Революционные этюды

За поздней осенью пришла зима: непривычно холодная, но все такая же противная, слякотная. Экипажи месили грязь на мостовой, обдавая несчастных пешеходов смесью растаявшего коричневого снега и ледяной крошки. Небо целыми днями было затянуто тяжёлыми свинцовыми тучами, сквозь которые не мог пробиться ни один, даже самый захудалый луч солнца. Беспросветная, безнадёжная темнота укутывала город, отпуская его лишь на несколько часов днем. Грантер думал — нет, не просто думал — горячо мечтал о том, что что-то в его жизни изменится. За эти два месяца ни одно собрание в «Мюзене» не обошлось без него. Он никогда ничего не говорил, ни с кем не общался. Молча садился в привычный свой угол со стаканом дешёвого вина или абсента, молча пил, молча слушал вдохновенные речи Анжольраса, а больше смотрел на него. Иногда, когда он бывал почти трезв и в хорошем расположении духа, рука сама тянулась к карандашу и листу бумаги, или даже салфетке, за неимением первого. Великая картина, та, о которой он так страстно мечтал, казалось, была где-то рядом. Грантер искал, искал. Нужные образы, нужные краски. Искал, и... Не находил. Образ ускользал, а взамен ему приходила чёрная тоска и ненависть к собственным жалким каракулям. Обрывки бумаги и салфетки летели в печь, на растопку, оставляя в душе сосущую пустоту. Вслед за зимой пришло понимание: бесполезно. Он, Грантер, совершенно бездарный художник. Хотя и эти маменькины революционеры ничуть не лучше. Речи Анжольраса могли обратить в республиканство кого угодно, даже самого короля, просиди он на этих собраниях столько же, сколько Грантер. Но не его самого. Все, все бесполезно! Грантер в отчаянии посмотрел в темноту окна. Сегодня намечается очередное собрание, но он туда не пойдёт! С этим покончено. Он обойдётся без речей сияющего аполлона. Обойдётся. Конечно. Время тягуче, отчаянно медленно. Там, на собрании, оно пролетело бы со скоростью света, а здесь... Надо срочно занять чем-то руки, мысли, лишь бы не оставаться подвешенным в этой пустоте. Грантер встал и вышел на кухню. Спасительная бутылка из мутного стекла была на своём месте. Что ещё нужно теперь? Грантер налил из бутылки в старую железную кружку жгучий абсент, выпил, не поморщившись. Мало, мало. Надо заглушить эту ледяную тоску, согреться хотя бы спиртом. За одной кружкой следует другая... *** Грантер не появлялся в «Мюзене» уже три недели. — Жеан, нам стоит его проведать. Мне казалось, вы с ним неплохо общались... — Анжольрас встревоженно посмотрел на поэта, который только пожал плечами. Грантер глубоко ошибался, думая, что никто не заметит его отсутствие. Анжольрас заметил и заволновался. А впрочем, ему был важен каждый потенциальный революционер. Грантер конечно, ясно дал Анжольрасу понять, что революционер из него никудышный. Анжольрас видел скептический настрой Грантера. Но все же он почему-то продолжал верить, что сможет заинтересовать даже Грантера. Тем более он исправно приходил на собрания, пусть и не высказывался никогда, но зато стал меньше пить и чаще задумчиво слушать, что-то черкая на обрывках бумаги. Что он там черкал — Анжольрас не вдавался в подробности. Может, Грантер просто заболел и стоит его навестить? — Жеан, ты знаешь, где он живёт? — Знаю, — нехотя признался Жеан. — Ты уверен, что тебе стоит к нему идти сейчас? — Это мой гражданский долг, Жеан! — Анжольрас сурово сомкнул брови. — Ладно, твоё право, — Жеан улыбнулся и пожал плечами. — Я бы даже составил тебе компанию, но мне нужно сейчас к родителям, я обещал им навестить их сегодня. Жеан был одним из немногих Друзей азбуки, сохранившим трогательно доверительные отношения с родителями. — Конечно. Я справлюсь и сам, — Анжольрас улыбнулся и вышел. С трудом пробираясь по слякотным улицам, Анжольрас добрался до старого дома недалеко от кафе. В коридоре его осмотрела придирчивая старушка-хозяйка. — Вы к кому, месье? — спросила она, пристально разглядывая Анжольраса. Тому стало неуютно. Бабушка была вроде и старая, но чувствовалась в ней ещё и крепость, и сила, и способность убивать. — Я к Грантеру, мадам. — учтиво склонил голову революционер. — О... Ну проходите, коль так, — тяжело вздохнула бабка. Анжольрас удивился. Чем же ей не нравился спокойный художник?.. Он поднялся по скрипучей лестнице до самого верха. Пыль и паутина была здесь повсюду, а картины и кружевные занавески, повешенные для хоть какого-то настроения, выглядели дико и неприглядно. Нужная дверь ничем не отличалась от других. Анжольрас постучал. Стук эхом разнесся по лестнице, заставляя Анжольраса поёжиться. Может, зря он сюда пришёл? Квартира молчала, ни шороха, ни звука не доносилось оттуда. Анжольрас стукнул по двери ещё раз, затем осторожно толкнул её. Дверь, на удивление, подалась. Пути к отступлению больше не было. Анжольрас вошёл в квартирку. Жуткий, ужасающий разгром предстал перед его глазами. Бутылки — целые и разбитые — стояли и лежали прямо на полу, тут же были разбросаны краски и огрызки карандашей, холсты, книги. Удушливый запах краски и спирта наполнял комнату. С трудом пробравшись к окну через это подобие баррикад, Анжольрас распахнул его, впуская холодный зимний воздух. — Кх-кхм... Анжольрас? — знакомый чуть хриплый, насмешливый голос заставил обернуться и вздрогнуть. — Грантер! Анжольрас подошёл к нему. Грантер жестом указал на кровать. — Садись сюда, других мест здесь нет. Зачем ты пришёл? Анжольрас тяжело вздохнул и сел на указанное место. Он внезапно почувствовал себя неуютно. Пришёл к человеку, будто навязываясь. Может, Грантеру и правда эта их революция ничуть не нужна, у него свои проблемы, а тут он, Анжольрас... — Ты не появлялся на собраниях уже три недели, я зашёл узнать, что же случилось. Но я, кажется, не вовремя? — Почему же? Я рад тебе, хоть и удивлён, признаться, — Грантер пожал плечами. — Прости за беспорядок, если бы я знал, что ты придёшь, навёл бы чистоту. — Ничего. А все же, почему ты не приходишь? — Почему, почему... А просто так. Надоело, вот. — Грантер дёрнул головой. — Понятно. — Анжольрас устало склонил голову. — Очень жаль, Грантер. Я не хочу тебя ни к чему принуждать, наверное, мне не стоило приходить. — Почему же? Давай, поговорим. Я искал вдохновения, но я его не нашёл в вашем кружке. Чего же мне теперь там оставаться? — Наверное, нечего. — Анжольрас встал и направился к двери. Взгляд его упал на мольберт в углу, который он до этого не заметил. Анжольрас вздрогнул. Картина будто состояла из тысячи оттенков красного. Красные мазки смешивались, превращаясь в знамёна, фигуры людей. А на этом бескоечном колышущемся багряном фоне Анжольрас увидел себя. С золотыми, развевающимися по ветру кудрями. С багровыми пятнами крови на белой рубашке. Грантер перехватил взгляд Анжольраса и молча, резко закрыл картину какой-то тряпкой. — Не смотри туда. Она ещё не завершена. — Ты говорил, что не нашёл вдохновения... — Анжольрас был растерян как никогда в жизни. — Не нашёл. Это была лишь проба пера, и то неудачная. Скорее всего я её не закончу, — устало объяснил Грантер. — Ох... — Анжольрас лишь вздохнул, скрывая бурю эмоций. Он опять, который раз за вечер не знал, что сказать. Зачем Грантер изобразил именно его? Почему? Анжольрас будто заглянул в собственное будущее. А почему его будущее видят таким? Нет ответа, а может, и не нужно его знать? — Наверное, мне не стоит дольше здесь оставаться, — наконец сказал Анжольрас. — Всего доброго, Грантер. — И тебе того же. — Грантер нашёл в себе силы улыбнуться на прощание. Дверь закрылась. Вот так. Резко. Сразу. Так же резко накрыло отчаянием.