Нерон

«Тёплый летний день под названием «сегодня» навсегда запомнится ей в качестве особого свадебного торжества». Да уж, как же! Новые мысли коварно смеются над наивными прежними. Задохнувшись в тисках аппарации, Гермиона боевито заставляет себя не терять здравомыслие, даже несмотря на катастрофические последствия своей невнимательности. Недавняя ошибочная интуиция повергает в отчаяние. Эмоциональный всплеск разрушает контроль над телом, заставив пренебречь безопасностью, и подгоняет задёргаться в чужих руках, невзирая на угрозу расщепления. Но не получается! Как только она напрягается, отталкиваясь от него, Теодор плотнее сжимает её в объятии. Голова кружится быстрее аппарационного перемещения в соответствии с дальностью пункта назначения. Чем дольше, тем хуже. Кончик языка немеет, по телу проходит леденящий озноб… впрочем, быстро исчезающий из-за его горячих рук. «Свершённый Ритодетрапасо!» Зычный голос гоблина периодически бьёт по ушам, подтверждая трагическую реальность. В мыслях Гермиона уже давно падает на колени, заливаясь горькими слезами о своей девичьей судьбе. Сложно описать словами, как сильно её гложет чувство вины перед Роном и чувство стыда перед всеми остальными. Про чувства к Нотту она вовсе не хочет думать, но самые близкие значения безусловно связаны с крайней обидой за притворство и мнимый брак. Мнимый, да-да, она внушает себе, что всё можно исправить, ведь Теодор… Тео обманом скрепил с ней брачные узы. Гермиона считает его поступок не только подлым, но и оскорбительным. «Не плачь больше, я поймаю его для тебя». Очень смешно, Тео, очень! Ловит, в каком-то смысле, только — он её, а не наоборот! Нерон жмётся к ней в попытке спасти от расщепления. «Ты права, ведь сегодня у нас свадьба.» Зачем? Зачем? Зачем он так поступает?! Подавляя личные счёты, Гермиона понимает, что наиболее важная проблема, требующая решения, связана исключительно с похищением министра магии. Конечно, теперь понятно, что именно Кингсли — главная цель Принцепсов. По-видимому, они хотят обменять его на пленников Азкабана или поговорить с ним тет-а-тет, выдвинув свои категорические требования, а может, вовсе держать в заточении, чтобы отправить в Министерство одного Принцепса под оборотным зельем. Угрозу возможного кровопролития Гермиона не рассматривает, ведь до этого Принцепсы никогда не использовали непростительные заклинания. К счастью, при встрече с ними никто из авроров не погиб. Гермиона искренне уповает на сходство Нотта с Малфоем, который способен на сострадание… или хотя бы на разумный страх за последствия своих преступлений. Ну-ну! Проклятие! Они абсолютно разные! Тео непредсказуем. Как был в школе, так и есть сейчас! Гермиона хочет верить, что Тео не имеет глобально властных амбиций, ведь в ином случае она явно не справится с ним… с брачным партнёром… плохо, очень больно в душе и до безумия страшно! Наверняка мама и папа безмерно волнуются, а Уизли… все Уизли, закалённые войной, обладают львиной отвагой и смекалкой. Быть может, Артур и Билл смогут отследить аппарационный скачок. Гарри точно найдёт оглушённых Невилла и Луну, узнает детали их встречи с Принцепсами, он точно что-нибудь придумает… Да, всё будет хорошо! С каждой бедой во взаимоотношениях можно справиться при должной выдержке, которую Гермиона называет тактическим терпением. Подведя итог, она считает помощь министру первостепенной задачей и только потом подумает про отмену брачных уз. Обряд хоть и завершённый, но точно имеющий обратную силу… ведь так?! Вряд ли… В любом случае Гермиона ставит себе главную цель поймать Принцепсов, спасти Кингсли и… Разобраться с Тео? Разобраться? Быть может, проучить? Поколотить? Пригреть, ох, то есть огреть, да посильнее! Она просто в гневе за всё, что он делает с ней! Однако аврор в душе требует ясного ума и тяжёлой руки! Как только Гермиона чувствует замедление аппарации, она глубоко вздыхает и пользуется эффектом неожиданности. Он так и не выпускает её руку из захвата, продолжает прижимать к себе. Ей сложно сглотнуть из-за касания его плеча к её горлу. Мысли стремительно несутся, задавая много вопросов: сможет ли она отнять волшебную палочку и какой приём использовать для нападения. Гермиона немного расслабляет напряжённое тело, пытаясь обманом заставить Теодора подумать, что она лишилась сил или вовсе потеряла сознание, и… ну надо же, он и вправду уменьшает силу захвата. Удача! Если он не отпускает руку, то она обратит это в свою пользу. Гермиона считает про себя до трёх… Один! Чуть больше злости для повышения физической силы. Два! Сильно зажмуриться, а потом часто заморгать для остроты зрения. Три! Почувствовать твёрдый пол под ногами и поймать миг окончания аппарации. Быстро и резко, чрез меру сил, специально не теряя секунды для зрительной связи, Гермиона отталкивается от Тео для небольшого пространства между ними, чтобы в следующее мгновение замахнуться и ударить. С началом последующих секунд Гермиона пропускает через себя изумление и злость из-за его отменной реакции, ведь он успевает блокировать её удар, отдалив от своего лица. Но она продолжает вырываться: двигает другой рукой… брачной рукой… практически выворачивая его предплечье, и, сделав шаг назад, бьёт коленом, но… Неожиданный порыв воздуха вызывает ощущение хлёсткого удара по щекам, когда он делает рывок в сторону, избежав урона, и одновременно выворачивает её руку в другую сторону, насильно заставив следовать за вращением. Она теряет равновесие, переступая с ноги на ногу, пока не оказывается спиной к нему, и гортанно стонет от лёгкой боли, врезавшись в его тело. Слух улавливает ответный вздох с хрипловатой ноткой, опаливший её ушную раковину. На несколько мгновений она замирает от столь близкого контакта. Коварная ловушка захлопывается, когда он плотнее прижимает её к себе, обняв одной рукой вдоль талии, а второй обхватив горло. Столкнувшись виском к виску, Гермиона предельно напрягает спину и смотрит перед собой, успев при тусклом освещении оценить небольшую комнату, похожую на гостиную из дома на Гриммо. Она задыхается от частых вдохов, злясь на то, что он чувствует почти каждый участок её тела, но… Отмирает она из-за мелькнувшего стыда от своей же реакции на тесный контакт. Щёки обдаёт жаром, и Гермиона уверена, что он может кожей почувствовать её пылающий румянец. Срочно надо прекратить, поэтому она шипит сквозь зубы: — Отпусти, — завозившись, Гермиона давит лопатками и локтями на его грудь, пытаясь отстраниться, но для этого нужна точка опоры, и она случайно сама прижимается к нему нижней частью тела, паникует от ощущения интимного давления, и с губ срывается слово почти с жалобной интонацией, — пожалуйста! — продолжив ёрзать, она чувствует лишь усиление хватки. — Пожалуйста, отпусти! В памяти она чётко слышит нужное: «не держу», и сейчас вновь хочет услышать эти слова от Нотта. Ей неведомо, знает ли он степень её отчаяния, возникшего из-за роковых противоречий между разумом и чувствами. Умом она прекрасно понимает, что Нерона нужно бояться по причине всех последних происшествий в магическом мире, но Теодора, даже по минимуму известного ей со школы, ей не хочется опасаться из-за необъяснимой уверенности, что он не причинит потенциального вреда. Недавняя грусть и тоска из-за его фиктивной гибели мешают трезвому восприятию противника, но перед своей совестью Гермиона нуждается в правде, заключенной в смирении с тем, что она рада его спасению и… признайся… отчасти рада встрече… точнее была бы очень рада, увидев его при других обстоятельствах, где отсутствуют брачный обман и её похищение. Она набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы опять потребовать свободы, но он отвечает раньше: — Теперь я держу, — будто посмеиваясь над её надеждами, он сильнее сжимает руки и, проскользив носом по ушной раковине, добавляет в интонацию развязную дерзость, — и впредь не отпущу. Больше почувствовав, нежели услышав клятвенное обещание, Гермиона сбивает дыхание, грудная клетка судорожно поднимается, почти причиняя боль. Здравомыслие подгоняет к переговорам в качестве аврора с одной стороны и нарушителя с другой, но интуиция кричит про безнадёжность бесстрастной беседы, поэтому она снова бросается в атаку. Зажмурившись, ударяет головой и замахивается ногой назад, задев стопой его колено. В височной области сразу вспыхивают болезненные импульсы, которые на короткое время лишают её зрения, но даже с яркими точками в глазах Гермиона делает рывок и отскакивает от Тео, быстро развернувшись к нему лицом. — Ты не вправе предлагать мне смириться с этим! — повышенным тоном возражает она и замахивается для удара. Тео не нападает в ответ, лишь блокирует атаки. Гермиону гложет мысль, что он намеренно позволяет ей вырваться. Об этом говорит странного вида тонкая улыбка, косо прикушенная зубами. Однако другие мимические детали она не улавливает из-за стремительных движений. Ей даже удаётся толкнуть его к ближайшей стене, но… Удивительным образом у него получается обычным полушёпотом заглушить звуки блокированных ударов: — Я не предлагал, — он перехватывает её запястья и, чуть шире улыбнувшись, притягивает Гермиону к себе, и когда она налетает на него, прижавшись грудью, Тео наклоняет голову, договорив в область её пострадавшего от недавнего удара виска, — и не предлагаю, но… — уголки губ поднимаются еще выше, — вправе утверждать, — Гермиона вздрагивает, ощутив короткий и почти нежный поцелуй в висок на месте покрасневшей кожи. Через несколько мгновений скулы тоже алеют. Дышать тяжело, она едва не врезается лбом в его плечо, так сильно трясёт от всего происходящего и услышанных слов. Гермиона двигает руками, но Тео перехватывает запястья одной ладонью, сжав их за её спиной. — Нотт! — шипит она, пытаясь освободиться, но замолкает и заметнее содрогается, ощутив прикосновение к волосам. — Я знаю, — едва слышно говорит он, мягко зарывшись в её волосы чуть выше затылка, — знаю… — он говорит почти успокаивающе, на минутку Гермиона прикрывает глаза, когда Тео проводит губами от виска к корням волос и кратко дарит лёгкий поцелуй, но затем её паника возвращается, поскольку он прекращает гладить пряди на затылке и резко сжимает их, натянув до лёгкой боли. — Знаю. Твой стиль отчаяния горьковат на вкус, — округлив глаза, Гермиона перестаёт дёргаться, но бесконтрольная дрожь всё равно создаёт лёгкое трение между их телами, от его повелительной интонации появляется страх с долей невольного трепета, — а мой колоссально сладок, что означает идеальную конфликтную совместимость. От его алогичного высказывания, сказанного с саркастической ноткой, накатывает бурное волнение, которое вызывает необходимость зрительного контакта. Ощутив её намерение, Теодор слегка разжимает пальцы в волосах, позволив ей чуть запрокинуть голову. Гермиона напряжена, напугана, к тому же пойманный красноречивый взгляд ухудшает эмоциональное состояние, но… Неумышленно она теряется в собственных мыслях, рассматривая все особенности его лица. Особенности? Да, хотя это не то слово, которым можно описать его облик. Она просто смотрит. И он тоже. Словно почувствовав её потребность, Тео медленно убирает улыбку с лица и расслабляет лицевые мышцы, оставив в выражении лишь тёплое любопытство из-за её интереса. Сглотнув, Гермиона некоторое время всматривается в зелёные глаза, потом разглаживает взглядом его брови, лоб, тёмные волосы, подольше задерживается на белёсом шраме, который пересекает правую бровь и доходит до щеки. Гермиона невольно хмурит лоб, прослеживая эту неровность несколько раз. Она чувствует, как горят её щёки, от чего у Теодора появляется лёгкая улыбка. Приподнятый уголок губ привлекает её внимание. Сама не осознавая, как пристально и долго она застывает взглядом на его губах, Гермиона переступает с ноги на ногу, случайно задев его колени своими. Опомнившись таким образом, она вздрагивает и смущённо наклоняет голову, опустив взгляд. К её удивлению, он снова зажимает волосы, возвращая Гермиону в прежнее положение, и когда она поднимает глаза, Тео тихо, но повелительно произносит: — Смотри, — она пытается покачать головой, но он усиливает хватку. — Смотри на меня, и пусть у тебя не останется иллюзий. Ещё десять минут назад Гермиона панически нападала на него, не беря в расчёт другие способы спасения, но сейчас, за время анализа его внешнего вида, она немного успокаивается. У него есть физическое превосходство, мешающее понять, где спрятана волшебная палочка. Нужно собраться, попытавшись более-менее спокойно поговорить и отвлечь его. Больше не прячась от реальности, Гермиона смиряется с непостижимым фактом, что она нужна Теодору для каких-то только ему известных целей. Надо подыграть, ослабив его бдительность… — Каких иллюзий? — спрашивает она сбивчивым шёпотом. — Иллюзий о моей смерти, — отвечает он, поглаживая пальцами кожу чуть выше затылка, и понижает голос, — и невинных причинах твоего похищения. О нет, нет, нет. Она тратит большие усилия, чтобы не покраснеть от воспоминания его прежних слов: «Мы займёмся любовью позже, когда ты больше не будешь довольствоваться колдографиями». Поджав губы, она прикрывает глаза, собираясь с мыслями. Когда вновь смотрит, то замечает прежнюю косую улыбку и изогнутые брови в нежном выражении намеренно преувеличенной растроганности. У неё появляется желание закатить глаза. Она прочищает горло и старается говорить ровно и громко: — Теодор, — сделав резкое ударение на его имени, она делает короткую паузу и выгибает одну бровь, произносит поучительным тоном, — авроры не пожалеют усилий для поиска Кингсли, но у тебя есть время, чтобы всё исправить. Если отпустишь его, я помогу тебе и твоим друзьям избежать поцелуя дементора, а также… — но внезапно он выпускает волосы из захвата и прикладывает палец к её губам, запретив договорить. Она хмурится, смотря на него прищуренным взглядом, а Тео вообще не меняет выражения, словно ему всё равно, какое наказание последует за похищением министра магии. — Гермиона, — подражая её интонации, он выделяет имя, прикасается ладонью к щеке и поглаживает большим пальцем уголок её губ, — разве я сказал «его» похищения?! — она сильнее хмурится, а он сбавляет тон, слегка наклоняет голову, почти коснувшись её губ своими, и поясняет, — пусть у тебя не останется иллюзий о невинности причин твоего похищения, — ударение на слове «твоего». Не вспоминай. Ох. Не вспоминай о поцелуях с лже-Роном в спальне. Каждый мускул напрягается от прилива гнева, который успешно истребляет страх. Она смотрит на Тео и не находит отличий от того, кто прятал её от Маклаггена на школьной вечеринке. Если в тот раз ей удалось противостоять слизеринцу, то сейчас тоже получится! Вот только… Только жарко немного, виски поблёскивают, волосок прилипает ко лбу, щекотно, да и вовсе очень неудобно из-за давления на запястьях. Он держит сильно и крепко, пальцы начинают неметь, платье натягивается, тонко очерчивая грудь и бёдра… у него горячее дыхание, он не целует, но она чувствует тепло его губ на минимальном расстоянии. Боковым зрением Гермиона замечает пылающий камин и ряд полок с книгами и зельями, а чуть дальше — массивный длинный стол с различными механизмами, приборами и котлами для магических исследований, даже хрустальный шар на краю стоит… в общем, хаотический беспорядок: на раскрытых книгах навалены пергаменты и перья, рядом с ними совершенно неразумно расставлены свечи и стеклянные колбы с зельями, на другой половине стола расположены работающие механизмы, вроде волшебной астролябии и ветряной мельницы в миниатюре. Здесь тепло, сухо и тесно… спёртый воздух содержит запахи старинных книг и вязких масел, но… Рецепторы ловят и запоминают единственный запах, который исходит от его кожи, проникающий глубоко и навязчиво. Сглотнув, Гермиона старается держать прежний категоричный тон: — У меня нет иллюзий на твой счёт! Он снова наигранно выгибает брови на лоб, якобы удивляясь её серьёзной интонации. — Совсем? — усмехается он, устремив взгляд на её губы. Гермиона дёргает головой, разрывая контакт с его ладонью, которая всё это время поглаживала её щеку, и грубо огрызается: — Совсем! Какие иллюзии?! Само собой, аврор способен торговаться и принимать участие в сделках. Она ему нужна… Он не про это, вообще-то! Сделки с Принцепсами — возможное в будущем дело рук Кингсли или старшего аврора, но явно не Гермионы Грейнджер! Проследив за расстоянием от своей руки до её лица, Теодор слегка наклоняет голову к плечу и, оставив на губах усмешку, сужает глаза. Изо рта звучит долгий горловой звук, а потом… Гермиона вскрикивает от неожиданной смены положения: — Тео! Схватив за плечи, он быстрым рывком разворачивает Гермиону, поменявшись местами, и толкает её к стене. Дежавю. Из спальни… о нет! Снова боль в спине, короткая дезориентация… и её запястья, которые он прижимает к двери… то есть теперь к стене по двум сторонам от её головы… — А раньше, Грейнджер? — цедит он, сократив расстояние и прижавшись к ней телом, ей щекотно от жара его дыхания, когда он касается губами её шеи и ведёт их вверх под изгиб челюсти. — Когда ты рьяно отвечала мне, у тебя были иллюзии на счёт Уизли? Тема — табу. Память — табу. Всё — табу! Каждый мускул твердеет ради сопротивления. Гермиона краснеет и дёргается, но тыльные части ладоней корябаются о шершавую стену. Теодор не отпускает. Кусает… прикусывает кожу под подбородком, но область слишком маленькая, и она вздрагивает от чмокающего звука, с которым его губы соскальзывают… щекотно, капля слюны стекает по горлу, а затем… Нет, он не смеет упрекать её в произошедшем в Норе. Рон смеет! Но только не он! Она жмурится, чувствуя новый укус… больно, он всасывает кожу, зажимает зубами, а потом ведёт языком по выемкам от укуса… Коленки дрожат, она запрокидывает голову и сжимает пальцы в кулаки, врезается ногтями в собственную плоть для отвлечения… не чувствуй, не чувствуй… жарко… его волосы прилипают к её горлу, он щекочет. Щекочет душу. — Нет! — восклицает она, пряча ложь под гневом. — Не было ни секунды, чтобы я засомневалась в личности Рона! — идея сделать Теодору больно приходит вместе с пылким возбуждением от тесной духоты. — Он всегда целовал меня так же, как и ты! — голос падает, першит в горле, звучит короткий крик от нового укуса, его пальцы крепче сжимают запястья. — Даже лучше! — она почти в истерике откашливает слова, пытаясь звучать правдиво. К сожалению, очень некстати он отстраняется телом на небольшое расстояние, потом напорно делает движение бёдрами вперёд и одновременно давит ногой на внутреннюю боковую часть её колена, заставив расширить стойку. Держись! Держись, вдыхая чаще, но… Непроизвольный томный стон срывается с губ в самый неудобный момент: когда Тео драматично, с лёгкой злостью выдыхает через нос, опалив её горло, затем прижимает ладонь под нижнюю челюсть и давит, вынудив запрокинуть голову. Освобожденной рукой она с дрожью цепляется за лацкан его пиджака, сминает ткань в кулак, тянет непонятно в какую сторону… сразу во все. Влажные пальцы будто бы мгновенно делают ткань мокрой… Проклиная свою реакцию, Гермиона прикусывает нижнюю губу и слезливыми глазами встречает его горящий взгляд. Чуть сжав пальцы на щеках, он касается носом её лба, водит окружность, глубоко вдыхая, а потом: — Всегда? — с хрипловатой ноткой шепчет Тео. — Он делал так? — в комнате снова звучит её протяжной стон, поскольку Гермиона не успевает подготовиться к быстрому перемещению его губ, он поворачивает её голову в сторону и резко всасывает ушной завиток. Она дрожит, надавливая на его грудь, пытаясь оттолкнуть. Скользкий, горячий язык проникает в возвышение ушной раковины, кончик языка лижет козелок. Следом он выпускает из плена её вторую руку и грубовато обрамляет ладонью левую грудь, вынудив в безысходности застонать: — Д-да… всегда… — странным образом можно вспомнить лишь один интимный опыт минувшего часа, все остальные пропадают в темноте, но она продолжает словами убеждать обоих. Гермиона сама не понимает, как неубедительно звучит её приглушённый голос. Она ищет опору для второй руки, но затем по всему телу проходит сладостная судорога от того, что он посасывает мочку уха, верхней губой давит на межкозелковую вырезку, рукой сжимает грудь, а большим пальцем настойчиво собирает складки ткани и, проникнув под бюстгальтер, проводит кончиком пальца по соску. Если бы не было преграды в виде платья и нижнего белья, он царапнул бы сосок. От уха к ключицам и груди тянет теплом, постепенно переходящим в палящий жар. Соски давно имеют твердость, а тело охвачено влагой… — Да? — переспрашивает Тео и, проскользив ладонью от горла до бедра, опускается устами ниже, нежно целует под яремную вену. Голова цельно кружится. Невидящие глаза забиты солью. Пульс скачет, бьётся, льётся… возможно, кровь рвёт вены и не снабжает мозг… или нет, просто он прижимается губами к сонной артерии, ощутив сильную пульсацию, и облизывает посиневшее сплетение. Гермиона из последних сил, а точнее с остатками терпения сжимает руку в кулак, держа её вдоль тела, и пытается кивнуть. — Да, — выдыхает она, закрыв глаза и запутавшись другой рукой в ткани его пиджака. Но границы самообладания распадаются, когда он одной рукой массирует грудь, а другой быстрым движением задирает смятыми складками низ платья и прикладывает ладонь к её промежности… Из его рта раздаётся почти мученический, низкий стон. Когда указательный палец проникает под мокрое бельё и с влажным звуком попадает в выемку, с разных сторон слетают белёсые капли. Гермиона рефлексивно встаёт на мысочки, а потом наоборот опускается на стопы, подогнув колени, тем самым палец доходит до клитора, но… — Кто? — он задаёт вопрос, невесомо коснувшись губами её рта, двигает пальцем, покружив по клитору, а потом заводит ладонь под бельё, усилив стимуляцию влагалища. Её глаза крепко зажмурены, она насыщается его дыханием и тянется ближе к горячему источнику, но появляется преграда: ладонь, ласкавшая грудь, перемещается выше и придерживает шею, а указательный и большой пальцы давят под челюсть, не разрешая потянуться за поцелуем. Она остаётся на месте, тяжело дыша, не открывает глаза, но выпускает на волю гортанный стон из-за того, что Тео снова пускает ладонь вниз, но не дойдя до груди, захватывает край в вырезе платья и резко дёргает в сторону, порвав тонкую материю, на которой посередине появляется прорезь, открывшая туловище до пупка. В то же время средний палец делает возвратно-поступающие движения между половыми губами, на раскрытой ладони скапливается вагинальная смазка. Бельё липнет к его руке и при каждом трении впитывает влагу. Нарастающий жар охватывает гениталии, область вокруг клитора начинает покалывать… горит, горит… Сердце тоже горит, испытывая стыд перед всем миром за удовлетворение похоти от руки Теодора. Не получается соображать, её тяготит бремя алчной страсти. Отдалённо она слышит второй треск ткани… нет, не треск… он растягивает чашечки бюстгальтера, оголив грудь, одна бретель спадает с плеча, потянув за собой ткань платья. Тео прикасается к груди… Нет… нет… да… смазка стекает по бёдрам, он увеличивает темп, прижав указательный палец к клитору… давит, создаёт очень быстрое трение на малом участке… вокруг клитора и на середине… даже больно, сладостно больно… в какой-то момент он зажимает клитор между указательным и средним пальцами, и таким же сжатием пленяет покрасневший сосок. Она слышит своё имя сквозь призму оглушающего удовольствия… — Кто? — вопрос… он спрашивает… что-то спрашивает и улыбается, но… горит, горит… он тоже горит, его лоб горит, прижимаясь к её лбу. Чувственно, с придыханием захныкав, Гермиона, не открывая глаза, пытается качнуть головой, чтобы вспомнить вопрос. Чувствует беглый поцелуй, потом ещё один в щёчку и уголок губ… губ, губ, он двигает пальцами вдоль половых губ… колени напрягаются до хруста, как и пальцы на ногах. К счастью, он поясняет: — Кто был твоей иллюзией в спальне? — ещё горячее, клитор твердеет, теряя упругость, пальцы соскальзывают с пиковой точки, из-за чего приходится трогать грубее. Не только грубее, но и медленнее, дабы не терять середину клитора в выделениях и пополневших от прилива крови половых губах. Тело реагирует на замедление стимуляции низменной паникой, заставляющей Гермиону потребовать прежней скорости: она напрягает бёдра, сводя их друг к другу, отпускает лацкан пиджака, чтобы в следующий момент вновь схватить и потянуть на себя, приблизив Тео, а другой рукой резко зарывается в его волосы… мягко, густо, приятно… и давит на затылок, придвигая к себе. Сама подаётся навстречу, избавляясь от дистанции. Нескромно всосав его нижнюю губу в требовательном поцелуе, Гермиона чувствует далёкий наплыв тепла и под жаром эйфории теряет все эмоции, кроме сокрушительной искренности перед человеком напротив, поэтому с неохотой оторвавшись от губ, страстно тянет ответ: — Ты! Он плотнее прижимается к ней грудью, практически спасает от падения при наступлении оргазма. Гермиона до сих пор держит глаза закрытыми, но чувствует пекло от его сладострастного взгляда. Его проникновенный, тягучий голос повышает градус возбуждения до предельного перегрева: — Кого ты представляла перед собой? Жжётся, пылает… потягивает издалека и приближается… он трогает в одном быстром ритме… только не менять и не останавливаться… не ускоряться! Так! Так! Вот так, как сейчас. Так надо! Сила увеличивается, любая боль уменьшается, она отчаянно желает достичь пика… от него. С ним. — Тебя! — ответы превращаются в сокрушённые стоны. — Тебя! Тебя! Наступает… наступает к ней… он целует, но потом вздрагивает, словно что-то придумав, и отстраняет губы… Что? Что? Она хочет поцелуй… горит, горит! Вслепую тянется к нему губами, но… — Гермиона! — просит, он просит, почти умоляет. — Открой глаза! Она случайно наоборот сильнее жмурится. Каждый участок тела попадает под максимальное напряжение. Ногти царапают его кожу на затылке, затем тут же её пальцы с силой натягивают его волосы… — Открой! — требует он, положив ладонь на боковую часть шеи. — Тео, — сначала она со страстной чувственностью произносит его имя и… может быть, ошибается, но всё-таки слышит некий выдох облегчения. А потом она открывает глаза, хотя он больше не просит. И пропадает. Можно сказать, кончает в его глаза. Точнее кончает душой в глаза, а вагиной — в руку. Рот широко открывается в немом крике, мускулы натягивают кожу. Без ясной причины она не смеет нарушить зрительную связь, ведь он так жадно ловит её эмоции. Горячая волна оргазма потопляет с головой. В течение нескольких секунд тело каменеет из-за внутренних импульсов, а потом с каждым мгновением уходящего наслаждения все конечности получают внешние признаки свершённого любовного акта. На смену огромной силе приходит томная слабость. Дрожь окутывает влажное тело с приходом мурашек. Будто вынырнув из глубоких вод, она свистяще вздыхает. Осознание… Её беглый взор обращается то на один его глаз, то на второй. Он замечает появление у неё трезвой паники. Не прерывая зрительную связь, Тео аккуратно достаёт ладонь из нижнего белья, а Гермиона расслабляет руки, одна из которых держит его за волосы, а другая за пиджак. Карие смотрят в зелёные, как и раньше, но она видит, как его губы изгибаются в странной иронии, похожей на готовность к её новой дерзости или драке… но в то же время Гермиона замечает мелкий отблеск печали в его глазах… видимо, от того, что несмотря на интимную отзывчивость с её стороны, он прекрасно понимает, что добился всего принуждением… поэтому его усмешка кажется горькой… Она прикрывает грудь растянутым бюстгальтером и порванными клочками платья. Осознание… Он сглатывает и отходит на шаг, когда она прочищает горло для новых слов. Гермиона понимает, знает и видит, чего Теодор ожидает. Чуть вздёрнув подбородок, он готовится услышать от неё упрёки и обвинения. Да, осознание облегчает и одновременно ухудшает её жизненные принципы, тем не менее Гермиона теперь осознаёт, как нужно себя вести в его присутствии и как добиться настоящего диалога, в котором он будет ей доверять. Секунда, вторая, третья. Они смотрят друг на друга. Тео больше не улыбается, наклоняет голову к плечу, явно не понимая, почему Гермиона медлит с обвинениями, а она… Она неожиданно для него слегка приподнимает уголки губ и медленно подаётся к нему. Тео вздрагивает, нахмурив лоб, а Гермиона встаёт на мыски и осторожно обнимает его вокруг шеи, уткнувшись носом под мочку уха. Его тело становится более твёрдым, а руки остаются опущенными вдоль тела, словно в растерянности. А затем он слышит тихий, спокойный голос: — Спасибо, — зарывшись носом в его волосы за мочкой уха, она говорит очень нежно, — за фестралов…