сторону. Король его голову насадит на свой меч и проедет с ним по площади верхом на коне, дабы весь народ стал свидетелем его блистательной победы. Обезглавленное тело бросят обозлённым воинам и каждый из них пронзит его своим клинком. Юнги глядит на мужчину стеклянными от напрашивающихся слез глазами, прежде дрожавший от холода, трясется, как земля от табуна диких лошадей, сжимает кулаки. Он хочет заткнуть уши и оборвать жестокую речь, хочет развеять кровавые картинки в своей голове, но пожирающая тревога, будто рысь рвущая длинными когтями душу, сжимает горло - невозможно дышать. — Нет... - совсем тускло, бесцветно и мертво шепчет омега. — Тебя он помучает, будет дразнить смертью генерала и в конце концов отправит к праотцам. Вы умрете предателями подобно Чон Шихёну и его приближённым. Сгорите в огне, как и его дом! Щелчок - и Юнги резко поднимает подбородок, рассеянно хмурясь на только что произнесенные слова. Сердце болезненно ноет, и не зря. Предчувствие - это яд, испитый до дна, который невозможно выплюнуть. В конце концов, ты погибнешь. Юнги ползет к решетке, своим неожиданным действием настораживает бету, вынудив его выпрямиться, ломает ногти о железные ржавые прутья. — Что это значит? - сомкнув челюсть, бежит злобным взглядом по лицу напротив себя. — Что значит, дом сгорел?! Сет тяжело вздыхает, проникшись, сам того не ожидания, сочувствием к мальчику, ведь история Юнги чем-то напоминает его судьбу. Семью Сета тоже предали огню за верную службу, при этом бета ничего не мог поделать с несправедливой участью. Сейчас и Юнги в таком положении - одинокий слабый омега, дважды потерявший родителей. Юнги, выставив широко глазёнки, грустнеет с каждой секундой, обо всем понемногу догадываясь, и по щекам его пробегают быстро первые слезинки. — Не может быть... — По приказу короля, все служившие семье Чон слуги были убиты, а хозяйство его уничтожено, - с сокрушением рассказывает Сет, более не испытывая радости доставлять мальчику боль. Юнги всхлипывает, спрятав горящие щеки в испачканных ладонях, воет, прокручивая в голове прекрасные деньки, проведенные в доме Чонов. Он думает об Иши, плачет от горя, прося у старшего прощения, что не уберег дядю, бьет себя по макушке, ругаясь на свою беспомощность. Иши мертв. Все мертвы! А дома, мысль о котором он лелеял, больше нет. «Нет» его мечтам о счастливой большой семье, о мире и гармонии. У него отняли почти всё! Юнги более не сдерживается, кричит вверх, надрывая связки, горькими слезами оплакивает полюбившего омегу, которому ещё недавно посылал дружеские письма. — Будь проклят Ким Намджун! - разбивает кулак о камень Юнги, карабкается вверх по решетке и кричит неизвестно куда. — Умри! Убийца! Монстр! Умри в страшных мучениях! — Мальчик! Прекрати немедленно, иначе я дам приказ избить тебя дубинками! - строго требует Сет, однако, охваченной истерикой омега, ничего не замечает вокруг себя, бьется в агонии. — Я убью его голыми руками! — Мальчик! — Чтоб он сдох! Ненавижу! — Заставьте его замолчать! - рявкает на ворвавшихся в темницу стражников Сет, наблюдая как альфы заходят к Юнги и сильно замахиваются дубинками. Омега, закашляв, падает на бок, продолжая вопить, терпит сильные побои. Лишь спустя пару минут он затихает, а из его виска на пол стекает алая кровь. *** Куда не глянь - густой туман и лужи. Топот копыт равен грому, раздающемуся вдали, где-то за долиной. Затхлый запах забивается в ноздрях, подначивая поскорее отойти вперед, подальше от болотистой местности. Вскоре туман рассеивается, но зато страшные звуки, будто шаги великана над землей, становится ближе. Скоро пойдет дождь. Чонгук сохраняет невозмутимость даже при сильных порывах ветра, который своими ледяными касаниями обжигает тело. Альфа не позволяет воинам отдохнуть, не слушает брата, когда тот просит прекратить терзания, но в голове Чонгука один только Юнги. Зная Намджуна, Чонгук не боится за жизнь омеги, ведь убить любимого злейшего врага - слишком легко. Гораздо приятнее сделать это перед его глазами, так что воин не сомневается, что Юнги дышит. Он чувствует его. Слышит каждый удар сердца, и это лучшая мотивация для него. Они проезжают небольшое поселение, на улицах которого совсем нет людей. Ни единой души. Дома, ветхие и кривые, напоминают одинокое мухоморы. Чонгук проходится скучающим взором по тележкам и заборам, ничего не примечает, пока не натыкается на смутно знакомый переулок, а затем сгорбленного человека. Он, облаченный в коричневую потрепанную накидку с капюшоном, полностью закрывавшей лицо, опирается на длинную трость. Словно почувствовав на себе пронизывающий взгляд, человек поворачивает голову в сторону всадника и, на миг оторопев, ускоряет шагает. Чонгук присматривается, понимая, раз уж нет запаха, то перед ним бета, причем хромая. И эта хромая бета старается почему-то поскорее скрыться от чужих глаз. — Стой, - окликает того альфа, жестом повелев Тэхёну держаться в стороне. Бета снова поглядывает на Чонгука, и на сей раз альфе удается рассмотреть его лицо. Его морщинистое, болезненно-желтое, усеянное пигментными пятнами. Большие незрячие глаза, отталкивающие голубые, словно заляпанное стеклышко. Под капюшоном, к округлому от обвисшей из-за времени кожи подбородку, свисало пару редких седых прядей. Чонгук удивлённо заламывает брови, узнав в совсем иссохшем старике человека, которого зарекался казнить. Судьба ли это или случайность, но им суждено было столкнуться вновь. Провидец, когда-то нагадавший воину страшное будущее, больше не думает бежать. Альфа, спустившись с коня, выхватывает из ножен меч и, медленно подступая к равнодушному ко всему бете, тычет в того остриём. — Значит, ты жив. Время тебя не пощадило, - едко кривит ртом Чонгук, хмуро глядя на незрячего. — Не время, а жизнь, генерал. На поправку брюнет усмехается, но не язвит. Голос провидца, прежде размеренный и чистый, теперь похож за скрежет старой калитки. — Откуда знаешь, кто я? — О вас знают горы и шепчутся моря, и мне, червяку, тоже о вас известно. — Ты меня помнишь? Старик медленно кивает, глядя перед собой. — Вы мне не верили, но то, что вы сейчас передо мной, господин, означает, что вы на пути к своей гибели, - Чонгук настораживается, вслушиваясь в чужие слова. Бета молча находит руку оцепеневшего воина и, раскрыв её, двумя пальцами с уродливыми ногтями проводит невидимые линии. — Вы дрожите. Чонгук не понимает, о чем тот говорит, ибо стоит он прямо, здоровый духом. — Что? - недоумевает искренне альфа, между тем слепец продолжает выводить необъяснимые линии на чужой ладони. — Внутри. Вы в страшном волнении, боитесь потерять своё солнце. Альфа, словно удав, хранит спокойствие и смотрит на сморщенного старика пристально, понимает о ком говорит провидец и, сам того не осознавая, поддаётся суеверию. Может, Юнги не ошибался и слова этого человека имеют силу? В любом случае, на сегодняшний день, потеряв отца, допустив похищение омеги, воин готов поверить во что угодно, лишь бы не потерять больше. Лишь бы вернуть Юнги. — Что мне делать? - смотрит пронзающими, словно копья, глазами на провидца Чонгук, терпит холодные порывы ветра. — От судьбы не убежишь. Все мы рождены исполнить свою роль, и ваша роль, господин, погибнуть во имя этих земель. — Мне плевать на свою смерть, - обозлившись не ясно на что, тычет в горло старика мечом Чонгук, отчего бета умолкает, но остаётся невозмутимым и медленно, с мудрой медлительностью, прикрывает веки. — Я вам уже всё сказал при первой нашей встрече. Бета, не страшась лезвия у своего горла, отворачивается и идет дальше, будто генерала перед ним и нет вовсе. Чонгук темнеет в лице, опять вытягивает на того меч и больше не желает слушать загадки. — Мой омега будет жить? — Это известно одним богам, - дает расплывчатый ответ провидец. Альфа едко усмехается. — Однако о моей жизни тебе всё известно. — Это потому, что вы невзлюблены небесами. Чонгук пошатывается, но быстро берет себя в руки. — Он будет жить. Слышишь меня? - наступает на ссутулившегося старика воин, своей массивной тенью накрывая того. — Твои слова ничего не значат, ты все тот же шарлатан, прикрывающийся именем бога. Нечестивец! Вот увидишь, он и я будем жить долгой счастливой жизнью, и тогда за свои гнусные слова ты заплатишь мне своей кровью, старик! Чонгук, круто развернувшись, возвращается к коню, суровым выражением лица испугав даже родного брата, которому теперь любопытно узнать, о чем те столь долго переговаривались. Бета, подняв на удалявшуюся фигуру хрустальный взор, пусть и не видит, но слышит по тяжелым шагам, что альфа уже не близко, чувствует чужое изнывающее от боли сердце. Пусть воин и скрывает истинные эмоции за маской ярости, провидец, будучи незрячим, видит Чонгука насквозь и сам грустнеет. Он никогда не видел его, не знает цвет его глаз, длину волос и цвета кожи. Однако, провожая сейчас молодого генерала, старик словно на несчастное мгновение ловит облик Чонгука и видит силуэт, вокруг которого желто-зелёное свечение. Провидец от неожиданности делает шаг за ним, но останавливается, издав непонятный хрип, в попытках окликнуть. Свечение это тотчас прекращается, а безокий глядит как прежде в темноту и мрачнеет, сам себе кивая головой. Он смотрит на ускакавшего воина с тоской, как на последнюю вспышку солнца у горизонта, понимая, что это была их последняя встреча. — Мою кровь ты не успеешь пролить - твоя прольется первой.