Азия моя

                    И дело было не в том, что мальчишка действительно оказался на редкость красивым. Айдол, мать его. Дже Ха посмотрел сердито — опоздавший У Ён сидел как раз напротив. Их разделял широкий стол, солнечный луч, упавший на столешницу, и парочка десятилетий. Наглый мальчишка задержал всех на полчаса. Первая вычитка шла из рук вон плохо. Дже Ха не собирался оспаривать право режиссёра выбирать актёров, даже если актёры эти и казались такими непрофессиональными. Сам справился, без предупреждения стащив избалованного сучонка со стула, швырнув его в середину зала так, чтобы все остальные повернули к ним головы и уставились именно на него. Сейчас заистерит, вполсилы проговаривая свои реплики прямо ему в лицо, подумал ещё Дже Ха. Сейчас психанет. Откажется. Мальчишка замер. И вдруг плавно, мягко, по-кошачьи, кошки так умеют — перетекать из одной реальности в другую — перетёк в своего персонажа. Ну привет, мой юный сумасшедший любовник, выдохнул облегчённо Дже Ха. Будем теперь репетировать? И драматично вышел из помещения, только что дверью не хлопнул, краем глаза замечая, как утирает рукавом слёзы его впечатлённый партнёр. Легкомысленно не стал задаваться вопросом — кому эти слёзы принадлежали. Наверно, зря. Сценарий пьесы был по-хорошему живой, с модной гейской начинкой и детально прописанными эмоциями двух отчаянно влюблённых друг в друга мужчин. Прекрасно выстроенная драматургия каждой сцены тревожила и волновала, звала за собой в придуманное зазеркалье, и это опять происходило с Дже Ха, он чувствовал, как тонул. Ещё чувствовал аншлаги, уже на репетициях улавливая призрачный отзвук эха будущих аплодисментов; не сопротивлялся и не останавливал себя, погружаясь в ненастоящую чужую жизнь. Всё также продолжал жить, дышать, бегать по утрам, но уже на пределе возможностей; мысленно повторял реплики, проживая дни в зыбкой иной реальности и думая о несуществующем человеке, о мужчине, которого любил, непозволительно много времени. У мужчины этого было прелестное овальное личико и подведённые карандашом глаза. Дже Ха спрашивал себя снова — замечал ли он раньше, насколько айдол был красив? Хотя не в этом, конечно, было дело. Жаль, мальчика зацепило тоже. Слишком жарко и неожиданно. Так сильно, так правдоподобно, что даже пришлось уточнить, гей — не гей? У Ён тихо выдохнул — нет. Нет, конечно. Мне нравишься ты, хён. И, послушный рукам Дже Ха, сделал последний шаг назад. Лопатки его прижались к холодной кирпичной стене. Чтобы видеть черты его юного лица, Дже Ха чуть прищурился — в гараже был полумрак, и пожалуй, слишком быстро они здесь очутились, после солнечного утреннего света нырнув в единственное приватное место поблизости. Мальчишеские губы оказались приятно-упругими, раскрытыми для поцелуя. Дже Ха не планировал прикасаться к чужому телу, держался обеими руками за стену, устанавливая этим границы для пойманного мальчика. Или это мальчик его поймал? Они целовались, а потом его айдол чуть отстранился и посмотрел. Туманно, сладко посмотрел, сам поднял свои тонкие руки, обнял за шею, притянул. И вот они целовались уже с языками, Дже Ха всё так же не собирался трогать его, но правая рука машинально обхватила затылок, запутала пальцы в густых коротких волосах, не отпуская из поцелуя, а левой Дже Ха продолжал касаться стены — не чтобы удержать, а чтобы самому удержаться: колени после бега были плохими. Хотелось упереться ими в стену тоже. Дже Ха протолкнул одно между ног У Ён. Тот разорвал поцелуй. Обнял крупное мужское тело поудобнее, выгнул шею, подставляя под губы её; красиво запрокинул голову, открыл бессмысленные глаза, что-то рассматривая в несуществующих вселенных, которые видел вместо потолка захламлённого старьём гаража, где пыль кружилась маленькими торнадо в проблесках солнца. Сердце заныло. Мой любовник. Мой мальчик. Сколько осталось нам твоей любви? Какой ты послушный сейчас в моих руках. Ничего не оставалось делать, как только схватить его в охапку, посадить в машину, увезти к морю — как в последний раз. Показать солнцу, синему небу, понимающе улыбающемуся работнику серфстанции... Надышаться солёной водой, насмотреться на голые розовые пятки и всё остальное, упруго затянутое в гидрокостюм. Вдохнуть-выдохнуть и выдохнуться в свои сорок от вынужденной физкультуры окончательно. Прожить рядом закат. Обнимаясь, окунуться в сумерки. В темноте летней ночи опрокинуть влюблённую юность на песок, не дав наглядеться на звёзды. Целовать, целовать. Закрыться на рассвете с У Ён, уже обречённом, в их большом джипе... В голове мелькало что-то ненужное — реплики прошлых сцен, вся их несчастливая придуманная история, и Дже Ха с трудом вспоминал — эта сцена, эта ночь, которую проживали они сейчас, существовала ли она на бумаге сценария? Или это его собственная импровизация? Нужна ли она или уже достаточно. Мальчик лежал с ним на заднем широком сиденье джипа, прижатый спиной к его груди. Мальчик повернул голову и ласково улыбнулся ему. — Хён. Дже Ха понял, что утонул не он один. И что эта созданная ими восхитительная имитация, уже интегрированная в реальность, должна быть завершена, как всегда должна быть завершена любая театральная сцена. Поэтому Дже Ха медленно вжался бёдрами в ягодицы лежащего рядом мальчишки и ответил на его улыбку новым поцелуем. Он не собирался с ним трахаться. Острого желания не ощущалось. Но момент просил чувственного финала. Они тёрлись. Дже Ха засунул пальцы ему в рот. Айдол сосал их. Красивый, испорченный кратковременной славой мальчишка, которого Дже Ха затянул с собой. Не гей. Дже Ха опустил руку, просунул кисть под ремень джинсов У Ён. Нащупал в белье мягкий, чуть влажный пенис. Подумал — я тоже не гей. Сжал ладонь, злясь. — Давай же, ну, — процедил сквозь зубы, мешая в себе и эту злость, и неожиданную нежность. У Ён закинул руку назад, обхватил его шею, выгнулся, сам расстегнул на себе джинсы, дав рукам Дже Ха больше свободы. Развёл ноги. — Я люблю тебя, — прошептал чужим голосом. — Я хочу быть твоим, — прошептал ещё жарче — фраза была слишком красивой и неестественной, но совершенно ладно легла в момент. — Я уничтожу всё, что помешает мне быть с тобой, — сказал дословную реплику своего персонажа. И уточнил: — Я уничтожу всех. Дже Ха застонал, будто это ему мастурбировали. Пальцами вслепую смял мягкий кончик члена, стянул с головки лишнюю кожу, обнажая чувствительную вершину, сильно и жёстко надавил пальцем на щель уретры, собрав подушечкой слизь. Мальчишка сладко застонал в ответ, извернулся, оказавшись лицом к лицу; снова подставил губы. Дже Ха медленно вытащил руку из его перекрученного белья. Чужая разворошенная ширинка оказалась напротив живота. В футболку упёрся голый мальчишеский член, дрожащий, влажный, уже эрегированный. Дже Ха не мог отстраниться — позади была спинка сиденья. Да и зачем. Вот же он, твой красивый юный любовник, который любит настолько сильно, что скоро запрёт тебя в каком-то подвале, убьёт твою жену, покалечит тебя и повесится сам. Это последний раз, когда ты можешь вот так бездумно его целовать. Сделать с ним что-то красивое. — Снимай, — сказал Дже Ха прямо в губы своему айдолу и потянул его джинсы вниз. У Ён посмотрел влюблённо-влюблённо и обнажил послушно белые круглые ягодицы. Глаза его блестели, как неживые стекляшки. А ранним утром Дже Ха стоял на пустой парковке, растрёпанный, босой и очнувшийся, провожая глазами уезжающий джип, из которого его, сонного, вежливо вышвырнули, и который увозил его мальчика. Ветер трепал волосы и край белой, чуть влажной спереди футболки. Пятно до сих пор было липким и пахло чужим телом. В брюках было мучительно тесно, запоздалая радость от рассветных поцелуев была... запоздалой. Тебе уже сильно за сорок, хён, сказал Дже Ха сам себе и усмехнулся. Все-таки хорошо вышло, что ничего не вышло. У тех, в пьесе, не вышло тоже. Премьера была назначена на послезавтра. Дже Ха освобождённо улыбнулся, запрокинув голову в небо. Он медленно, очень медленно всплывал. У края дороги быстрым отчаянным шагом шла к нему его неубитая жена. Её волосы так же трепал ветер.