Нам тьма наступала на пятки

Июнь, примерно полтора месяца после битвы за Хогвартс

Гермиона любила Лондон, особенно летом. Серость практически исчезала, жители и туристы разводили радостное безумие. На каждом втором углу города выступали уличные музыканты, вокруг которых собирались зеваки и нелепо пританцовывали, в парках им подпевали птицы, вокруг смех и блаженство. Просто утопия. Приставка «анти» не так давно вошла в её жизнь, но концентрировала в себе всю суть. Сегодня был один из тех дней, когда Гермиона ощущала это особенно отчётливо. Тётя Лиз зевнула, поправила расходящийся на пышной груди халат и поставила перед ней тарелку с яичницей и тостами. — Доброе утро, дорогая, — улыбнулась она. Наверное всё было ради этого — беспечной улыбки магглы в свете утренних лучей солнца на небольшой кухне, не знавшей о том, что могло случиться с миром, если бы не… Сколько можно это повторять? Прекрати. Гермионе приходилось, потому что жизненно необходимо знать, что причина, по которой тебе с каждым днём всё меньше хотелось жить, того стоила. Это были страшные мысли, но за последнее время их стало столько, что она научилась в них плавать. Такой своеобразный океан с акулами. Капля крови — сожаления — и ты покойник. — Спасибо, — улыбнулась девушка, пододвигая тарелку ближе. Цвет желтков казался ей неестественным. Гермиона хлебнула кофе, лучшее, что умела готовить её тётя. Но яичница тоже была неплохой, а тостер отменно работал. Какая вообще разница, не то что бы она обращала внимание на вкус пищи. — Сегодня я переночую у Теда, ладно? Не заскучаешь? — спросила Лиз, подкуривая сигарету. — Нет. Хорошо тебе повеселиться, — Гермиона давно привыкла к запаху. Он подходил. Тётя Лиз была младшей сестрой её матери. Первым делом вернув память родителям, Гермиона узнала — им настолько понравилось жить в Австралии, что они решили там остаться. Она была этому рада. Во-первых, этим трудоголикам жутко шёл загар, а во-вторых, ей не хотелось, чтобы они видели её такой… безжизненной. Мама бы точно заметила. Поэтому на лето она поселилась у Лиз, почти что полной противоположности Джин. В отличии от старшей сестры-дантиста в успешном браке и с дочерью-вундеркиндом, она в свои тридцать с хвостиком была абсолютно счастлива, работая в модной кофейне в центре Лондона официанткой и встречаясь с каким-то художником. И была настолько свободна, что просто думая об этом, Гермиона плакала по ночам. Предстояло сложное лето. Изначально. Победа — суды и допросы Министерства Магии, политический кипиш, проигрыш — страшно даже представить. Гермиона надеялась, что страшнее, чем то лето, которым всё это обернулось. — У тебя сегодня работа? — спросила Лиз, игриво дёргая племянницу за кудрявую прядь. — Да, — выдохнула Гермиона, надеясь, что вслух звучала не так обречённо. — Сочувствую. Тебе точно обязательно этим заниматься? — уточнила женщина, кладя руку ей на плечо. Давно поняв, что Гермиона не тот человек, который будет изливать ей душу, Лиз часто пыталась возместить отсутствие близости в общении тактильным контактом. — М-гм. — Ла-а-адно, сочувствую. Следующим летом можешь устроиться к нам в кофейню. — Хорошо, — скромно улыбнулась Гермиона, опуская глаза. Следующее лето было величайшей энигмой её жизни. — Когда ты уходишь? — Лиз посмотрела на часы на вытяжке, в которую выдыхала никотиновый дым. Чтобы её летняя подработка была правдоподобной, Гермиона соблюдала режим. Даже если смены не имели постоянного графика, в такие дни она уходила и приходила домой в одно и то же время. Чем меньше вопросов про это — тем лучше. — Через двадцать минут. — Тебе следует поторопиться, эти волосы не приведут себя в порядок самостоятельно, — улыбнулась Лиз, ласково гладя её голове. У неё самой были точно такие же кудри. — Ах да, всё время забываю, приведут. Господи, если бы в моём мире всё было так просто! Гермиона сглотнула горечь. Магия была величайшим мифом в этом плане. Ну почти. Если бы только её причёской можно было спасти мир… Х-в-а-т-и-т. — Спасибо за завтрак, — сказала Гермиона, выходя из кухни. — Конечно, дорогая, — махнула рукой Лиз, переводя взгляд на окно и делая очередную затяжку. Комната Гермионы, в остальное время обычная гостевая, была прямо за поворотом. Небольшая, с широким окном и удобным диваном. Расположение на первом этаже оказалось кстати, так как девушка могла ходить в подвал незамеченной, пока Лиз спала наверху, не подозревая о полуночном госте своей племянницы, госте прямиком из Ада. Девушка переоделась, привела себя в порядок одним взмахом палочки, и заглянула в гостиную перед выходом. — Стоять! — весело прикрикнула тётя. — Почтальон только что принёс мне посылку из того магазина, о котором я тебе говорила. Смотри! Как тебе? Лиз одёрнула подол цветочного платья, а затем сборки на талии. Поиграла плечами, обращая внимание на свой выдающийся бюст. — Ну? — она приподняла брови, ожидая реакции. — Тед точно оценит, — хмыкнула Гермиона, чуть склоняя голову в бок. Лиз состроила рожицу и небрежно приподняла свою грудь, умещающуюся в ладонях лишь на треть. — Ты просто не представляешь как тебе повезло, что ты пошла в другую свою бабушку, — покачала головой она. У Гермионы вырвался почти искренний смешок. В словах Лиз не было подкола или самодовольства, только честность. Просто у каждого она была своя. — Может быть, — пожала плечами девушка. Гермиона не обращала внимание на подобные вещи, они даже не пытались осесть в мыслях на фоне всех остальных проблем. А если бы жила в другом мире, в котором что-то подобное могло её заботить, то вряд ли бы стала — не то что бы у неё совсем не было груди, на ней просто не делалось акцента. Акцент Лиз же подмигивал каждому проходящему мимо соседу, когда тётя вышла из дома, чтобы помахать на прощание племяннице. Если бы в её мире всё было так просто. Гермиона села в вагон поезда метро, доставая из кармана шорт бумажку. Имя и адрес, как обычно. Дьявол выдавал эти маленькие приговоры каждую ночь накануне. Она разворачивала их только утром, иначе не могла спать совсем. Трата времени на поездку немагическим способом была не напрасной — Гермиона собиралась с силами. Из пригорода, где жила Лиз, поезд шёл почти пустой, но ближе к центральным районам плотно забивался магглами. Напротив неё села парочка пенсионеров в самом расцвете сил, кажется, планирующая провести день в парке Регентов. Она услышала краем уха, пока они говорили, держась за руки. Ей вспомнилось письмо, которое на днях написал для неё Рон.       Миона,              Привет. Привет. Жаль, что ты не сможешь побыть с нами здесь, в Норе, мы все по тебе скучаем. Думаешь, твоя тётя Лиз не выдержит, если ты просто дашь ей какое-нибудь зелье, чтобы она скорее выздоровела? У вас же в семье есть гены волшебников… Ну да ладно. Это ничего, я понимаю.       Гарри и Джинни меня уже достали. Они постоянно везде вместе, и я устал от них. Я знаю, Гарри наш лучший друг, но она моя младшая сестра! А у него нет и капли уважения. И если бы ты была здесь, может, могла бы сказать ему, чтобы он вёл себя нормально. Я знаю, это глупо. Просто       Я беспокоюсь о маме, и Джордж… В общем, если ты смогла бы приехать хотя бы на пару дней, это бы всем подняло настроение. И мне в особенности. Ведь то, что произошло тогда во время битвы, ну знаешь, не из плохого, мы могли бы это обсудить. Я был бы очень рад. В любом случае, увидимся в Министерстве через неделю. Это хреновый повод, я до сих пор поверить не могу, что все эти выжили, а… Но я скучаю по тебе, поэтому буду ждать.        <left>      С л Твой,       Рон</left> Её Рон. Они никогда не будут этой парой напротив. Недавно это стало таким очевидным. Отпустить его. Она должна была это сделать, остаться честной хоть в чём-то. С другой стороны, это стало бы первым шагом к пропасти, которая абсолютно точно ждала её. Вот-вот, за углом. Скоро. Сейчас было важнее оставаться на плаву любыми способами. А ложь плохо тонула. Возможно, в этом её океане с акулами можно было продержаться на плаву таким образом. Чисто инстинкт выживания, даже если в конце… Это было неважно, это будет потом. Будущее было одной предначертанной панической атакой, обязательно потребовавшей бы госпитализации. Гермиона сменила линию. Подземелья Лондона совсем не напоминали Ад. Не то что бы она знала, как он выглядит, но всё же представляла как чувствуется и была знакома с его руководителем. Её личный Ад ждал на противоположном конце города, тоже на окраине, но в менее благополучном районе. Миссис Холли Тиббл. Ланкастер-стрит 14Б, квартира 8. 10:32. Каждый раз эта пара строк намертво запоминалась свежим надгробием, и у Гермионы появлялось неприятное чувство внизу живота. Обречённость от знания, что сегодня этот человек умрёт, которая попадала в организм трубкой для гастроскопии, и оставалась плавать где-то на дне желудка. Омерзительное ощущение. Перед первым разом Дьявол сказал, что ей лучше не запоминать их имена. Гермиона вообще предпочитала не помнить о первом разе, но это был полезный совет, тот, который тебе давал твой собственный палач перед смертью. Что-то вроде «закрой глаза». А потом отпускал рычаг гильотины. Гермиона доехала до конечной станции метро, прошла несколько кварталов. Многоэтажки. Их строили только в подобных районах. Серые панельные дома с дверьми прямо на фасаде, исполосованном решётками балконов, чтобы очевидность жизни в коробке проявлялась ещё чётче. Среди этих квартир было легко затеряться. Холли Тиббл выглядела как человек, жаждущий именно этого. — Вы кто? — прохрипела неухоженная женщина, оставляя цепочку задвижки болтаться в дверях. Гермиона могла увидеть только один выцветший глаз и прядь седых волос в просвете. — Вы сами знаете, — пожала плечами она. Все и правда обычно сразу догадывались. — Нет-нет. Уходите, — Гермиона еле успела просунуть ногу через порог, как старушка надавила лишь сильнее, но девушка даже не успела зашипеть от боли, как та зашлась в жутком кашле. Миссис Тиббл отпустила дверь, и защёлка съехала сама по себе, когда дерево сначала плотнее закрылось, а потом распахнулось с подачи Гермионы. — Не… Не надо, — сквозь кашель продолжала она. — Может… — Гермиона кинула взгляд на наручные часы. Нет, на скорую нет времени. — Вам чем-то помочь? Старушка ещё пару раз кашлянула, закрыв рот платком, потом выпрямилась. — Нет, уходите, — сказала она сипло. — Уходите! Оставьте меня! — снова попыталась закрыть дверь, но девушка юркнула внутрь. — Вы должны знать, что я не могу, — произнесла Гермиона, выдыхая. — Ваше время на исходе. — Нет! Нет! — продолжала сопротивляться женщина, хотя Гермиона всего лишь стояла на пороге, смотря на неё. Раньше такого не было. Все остальные были готовы. Она уже решила, что это всегда должно быть так. Конечно, иногда смерть приходила внезапно, но в таких случаях Гермиона была бесполезна. Дьявол специально вылавливал те души, у которых был шанс. Шанс оказаться в Аду. Те, что станут на Страшном суде предметом спора, так как имели небольшую возможность очутиться в Чистилище. Работа Гермионы заключалась лишь в последнем разговоре, исповеди. Лишь. Она должна была забирать у людей надежду. Надежда играла решающую роль, и, лишаясь её, они были обречены на Ад. — Послушайте, — начала Гермиона, — Миссис Тиббл, у вас нет выбора. Уже поздно. — Я не готова! Я н-не… не хочу! — Я понимаю, но… Мне жаль, но ничего нельзя сделать, — Гермиона поджала губы и чуть склонила подбородок вниз. — Нет, нет… — продолжала старушка, мотая головой. Гермиона аккуратно подвинула её руку, чтобы попасть внутрь, и прошла дальше в квартирку. Миссис Тиббл не сопротивлялась, будучи поглощённой подкрадывающимся к ней осознанием своей скорой кончины, и продолжила стоять у стены. Квартира была ужасно запущенной. Даже стены были грязными. Гермиона прошла мимо кухни со скопившейся на всех своих поверхностях немытой посудой и упаковками из-под еды вроде консервных банок и оказалась в тёмной из-за заклеенного газетами окна гостиной. Маленькая квадратная комната вмещала в себя диван и кресло, по внешнему виду намного старше самой Гермионы. Она остановилась посередине и обернулась, когда миссис Тиббл зашла следом. — Вы можете уйти? — попросила она, уже ни на что не надеясь. Её голос звучал так, что становилось очевидным, просьба стала механической. Она знала ответ. — Поверьте, я бы очень хотела, — сказала Гермиона. Женщина кивнула, она прошла к креслу и села, тут же надевая на себя какие-то провода. Приглядевшись, Гермиона увидела стоящий рядом кислородный баллон. — Вы больны? — Как видишь, милая, — старушка поправила трубку под носом. Гермиона изучила носки обуви и свои острые коленки, прочистила горло и взглянула на неё. — Вы о чём-то жалеете, миссис Тиббл? Та рассмеялась с громким хрипом и, кажется, чуть не выплюнула собственные лёгкие. — Жизнь дана нам не на то, чтобы жалеть, — хмыкнула она, снисходительно оглядывая Гермиону. — И зови меня Холли, раз твой образ теперь станет самым чётким в оставшихся мгновениях моей жизни. А может и после. Перед Гермионой теперь не было того первого впечатления отчаявшейся жалкой старушки. Она выглядела всё так же неопрятно и помято, болезненно, но вместе со смирением в ней проснулся какой-то цинизм. Наверное, он был не худшим проводником в тот мир, если ты был кем-то вроде Холли Тиббл. Одиноким и сломанным. — А чей бы вы хотели чтобы это был образ? Холли приподняла обесцветившиеся брови. — Какая теперь разница, — выдохнула она, расслабляя мышцы морщинистого лица. Гермиона пожала плечами, и старушка закатила глаза. — Не думай, я давно не боюсь смерти. Ты просто пришла слишком рано. — Я не совсем Смерть, — сказала Гермиона, сглатывая, — просто предвестник. — А в чём разница? Ты пришла, и теперь я знаю, что скоро умру. Что я могу сделать? Поверь, деточка, сейчас ты только мучаешь меня сильнее, заставляя ждать её. — А когда бы вы хотели… умереть? — спросила Гермиона. Это был самый странный вопрос, который она когда-либо и кому-либо задавала. — Завтра, — сразу же ответила Холли. — Садись, не стой над душой. — И что бы это изменило? — девушка нахмурилась, чуть отряхивая край дивана, и присела, заставляя тот скрипеть. — Всё, — миссис Тиббл опустила взгляд вниз. — Каким образом? — Я не могу умереть сейчас! Вы не можете подождать до вечера? — В чём дело? — Гермиона совсем не понимала эту женщину. — Вчера я уснула слишком рано. Я всё проспала, — пробурчала старушка. — Что? — искренне поинтересовалась девушка. — Закат, — хмыкнула Холли. — Закат? — непонимающе переспросила Гермиона. — Да. Ой, не смотри на меня так, — с треском усмехнулась она. — Это мой ежедневный — насколько позволяет наша погода — ритуал, дорогуша. Я не могу выходить из этой квартиры. Не выходила уже много лет. И не выйду, — в конце её речь превратилась в горечь окончательно. — Закат… — протянула Гермиона, пытаясь осмыслить. — Да. Каждый день, в котором ты не находишь ни одного момента, наполненного чем-то красивым, прожит зря, не думаешь? — И вы смотрите на закат?.. Поэтому? — всё ещё неуверенно уточнила Гермиона. — Единственное время дня, наравне с рассветом, когда ты можешь прямо смотреть на солнце, не заботясь о слепоте. Начало и конец нового шанса. Подарок божий, — тихим голосом говорила старушка. — Ясность. Итог. Прощание. Она подняла на неё взгляд, чуть улыбнулась. — Вот, что я не успела. Попрощаться, — закончила миссис Тиббл. Гермиона закусила губу изнутри. Комната стала давить её своей удручающей атмосферой. Между ними повисла тонкая, чуть колющая где-то в горле тишина. Её слишком активный мозг стал предлагать ненужные, неважные варианты. Сожаление на лице старушки топило её стальными руками, закалявшимися морщинами на лице женщины. Тебе не нужно этого делать, Гермиона. Это лишнее. Не надо. Не… — Я могу вам помочь, — тихо проговорила она, прикрывая веки. — Подождать вечера? — недоверчиво спросила Холли. — Но ты сказала… — Нет-нет, — она помотала головой. — Мы можем вернуться во вчера. Старушка вперила в неё неверящий взгляд, видимо подбирая слова. — Не важно как, но я могу это сделать. Скепсис во взгляде Холли разбавился намёком на надежду. Гермиона встрепенулась и встала с дивана. — Я сейчас, — пробормотала она, выбегая из комнаты. У неё так мало времени. Девушка аппарировала сразу, как скрылась из поля зрения старушки. Оказавшись в своей комнате, Гермиона тут же добыла из недр магически расширенной сумки пожалуй главное из своих сокровищ. Маховик, благодаря ей чудом уцелевший во время битвы в Министерстве. Она стёрла пальцем пыль на механизме, и задержала взгляд на инкрустации. Она сохранила его для того, чтобы вернуть Гарри, впервые услышав пророчество Трелони и предположив худшее. Подстраховка. Но Гарри должен был умереть. У Гермионы бы не получилось пропустить этот пункт в пророчестве, обернув время вспять. Так что артефакт остался у неё про запас, на особый случай. Не давая себе времени передумать, Гермиона сжала маховик в руке, и аппарировала обратно. Она сверилась с часами. До назначенного времени оставалось несколько минут. — Нам нужно поторопиться, — сказала девушка, подходя к креслу, в котором сидела Холли. — Возьмите мою руку и закройте глаза. Старушка поднялась на ноги и послушно выполнила указания, напоследок кинув на Гермиону опасливый взгляд, и сомкнула веки. Цепочка маховика легла на шею. Сжав в пальцах морщинистую руку, Грейнджер также ухватилась за маховик, и вернула их в недалёкое прошлое. — Это что, я? — спросила Холли, открыв глаза. Её двойник спал в кресле, укрывшись разлохмотившимся пледом, в котором виднелась пара небольших проплешин. — Я что, уже умерла и стала призраком? Я всегда в них верила. — Нет, — ответила Гермиона. — Говорите тише, нам нельзя вас будить. — Хорошо, — кивнула старушка, чуть нахмурившись. Она понимала, что у неё нет времени на объяснения. — Идём, дорогая. Они вышли из комнаты, и оказались в соседней, служившей спальней. Здесь окно не было заклеено газетами, и в нём как раз виднелись начинавшие розоветь лучи солнца. Гермиона помогла Холли опуститься на стул у окна и осталась стоять рядом. Чёткий круг самой большой звезды возвышался над несколькими достаточно редкими облаками, разделяя слои неба на разные оттенки красно-оранжевого. Её лучи освещали крыши малоэтажных зданий промзоны, отражаясь от некоторых особо глянцевых черепиц таким же ярким светом. Миссис Тиббл смотрела в окно не отрываясь, и Гермиона опустила взгляд. Это было что-то личное, ей не хотелось мешать. На подоконнике лежал старый запятнанный фотоальбом, какие-то буквально винтажные журналы и толстый слой местами потревоженной пыли, — судя по следам, альбом периодически покидал своё пристанище. — Спасибо, — еле слышно прошептала старушка. Гермиона сглотнула, переводя взгляд на закат. Солнце уже стало багровым. Цвета крови, цвета ненависти, цвета боли. Но посреди розовых облаков это всё казалось совсем другим. Кровь была красной пока бежала по венам. Это был цвет жизни. Как и боль, её очевидный признак. Гермиона не могла позавидовать Холли Тиббл. Не могла же? Сиплое дыхание старушки замедлялось. Его невозможно было не слышать посреди этой тишины. Гермиона теребила маховик на своей шее и пыталась унять сковывающее связки ощущение в горле. Краем глаза она видела, как Холли сняла трубку с кислородом и положила себе на колени. Должно быть там, в будущем, время приближалось к десяти часам и тридцати двум минутам. Холли Тиббл сделала особенно громкий выдох, и Гермиона на миг замерла. Уже открыла рот, чтобы спросить, а потом в ней поднялась волна паники. Нет. Она не… Чёрт. Метка на груди зажглась в ту же секунду. Молодец, Гермиона. Завалила своё задание. Она резко выдохнула, не глядя взялась за ещё тёплую руку старушки и спинку стула, на котором она осталась сидеть, и вернула их в то ужасное утро. Часы на тумбочкие в спальне миссис Тиббл пробили ровно на минуту позже положенного. Спустя ещё минуту Гермиона сбежала с треском аппарации, оставив дверь в квартиру открытой. Холли не заслуживала остаться там ещё на столько же бесконечных лет. Метка жглась всё отчётливей, будто пыталась продырявить её диафрагму насквозь, и, приземлившись в доме тёти Лиз, Гермиона упала на колени от боли. Она простонала, заставила себя подняться и спустилась в подвал, не убирая рук от стен по дороге. Гермиона бы с радостью проигнорировала Дьявола, но жжение продолжало усиливаться, ей стало трудно дышать. Когда последняя на вечер капля крови упала на пол, он предстал перед ней во всей своей по-настоящему устрашающей красоте. Не потому, что ярость заставляла глаза Дьявол полыхать, а широкую грудь часто вздыматься, нет. Он выглядел как кто-то, с чьих эмоций можно было рисовать полотна сражений, что на века останутся украшать стены всемирноизвестных художественных галерей. Немая картина чёрта во плоти, говорящая всё сама за себя. — Глупая, глупая Жница, — прошипел он, напомнив этим звуком фитиль от бомбы. Гермиона саморучно поднесла к нему спички. Она надеялась, что с его появлением боль уйдёт, но нет. Ощущение пульсирующей кипящим маслом метки лишь усугублялось. Гермиона больше не могла сдерживать слёзы. Картинка перед глазами стала расплываться, а колени вновь коснулись земли, но эта новая боль меркла в контрасте. Наверное, он что-то говорил. Наверное, злился. Наверное, собирался вновь её наказать. Что-то про нарушение договора, про душу Холли Тиббл, проскочившую в Рай мимо лап Дьявола. Про то, чего ему будет стоить забрать её себе. Про то, что Гермиона больше не посмеет совершить подобную ошибку, потому что… Он заставил её убить человека. Что могло быть хуже? Это могло. Дьявол исчез, но спустя мгновение, Гермиона только пожалела об этом. Она сразу же вернулась в тот вечер, будто из неё легилименцией вытянули воспоминания, заставляя переживать что-то похожее, но хуже. Зелёная вспышка, Непростительное на собственных губах, такое же непростительное как желание молить о пощаде, о том, чтобы Дьявол прекратил свою пытку. Гермиона пыталась выбраться из подвала и чувствовала как где-то, по ту сторону, её душа разрывалась на части. И было невозможно куда-то деться от этого ощущения. Она знала про слёзы на щеках, дрожание собственных зубов, прерывистые вздохи, что всё ещё зачем-то давали кислороду поступать в лёгкие. Это была просто боль. Не физическая, а та, что не собиралась заканчиваться. Мозг умел подавлять физическую, заставляя раны неметь от шока, хотя бы на время, но не это. Это продолжалось. Она оказалась на кухне и остановила взгляд на тех самых часах на вытяжке, в которую ещё утром Лиз выдыхала дым. Гермиона пыталась сконцентрироваться на своём дыхании, мысли терялись, давая секундную передышку, но потом, когда то же самое делала её бдительность, слёзы снова текли из глаз. Она громко всхлипывала, закусывала губы изнутри, и её добивало осознание: никто не придёт её утешить. Она была одна. Совсем. Если человеческую природу можно было за что-то ненавидеть, так за это. Нам было недостаточно себя. Мы не верили себе, для этого нужны другие люди. Чтобы сказать, всё будет хорошо. Чтобы обнять, поделиться теплом. Это так невозможно обзывало. Почему не могло быть проще, почему нельзя просто… просто быть. И всё. Гермиона вытащила из тётиной пачки сигарету. Дурость. Зачем? Подожгла её и втянула едкий дым, держа свёрток дрожащими пальцами. Закашлялась, недостаток кислорода заставил ухватиться за столешницу. Плохая идея. Во рту появился мерзкий вкус. Как Лиз могла это терпеть? Яд в лёгких касался той самой боли. Обрамлял остаток её души, будто смог, но это была бесполезная защита. Она достала из шкафчика початую бутылку красного сухого и, вытащив свёрток бумаги, служивший пробкой, отпила. Боже. Что ты делаешь? Зачем? Это не поможет. Она знала. Но отчаяние решало за неё. Слишком большой глоток тоже заставил закашляться. Вино жглось. Не как огневиски, не концентрацией алкоголя, а самим вкусом. Терпкостью. Ты такая жалкая. Мысли уходили куда-то не туда. Совсем. Гермиона заплакала сильнее. От внезапно накрывшего страха. Но нет. Нет. Она так не может. Если бы Гермиона не знала правды, она бы решила, что самоубийство называют грехом потому что хотят сохранить жизни людям, потерявшим смысл. Но на самом деле это просто была бы слишком лёгкая дорога в Рай, которую ангелы не могли себе позволить. Ведь сколько страданий должно было выпасть на одну единственную душу, чтобы захотеть свести счёты с жизнью? Много. Очень-очень много. И большинство из них заслуживало спокойной вечности. Но им, судящим с высока, это казалось лишь золотым билетом. Смерть могла бы быть лёгким ответом. Таким же лёгким как принятое Гермионой решение продать душу Дьяволу. Но сейчас, возможно, это бы сократило часть страданий, для неё и для тех, к кому посылал её он. Это был бы такой же выбор, как вернуть Гарри. Только… В смерти теперь не было никакого спасения. И раз даже этот вроде бы крайний вариант отпадал, ей ничего не оставалось кроме борьбы. Кроме неё вообще ничего и никогда не оставалось, наверное. Девушка запнулась о ножку стула, и кое-как опустилась на него. Кажется, не стоило пить на голодный желудок. Что бы сделала та разумная Гермиона из прошлого? Нужно что-то съесть. Это обычно делали адекватные люди. Она схватила бумажный пакет с хлебом, оставленный на столе, и откусила кусок. Сухой и почти безвкусный картон. Какой в этом смысл? Она отпила ещё вина. Её локти опустились на стол, голова упала следом. Кажется, в какой-то момент Дьяволу надоело играться с тем её кулоном, что хранил половину души, позволяя ему расщиплять её на более мелкие детали. Гермиона не знала сколько времени прошло, но последние лучи заката скрылись за горизонтом, и красный растворился во тьме. Боль чуть утихла, и девушка прикрыла глаза. Ночь тоже могла быть подарком божьим. В конце концов, солнце никогда не заходит, это планета поворачивается. Может, однажды она расскажет об этом Холли Тиббл.

***

Настоящее время

Сквозняк башни проник за шиворот, заставляя Драко мотнуть головой. Сверху послышался непривычно расслабленный смех Тео. Вскоре он сам показался несколькими ступенями выше. — О, Драко! — почти радостно протянул Нотт, выпрямляя руку, чтобы хлопнуть блондина по плечу. — Как дела, друг? — Нормально. Не так хорошо, как у тебя, — заметил Малфой, окидывая однокурсника взглядом. Галстук Тео нелепо болтался на груди, рубашка местами помялась, мантия криво висела на опущенных плечах. Глаза странновато блестели, и, напрасно пытаясь исправить взъерошенные волосы, Тео зачесал их рукой назад, чуть не заехав себе рукой по лбу в процессе. — Опять? — спросил Драко, приподнимая бровь. — Я оставил для тебя немного. Там, — он ткнул пальцем вверх. — У Блейза. Малфой лишь покачал головой. Тео сделал ещё шаг вниз и споткнулся о собственную ногу. Драко закатил глаза и выдохнул, всё же придерживая друга за локоть. — Не попадись Филчу, — сказал он напоследок, поднимаясь выше. — Ага, — усмехнулся Нотт, подтверждая и так очевидное исходящим от себя ароматом, когда их плечи соприкоснулись в узком проходе винтовой лестницы. Драко сморщил нос, но ничего не сказал — сейчас было бесполезно читать нотации. Может, хотя бы Блейз ещё не выкурил свои мозги окончательно. Пожалуй, это мог бы быть идеальный вечер, чтобы находиться на Астрономической башне. Если бы не холодный ветер, который с сегодняшнего дня можно было назвать октябрьским. Небо, удивительно чистое, не прятало за облаками ни единой звезды. Правая половина луны отражалась в глади Чёрного озера. Кажется, все облака сбежали в лёгкие Забини, и теперь выделялись вместе с дымом косяка, что курил друг. Мулат сидел на расстеленной у стены мантии, согнув ноги в коленях и откинув голову на камень замка. Сверток был зажат между длиннми пальцами, дополняя звёздное полотно неба своим тлеющим кончиком. — Что ты делаешь? — спросил Драко, останавливаясь в нескольких шагах. — Это всё Тео, — усмехнулся Блейз. — Я не знаю, где он опять её достал, — он махнул рукой с косяком, — но я не мог просто… — Понятно, — прервал его Драко. Молча подошёл и встал у стены, нехотя впустил в лёгкие остаточный дурманящий дым вместе с уставшим вдохом. Ледяной ветер не посмел тревожить согревающие чары Забини, и Малфой расслабил плечи. — Сегодня Поттер пытался мне отомстить. Жаль, ты не пришёл, — сказал Блейз, усмехнувшись. — Этот придурок пытался настроить мою защитницу против меня. Повезло, что она сохнет по своему капитану, — он подождал мгновение, чтобы понять насколько Драко был бы интересен его рассказ. — Забавная получилась тренировка. — Всё в порядке? — Малфой опустил взгляд на Забини и сощурил глаза. Блейз кивнул и затянулся. Значит, справится как-нибудь. Капитан херов, нашёл себе проблем на голову. Ещё и ёбаный Поттер у него под крылом. — Так и почему ты не пришёл? — Забини скосил на него такой же прищур. Потому что больше не помогает. Мулат подозревал о чём-то. Неудивительно. В последнее время Драко постоянно творил какую-то хуйню. А сука-Грейнджер не сдавалась. Малфой выпустил остывший воздух сквозь сжатые зубы и скатился вниз по стене, вполне грациозно приземляясь пятой точкой рядом с другом. — Что происходит? — во взгляде Блейза было видно, как он подставляет пазлы в картинку, чтобы понять какого соплохвоста с Драко. Малфой делал вид, что не чувствует этого впивающегося в лицо отбойного молотка. — Нарцисса? Или суд? — Хорошо вставляет? — поинтересовался Драко, игнорируя вопросы, и кивнул на косяк. Блейз усмехнулся, изогнул брови в неверии и протянул свёрток. — Заткнись, — беззлобно кинул блондин и сделал затяжку. Закашлялся. Будь кто другой рядом, Драко бы проглотил дым даже если бы он разъел ему все органы изнутри. Но это был Забини. — Ничего не чувствую. — Подожди, — прыснул Блейз, мотая головой. Да, ему было смешно. Потому что это Малфой возмущался, впервые застукав Тео обкуренного на пороге особняка семейства Забини. А потом, когда об этом узнал Нотт-старший, Блейз взял на себя всю вину, потому что иначе Тео ждала нехилая взбучка, или даже ссылка в Дурмстранг. А потом Нотт-старший умер. Было смешно, потому что Забини курил только за компанию, ведь у Тео больше никого не осталось. Жертвовал своими лёгкими, лишними нейронными связями и чем-то там ещё. Драко знал об этих нюансах, потому что его бесила неразумность Нотта. Настолько, что он даже прочитал какую-то маггловскую статью. А теперь… Неожиданно Драко сам засмеялся. Тихо, так, что грудная клетка тряслась, и было слышно только его дроблёные спазмами выдохи. Он нахмурился, покрутил косяк в руках будто диковинную побрякушку и вернул мулату. — У магглов есть занимательные вещи, — прыснул Блейз, внимательно наблюдая за реакцией друга. Ты никогда не познаешь и половины удовольствий этого мира из-за своих предрассудков. Сколько предрассудков у тебя осталось, Малфой, что ты хочешь верить в существование Дьявола? Что в твоих лёгких добровольно оказался дым маггловских наркотиков? Что ты собрался искать помощи у гря… Грейнджер? Вот столько. Драко сглотнул слюну с непривычным кисловато-горьковатым привкусом. На миг, его отпустила злость. Серые глаза стали искать ответа в небе, где-то между созвездиями, теми отдельными крупинками света, которые не принадлежали ни к одной группе образов, среди которых люди так давно искали смысл. Можно было строить новую религию из того, каким важным кому-то покажется картинка, соедини они точки на карте. Пункты, ведущие к Млечному пути. А потом строилась целая наука. И всё это казалось глупым, но однажды человек улетел в космос. Вряд ли люди древности допускали подобное, они даже не представляли, что такое может быть, их небо было двумерным. У него на карте один единственный пункт. Одна задача. Тут не было какой-то общей картины, не было смысла мечтать. Нужно просто достичь цели. И насколько бы невозможным казалось представить древнего человека в космосе, получилось бы у него, продай он душу Дьяволу? Звезда была для Драко единственной надеждой. Чёртова Грейнджер, Золотая, мать её, девочка. — Ты не устал? — спросил Блейз, ища зацепки в небе на пару с Малфоем. Ответ был бы очевидным, так что Забини добавил: — изводить гриффиндорцев? В последнее время ты сильно стараешься. Драко прочистил горло. — У меня есть одна идея, — выдохнул он. Пожалел, что ещё одна затяжка точно покажется Блейзу жестом отчаяния. — Насчёт Нарциссы. — И? — спокойный тон мулата был его самым ценным атрибутом. — Это безумная идея, — Драко выдержал паузу, — но другой у меня нет. — Настолько безумная? — уточнил Забини, покачивая косяком между пальцев. Драко усмехнулся. Да, такое пришло бы в голову только под психотропными веществами. Он кивнул. — Насколько опасная? — Именно, — хмыкнул Малфой. — Честно, понятия не имею. Но в худшем случае что-то вроде «ты можешь меня больше не увидеть». Блейз перевёл взгляд на его профиль. Помолчал. — И как это связано с нашим дорогим трио? — спросил он после очередной затяжки. Драко цокнул языком. — Я изучаю этот вопрос, — он опёрся локтями о согнутые колени и взъерошил волосы. Травка не сильно замедлила работу мозга Забини. — Малфой… — неверяще выдохнул друг. — Это Грейнджер? Да? Серьёзно? С ней что-то не так? Фестралы и?.. Я помню, как ты переглядывался с ней, когда Пэнс… — Что-то вроде, — Драко перестали нравится согревающие чары Забини. — Бля… — протянул он. Блейз снова уставился на ёбаные звёзды. — Что с ней случилось? — Салазар, если бы я знал, — хмыкнул Малфой, снова зарываясь рукой в светлых прядях. — В любом случае, это тёмная хуйня, — стал рассуждать Забини. — Думаешь, того стоит? — У меня не так много вариантов. Но это из-за Грейнджер мы проиграли, — его интонация была безразличной, но в последних двух словах скрывался триумф. — М, какая ирония, — усмехнулся мулат. — Правильная Грейнджер перешла на сторону тьмы ради победы света. Должно быть, её чёрно-белый мир разрушился. — Ага. Послышались шаги. Они переглянулись, но, поняв, что будущий гость слишком быстр для кого-то из преподавателей, и даже Филча, не сдвинулись с места. Вскоре в лестничном проходе показался Уизли. Ебать. Бог над ними очевидно издевался. — Что вы?.. — начал рыжий, явно не ожидая кого-то здесь увидеть. — Вы… — он заметил ещё тлеющий косяк в руках Забини. Тот всё не мог сделать последнюю затяжку. — Курите?.. — И тебе вечер добрый, Уизли, — невозмутимо прыснул Блейз. Его химически-стимулированный мозг тоже находил появление рыжего забавным. Гриффиндорец явно был ошарашен. Драко наблюдал за выражением его лица и думал, как можно быть настолько неинтересным, что даже гадать не приходится о его умозаключениях. Слизеринцы. На Астрономической башне после отбоя. Курят. Травку. Охуенная байка получится, чего ты застыл, Вислый? — Чего хотел? — спросил Малфой. Рот Уизли наконец захлопнулся, он преодолел последнюю ступеньку и короткое замыкание в мозгу. — Я… Вы серьёзно? Прям в школе? — спросил он неверя. Непривычным было то, что, кажется, даже у этого гриффиндорца не осталось сил на ненависть. Это был почти пугающий признак поствоенной реальности. — Ага, — устало вздохнул Драко. — На запах пришёл? — шутливо спросил Забини, неторопливо поднимаясь с пола. — Возьми, — он сделал шаг в сторону Уизли и протянул косяк. С него посыпались искры, и когда Драко начал подниматься на ноги, и у него закружилась голова, показалось, эти искры мало отличались от звёзд. Драко выпрямился и усмехнулся, думая, смогут ли нейроны Вислого пережить повторное замыкание. — Затягиваешься, делаешь вдох, потом выдыхаешь, — сказал Блейз, ожидая, когда рыжий сделает шаг навстречу. — Водички наколдовать? — елейный тон, и Уизли предсказуемо раздражённо вздыхает. Он неуверенно забрал косяк из рук мулата, тут же отвернувшегося, чтобы подобрать мантию и ухмыльнуться блондину. — Идёшь? — спросил подошедший к лестнице Забини, обращаясь к Малфою. — Оставь Гермиону в покое, — попросил, вау, Уизли напоследок. Драко лишь хмыкнул. Выходя следом за другом, Малфой обернулся на силуэт на фоне неба. Гриффиндорец тоже смотрел на звёзды. Какой ебанат.

***

Он мог забыть про своё достоинство. Просто напрочь. Грейнджер вышла из кабинета ЗоТИ, и направилась в сторону библиотеки, заставляя Драко закатить глаза. Пока она молчала, то было вполне можно предположить, почему она с Уизли. Они оба такие предсказуемые. Слизеринец последовал за ней. У Драко закончилось терпение. Грейнджер выдерживала его унижения, себя и друзей, выдерживала выходки, оскорбления, грозные взгляды, даже толчок плечом, когда он не уступил ей проход в Большой зал. Молча. Сцепляла зубы и терпела. У Драко не было такой роскоши. Книги из кабинета Макгонагалл закончились. Закончились все буквы алфавита кроме первой. Единственный план нужно было приводить в действие. И да, он следил за ней. Она была ему нужна. А-рр. Драко ненавидел это. Хотелось вылезти из собственной кожи от этого ощущения. От того, что ему приходилось приложить какие-то усилия, ускориться, когда Грейнджер повернула в другой коридор, а её мантия сточила невидимый атом угла стены. Выглянув следом, Малфой увидел, как к ней подбежал Поттер. Эта тройка порядком его заебала. Больше, чем все предыдущие годы в Хогвартсе вместе взятые. — Гермиона! — Герой выглядел обеспокоенно. Художник, рисовавший эмоции на его лице явно был из примитивистов. — Герми!.. Гриффиндорка остановилась и расправила плечи. — Я здесь, Гарри, — выдохнула она, — что случилось? — Джинни мне всё рассказала! — раздутое беспокойство Поттера вмешало в себя нотку обвинения. — Почему ты не пришла к нам? Что вообще случилось? Грейнджер сжала кулак за своей спиной, впиваясь пальцами в ладонь до красных отметин. И, наверное, сглотнула, но Драко бы не услышал. — Всё… Всё нормально, не стоит беспокоиться, — проговорила она. — Ч-что?.. — опешил очкастый. Завис на мгновение. — Джинни так испугалась! У неё синяк на запястье от того, как сильно ты сжимала её руку! Она… — Я не хотела сделать ей больно, — ответила Грейнджер. — Это была просто паническая атака. Уже всё хорошо. Такое случается. Это… ну, из-за войны. — И снова повторила: — всё нормально. Поттер изучал её взглядом. Не знай Драко, что он смотрел на лицо Грейнджер, подумал бы, Герой решал сложнейшую задачу по Нумерологии. Или составлял план поимки Волдеморта. Неудивительно, что у него так ничего и не получилось. Если бы не она. — Ты ходила к Помфри? — спросил Поттер. — Она могла бы… — Да. Да, ходила, Гарри, — Грейнджер вздохнула. — Всё в порядке. — Точно? Ты уверена? Она кивнула, подошла ближе и приобняла его. Поттер положил руку ей на лопатки, поджал губы. Почему ты веришь ей, Поттер? Мне даже на её лицо смотреть не надо, чтобы знать. Она пиздит тебе. Ну и пусть. Не его дело. Вообще никак не касается. — Мы беспокоимся, Гермиона, — говорил он ей на ухо. — Мы… любим тебя. Очень. Салазар. Драко скривился. Если бы этого когда-либо для чего-либо было достаточно. — Мне… Мне нужно в библиотеку, — еле слышно сказала Грейнджер. — Увидимся на ужине. — Х-хорошо, — Поттер отстранился. Его рот растянула жалковатая улыбка. — Увидимся. Он развернулся и начал уходить. Обернулся на полпути, но, благословлённый её подбадривающим кивком, удалился. Грейнджер ещё какое-то время смотрела ему вслед. Мадам Пинс в очередной раз проводила его недовольным взглядом. Драко в очередной раз было похуй. Пусть подавится своей неприязнью. Ради этого он даже мог бы показать ей свою метку. Позволить чёрной кляксе ужалить. Да, он всё ещё, мать его, Пожиратель. Хотя, единственное, что он пожирал, так это подобные взгляды, шепотки в тёмных углах, сплетни, среди своих, среди чужих. И по привычке выплёвывал кости, что все пытались запихнуть ему в глотку. Плохо пытались. Им нужно было стараться лучше. Всем им. Кажется, Грейнджер его заметила. Её плечи напряглись, и она, таким же размеренным шагом, как и всю дорогу до, зашла в Запретную секцию. Сегодня та была открыта. Гриффиндорка остановилась у одного из стеллажей и резко развернулась, тут же пытаясь уничтожить его взглядом. — Что тебе нужно, Малфой? — гаркнула она, резко снимая с плеча сумку, и небрежно опустила её на пол. Позволила упасть у своих ног. — Ты знаешь, — просто произнёс Драко. — Прекрати, — фыркнула она. — Хватит. Нет. Я не буду тебе помогать. П-о-м-о-г-а-ть. Сука. Он не просил о помощи, он не… Блять. Драко сжал кулаки. — Как бы прискорбно это ни было, Грейнджер, — начал Малфой сквозь зубы, — ты… — он выдохнул, — единственная, кто… — нет, ты не скажешь это слово, — знает, как сделать нечто столь невозможное, как выиграть войну в одиночку. Прискорбно и для тебя, и для меня. — Зачем? — спросила она, опуская все эти «нет, Малфой, хватит, Малфой, я не скажу тебе, Малфой», наконец поняв, что они на нём не работают. А потом добавила подозрительно тихо: — ты не осознаёшь… — Мне не надо осознавать! — повысил он голос, сделал небольшой шаг в наступление. — Осознанный выбор — это роскошь, Грейнджер. Поверь, я не настолько богат, — холодная усмешка. Могла ли она догадываться, что лёд бывал горьким на вкус? — И ты ищешь помощи у Тёмной магии? Совсем с ума сошёл, Малфой? Ты не хуже остальных знаешь, что стало с Волдемортом! — она вскинула подбородок. — Не поверишь, — прошипел Драко, продолжая степенно надвигаться. — Мне похуй. Грейнджер помотала головой, невесело усмехнулась. Не верила ему. В него. С чего бы? — Кажется, ты и сам справишься, — фыркнула она. Потом упёрла в него свой взгляд, кичившийся превосходством. — Я знаю какие книги ты украл у Макгонагалл. — Почему не рассказала? Да ещё и своему любимому профессору? — едко усмехнулся он, останавливаясь в полутора шагах. — Макгонагалл была бы рада. Наконец-то избавилась бы от меня. — Понадеялась, ты найдешь другой способ решить свою проблему, — её ответ казался заготовленным. Драко прыснул. — Зря. — Хотя… это забавно, как ты бегаешь за мной, Малфой, — Грейнджер чуть наклонила голову в бок. — Стараешься. — Я не… стараюсь, — он спрятал напряжённые руки в карманы брюк. Смотрел пристально, вырывая по одной её чёртовы ресницы своим взглядом. — Если бы я старался, Грейнджер, ты бы уже жалела, о том, что жива. Насколько бы относительным не стало качество твоей жизни после победы. — Серьёзно, — она сложила руки на груди, и в голосе правда сквозило то самое. Честность. Усталость. — Я не желаю подобного даже такому как ты, — её взгляд изменился. — Это хуже смерти, — прошептала. И в её глазах было слишком много. Драко не желал это видеть, рассматривать детали этого огромного нечто, что медленно убивало её. Лучше бы она злилась. — Хуже, чем спать с Вислым? — хмыкнул Малфой. Грейнджер застыла. Дыши, мать твою. Возмущение. Румянец. Её губы приоткрылись. — Как ты смеешь? — вспыхнула она. Даже сделала полшага от стены в его сторону. — Ты… Малфой… Просто. Придурок! Драко рассмеялся. Негромко, но искренне. Такое глупое слово. Необидное от слова совсем. Придурок… Мерлин. Урод, мудак, выблядок, уёбок. Он слышал их все. Ненавистные, ядовитые, до ужаса откровенные. А она… Грейнджер-Грейнджер. Гриффиндорка смотрела на него во все глаза. — Каюсь, — его грудь покинул финальный смешок, и он положил руку на сердце. — Ты… — она наконец-то смогла моргнуть. Но вместо того чтобы закончить предложение, просто помотала головой. — Так что мне нужно сделать, чтобы ты рассказала мне о Дьяволе? — острота веселья стёрлась из его тона. — Насколько далеко потребуется зайти? — Насколько захочешь, Малфой, — выдохнула она. — Это не сработает. — Да? — он сощурился. Сократил последнее расстояние между ними, чтобы заставить её напрячься. Вперился взглядом хирурга в пульсирующую венку у неё на шее. — Я совсем тебя не пугаю? Даже после твоего эксперимента? — Грейнджер сразу насторожилась, продолжала смотреть ему в лицо. — Долго сводила синяки? Он представил те гематомы на её коже. По шеям пробежали мурашки. Будто думая о том же, она сглотнула. Драко увидел, как её мышцы сократились, и поднял взгляд. Лицо Грейнджер было близко. Карие глаза смотрели опасливо, изучающе, но, если там и был страх, он её не контролировал, не заставлял сжаться, попросить оставить её в покое, убежать куда подальше. — Нет, — ответила, — не долго. — М-м, — протянул Драко. — Я думал, будешь стоять перед зеркалом. Любоваться. Грейнджер нахмурилась. Хотела возмутиться? Хотела. — Ты несёшь бред, — не получилось. — Отойди. Малфой… Серые глаза бегали по её лицу, ища зацепки. Хотели поверить, что среди её веснушек тоже есть созвездия, есть скрытые смыслы, которые помогут ему найти ответ. Его рука почти поднялась выше. Почти. Но он не мог. Нет. Даже если бы она это позволила. Ему правда не нравилось делать больно. Физически. Даже ей. Тем более ей. Хотя бы потому, что что-то извращённое в Грейнджер не противилось этому. Пиздец. Может, ей даже нравилось. А он не будет делать то, что может ей нравиться. Ни за что. Отойди, Малфой. — Когда-нибудь, — начал он, — ты пожалеешь, что не рассказала мне раньше. Потому что мне не жалко устроить Ад на земле. Ни для тебя, ни для твоих дружков, ни для кого-то ещё. Пожалеешь, Грейнджер, — и в этом шёпоте слышалось обещание выгравировать их имена на могильных плитах. — Отойди, — повторила она, но в интонации не было просьбы. В карих глазах тоже были звёзды. Драко ненавидел звёзды. Слишком далёкие, непонятные. Это нормально, что вот эти казались близкими? Будто бы сами размышляли о том, чтобы упасть к нему в руки. Она вдруг сделала шаг назад и упёрлась в стену. Драко не дал сократить расстояние. И сразу же пожалел об этом. Зачем ты подошёл так близко? Зачем, Малфой? Грейнджер выдохнула, не сумев держать воздух в груди так долго. Этот ветер коснулся его шеи, подбираясь к горлу и выше. Ваниль. Так она пахла. Драко распознал эти ноты, и одновременно с ней понял, что тоже не дышал. И теперь, дав запаху застояться в лёгких, узнал его. Тёплый и нежный, мягкий. Такой неподходящий. Он никогда не думал как она пахнет, или как должна пахнуть. Грязной кровью? Ну… может, в детстве Малфой всё же мог бы так считать. Уже давно это слово не было таким уж ругательством. Просто она — грязнокровка. Грязнокровка-Грейнджер. Как что-то само собой разумеющееся. Слово, так часто употребляемое, что стало очередным синонимом её имени. Гриффиндорка-грязнокровка-заучка-сука-стерва-Золотая-Салазарпомогимне-Грейнджер. И зачем ей столько кличек в его голове? А ещё дура. Она была начитанной, слишком умной и тычущей всех подряд этим фактом в нос выскочкой, но порой и невозможной дурой. Потому что вдруг еле заметно поднялась на носочки. Её лицо не могло находиться в такой близости. Просто нет. Драко не мог думать о ней как о девушке в том самом смысле. Но сейчас почему-то не получалось смеяться от абсурдности этой странной повисшей между ними паузы, и он просто застыл. Даже если подсознательно парень понимал, что она, к сожалению, не была уродиной, – природа так сильно виновата лично перед ним, — этот виток мысли не имел права на существование. Как негласное правило, инстинкт… Как раз именно инстинкты шептали что-то совсем другое на подкорке его мозга. Предатели. Он хотел наорать на них всех, даже не пытаясь расслышать. Само наличие шума уже сбивало с толку. Наверное, изначально это всегда было что-то вроде инстинкта самосохранения… но теперь, раз Малфой уже приготовился продать душу Дьяволу, он, видимо, ослабился. Этот ключ, открывший бы дверь к такому витку мысли, Грейнджер протягивала ему прямо сейчас, опуская настороженный взгляд на его губы. Драко был в шоке, что это вообще была дверь. Всегда думал, что стена, защищённая всем, чем только можно. Подсознательной окклюменцией, воспитанием, здравым смыслом. Чёртова Запретная секция. И если в его голове порядок сохранялся только благодаря ментальной библиотеке, то Грейнджер могла быть там только какой-то потрёпанной ненужной книгой, еле державшейся на нитях переплёта, той, которую он никогда не возьмёт в руки, если вообще заметит. Драко просто не знал или не думал о том, что зачастую именно такие книги становились самыми любимыми, а истории в них — самыми легендарными. Он продолжал откладывать её на дальние полки. — Грейнджер, — так жёстко как мог, — если хочешь по плохому, так и будет. Я предупредил. И, оттолкнувшись от полки рядом с её локтем, тут же развернулся и ушёл. Мысленно даже побежал. Как недостойно. Растирал шею, всё ещё чувствуя отпечатки пальцев чего-то на горле. Отпечатки маньяка. Только никто не будет подавать в розыск, ведь тот был слишком опасен. От таких оставалось лишь прятаться. А может, его имя и так было через чур громким, оглушающим, заставляющим волоски в ушах поседеть, и пока никто просто не верил, что здесь замышлялось дело именно его рук. Да и в принципе, страх как всегда был иррационален — ещё ведь не оставлено никаких улик. Так?