Эвкадар

Боль. Она проникает в самые потайные уголки сознания, доводя до отчаяния, травит душу, отчего она гниет, издавая трупное зловоние. Человек, познавший боль, никогда от неё не оправится и не ощутит облегчения, обратится в сосуд, кормящий паразитов. Такова она, боль - невидимая смерть души. Открыв налитые свинцом, после долгого сна, веки, Юнги уже жалеет, что вообще очнулся, потому что лучше раз за разом гореть заживо в кошмаре, в который он себя загнал, чем пробудиться и чувствовать всю ту чудовищную агонию, что обрушил на него Намджун. У Юнги в памяти брешь, а перед глазами туман, но он льет беззвучно горячие слёзы, забегающие за шиворот, отчего рубашка его намокает. Сердце будто разрывают на куски. Он открывает в попытке вскрикнуть сухой рот, только ни один звук из него не вылетает: омега лишь хватается слабой рукой за зудящее плечо и, сквозь сомкнутую челюсть, рычит от пронзившей грудь боли. Он рвет пуговицы на чистой рубахе, которая вновь пропиталась кровью открывшейся раны, и стягивает её вниз, разглядывая некогда обожаемую метку, напоминавшую ему о его всесильной любви, ныне же перед Юнги жестокие картинки сверкающего острия ножа и ненавистный облик, голос, запах. Омегу бросает в дрожь. Он садится на деревянной кровати, смотрит по сторонам одинокого лазарета и взывает. Голос его, будто расстроенный музыкальный инструмент, моментами резковатый, убивает тишину. Потихоньку мрачные воспоминания заполняют его голову, и от того он громко рыдает, не стесняясь своих чувств, прячет лицо в острых коленях и только бьет кулаком по изуродованной метке, болью заглушает боль. Пачкает руку в собственной крови, словно желает в ней умыться. На нечеловеческие вопли в лечебницу забегает главный лекарь и за ним стражники, которым было велено стеречь омегу. Увидев парня в припадке, старик-лекарь приказывает альфам повалить мальчика и держать его; между тем сам он подбегает к столу со склянками и готовит для искалеченного успокаивающую микстуру. — Не трогайте меня! Выпустите! Я хочу домой, я очень хочу домой! - пытается вырваться Юнги, брызжа слюной, не слышит просьб старика прекратить себя терзать. Но это все, что он сейчас может. Обливаться чувством стыда, полыхать гневом, задыхаться страхом и мечтать о покое. Ему насильно вливают в глотку настойку и дожидаются пока он, вновь обессиленный, не ложится подобно живой кукле, тихо роняя слёзы на испачканную кровью подушку. Грудь его размеренно поднимается и опускается, глаза, прежде горевшие огнём, излучают слабый свет - тот самый лживый, искусственный, которые мотыльки путают с солнцем. Болезненная желтизна кожи, на которой выступает испарина, вызывает отвращение и жалость. Каким бы не был Юнги красавцем когда-то, сейчас он исхудавшая, больная мумия. Синие сухие губы что-то тихо шепчут, но не в силах что-либо произнести. Глядя на него старик наполняется яростью, грубо просит стражников покинуть лазарет и пригласить остальных лекарей. — Нужно сообщить его величеству, - быстро взглянув на обездвиженного омегу, над которым юркают помощники, протирая мокрой тряпкой с того пот, обращается к главному лекарю второй, немного моложе. — Следить за ним мне велел главный слуга Сет. — Но он мертв! - с чувством напоминает целитель и опасливо оглядывается, становясь к собеседнику ближе. — Этот омега серьёзно болен, мы не можем молчать о его состоянии. — Король и так собирается его убить. — Послушайте! Вы видели его ноги?! Он весь в укусах. Вы же сами понимаете, что он не жилец. Это подагра. А может и ещё что-то! — Он долгое время сидел в темнице, над ним хорошо поиздевались, - задумчиво подмечает старший лекарь, с сочувствием поглядывая на все ещё плачущего Юнги. До своей кончины Сет поведал старику все тяготы пережитые омегой: о его голодовке, холодным ночам в темнице, где парнем питались крысы, о том, что спал он в собственных испражнениях, пил дождевую воду и находился сутками напролёт на холодных камнях. Ужасные условия сделали свое, а последней каплей стало насилие - как и физическое, так и душевное. — Король должен знать, что пленник умирает. — Молчи, глупец! - хватает того под локоть старик, грозно сдвинув брови. — Неужели ты не видишь как он страдает? Я займусь его лечением, а ты или помалкивай, или помогай мне. Мы можем сделать так, чтобы он прожил дольше. Я уже имел дело с подагрой. — Но... - вставляет возмущенный лекарь, однако глухой кашель со стороны его перебивает, и все смотрят на вспотевшего парня, умолявшего дать ему хоть капельку воды. Старик кивает слугам и приближается к койке, дотронувшись двумя пальцами до лба под пепельной челкой. Омега горит и выглядит так, будто сейчас в самом деле помрёт. — Я начну готовить снадобья, а ты сообщи господину, что омега очнулся, но бредит. О его болезни ни слова, иначе пеняй на себя! *** Юнги очнулся поздним вечером, после ужина, на котором Джин возбужденно щебетал и делился с Намджуном планами о переделке левого крыла дворца. Отвлеченный болтливостью своего фаворита, король не предает значения появившемуся омеге, который отныне в услужениях у Кима вместо покойного Сета. Паранойя не давала покоя тому и дабы поставить точку раз и навсегда в истории с дневником, Сокджин приказал своим доверенным слугам обыскать каждый уголок дворца и тех мест, которые, по его мнению, могли бы стать временным склепом его грязных секретов. Огромный валун все же падает с души урсуса, когда слуга сообщает, что нигде ничего не нашли. Выходит, Сет действительно блефовал, за что жестоко поплатился. Джин усмехается своим темным мыслям, отсылает омегу, а сам поднимает кубок вина в память о змее, поселившейся на его груди, но которой он вовремя оторвал голову. Ничто не помешает Сокджину исполнить свой гениальный план: избавиться от пленного омеги в лазарете, затем рассказать Намджуну правду о своем происхождении и объединить королевства. Джин сияет ярче луны при одной мысли об их свадьбе и долгожданной целостности Эвкадара, где все начнут строить жизнь заново. Любовь объединит сердца и разрушит ненависть. — Ты улыбаешься, - замечает Намджун, нарезая красное мясо для парня, одетого в бархатный наряд с длинной туникой, — ты очень красивый, когда улыбаешься. Я люблю твою улыбку. — Правда? Я буду улыбаться чаще, если ты мне дашь повод, - бросив в рот кусок мяса, жует с аппетитом Джин. Намджун, сидя в одних штанах с обнаженной грудью, на которой величественно сверкает массивная цепь с изумрудным камнем, вопросительно прищуривается и убирает завиток волос с лица урсуса. — Твои намёки доведут меня до могилы. — Просто... - осекается на миг омега и поднимает нежный взгляд на альфу, опустив ладонь тому на сердце, — просто люби меня. Только меня, страстно и жадно, глубоко и всепоглощающе. Люби, балуй и ещё раз люби, - приподнявшись на колени, Джин подбирает тунику и обнимает Намджуна за широкие плечи, размыкая уста для поцелуя. Альфа ловит юркий язычок, смакует привкус крови от слабо прожаренного мяса и вдыхает дурманящий аромат нарцисса. Шелковые ручки омеги скользят ниже по спине, затем вновь поднимаются, массируя уставшие плечи короля. Намджун окольцовывает талию парня, водит носом по шее к ключицам и облизывает выпирающие косточки, не в состоянии устоять перед столь прекрасным созданием. — Ты довольно эгоистичный… — Такой я вижу любовь - я считаю, что она должна быть эгоистичной и между тем щедрой. Я всю свою любовь дарю тебе, мой господин, - серьёзно и смело заявляет урсус, прикусив задумчиво губу, — ты тоже должен быть таким. — Почему мне кажется, что ты снова заговоришь о том омеге. — Нет, - удивляет своим ответом Ким, невинно улыбнувшись, однако в этой улыбке не было ни грамма искренности, — я знаю, ты любишь меня, просто тебе временами тяжело свыкнуться с этим чувством. Ты правитель, твой удел - получать, но порой ты жаден в своих желаниях. Я прощаю тебе эту жажду. У меня большие планы на нас, - чмокает недоумевающего Намджуна в щеку парень и вновь усаживается на место, запивая свою пламенную речь терпким вином. — Вот как? - хмыкает удивлённо альфа. — Неужели ты задумался о детях, хозяйстве или даже свадьбе? Упомянув о наследниках, Намджун не замечает как теряется Джин, прекрасно помня, что он все ещё изувеченный собственным отцом омега, которому не дано выносить дитя. Сглотнув горький ком, парень подавляет внезапно возникшую грусть и весело отмахивается, загадочно скривив рот, ведя свою игру. — Расскажи мне, и я скажу, что думаю об этом. — Обязательно. Очень скоро я тебе все расскажу, просто верь мне, ладно? Обещаю, мои слова многое изменят, - своими таинственными словами подпитывает любопытство альфы Сокджин и хихикает, стоит Намджуну сунуть руку тому под кофту. Вдруг идиллию в обеденном зале, где в камине горит огонь, нарушает стук в двери. Король жестом разрешает страже пригласить пожаловавшего внутрь, и перед господами предстает подосланный стариком лекарь, державший руки собранными спереди. Он, низко кланяясь, маленькими шагами входит в комнату. — Простите, господин. Джин поворачивает шею на голос и узнает в альфе второго лекаря, после чего выражение лица его меняется. — Говори. Что случилось? — Мальчишка, господин, - прокручивая в голове слова старика, не знает как поступить целитель, осознавая, что за умалчивание правды его казнят. Впрочем, если повесить вину на главного лекаря, его могут и пощадить. — Он пришел в себя. Правда истеричен и обессилен. Он будет таким некоторое время. — Да хоть вечность, - отмахивается Намджун, наливая в свой кубок ещё вина, — чем хуже он выглядит и чувствует себя, тем лучше. Лекарь, слабо открыв рот, не решается рассказать о недуге пленного, снова кланяется и удаляется, не поднимая с пола глаз. Двери затворяются, и в зале наступает звенящая тишина, из-за которой даже пламя свечей будто тускнеет. — Когда он умрет? - задаёт желанный вопрос Джин, цепляясь взором за серебряную посуду с фруктами. — Когда выродки Чона нападут на дворец. — Что?.. - не скрывает свое возмущение омега, округлив глаза. — Они уже почти у стен Тунгу, а может уже под ними. — И ты позволишь этому случится? - искренне не понимает ход мыслей короля омега, в жилах которого почему-то застыла кровь. — Это мой долг - показать не только Чонам и армии, которая предала меня, но также урсусам, что я - единственный правитель этих земель и идти против меня - значит идти на верную смерть. *** Пока Хосок и другие альфы Урсуса ставят жизни на кон во имя своей родины, над землей, некогда принадлежавшей Кимам, взошло новое солнце. Советник Архи, заручившись поддержкой дворцовой стражи и верными подданными, подделав смерть Лже-Чанни, заполучил то, что давно привлекало его глаз - трон. По почившему королю скорбели девять дней, после чего народ, давно лишившийся веры в будущее, воспрял духом, вспомнив о наследном принце Ким Сокджине. Покинув лавки, дома, пастбища, обездоленные омеги и беты, а вместе с ними калеки воины, вернувшиеся из тыла, или же старики, неспособные воевать, прибыли к высоким стенам дворца. Асурийцы требовали немедленной коронации наследника, ложно решив, будто новый господин исправит их положение и вернет домой брошенных в ад сыновей с отцами. Бунт продолжался всего два дня, пока Архи сам не вышел к людям с мокрыми глазами, лицом, где не было ничего, кроме фальшивого горя. Сообщив о смерти наследного принца, который погиб на чужбине от рук подлого короля Эвкадара, он упал на колени. По его расчетам, гонец с тайным посланием уже должен был быть принят во дворец, голова его снесена, а Сокджин, разоблаченный, кровожадно убит. Так советник Архи заполучил престол. Коронация не может состояться, пока старик не будет уверен, что наследника не стало, поэтому он терпеливо ждёт вестей от лазутчиков, принимаясь за государственные дела, дабы отвлечься. — Почему ничего не слышно от армии? Что сейчас делает Хосок, бродячий сын? - захлопнув книгу, оборачивается на появившегося в королевской библиотеке хромого Бонхва тот. — По соображениям, он сейчас должен быть под столицей. — Это по твоим соображениям! - рявкает высокомерно Архи, сжав костлявые длинные пальцы в кулак. — Я не знаю, мертв ли принц и кто мой враг: Эвкадар, Чон Хосок или все также Кимы. Если мы просчитались и наследник все-таки жив, а я объявлю себя правителем, мой план расстроится, и мы все окажемся в чертогах дьявола. Бонхва учтиво прячет глаза и смиренно выслушивает тираду, на которую ему нечем ответить, ведь действительно, как не крути, руки старика завязаны и он не в силах что-либо предпринять. Разве что ждать. — Уверен, принц уже кормит червей под твердью земли, - лишь для утешения произносит слуга. — Не говори то, в чем не уверен. Ты посмотри, - встав у огромного окна, хмыкает Архи, — план принца сработал отлично: король собственными руками лишил себя поддержки, казнив Чон Шихёна. Теперь сыновья идут по его душу. Это нам в пользу. Одним махом избавлюсь от всех. — А если о заговоре станет известно главнокомандующему Чон Хосоку? Он может доставить нам проблемы, - вспоминает самоуверенного альфу Бонхва, глядя на первые звезды, загоревшиеся над Асурой. — Даже если так, он умный мальчик. Должен помнить в чьих руках жизнь его родителей. Он для меня не угроза. Никто не угроза! - торжественно хохочет как в приступе старик, опрокинув на пол вазу с подсолнухами. Раздаётся треск разбитого стекла, и к ковру с рисунками расползается мутная вода. Бонхва почему-то вместо неё видит кровь. *** Когда Юнги приходит в себя в следующий раз, в комнате он не один. Первым делом он просит попить, а утолив жажду, омега рассеянно изучает незнакомые лица и собирается в клубок, поздно осознавая, что сидит в одних штанах. Грудь его обвязана бинтами, на голове повязка. Рядом с кроватью, на тумбе, лежит поднос с посудой. Омега сразу слышит вкусный запах бульона и свежеиспеченного хлеба, давится слюной от ужасного голода. — Не стесняйся, это тебе, - не оглядываясь за спину, сгорбившись над рабочим столом, сидит главный лекарь. Юнги недоверчиво вытягивает шею, желая понять чем старик занят, но в эту секунду живот его жалобно урчит, и парень больше не терпит, набрасывается на миску супа. Он забывает про столовые приборы, берет тарелку руками и жадно вливает ещё теплый бульон в рот, своими варварскими манерами отпугивая от себя помощников лекаря. — А ты, я смотрю, проголодался, - поднявшись со стула, стягивает очки с носа старик, твердым взглядом проходя по выпирающему позвоночнику омеги и хорошо заметным ребрам. Неприлично худощав. — Тебе следует питаться лучше. — Где Сет? - подавившись, откашливается пепельноволосый, игнорируя напутствия старшего и брезгливо морщась на головку лука в супе. — Мертв. Словно ослышавшись, омега тотчас роняет миску на пол и резко поворачивается к лекарю, широко выпучив глаза, которые и без того кажутся больными из-за глубоких темных кругов. — Что? Мертв?.. Но как? - в панике хватается за голову Юнги, не знает за что ухватиться, будто потерялся во времени, что недалеко от правды. — Где я? И сколько дней я спал? — Ты в королевской лечебнице. Прошло чуть больше суток как тебя сюда привели. — А Сет?.. — Упал с лестницы, несчастный случай. Что-то Юнги сомневается, что это был несчастный случай. Во дворце, однажды признался Сет, ничего не случается просто так. Омега со страхом вспоминает о красивом парне, фаворите короля, и понимает, что, возможно, смерть беты на его совести. Тогда значит, что Юнги тоже в опасности. — Ты помнишь почему оказался здесь? - спрашивает между тем лекарь, взяв со своего стола склянку с неизвестной омеге янтарной жидкостью. Воспоминания бьют по ребрам, метка снова колет. Юнги без слов кивает и своим хмурым видом дает понять, что не желает мусолить доставлявшую мучения тему. — Я вижу, тебе значительно лучше. Приступ отступил, но ты все ещё болен и в любой момент тебе снова станет плохо. — Со мной все в порядке. — Нет, сынок, увы, нет, - разбито вздыхает старик и наливает янтарную воду с резким специфичным запахом в прозрачную рюмку. Юнги молча наблюдает за чужими действиями, выглядит снаружи совершенно вменяемым, а сам, внутри, кричит во всю от отчаяния и недоумения. Ему больше ничего не хочется, кроме покоя. — Выпей. Оно горькое на вкус и, возможно, тебя стошнит, но ты должен пересилить себя. — Зачем мне эта гадость? Я чувствую себя нормально! - щурится на протянутую ему рюмку Юнги и упрямо отворачивает голову. — Ты болен. Сейчас твой недуг ушел, но это на время, до следующего приступа. Сет перед смертью велел приглядывать за тобой, так что не бойся, я не пытаюсь тебя отравить, - разгадав мысли недоверчивого парня, улыбается коротко лекарь. — Ты многое пережил, Юнги. Тебя везли в клетке и в дождь, и в ветер. Ты спал в сырой темнице без еды и воды. Тебя кусали крысы, ты дышал зловонием. Пережил много стресса. Я, честно говоря, не понимаю как ты жив до сих пор. Видимо, ты борец. — Я сын воина. И мой альфа воин. — Знаю, - жестом приказывает помощникам переодеть омегу старик, вновь надевая очки. Рюмка с лекарством уже в руках Юнги, однако парень не спешит опустошит её, неуверенно поглядывая на пузырьки у стенок сосуда, — сейчас можешь набираться сил. Позже тебе снова принесут обед. Умиротворенная тишина наконец-то воцаряется в комнате. Юнги понемногу начинает доверять людям вокруг и больше не чувствует тревогу, за что мысленно обзывает себя сущим дураком. — Хорошо, - окликнув того, кивает сам себе пленник, — я выпью это. Переодев того в стираную хлопковую рубашку и шаровары, омегу оставляют в одиночестве. Лекарь не лгал, когда предупреждал о горечи снадобья: эта ужасная микстура словно сожгла горло, более того, на вкус лекарство настолько отвратительное, что Юнги сгибается пополам и чуть было не блюет то, что за долгое время успел поесть. Наверное, даже ослиная моча на вкус приятней этих помоев! Он сжимает челюсть, часто дышит и просит потерпеть, пусть и не совсем понимает от чего именно лечится. Упав на подушку, Юнги обнимает свои колени и пытается заснуть, стараясь не придавать значения многочисленным порезам и синякам на теле. Метка временами дает о себе знать, то ноет, то горит, и омеге ничего не остаётся, как думать о той боли, что подарил ему Намджун. «Когда Чонгук заберёт меня, тебе мало не покажется, ублюдку! Он тебе все пальцы переломает! Он спасет меня, а ты умрешь!», - лелеет мысли о мести тот, впадая в беспокойный и короткий сон, который нарушает шум отварившихся дверей. Их скрежет пугает Юнги: он вспоминает как подобный грохот раздался за его спиной в миг, когда его бросили обнаженного к ногам Намджуна и вскакивает, настороженно всматриваясь в высокую фигуру. Неизвестный, чье лицо он пока не видит и не сможет разглядеть из-за маски, замечает в руках поднос с едой и немного расслабляется. Хлопая невинными глазками, слишком сосредоточенный на рисовой каше с запеченным картофелем, Юнги не замечает ничего подозрительного; тем временем человек в мантии опускает поднос на тумбу и слегка наклоняет голову, чтобы посмотреть на выглядевшего жалко парня. И впрямь живого места нет: весь в синяках, царапинах и глубоких ранах. Ходячий скелет и, о проклятье, все равно красивый! Даже в столь плачевном состоянии прекрасен, как ангел. Омега встречается взглядом с человеком, что долго и завистливо разглядывал его, и пропускает холодок по спине, в уме подметив, что глаза незнакомца странно поблёскивают. От него Юнги не по себе… — Ешь. Тебе ведь нужно восстанавливать силы, - чересчур ненавистно и желчно раздаётся глухой по вине маски голос, и высокий человек, опустив руки по швам, не переставая буравить растерянного омегу светящимися глазами, обходит кровать, будто крадется к добыче. Странное поведение присланного лекарем слуги вызывает беспокойство у Юнги, он долго не притрагивается к каше и прислушивается к шагам за спиной, сам не понимая в ожидании чего сжимает руку. — Кто ты? - вопрос срывается с языка быстрее, чем Юнги вникает в происходящее, но сейчас разум уступает место шестому чувству и оно, подобно кошке, шипит и царапается. Под маской не видно, но омега уверен, что человек ухмыляется и наконец перестает бродить вокруг до около, встав в двух шагах от сидящего по-турецки пленника. Юнги слышит стук собственного сердца и тяжелое дыхание напротив. Кто бы это ни был, пришел он сюда ради одного - причинить вред. — Твоего сообщника больше нет и тебя некому спасать, на помощь тоже звать нет смысла - у дверей караулят мои стражники. Сюда никто не войдет в ближайшие часы. — И это значит, что никто не узнает о моей смерти, - договаривает за того сдержанно Юнги, с ужасом косясь на кинжал за поясом безымянного. — Вот именно, - усмехается убийца, доставая длинный нож, который должен забрать невинную жизнь. — Я тебе покажу что значит покуситься на чужое. — Я не понимаю тебя, - всерьез пугается Юнги, комкает одеяло и отползает к изголовью, одновременно рыская по лазарету в поисках своего щита. Сегодня ему вновь суждено один на один сражаться со смертью, как это было при путешествии с Чонгуком. В прошлом он забил разбойника камнем, теперь же рядом нет не булыжника, не ножа или хотя бы вилки. Ему нечем отбиваться. Страх беспомощности сковывает горло, от того Юнги кажется словно он задыхается, однако о своем животном страхе он умалчивает, выдвигая на первый план напускную отвагу. — Конечно, не понимаешь! Никому не понять! Ты соблазнил короля, провел с ним ночь, а теперь ещё из-за такого отребья как ты в столицу рвутся войска! От тебя одни проблемы! — Я... я не делал ничего плохого и не я соблазнял короля! Я желаю ему смерти больше всех! - смело рычит на пустые обвинения Юнги, ощутив прилив сил и гнева, однако в эту же секунду его пыл остужает блеснувший над чужой макушкой кинжал. Человек замахивается, желая ударить омегу в живот, но Юнги вовремя спрыгивает с койки и бежит к дверям, чуть было не споткнувшись из-за слабых ног. Только его побег оказывается неудачным, ибо убийца не лукавил - двери заперты, а стража снаружи равнодушна к крикам о помощи. Юнги прижимается торчащими лопатками к дверям и, глотая быстрые удары сердца, мокрыми глазами наблюдает за дрожащим в чужой руке кинжалом. — Я возненавидел тебя в первую же нашу встречу. Ты не представляешь как сильно я жажду твоей крови! - пыхтя, наставляет на побледневшего Юнги оружие безликий, и омега, все это время глядевший на его ладонь, замечает знакомые перстни с драгоценными камнями. Юнги сконфуженно сглатывает, отчаянно прижимаясь затылком к поверхности позади себя, будто надумывая пройти сквозь и выбраться из западни. — Ты. Это ты, омега короля. Джин. Мантия, словно жидкое золото, падает на пол, вместе с ней и черная маска, показывая истинный облик коварно пробравшегося в лазарет парня. Джин, криво улыбаясь, вскидывает брови. — Пожалуйста, не убивай меня. Я клянусь тебе, что мне не нужен твой король. Я люблю только Чонгука, - не своим голосом просит слезливо Юнги, топчась на одном месте, потому что Джин уже совсем рядом, перекрывая возможные пути для побега. — И поэтому ты прыгнул Намджуну в постель? Врунишка! Я сперва убью тебя, а затем возьмусь за твоего Чон Чонгука! Уничтожу вас всех! - и не позволив пепельноволосому осмыслить сказанное, урсус бежит вперед, намереваясь вонзить кинжал тому в грудь. Юнги, вскрикнув, уворачивается, и острие неглубоко впивается в толстую дверь. Совсем близко, ещё бы немного и он бы лишился уха. Юнги рефлекторно касается правой ушной раковины и, спотыкаясь о тяжелый ковер, пятится к расставленным в ряд койкам, решив тоже играть грязно. Чонгук просил бороться, защищаться и смотреть опасности в глаза. Это именно то, что Юнги должен делать - выжить. Выжить, чтобы воссоединиться со своим любимым. Омега, не теряя драгоценных секунд, которые могут стоить ему жизни, подбегает к тумбе с подносом и разбивает о стену керамическую тарелку с кашей, отыскав среди осколков наиболее острый и пригодный для неравносильной битвы. Едва осколок способен сохранить ему жизнь, но по крайней мере с ним Юнги чувствует себя уверенней. — Пожалуйста, ты ошибаешься! Если я так тебе ненавистен, как ты говоришь, просто позволь мне бежать. Я исчезну, и ты обо мне никогда больше не услышишь. — Жалкая попытка спастись, распутник! Умри! - дрожащим криком атакует Джин, ранив Юнги в руку. Тот, завопив от резкой боли, роняет слёзы и теряет равновесие, оказывается у стены с задернутой шторой. В надежде ответить обидчику тем же, омега, соскребав все мужество, желает нанести удар осколком в ногу, только Джин проворнее; он будто читает мысли парня и наступает сапогом тому на ладонь, отчего Юнги режется и кричит, проливая свежую кровь. — Ты слабак, Чон Юнги или как тебя там, безродный мальчишка, которого подобрали с улицы, - победно скалится урсус, настойчивей давит сапогом и наслаждается болезненным видом парня, волосы которого взмокли от пота, а вишневые губы впредь цвета морской пены. — Ты плохой человек, - кряхтит слабо Юнги, в ярости от оскорблений смаргивает подряд жгучие слёзы. Джин хватает его за волосы и заставляет смотреть на себя, подставив лезвие к горлу с набухшими венами. Урсус надавливает на пульсирующие голубые линии, улыбается перепуганному Юнги, который на волоске от смерти и все равно не прячет взгляда, лишь мысленно прокручивает одну и ту же фразу: «Я люблю тебя, Чонгук; я люблю тебя, Чонгук; я люблю тебя, Чонгук». И так десять, сто, тысячу раз. Однако за стенкой доносятся всхрапы и лязг мечей как при сражении. Сокджин, вопросительно нахмурившись, разворачивается за спину и в шоке роняет окровавленный кинжал под ноги. Двери с грохотом открываются настежь, приглашая в лазарет Намджуна с парочкой стражников и лекарей, включая старшего. Они, держась за длинные туники, сокрушенно ахают, застав истекающего кровью Юнги на полу и, опасливо кидая взоры на господина, ждут, когда им позволят подойти к раненному. Намджун, меж тем, явно недовольный увиденным, зло кривит уголки рта и проделывает одним лишь видом в Джине, готового превратиться в пушинку, сквозные дыры. Намджуну нет дела до здоровья пленного, но он нужен ему живым, чтобы подразнить Чонгука, только вряд ли его фаворит собирался сохранить тому жизнь. — Ты что творишь, - ледяным тоном давит на плечи Джина король, подойдя впритык, больно хватает под локоть и трясет, — ты кто такой, чтобы игнорировать мои приказы? Я тебе что сказал? Этот омега мне нужен! — Я просто... просто... - не может придумать подходящую отговорку урсус, поглядывая все с той же презрительностью на Юнги, которому помогают подняться. — Почему ты его защищаешь?! - в конце концов взрывается в истерике Джин, вырвав свою кисть из стальной хватки. Намджуна подобная дерзость вымораживает. Раздув ноздри в бешенстве, он стискивает челюсть, заостряя скулы, крепко цепляется пальцами в загривок урсуса и, сильно давя, тащит его за собой в ему одному известном направлении. Джин возмущённо толкается, в повелительной форме просит отпустить его, однако альфа его просьбы оставляет без внимания и заводит того в свои покои, грубо толкнув в сторону. Джин, потеряв равновесие, чуть было не падает, но, поправив свое платье и рукава, обидчиво дрожит губами. — Не обращайся со мной как со своими слугами! - кричит он, покраснев от гнева, который застилает здравый смысл. Как бы то ни было, причина неконтролируемого поведения кроется вовсе не в ярости, а в истинности - это она сделала из Джина душевнобольного омегу, помешенного на своем альфе. Только ни он, ни Намджун об этом не догадываются. — Ты посмел пойти против моей воли! Кем ты себя возомнил?! - жестикулируя, в отместку брезжит слюной Намджун. — Мне надоело, что ты прикрываешь этого омегу! Я не хочу, чтобы он жил! Ты что, влюбился в него?! Скажи честно, Намджун, он теперь твой фаворит?! — Что ты несёшь, Джин? - морщится альфа, не понимая ход мыслей омеги. — Я сто раз тебе уже сказал, что он просто игрушка в моих руках. Он умрет! — Пусть умрет сейчас! — Ты не в себе, - отмахивается рукой Намджун, намереваясь уйти, тем не менее урсус, обняв его за кисть, тянет обратно. — Неужели тебе мало меня?! Я твой истинный! Почему ты меня отталкиваешь?! Если любишь меня, то убей того омегу прямо сейчас! Или лучше это сделаю я, - пылко, на одном дыхании, произносит парень, своим безумным видом вынуждая Кима пошатнуться. Намджун рассматривает налитые кровью глаза и безрассудную улыбку, впервые ловит себя на мысли, что омега его пугает. — Ты помешан на нём... Что тебя так задело, я вразумить не могу?! — Он ещё и спрашивает, - как бы вслух размышляет Джин, а затем поднимает голову вверх, вонзаясь в того мокрыми от пелены слёз глазами, — ты провел с ним ночь, Намджун! Вот что ты сделал! Ты переспал с ним! Предал меня, а я всего-то пытаюсь помочь тебе исправиться! Я хочу спасти нашу любовь, пока ты её рушишь. Какой же ты жестокий! Погляди на меня, погляди как мне больно! Я умираю от этой боли! - омега хватается за свои волосы и тянет их, воя на всю комнату. Увы, его агонию, несмотря на узы истинных, король не чувствует. Зверь его хоть и встревожен, но не испытывает и толику того, через что сейчас проходит омега. И Джин это понимает. Видит эту презираемую правду по пустым глазам, спокойному лицу и многозначительному молчанию. Тяжёлое осознание сжимает сердце; урсус, дрожа устами, садится на колени и бьет себя по груди, не зная зачем. Что он этим пытается сделать или доказать? Как бы он не хотел, но связь с Намджун слаба настолько, насколько же сильна любовь Джина к нему. — Если ты снова хоть пальцами прикоснешься к тому омеге, я тебе их сломаю, - холодно звучит альфа, угрожающе сузив драконьи глаза. Он стоит перед опустошенным Джином, который на его реплику лишь тихо смеется. Даже в такой момент, даже теперь, когда он буквально разрывается от страданий, Намджун думает о своем. Это действительно происходит наяву? Это малодушие всегда было при короле? — Ты не понимаешь меня, - заключает с прискорбием урсус охрипшим голосом. — Как понять безумца? Лучше приведи себя в порядок, а то смотреть противно! На глаза мне не попадайся! - взмахнув подолом плаща, фурией несётся к выходу альфа, оставив Джина в роскошной отопленной комнате одного со своим разбитым сердцем. Он, не желая подниматься с пола, льет горькие слёзы и вспоминает предупреждения Сета; они как назойливые мухи жужжат в голове и только больше злят омегу, который желал во имя любви зарыть топор войны. Изменить будущее. Начать жить с любимым человеком в новом мире. Он изменился ради него, поставил на кон свой народ и престол, потому что полюбил. И что теперь?... Что же теперь?! Намджун его ненавидит? От подобной мысли, собравшись в клубок, Сокджин душераздирающе рыдает и на мольбы вбежавших в покои слуг только кричит громче. Кричит так громко, что слышно даже на нижних этажах дворца. Намджуну приходится спуститься в сад, чтобы отвлечься от чужих душевных терзаний. Пусть зверь его в тревоге скулит, человек слишком зол, чтобы жалеть осатаневшего от ревности эгоистичного омегу. Юнги, которому зашили рану, перевязывают ладонь и дают необходимые микстуры. Даже в лазарете стены сотрясаются от чужой боли. — Боги на тебя за что-то гневаются, Юнги? Уж очень они жаждут твоей смерти, - с намёком подмечает старший лекарь, опять вливая в рюмку янтарную жидкость. — Я и сам не пойму. Может, я расплачиваюсь за грехи своих родителей? Или может я виноват в том, что спасся тогда, на эшафоте? - грустно вздыхает омега, щетинясь на глухие рыдания откуда-то сверху. — В любом случае, я его прощаю. — Кого? Господина Джина? - смотрит с недоумением на Юнги старик. — Да. Он просто влюблен и, похоже, безответно. В глубине души он осознает это, просто не хочет принимать. Я его понимаю. — Ты неприлично добрый омега. Здесь добряки долго не протягивают, - заключает с усталостью лекарь. — А по вам и не скажешь, - ловко отвечает пепельноволосый, вызывая у того смешок. Стенания Джина продолжаются почти час, и Юнги не может уснуть каким бы уставшим себя не чувствовал. Либо вопли омеги на него подействовали меланхолично, либо череда печальных событий, подкосившись его душевное состояние, он покидает кровать и под бурчание дежурящих его помощников лекаря приближается к шторам. Дернув за длинную грубую ткань, Юнги пускает в лазарет блеск лунного диска и, задержав дыхание, сам обливается слезами. Как давно он не видел луну и как она, оказывается, прекрасна. А от мысли, что и Чонгук сейчас смотрит на это небесное пристанище ангелов, сердце трепещет. Юнги невольно кладет забинтованную ладонь к метке и, словно его кто-то обнял со спины, растерянно оглядывается по углам. Зверь внутри него чует знакомый запах, который не слышал столько лет, радуется. Но этого не может быть. Чонгук ведь сейчас не во дворце. Для убеждения, Юнги опирается на подоконник и оглядывает двор, по которому ходят взад-вперед воины, охранявшие территорию. Да... он точно сошел с ума от долгой разлуки. — Я так скучаю по тебе, - любуясь луной, поглаживает метку Юнги, обращаясь к невидимому призраку, — пожалуйста, забери меня, Чонгук. Я больше не могу. Забери меня домой. Луна скрывается за тонкой пеленой облаков, и тень ложится на лицо омеги. Тень ложится на всю землю, и на сад, и на задумчивого Намджуна, сидящего у фонтана в сердце парка, и на Чонгука, вышедшего из одной подобной тени к своему врагу. Он поднимает меч, таинственно блеснувший в полумраке и бросает его к ногам Ким Намджуна.