Хорошим девочкам не везёт в любви

– С днем рождения, дорогая! Амено входит к ней в комнату без стука в десять утра – Харуми сонно таращится на нее из-под груды подушек и недовольно стонет. – Мам… – Что? Вставай, и идем завтракать, – мама садится на кровать и ласково треплет дочь по спутавшимся за ночь волосам. – Тебя ждет подарок. – Ты же знаешь, что я не праздную день рождения. – И это очень глупо, – назидательно говорит Амено. – В любом случае, этот день важен не только для тебя, и я хочу вручить своей дочери небольшой презент, так что поднимайся. Когда Харуми, зевая и одергивая домашнюю футболку, появляется на кухне, ее уже ждет завтрак, цветы и коробка, перевязанная белой лентой. – Не выспалась? Ты вчера поздно вернулась, – в голосе мамы проскальзывает нотка осуждения. – Немного задержалась, да, – миролюбиво отвечает Харуми, не желая начинать утро со спора. – Это мне? – Да. Открывай скорее, – мама с нетерпением ждет реакции дочери. – Мам… Не стоило так тратиться, – Вада смущенно вертит в руках новый телефон. – У меня и старый в неплохом состоянии. – Нет уж, мы же договаривались, помнишь? Это та модель, которую ты хотела. А насчет денег не беспокойся, – Амено запинается, но все же говорит это вслух: – Благодаря твоему соулмейту я отдала долг, так что все в порядке. Харуми оставляет последнюю фразу без ответа. В их квартире в последние дни поселяется тишина – стоит кому-то случайно задеть тему истинных, как они с мамой расходятся по разным углам. Неодобрение матери Харуми чувствует кожей, но сегодня… – Большое спасибо, – она обнимает маму, утыкаясь носом в шею. – Я тебя люблю, мам. – И я тебя. Только вот я забыла купить чехол, – Амено виновато улыбается. – Но так даже лучше – сможешь сама выбрать. – Хорошо, – Харуми отвлекается на сообщение от Маки. – Ран? – не удерживается мама от вопроса. – Маки, – поправляет ее дочь. – Поздравляет. А Ран не поздравит. – Почему? – изумляется Амено. – Он не знает. Неодобрение в глазах матери с каждой секундой приобретает все более массивные формы, поэтому Харуми поспешно говорит: – Мам, только не надо, а? Я не люблю этот праздник, но если бы он спросил, то сказала бы. Но он не спрашивал, а самой говорить как-то глупо. – Надо было сказать, – хмурится Амено. – Хочешь все решать сама, а таких вещей не понимаешь. Ладно, поступай, как знаешь. Ешь давай, впереди еще сладкое. – Ну не с утра же, мам, – возмущается Харуми, но особо не возражает. Один раз ведь можно, верно? Облизывая ложку от крема, она болтает по телефону с Маки, принимая поздравления, затем трубку берет Цувада, рассыпаясь в благодарностях и пожеланиях. Когда он доходит до «счастья в вашей с Раном жизни», Харуми тактично его прерывает, говоря, что ей пора бежать. Ей и в самом деле уже не терпится купить чехол и начать пользоваться новым телефоном. Натянув легкий свитер поверх майки – утро выдалось прохладным, – она целует маму в щеку и выскальзывает из дома. Солнце приятно согревает обнаженные ноги в шортах и плечи – Харуми поправляет сползающий свитер, довольно щурясь, и решает сократить путь через переулок. И каким же неприятным становится ее путь, когда она слышит звуки борьбы и тонкий женский крик. Вот черт, – Вада застывает в метре от поворота, нервно сжимая во вспотевшей ладони телефон. Из-за угла доносится чей-то кашель, мужской хохот и угрозы. Два человека. Нет, три, – лихорадочно думает Харуми. – Посмотреть или вызвать полицию? А если это не драка? Она тихо подходит к стене и осторожно выглядывает. Действительно не драка, а избиение. Двое крепких парней мутузят другого – хилого мальчишку с взъерошенными светлыми волосами. За его спиной испуганно жмутся друг к другу две девушки. – Ну, получил, малец? Будешь еще рот свой разевать в нашу сторону? Удар под дых выбивает из мальчика весь дух – он беспомощно сгибается, ловя ртом воздух, но упрямо сипит: – Буду делать… Что захочу! – Такемичи, не надо! – боязливо пищит одна из девушек, та, что посветлее и пониже. – Давай просто уйдем! – Как будто мы его отпустим, – сплевывает на землю один из мучителей, и в нем Харуми узнает парня из бара Джимпачи. Кажется, Гозоэ? – Негоже членам других группировок шататься по Роппонги, где правят Хайтани! Идиотизм, – мелькает в голове у Харуми, пока она набирает номер Риндо. Рану не звонит, потому что по ее представлениям он должен мирно спать в кровати, поедая таблетки и запивая их чаем. – Хару? – Риндо, на удивление, бодр и весел. – А чего мне звонишь? На заднем фоне слышится какой-то гомон. – А ты не дома? – уточняет она. – Нет, мы с Раном выбрались по делам. И он уже пожирает меня гневным взглядом, – хохочет Хайтани. – Тогда дай ему трубку, – обреченно шепчет Харуми, понимая, что надо было все-таки звонить соулмейту. – Доброе утро, тыковка. Я думал, ты еще спишь, – хриплый голос мурашками оседает на ее коже. – Я сейчас возле какого-то переулка, и тут двое парней избивают одного, – торопливо сообщает она вместо приветствия. В голосе Хайтани звучит беспокойство. – Уходи оттуда. Немедленно. – Я бы с радостью, но, Ран, это одни из тех, кого ты называешь своими подчиненными. Она даже не скрывает презрение, буквально выплевывая эти слова. – С чего ты взяла, что это мои люди? – спокойно интересуется Ран. – Потому что один из них назвал твою фамилию. И он был в баре Джимпачи, а еще я видела его на стадионе, когда вы собирались избить Хэчиро, – зло говорит Харуми. – Кажется, его зовут Гозоэ. В трубке воцаряется секундная тишина, затем Ран спрашивает: – Тебе всегда так везет на драки? – Нет, – честно отвечает Вада. – Это началось после того, как мы встретились. – Я решу этот вопрос, когда ты уйдешь оттуда. – Нет, реши его сейчас, – настойчиво цедит Харуми. – Здесь еще две девушки, я никуда не пойду, пока они не будут в безопасности. Тяжелый вздох и недовольство в голосе соулмейта ясно дают ей понять, что он чертовски зол. – Хорошо. Подойди и дай кому-нибудь из них трубку, – велит Ран. – Лучше Гозоэ. Он не отпирается – значит, она права. Это действительно его подчиненные. Харуми чувствует себя так, словно ее окунули в грязь. На негнущихся ногах она направляется прямиком к группе людей – удивление в глазах Гозоэ сменяется легким недоумением, когда она застывает напротив него, протягивая телефон. – Тебе чего? – хмурится второй парень. – Иди, куда шла. – Заткнись нахуй, Ямаширу, – Гозоэ резко обрубает его. Он, в отличие от товарища, ее узнает. – Кто там? – Ран, – выдыхает Харуми. Гозоэ берет сотовый как гремучую змею и молча прикладывает к уху. Харуми не в курсе, что говорит ему Ран, но лицо парня бледнеет прямо на глазах, после чего он довольно жалко оправдывается: – Это парень из «Токийской Свастики», бывший глава первого отряда… Да, ты же сам сказал… Конечно, этих мы не собирались их трогать! Шел прямо по Роппонги… Ну, да. Ага. Я все понял. Он нагло сбрасывает звонок на ее телефоне и возвращает его хозяйке. – Что сказал Ран? – Велел всем ждать здесь, – Гозоэ окидывает ее таким взглядом, что Харуми становится не по себе. На всякий случай она отходит подальше, к тому несчастному, возле которого хлопочут две девушки. Одна из них, с волосами, цветом напоминающие ее собственные, тихонько шепчет Харуми: – Большое вам спасибо! – Да, – подхватывает вторая, – спасибо! Избитый парень заходится в кашле, и обе тут же бросаются к нему. – Такемичи, сиди смирно, – выговаривает первая. Харуми отмечает, как ее руки тянутся к нему, но тут же застывают в паре сантиметров. – И чего ты к ним полез? Видишь, к чему приводят уличные драки! – Хината, да я же защитить вас хотел, – слабо возмущается парень. – Меня Эма зовут, – Харуми слышит рядом с собой тонкий голосок. – А это – Хината и Такемичи. – Очень приятно, – растерянно отзывается Вада, чувствуя сверлящий взгляд Гозоэ между лопаток. – Харуми. – Ты знаешь этих парней? – Эма кивает в сторону Ямаширу и Гозоэ. – Не то чтобы знаю… Харуми поджимает губы, не зная, как объяснить происходящее. – Спасибо, что вступилась, – Эма легонько касается ее руки. – Такемичи – настоящий герой, но вот силы ему не хватает. Зато храбрость в избытке. Ран зовет такое глупостью, – рассеянно думает Вада, ловя серьезный взгляд голубых глаз Такемичи. Слишком серьезный для пятнадцатилетнего паренька. За углом слышится рев байка, и все дружно поворачиваются в сторону звука. Кто – с надеждой, кто – в недоумении. Харуми сводит брови вместе, когда узнает массивную фигуру, татуировку дракона и волосы, заплетенные в косичку. – Доракен? – удивленно шепчет она. – Вы знакомы? – ревниво спрашивает Эма. Харуми предпочитает промолчать, наблюдая, как Кен Рюгуджи неторопливо слезает с байка и идет к ним. Сзади слышится отборный мат Гозоэ. – Эма, цела? Доракен подходит к ней первой, придирчиво осматривая с головы до ног. Та бросается ему на шею, заливаясь слабым румянцем, и утверждает, что с ней и Хинатой все в порядке. – Только Такемичи немного пострадал, – стыдливо добавляет она. – Да я уж вижу, – по-доброму усмехается Доракен. Скользит равнодушным взглядом по Харуми – узнает, но молчит, поворачиваясь к избитому товарищу. – Как ты, Ханагаки? Тот показывает большой палец, прижимая вторую руку к левому боку. – Эй, ты! – орет Гозоэ. – Какого хрена ты сюда приперся? – Что вы делаете в Роппонги? – игнорирует чужой крик Доракен, обращаясь к Эме. – Я же предупреждал, что сюда нельзя ходить. Та смущенно отводит глаза в сторону. – Это я попросила Хинату пойти со мной, а она взяла Такемичи. – Оглох что ли? – надрывается Гозоэ. Даже Харуми уже с раздражением смотрит на него. Чего разорался, ведь сказано было, – она стискивает зубы. Судя по настрою обеих сторон, мирно расходиться они не планируют. Доракен демонстративно хрустит пальцами. – Ты рот-то свой прикрой, – советует он. – Пока он у тебя еще закрывается. – Хуя ты смелый, – Ямаширу сплевывает под ноги. – Жить надоело? – А ты типа можешь с этим помочь? – снисходительно хмыкает Доракен. – Уебок. – Я могу помочь. Харуми резко оборачивается – в начале переулка стоит Риндо, с непривычно широкой улыбкой на лице, и от него за версту разит каким-то безумием. Один. – Не волнуйся, Доракен со всеми справится, – шепчет ей на ухо Эма. И Харуми хочется закричать от того, насколько все абсурдно и неправильно. Потому что с Риндо не надо справляться – она не желает видеть младшего Хайтани побитым. – Ну, давай, – соглашается Рюгуджи. – Посмотрим, осилишь ли ты. Я вас троих одной левой уложу. Уверенность, с которой он это говорит, заставляет сердце Харуми замереть от страха. – Да ну? А десятерых? – с другой стороны переулка раздается насмешливый голос Рана. Он появляется в окружении семерых – и почти у каждого в руках какое-то оружие. Сам Ран с громким щелчком расправляет телескопическую дубинку; у парня с татуировкой на лице на пальцах красуется кастет; кто-то держит отрезок стальной трубы, кто-то – нож; а последний настолько огромен, что ему и никаких подручных средств не надо – кулаки вполне сойдут вместо кувалды. – Плохо дело, – тихо бормочет Такемичи. – Хината, Эма, вам лучше уйти. – Да куда? Они же с двух сторон! – всплескивает руками Эма. – И мы вас тут одних не оставим! По влюбленному взгляду Харуми понимает, что Доракен – ее соулмейт. И вправду – не оставит. Становится тошно. – Ну что? – Гозоэ становится намного смелее, когда видит свое начальство. – Готов ползать на коленях и молить о пощаде? – Нечего было соваться в Роппонги, – поддерживает его Ямаширу. Они – все пятеро, включая Харуми, прижаты к стене: Такемичи сидит на земле вместе с Эмой и Хинатой, Доракен закрывает их широкой спиной, разминая руки, сама Вада стоит чуть справа, переминаясь с ноги на ногу. За себя она не боится – она боится за Рана. И тревожат ее вовсе не гипотетические синяки и раны на теле соулмейта. Дело не в исходе битвы – проблема кроется гораздо глубже. Последние дни Харуми мастерски закрывала глаза на то, чем занимаются братья. Сумасшедшее обаяние Рана, его забота и ласка, которую он щедро дарил ей, прикрыла глаза лучше любых розовых очков. Она смотрит на него умоляюще. Ей непонятны правила и законы мира Хайтани – избивать кого-то только за то, что он зашел на чужую территорию? В присутствии двух хрупких девушек? Нападать вдесятером на парня, что однажды помог ей, Харуми? Где же его чертово благородство? Ран в ее сторону даже не смотрит – все внимание приковано к Доракену. Он делает первый шаг, складывая телескопическую дубинку, и от щелчка Вада вздрагивает. Второй шаг – оружие снова разложилось. Шаг – щёлк. Шаг – щёлк. Когда Хайтани подходит к Доракену вплотную, его дубинка оказывается сложенной. Ран застывает напротив Рюгуджи – последний выглядит так, словно готов немедленно броситься в атаку; и что-то ему говорит. Харуми не слышит, что именно, но поза Доракена перестает быть напряженной. Он грубо произносит: – Надо же, ты не такое дерьмо, как я думал. Ран скалится в ответ: – Не спеши с выводами. – Не собираюсь, – обещает Доракен, поворачиваясь к своим. – Эма, Хината, идем отсюда. Ханагаки, можешь встать? Он помогает Такемичи подняться – напоследок Харуми еще раз замечает, насколько у того странный взгляд, будто им он что-то обещает, только кому и что? – и вчетвером они уходят, огибая Риндо по широкой дуге. Она засматривается им вслед, пытаясь идентифицировать странное чувство внутри, и не замечает, что Ран подходит к ней со спины, а затем весьма неприятно хватает за ворот свитера. – Какого хуя? – шипит он, встряхивая ее, как котенка. – Руку убери, – взвивается Харуми. В ответ Ран только хватает ее покрепче, подтаскивая к себе так, что их носы едва не соприкасаются. – Я велел тебе уйти отсюда! А ты что сделала? Краем глаза Харуми замечает, как все остальные пялятся на них. – Ты сейчас это хочешь выяснить? – едко спрашивает она. Подоспевший Риндо многозначительно кашляет, вставая так, чтобы закрыть их своим телом. Ран с раздражением смотрит на брата – взгляды пересекаются, как сталь двух клинков; затем неохотно отпускает ее свитер. Харуми тут же отходит назад, нервно поправляя одежду и волосы, и натыкается спиной на парня с кастетом. – Извините… Шион? Она с изумлением смотрит на него. Не может быть! Но это он – Шион из ее детства, неугомонный мальчишка с ободранными коленками, ворующий яблоки и придумывающий сотню разных игр. Только теперь вместо яблок у него кастет, окропленный кровью, а в глазах – пустота. Татуировка на его лице злобно щерится на Харуми, когда Мадараме, усмехаясь, отвечает: – Харуми Вада. Давно не виделись. – Да, – растерянно мямлит она. – Давно. Как… Жизнь? – Вы знакомы? – Ран с подозрением смотрит на них. Риндо удивленно присвистывает. – Мадараме? – Были знакомы. В детстве, – Шион криво улыбается. – Пока ее папаша не засадил меня за решетку. – Ох, ебать, – комментирует Риндо. – Ты сейчас про тот случай с кошельком что ли? – Что? – пищит Харуми, не отрывая взгляда от Шиона. – Что ты такое говоришь? – Закройся нахуй, – рявкает Ран другу, испепеляя его грозным взглядом. Но уже поздно. У Харуми глаза – широко раскрыты; руки, сжимающие новенький телефон, мелко трясутся – то ли от гнева, то ли от отвращения. – Не смей так говорить про моего отца, – ее голос дрожит, надламываясь. – Моя семья… К тебе хорошо относилась, пока ты не напал на того мужчину! – На какого еще мужчину? – безумно хохочет Шион. – Не было никого, тупая ты дура. Только ты и твой отец, которому не нравилось, что вокруг его драгоценной дочурки ошивается беспризорная сирота. Риндо без предупреждения ударяет его в челюсть – Мадараме отшатывается, растерянно дотрагивается рукой до разбитой губы и машинально пробует кровь на вкус, слизывая с пальца. – За языком следи, – дружески советует младший Хайтани. – Это неправда. Шепот вырывается из глубин ее сердца. – Неправда. Шион просто врет. Он врет, вот и все. Потому что он преступник. Он яблоки воровал – и на того мужчину напал тоже. Сущность не изменишь. Шион всегда был таким… Всегда был. – Ты все врешь. Харуми делает шаг назад, прижимая руки к груди. Из ослабевших пальцев падает телефон – звонко ударяется об асфальт, подпрыгивает – и ударяется вновь. Ползут широкие трещины – то ли по экрану, то ли по ее жизни. – Тыковка, – Ран с беспокойством смотрит на то, как она пятится спиной. – Успокойся. – Я спокойна, – она переводит на него бегающий взгляд. – Пусть он скажет, что это неправда. Зачем он врет? Ран поджимает губы. – Он скажет, – обещает скупо, – подожди меня здесь, я сейчас отправлю людей и провожу тебя домой, идет? – Да, – Харуми послушно кивает, но как только Ран удаляется к своим подчиненным, разворачивается и бежит в сторону дома. Хватит. Хватит. Хватит. Сколько можно? Сколько можно ломать ее? Сначала они пытаются изменить ее взгляды, затем рушат ее жизнь, оскорбляя память о погибшем отце. На какую еще мерзость они пойдут, чтобы добиться желаемого? Дыхание сводит от быстрого бега – Харуми сворачивает в разные переулки, плутая, словно заяц; часто оборачивается – но ее никто не преследует. К дому она идет длинным путем – огибает широкие улицы и людные места; проскальзывает в подъезд тихой тенью, стараясь шумно не дышать. Ее руки сжимаются в кулаки, когда она видит Шиона, сидящего на ступеньках возле ее двери. – О, вернулась, – он поднимает голову, поворачивая ее той стороной, где кожу разъели чернильные узоры. – Поболтаем? – Зачем ты здесь? – спрашивает Харуми, без сил привалившись к стене. – Пришел врать про моего отца? – Давай позовем его и узнаем, кто тут лжец, – ехидно предлагает Мадараме. – Папа умер. В горящих злобой глазах Шиона ничего не меняется – сочувствие и жалость не омрачают его лицо. – Туда ему и дорога, – расплывается он в улыбке. – Заткнись! – крик вырывается из ее груди, такой громкий, что соседи наверняка скоро выглянут наружу. Харуми чувствует, что задыхается. Здесь и сейчас – в метре от своего дома, внутри стен которого царит безопасность и покой. – Хару? Из квартиры выглядывает встревоженная мама, беспокойно смотрит на тяжело дышащую дочь. Внизу гулко хлопает подъездная дверь. – Это ты кричала? – Амено хмурится, и наконец-то замечает сидящего Мадараме. Лицо ее бледнеет, становясь безжизненным, как у восковой куклы. – Ш-шион? Ты здесь откуда? – Да, – к ним по ступенькам медленно поднимается Ран, буравя Мадараме многообещающим взглядом. – Мне тоже очень интересно, какого хуя ты тут забыл.