Гном: история жизни

Галю часто вечером никто не видел на работе. Я много раз искал её в подземелье, но там тоже не было. С приходом ночи она исчезала. Я почти всегда жил в одиночестве. Конечно, часто одолевала грусть, но, в то же время, мне принадлежала такая свобода, какой не могли обладать другие дети. Отпустят ли десятилетнего гулять по лесу всю ночь? Нет, а я мог себе это позволить. Шагая по земле, чувствуя её мягкость, вдыхая запах древесной коры, слушая голоса птиц, я был свободен. Лес заменял мне остальной мир. Ночь придавала лесу зловещности. Самый страшный момент наступал, когда яркий белый луч света, ударяя в небо, освещал лес, как днём. Это значило, что в подземелье кипит жизнь, они продолжают издеваться над детьми, облучая радиацией. Луч ослепляюшего света завораживал. Через несколько секунд исчезал без следа. А след от него остовался в ДНК девочек и малтчиков навсегда. Однажды нашел дверь, которая скрывала землянку. Открыв ее, я увидел самое отвратительное и мерзкое зрелеще моей жизни: Галя занималась сексом с тем, кого ненавидела, кого презрительно называла Хером Фон Клаусом с тем, кто предал ее, в конце концов, откпзавшись от их дочери… Я зашел в то самое время, когда он вошел в неё. Их спаянные друг с другом тела, объятья, капли пота на счастливых лицах. Все это мне запомнилось навсегда. Не знаю, земетели ли они меня, но я убегал оттуда с такой скоростью, что через пару минут выбился из сил, выплунул наружу весь ужин и упал, востонавлевая дыхание. Слезы хотели напоить ту землю, но я держался. Я не должен был плакать. Зачем? Тогда я увидел правду: чтобы не случилось, она будет с ним спать, будет его любовницей. От этой мысли меня вывернуло ещё раз. Она значила для меня больше, чем могу объяснить словами. Та, что относилась ко мне по—человечески, как к любимому ребёнку. В детстве я считал её настоящим ангелом, божество. Не мог поверить глазам, когда застал их в таком виде. Галя ангел, которого этот ублюдок портит, приносит в жизнь лишь горе, но она не может и отказаться от него. Почему люди продолжают любить тех, кто ими просто пользуются, кто никогда не любил? Вернувшись в усадьбу, я хлопнул дверью так громко, что наверное, несколько детей проснулись. Долго сидел неподвижно, ни о чем не думая, просто пялился в стену. Она пришла под утро. И сразу поняла, что я видел: —Егорушка, я… У меня в голове что-то щёлкнуло, лопнуло. Я впервые говорил так долго и громко, и такие слова: —Как ты можешь с ним спать?! Он недостоин тебя! Ему плевать на тебя и твои чувства, а ты все равно хочешь быть его блядью! Ты знаешь, что спишь с нацистом и тебе все равно! Ненавижу тебя, не хочу больше видеть! Галя онемела от удевления. В глазах стоял шок. Ни она не ожидала такого, ни я от самого себя, но слова уже вылетели и остались между нами навсегда. Мне жутко стыдно даже сегодня. Если бы Галя ударила, то была бы права, ведь я оскорбил её, не смотря на то, что она заботились обо мне с самого рождения. Но она прикаснулась к щеке и очень спокойно сказала: —Любовь—сложная штука, Егорушка, если бы люди могли разлюбить в одну секунду тех, кого не хотят люьить, то мир был бы намного проще. Так не получается! Возможно, я просто дура и блядь Мартина, но ночью там в лесу я была так счастлива… Это трудно объяснить. Я чувствую, что-то посередине между любовью и ненавистью. Да, я знаю, кто он и что он не захотел нашу дочь, но в то же время, я помню его улыбку, что увидела, когда впервые приехала сюда, помню как он волновался, когда Зина порезала меня… Та наивная девчонка внутри меня, которая только только приехала пятнадцать лет назад в детдом, всегда будет без ума от него… Я не могу с этим бороться, Егорушка. —Он не любит тебя! Не любит, как я! —крикнул я. —Конечно, он не может любить, так же чисто, как ты! Я тоже очень люблю тебя, родной, но Мартина по—другому. Каждая любовь разная, как две снежинки, не существует двух одинаковых! Мне жаль, что ты увидел, постарайся это забыть.—просила она. Я кивнул, но знал, что не забуду. Одна только мысль, что папаша её трогал убивала меня! Ревность рано поселилась в сердце и со временем крепла. Я извенился, а она, обняв, ушла. Всегда уходит. Когда—нибудь уйдёт навсегда. Ночью я представлял себя на месте отца. Подростковый возраст, настигший меня раньше обычного, и что-то вроде Эдипова комплекса смешались во взрывопасную смесь. Я никогда не смел показывать ей свои чувства. Это бы все испортило. Хоть и мечтал о ней, но не думал о сексе всерьёз, потому что та картина в лесу оставила впечатление отвращения. Мне больше нравилось любить душу. Я любил, словно рыцарь прекрасную даму молча и безответно. Такая моя любовь. Вскоре в мою жизнь перешла девочка, которую я полюблю дважды...