Революционные этюды

Грантер так и не понял, кто вытащил его на улицу уже далеко заполночь. Наверное, Жеан, добрая душа. Сейчас Грантер сидел один на каменном выступе, прислонившись к холодной стене «Мюзена». Холодный ночной воздух отрезвлял, охлаждал лицо и мысли. Ещё немного, и можно будет спокойно идти домой. В этот раз он даже дойдёт туда без посторонней помощи. За спиной деловито хлопнула дверь. Грантер даже не обернулся. Какое ему дело до всех этих людей? Шаги остановились прямо напротив него. Грантер лениво поднял глаза. Тот самый вдохновленный лидер теперь стоял прямо перед ним и задумчиво, с интересом смотрел на него. — Анжольрас, — юноша первый протянул руку Грантеру. — Грантер. — Художник сжал твёрдую узкую ладонь. Яркий свет луны бледно, сюрреалистично освещал все вокруг. Грантер не мог не заметить, насколько же Анжольрас был красив. Была в нем древнегреческая стать и истинно французская пылкость, обращенная, правда, только лишь к Отчизне, и никогда — к людям. Он мысленно усмехнулся. «Очередной богатенький красавчик, решившийся на досуге развлечься революцией. Ангелок с замашками бунтаря», — решил Грантер для себя. — И что же привело вас к нам? — поинтересовался Анжольрас. — Не что, а кто. — решил съязвить Грантер. — Жеан Прувер. Привёл меня сюда, пребывая в уверенности, что тут я смогу почерпнуть вдохновения и побороть творческий кризис, вызванный нехваткой великих идей. Анжольрас сел рядом на скамью, внимательно глядя куда-то вдаль. — О, так он не ошибся! Великие идеи — это как раз то, что движет нами. — Не думаю, что нам по пути. — поморщился Грантер. — Я многое повидал в этой жизни, и не думаю, что революция может привести к чему-то, кроме бесславной гибели. — Возможно мы и умрём за идеи, но только так мы сможем сделать мир лучше! Ведь подумайте только, — Анжольрас взволнованно поднял голову, — подумайте только, чего мы добились в 1789 году! Жертвами, но все ради великих перемен! — И что? Ваша республика установилась ненадолго, теперь на троне опять сидит король, не сказать, чтоб лучше прежнего. — Для того и нужна нам ещё одна революция! Чтобы окончательно свергнуть тиранию и установить республиканский режим, который должен сделать Францию свободной, счастливой страной! — перебивая скептичного художника, возмущённо говорил Анжольрас. Громкий, ясный, взволнованный голос его улетал к звездам, гремел над головой Грантера, но тот единственный из всех, когда-либо слышавших Анжольраса, не проникся пылкими речами. — Неужели вы всерьёз в это верите? — Грантер скептически поднял бровь. — Глупые вопросы задаёте, мсье Грантер. — Анжольрас нахмурился. — Но почему? Чего вам не хватает в этой жизни? Вы, я вижу, из богатой семьи, образованны, живёте в достатке. Зачем вам вся эта глупая, рискованная затея? — Чтобы сделать счастливее страну, людей, сейчас и в будущем! Неужели вы не понимаете? Ведь вы и сами живёте не сказать, чтобы прекрасно. Нельзя, чтобы одни наслаждались достатком, а другие прозябали в бедности. Нельзя, чтобы одни тратили время и деньги на вечер в опере, а другие не могли заработать на кусок хлеба. Вот ради чего мы боремся! Вы должны понять. Грантер пожал плечами. Он считал такое положение само собой разумеющимся. Эти революции никогда не приводили ни к чему хорошему. Уверенность Анжольраса поражала своей искренностью, но Грантеру было сложно в нее поверить. — Я не понимаю вас. Кто вы такой, чтобы говорить о нищете народа, когда сами хорошо едите, хорошо одеваетесь, образованны. Вы не видели настоящей бедности, знаете о ней только понаслышке. Зачем вы в лезете в это? — Не моя вина и не моя прихоть родиться в богатой семье, — холодно поджал губы Анжольрас. — Я не могу думать только о себе. — Не понимаю. — Может быть, потом поймёте... — Отстраненно сказал Анжольрас. — Сейчас время позднее, идёмте по домам. А послезавтра вновь приходите на собрание. — Ладно. — неожиданно для себя согласился Грантер, впрочем, без особого энтузиазма. Они поднялись и пошли в разные стороны, не оборачиваясь. Грантер жил недалеко от «Мюзена», и совсем скоро был в своей маленькой комнате. Рассеянно черкая что-то карандашом по обрывку бумаги, он внезапно понял, что рука его выводит строгий профиль революционера, увлеченного речью. На миг ему даже понравился этот набросок, а затем он смял лист и отбросил в сторону. Ещё чего не хватало — революции ни к чему хорошему не приводят. И вдохновения из этого не выйдет. «Нет, не получится у меня великой картины. Как бы я не старался. Я бесполезен, жалок. Я не могу ничего». Рука сама собой потянулась к полупустой бутылке на столе. Забыться, довершить начатое в «Мюзене», напиться до беспамятства, и желательно не очнуться после этого, никогда.