Революционные этюды

Грантер ненавидел жизнь. Особенно по утрам, когда остывала убогая комната, наполняясь промозглым холодом. Не спасало натянутое на голову тёплое одеяло, с похмелья болела голова. Каждое утро он мечтал заснуть, и больше никогда не просыпаться. Этим утром было особенно плохо. На дне бутылки не осталось ни капли вина, чтобы согреться. С голоду ныл пустой желудок, но еды в доме тоже не оказалось. Комната была в совершенном беспорядке, краски и кисти разбросаны по полу, холсты свалены в кучу в углу, стол завален набросками. Пронзительно резкий солнечный луч упал на верхний из них — ночной набросок профиля революционера. При свете дня он не казался Грантеру таким уж удачным. Захотелось смять хрупкий листок, запустить его подальше в угол, как и прочий бесполезный хлам. Что ему один набросок? С него не выручишь денег, никак. А деньги были нужны. Можно было бы попробовать выпросить у хозяйки немного хлеба и сыра, но, кажется, он уже надоел ей подобными просьбами. Погода стояла хорошая, не холодная, но и не жаркая, так что можно пойти поработать на улице. Грантер взял несколько холстов, карандаши, краски и кисти, видавший виды скрипучий мольберт и отправился в излюбленную тенистую аллею. К его счастью, художников с утра было немного, а модные парижане уже фланировали туда-сюда в поисках развлечений. Молодые люди и девушки весело переговариваются, щебечут о чем-то, заходя в кофейню за чашкой утреннего кофе. Проворно снуют между ними гамены, эти уличные воробьи, в надежде урвать кусок хлеба или звонкую монету. Медленно скрипят фиакры и кабриолеты, проползая через эту разномастную толпу. Грантер устроился на раскладном стуле, поставил перед собой мольберт. Больших денег такой доход не приносил, но на еду, жилье и выпивку через раз хватало. Для художника — и упражнение, и заработок. Вот и первые заказчики — юная влюблённая пара. Грантер внутренне усмехнулся. Чувства — это не про него. Его сердце было надёжно защищено от стрел амура бронёй цинизма... Впрочем, хочется людям запечатлеть свое счастье — почему бы нет? Художнику только на руку. — Прошу, мсье, присаживайтесь! Мадемуазель, чуть левее, пожалуйста... Вот так! Картина выходит не самой лучшей. Для такой публики сойдёт. Но не для чего-то большего. Руки дрожат с похмелья, быстрый карандашный набросок весьма неаккуратен. Зато лица выходят вполне похоже. Засохшие краски ложатся не слишком ровно, но быстро. Скорости письма Грантеру не занимать. Идеи мимолетны, не успеешь ухватить — улетит вольной птицей в такие дали, что вовек не поймаешь. — Готово, мсье! С вас двадцать су. Юноша внимательно рассматривает картину. Удивительно светится на ней лицо его красавицы-девушки, и сам он себе нравится. Молодой человек франтовато подкручивает усы. — Благодарю вас! — он кивает головой, отсчитывая нужную сумму, после чего под руку с избранницей удаляется дальше по аллее. До вечера Грантеру удаётся продать ещё три картины. Не бог весть какие деньги, но поесть хватит. Внезапная шальная мысль приходит в голову. Что если зайти сегодня опять в «Мюзен»? Кормят там, кажется, неплохо, абсент тоже хороший, а ещё... Можно сделать пару набросков того светловолосого лидера. Анжольраса. Грантер вздохнул от мысли, что опять придётся слушать бесполезную болтовню о переменах и революциях, но чего не сделаешь ради вдохновения? Художник цинично усмехнулся над собой. «Иллюзорная великая картина... Смешно, Эр, просто смешно. Ты её не напишешь. Никогда. Или... Всё-таки напишешь?» «Не напишу, так хоть напьюсь», — осадил он свой внутренний голос. Он занёс домой лишние холсты, кисти и краски, взял лишь несколько обрывков бумаги, карандаш и направился в «Мюзен».