Азия моя

             — Хватит реветь, — сказал Мил и невежливо спихнул со своего плеча голову Тайна. — Это слюни или сопли? Тайн всхлипнул и виновато придвинул ему салфетницу. Как же стыдно. — Что там у вас с Сараватом? — тем временем поинтересовался Мил, с лёту угадывая вектор проблемы. — У нас... — Тайн запнулся. — Нормально. А что? — Да ничего. Просто мне кажется, что девочки всё не могут между собой договориться, — противно сказал Мил. Тайн прищурился. Сейчас морду ему набью, суке. Что он имел в виду вообще. — Не психуй. Извини, — сразу же исправился Мил. — Но Сарават не выглядит счастливым. Он наклонился ближе, шепча в самое ухо. — И удовлетворённым тоже. Тайн отшатнулся. Покраснел. С интересом уставился на свой пустой стакан. И когда это он успел до дна выхлестать очередной коктейль? Мил придвинулся снова. — Расскажешь? Тайна затошнило. Он вдруг понял, что совершенно пьян. Что выбрал в собеседники самого неудобного человека из всех возможных и прямо сейчас действительно готов рассказать ему всё. — Насколько сильно я тебе нравился? — неожиданно спросил он Мила, уже махнув рукой на приличия — он напился, рыдал у малознакомого парня на плече, испачкал его в своих слезах и даже не собирался сейчас отрицать, что слезы эти от несчастливой любви. Мил отстранился и посмотрел очень внимательно. — С чего ты взял... — начал он, но Тайн перебил. — Я же достаточно привлекательный, да? — спросил в воздух и вздохнул. Это же естественно — хотеть кому-то нравиться в сексуальном плане. Хотеть нравиться своему парню, например. А если нет, то было естественным пойти в бар, напиться и подсесть к человеку, которому нравился когда-то. Тайн поморщился. Боже, он жалкий. — Тайн, всё в порядке? — поинтересовался Мил и встряхнул его за плечи. — Не знаю, что там у вас с Сараватом произошло, но... Бла-бла-бла. Тайн закатил глаза. Что произошло? Да каждый вечер происходило. Они целовались сухими сжатыми губами, потом быстро заползали каждый под своё одеяло и, давя в себе стоны, торопливо мастурбировали. Всё. Всё! — Так я всё еще тебе нравлюсь? — уже не так смело предположил он и попытался посмотреть с вызовом — красивый мужик он или кто. Мил вдруг тихо и грустно рассмеялся. — Не ты, — сказал хищным улыбающимся ртом и глянул серьёзными глазами. То есть? Тайн непонимающе повертел головой — красавчиков в баре было навалом, но Мил по-прежнему смотрел только на него. Обидно-снисходительно. Да ещё и задавал дурацкие вопросы, какие, наверно, задают на своих приемах психотерапевты: — Ты никогда не обижал девчонок в детстве? Не дёргал за косички, например? Или не отбирал у них кукол? Только ради того, чтобы она обратила внимание? Чтобы хотя бы посмотрела на тебя? Тайн ощутил себя немного глупо. Пьяно похихикал и отрицательно покачал головой — нет, он был примерным мальчиком, практически всегда он нравился всем просто так. Ему не нужно было отбирать игрушки. — А мне нужно, — ответил на это Мил с каким-то вполне определённым смыслом. — Ну и при чём тут вообще это? — непонимающе спросил Тайн, уже чуя ловушку, с трудом припоминая нить разговора, слова Мила и то — кто, кому и когда нравился. И вдруг вспомнил — «Не ты». «НЕ ТЫ». Тайн застыл. Сердце вдруг будто остановилось, снова забилось в горле противным кровавым комком. В пищеводе распёрло. — Не блевать, — тихо произнёс Мил незнакомым стальным голосом. — Пошли выйдем. Тайн согласно закивал, зажимая себе рот и кривясь от этого приказного тона. С трудом вылез из-за стола и, опираясь на руку врага, вышел с ним на горячий влажный воздух ночной улицы. С усилием поднял взгляд на этого влюблённого мерзавца и ядовито поинтересовался: — Так значит, для тебя я всегда был только чьей-то игрушкой? Уточнил: — Игрушкой Саравата? Да? Которую ты у него отбирал? Мил честно кивнул, и Тайна наконец с облегчением стошнило ему под ноги. Откашлявшись, он уставился на оттопыренные уши Мила. Ну, не в глаза же было смотреть. В его лживые, совсем не в Тайна влюблённые глаза. — Насколько давно? — спросил хрипло. — Ты в него влюблён? Оказалось, давно. И серьёзно. Поэтому, предупредил Мил, я имею право сказать тебе всё то, что скажу сейчас. Ты же не понимаешь даже, как тебе повезло. Ты Саравата просто не видишь. Ты не смотришь на него! Только принимаешь ухаживания, не думая, что за ним ухаживать нужно тоже!!! Он вовсе не такой, каким ты его себе напредставлял! Мы все желаем быть любимыми. Это намного проще, чем любить самому. Как же удобно: быть рядом, купаться в его обожании и не открывать глаз. Не смотреть. Не замечать. Ничего о Саравате не знать, кроме того, что он от тебя без ума. Ваши гитарные вечеринки не в счёт. А ты вообще видел, какой он красивый? Какой чувствительный? Какой... нежный? Как можно терять время и не делать с ним... все эти сладкие, любовные вещи? Из-за чего ты плачешь? Это же смешно. Зачем ждёшь? Я бы не ждал. — Заткнись, — оцарапанным блевотиной горлом проскрипел Тайн. — Заткнись! Откуда ты вообще взял, что мы всё ещё не... — А я не прав? — перебил Мил слишком уверенным тоном, и морду ему набить захотелось ещё отчаянней. Почему всё так перевернулось буквально за минуты? Мир уплывал. — Не смей, — выцедил Тайн. — Подходить к нему. — Подойду, если ты продолжишь ждать чего-то от него и ничего не будешь делать сам, — с угрозой предупредил Мил. — Ты же не с девушкой живёшь, Тайн. У тебя есть возможность выбора своей роли. Ты кстати в курсе, что твой парень девственник? Тайн вздрогнул: почему-то от этих слов Мила сладко заныло внизу живота. В сочетании со словами «нежный» и «чувствительный» знание о невинности Саравата приобретало незнакомую прелесть. Рождало предвкушение, которого раньше не было. — Решай проблему, — жёстко сказал Мил, выдирая Тайна из пьяных грёз. — Иначе я... — Что — ты? — вскинул голову Тайн, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и его снова вывернет пустой желчью. А Мил злодейским голосом предупредил: — ...иначе я это сделаю. Потому что абсолютно точно знаю, каким нужно с Сараватом быть. Перестав держать локоть Тайна, Мил развернулся и зашагал прочь. Тайн понял, что падает, когда уже неловко припечатался об асфальт задницей. От неожиданного ощущения боли физической стало странно хорошо. Однозначно, блевать расхотелось.       Дома было тихо. В спальне темно. Там уже давно зрело то самое напряжение, тот самый страх и вообще — то самое. Ожидание, которое предшествует первому сексу, которого между ними всё не случалось. Хотя Сарават раньше ясно давал понять своими ухаживаниями, что... А что, собственно? Тайн быстро разделся до трусов и включил тусклый ночник. Сарават, всё ещё в домашней одежде, раскинулся звездой на спине, заняв почти всю спальную площадь их кровати. Лицо казалось безмятежным. Круто изогнутые его губы, причмокнув, приоткрылись. Тонкая ниточка слюны потекла на наволочку, и Тайн неожиданно для себя протянул руку к этим губам и небрезгливо стёр с них влагу. Подумав, протолкнул палец между губ. Во рту было мягко, мокро. Подушечка упёрлась в передние зубы, тёплое дыхание пощекотало запястье. Фруктовая нотка чужого выдоха напомнила Тайну о только что выпитых коктейлях. Он склонился к лицу Вата ближе — дыхание его хорошо, крепко пахло алкоголем. Вот как. В спящих людях мы всегда видим нечто детское и по-милому беспомощное. Ват однозначно был беспомощен, пьян и неожиданно притягателен со всеми своими мягкими расслабленными изгибами. Даже резкий излом кадыка на шее смотрелся изящно. Плавные линии бедра перетекали в линии паха, где под штанами между ног явно обозначился бугор аккуратного члена. Но впервые все эти брутальные акценты не казались агрессивными. Их напрочь перечёркивала каштановая женственность, с какой спящий Сарават вдруг закинул руку себе за голову, что-то тихо прошептав во сне полными, сочными, фруктовыми своими губами. Тайн смотрел зачарованно. Действительно, чего он ждал? Так долго? Думая, что Сарават первым что-то сделает с ним. Кто вообще сказал. Это был пожар. Тайн содрал с себя трусы — было плевать, было не стыдно, было некогда задаваться вопросом этичности. Он горел. Был абсолютно свободным, голым, твёрдым, дурно пахнущим алкоголем, рвотой и собственным потом. Поэтому уверенной рукой перевернул Вата на живот и стянул с его бёдер штаны до самых лодыжек. Сместился сам, нависая сверху, и Сарават под ним оказался неожиданно меньше, тоньше и гибче — и вот зачем он так сейчас изгибался, блядь? Возбуждение взялось из ниоткуда, рождаясь из смеси пьяной злости, ревности и тихой влюблённости, что тлела на самом дне сердца, всё никак не разгораясь до состояния яростного пламени. До этого дня. Извини, прошептал он в розовое ухо Вата. Его волосы щекотали Тайну губы. Эти волосы были мягкие, пахнущие каким-то цветком; от Саравата вообще вкусно пахло — сладкими фруктами с алкогольной нотой, мужской косметикой, их общим шампунем. Постойте, у них был цветочный шампунь? Вероятно, очень хороший: Тайн удивлённо пропустил сквозь пальцы отросшие пряди блестящих волос; пара локонов упала на подушку мягкой волной. — Ты на девочку сейчас похож, — констатировал восхищённо, вдруг отчётливо понимая, о чём говорил Мил и что именно собирался с Ватом сделать. Снова стало пьяно, туманно. Легко. Никаких вопросов — а что нужно делать? — не возникло. Без труда нашлась в тумбочке бутылочка с прозрачным гелем, Тайн выдавил себе на член побольше, взялся за него, им же размазал между ягодиц Вата скользкую влагу. Сарават завозился, просыпаясь, застонал, когда Тайн тяжело навалился, попытался протолкнуть головку... — Сарават, Ват, Вати, — зашептал Тайн пьяно, ласково, уже зная, что причинит ему боль. Что уже её причиняет. — Ну, куда ты, не вырывайся! Я всего лишь хочу... хочу... — Что... — забормотал Сарават. — Что? Что ты делаешь? Пусти! Ты... Больно, Тайн!!! Перестань! Тайн прижал его к матрасу сильнее, надавил коленями на внутренние стороны его бёдер — ляжки разъехались, и он впечатался в упругие ягодицы, въехав в Вата неожиданно легко и до конца. Ват вскрикнул от болезненного проникновения и сжался. — Ты что... Ах.... Блядь! Боль... но... — с трудом выстонал, замирая, задыхаясь от ощущения чего-то инородного в своём теле и боясь от этого даже пошевелиться; сжимая в кулаках простынь, пьяно кривя лицо в непонятной гримасе — морщась то ли от боли, то ли от тошноты. А может — от того и другого. Тайн успел подумать — главное, чтобы тошнило его не от меня. Пожалуйста. Всё, что угодно. — Будем трахаться, я хочу тебя, — прошептал он грубо, стараясь произнести эти слова по-мужски хриплым уверенным голосом. — Идиот, — выдохнул Сарават. — Ты пьяный совсем. Пусти меня. Немедленно! Я... Я... Ну что — ты??? Куда я теперь тебя пущу? К кому? К тому влюблённому в тебя, похотливому мачо? Почувствовав, что не пускают, не вырваться, Сарават беспомощно произнёс: — Ты почему не сказал, что... Мы же могли поговорить... Чёрт. Пусти. Пусти же!!! Тайн, задрав его футболку, смотрел на острые, влажно блестящие в свете ночника позвонки и торчащие лопатки. Ощущал под собой дрожь напряжённых мышц, силы которых всё равно не хватало, чтобы высвободиться. Думал, какое на хер поговорить, они уже просрали этап разговоров, они ходят теперь в бар поодиночке, напиваются и «не выглядят счастливыми»! — Я этому гаду с архитектурного завтра морду набью, — проговорил отчаянно. — Влюблён он, посмотрите. — Что? Кто? — непонимающе переспросил Сарават, но Тайну показалось, что всё он понимает, принцесса чёртова. Возбуждение накрыло, и было оно злым, сильным. Тайн сделал пробное движение бёдрами, Ват застонал. Подожди, боже, подожди, зашептал. Тайн сжал пальцы на белой плоти его ягодиц, успокаивая дыхание, уговаривая себя не торопиться — девственник он, помнишь? — и почему-то возбуждаясь от этого смущённого «подожди» ещё сильнее, ярче, как никогда не случалось у него с девушкой. А может потому, что случилось именно с Сараватом? Который так и не сказал обидного «не хочу»; который — «подожди»... Тайн плыл в каком-то тумане — туман помогал не думать о том, что, в общем-то, с парнем у него это тоже впервые. Впервые вместо привычной усмешки он чувствовал сейчас нежную растерянность Саравата. Ту самую мягкую каштановость и медово-сонную сладость, на которые так хорошо у него встало. И почему Тайн раньше не замечал? Ему захотелось поцеловаться, уткнуться в Вата, укусить, облизать, переплести пальцы, стать невозможно с ним нежным. Ещё хотелось втиснуться в него глубже, по самое не могу, но головка всё время куда-то упиралась, таранила мягкую стеночку, и Ват болезненно стонал. Ёрзал под ним, уводил бёдра, потом вдруг замер и со вздохом уткнулся лбом в подушку — Тайн членом почувствовал, как приятно расслабились все его мышцы. Ну, вот и всё, всё, прошептал ему, понимая, что внутри у Вата наконец разошлось, размякло, впустило до конца. Тайн опустил взгляд вниз, глупо смущаясь смотреть, боясь увидеть что-то некрасивое. Но там, где их тела соединялись, была только голая влажная кожа, белые раздвинутые ягодицы Саравата и покрасневший член Тайна, который равномерно погружался в подстроившееся под него мужское тело. Ощущение обладания стало полным и абсолютным. И это было так прекрасно, так горячо. Тайн понял, что завис в бесконечной секунде от оргазма, запоминая их первый раз и чувствуя, что снова сейчас расплачется. Член стал ужасно твёрдым, Тайн опять причинял боль — Сарават расхныкался, свёл лопатки, снова попытался увести бёдра, потом схватил за руку, а Тайн переплёл их пальцы, никуда не пуская. — Сейчас... Потерпи... Я сейчас... — зашептал он в предоргазменном забытьи, заработал бёдрами быстрее, позволяя побыть себе чёртовым эгоистом; удерживая в себе будущую нежность, но уже думая о поцелуе, как о чём-то самом важном, что должно обязательно произойти после этого между ними. Резко и глубоко вставил, в животе разлилось обжигающее тепло, Тайн дёрнулся от первого, самого сладкого спазма, чуть не упал на спину лежащего под ним Вата; подумал, что слишком наверно быстро всё кончилось, скорострел он, позорище какое, но пока сперма выплёскивалась внутрь Вата, Тайн успел ощутить его облегчённый вздох и заметить, как расслаблено наконец опадают выставленные изломанными крыльями лопатки. Никакого поцелуя после не случилось — Сарават зло вывернулся из-под него, натянул штаны, одёрнул футболку, сбежал, только дверь душевой хлопнула. Тайн так и остался сидеть потным, голым на их только что осквернённой кровати. Потом долго ждал Саравата под дверью ванной, стучал, что-то говорил; тут же замолкал и прислушивался. Сарават вышел полуживой, бледный, растрёпанный и влажный от воды. Безбожно красивый всё равно. И Тайн инстинктивно подставил плечо, а следом и руки, подхватывая покачнувшегося своего парня в объятия. И пока нёс его на руках в спальню обратно, Сарават — вот тебе новость — казался ему не слишком тяжёлым, будто с рождения имел тонкую девичью кость. Гибкий, нежный, каштановый мальчик, с которым обязательно нужно было сделать все эти сладкие, любовные вещи. Тайн осторожно уложил его на кровать, снял залитую водой футболку, отводя взгляд от красивых напряжённых сосков — таращиться на соски Вата теперь казалось делом неприличным. Будто он раньше их не видел. Сарават, не сопротивляясь, лишь смотрел на него немного мутным расфокусированным взглядом. Тайн набросил на него пуховое одеяло, трусливо мечтая, чтобы Ват натянул его себе на голову. Чтобы не видеть этих его шоколадных, круглых, непонятных глаз. — Это был мой первый раз, — сказал наконец Сарават тихо, и Тайн снова подумал про спасительное одеяло, которое вряд ли помогло — он всё равно услышал бы из-под него этот тихий упрёк. — Прости, — растеряв после оргазма весь хмель и браваду, ответил Тайн. Подумал про поцелуй, про необходимую заботу, про нежность, которая должна была между ними быть, но почему-то не было. Потянулся к лицу Вата рукой, перехватил за шею, снова принуждая, снова применяя силу, но теперь получая полноценный отпор. И через несколько минут оказываясь на разворошенной от их борьбы постели снова на Саравате сверху. На задыхающемся своём парне в перекрученной одежде и с отчётливо видимым под тканью штанов немного эрегированным членом. — Прости, — упрямо повторил Тайн, — но я должен тебя поцеловать. И они снова боролись, потому что Сарават целоваться однозначно не хотел, и Тайн даже понимал — отчего. Он чувствовал себя грязным, мерзким. Плохим. Ещё чувствовал иную, совсем не такую, как прежде, влюблённость в этого красивого человека, а ещё — новый, заинтересованный взгляд Вата и уже что-то абсолютно твёрдое между его ног. Эрекция была хорошим, да просто замечательным симптомом, и новорожденное любовное чувство накрыло Тайна с головой — не так уж страшно вышло: Сарават лежал под ним совсем незнакомый, но трахнутый, нежно-каштановый и возбуждённый. Смотрел, не отводя глаз. И всё ещё надеясь на поцелуй, на продолжение, Тайн смотрел в ответ на него, так похожего на нежную принцессу, а где-то — всё равно невозможно брутального. Всё ещё не выглядящего «счастливым», но что-то около того.